Макс Уитекер: «Иисус — Афина или Одиссей»? Whitaker, Max. Is Jesus Athene or Odysseus? : investigating the unrecognisability and metamorphosis of Jesus in his post-resurrection appearances. Mohr Siebeck, 2019. Pp. 298.
Издание докторской диссертации 2016 года, защищённой в университете Отаго. Оппонентами были Пол Требилко и Арьен Аллан. Университет Отаго в Данедине — второй по рейтингу в Новой Зеландии после оклендского, расположен в очаровательном викторианском (1869) псевдо-готическом комплексе. 20 тысяч студентов.
На языке маори университет — «те варе вананга». Те варе вананга о Отаго.
Добротное литературоведческое исследование. Евангельские тексты рассматриваются в сравнении с фольклорными текстами, рассказами о превращении, особенно античными повествованиями о метаморфозах, рассказами о неузнанных героях, прежде всего, об Одиссее, рассказами о богах, пришедших к людям и не опознанных в качестве богов (Афина). Привлечены так же евангелия Петра: Иуды, Филиппа, деяния Иоанна, Петра, Фомы, Андрея и Матвея.
Идея заключается в анализе одного литературного элемента Евангелия: у Луки и Иоанна Воскресший является, а его не узнают. На это есть намёк у Матфея и в «длинном» окончании Марка, которое не Марка. Тема неузнанности активно развивается в апокрифах.
Уитекер предупреждает, что вопрос об историчности евангелий он не рассматривает в принципе.
Ну ничего, когда наши войска высадятся в Новой Зеландии, ему эти оговорки не помогут. Перекуется!
Главный тезис автора: когда Иисус главный герой повествований, это повествование выстраивается как текст о неузнанном герое (условном Одиссее), а когда главный герой кто-то другой, например, апостол, текст выстраивается как текст о неузнанном боге (условной Афине).
В качестве примера темы неузнанности Уитекер приводит милый фильм «Шестое чувство», где психиатр общается с ребёнком, который видит привидения, а в конце фильма выясняется, что психиатр давно убит, он сам призрак. На теме неузнанности построен весь сюжет «Звёздных войн» — ведь если ужасный враг это твой собственный отец, то кто ты такой.
Понятно, что Иисус выступает в роли неузнанного героя в рассказах о пути в Эммаус, о запертой комнате и т.п. Менее явно, что, когда верующий говорит о «знаках», видит «руку Божию» в происходящем, он часто видит Бога в облике того или иного человека. «Тебя сам Бог послал» — водитель вдруг остановился и подвёз. Миллионер одолжил доллар — это сам Бог явился в виде миллионера. Сам по себе миллионер доллар не даст.
Уитекер выделяет три главных проблемы: (1) речь идёт о герое или о божественном помощнике? (2) мистер Икс сам себя открывает или его открывают (3) узнавание приводит к получению нового знания?
В фольклоре целая группа сюжетов завязана на метаморфозе, начиная с «Золушки», оборотней, подкидышей-принцев. Метаморфозы можно делить до бесконечности: пол, класс, раса и пр. (По классификации сюжетов D0 — D699). Из популярного надо назвать доктора Джекила и мистера Хайда, но и «кто был ничем, тот станет всем» тоже метаморфоза. В роли божественных помощников выступает в «Золушке» фея. А кому и серый волк помощник свыше.
Классическим примером в античной мифологии является явление Юпитера Семеле — бог открывает себя смертной, которая за это платит жизнью. Психея легче отделалась. Увидеть Бога означает погибнуть — это и идея иудаизма. Тем не менее, в Библии, как и в Илиаде, Бог является людям в виде человека («ангела»). Таково явление Агари (Быт 16:7), три странника у Авраама, явления ангелов при рождении Самсона и, конечно, история Товии.
В Деян 14:8-18 люди принимают Павла и Варнаву за Зевса и Гермеса — очевидно, тут имеется в виду миф о том, как Зевс и Гермес пришли к Филимону и Бавкиде, как его рассказывал Овидий. Видимо, предполагалось, что читатели Деяний знают этот миф.
Рассказ о Рождестве есть рассказ об узнавании: волхвы узнают, Ирод пытается украсть у них это знание. Уитекер подчёркивает, что это не означает, что рассказ — ложь, но написан рассказ так, чтобы читатель вспомнил соответствующие фольклорные сюжеты, вспомнил, возможно, подсознательно.
Рассказ о суде над Иисусом, где толпа не узнаёт собственного царя и предпочитает ему разбойника, близок ко многим античным текстам. Уитекер скептически относится к попыткам (MacDonald, The Homeric Epics and the Gospel of Mark, где сопоставляется 18 книга Одиссеи и рассказ о явлении Воскресшего) представить евангелие Марка частью античной, а не еврейской литературы. Различия культур в данном случае не так уж велики, а прямых текстуальных совпадений нет. В конце концов, превращение воды в вино можно рассматривать как переложение мифов о Дионисе, которому приписывалось само изобретение виноделия и чудеса, связанные с превращением (метаморфозой) воды в вино. Можно, но стоит ли? Речь идёт о слишком универсальных для культуры мотивах.
Строго говоря, само Рождество есть метаморфоза — точнее, проявление полиморфности Бога. Правда, у Единого Бога нет формы… Либо Бог есть абсолютная форма. Но это схоластика.
Сюжет «узнавания» как один из базовых зафиксирован уже Аристотелем как одна из сквозных литературных тем. Мне лично чрезвычайно симпатична идея, что евангелие Марка писалось как классический античная драма, построенная на неузнавании главного героя («Мистер Икс»). Это держит слушателя в напряжении, даже, когда он знает, о ком идёт речь.
На самом деле (но это уже философия и лично от меня) сюжет «узнавания» есть всего лишь проекция во вне самопознания. Я-то кто такой?
Заметим, что Уитекер абсолютно не затрагивает тему Евхаристии. «Сие есть Тело Мое» — это метаморфоза, точнее, полиморфизм, ведь так? Что выводит на другую тему: слово, знак, символ — это метаморфоза? Это воплощение человека в слово? Вообще всякое знание не есть ли узнавание в том, что кажется знакомым, чего-то или кого-то совершенно иного?
Об этом Уитекер пишет подробно, это хорошо разработанная тема когнитивной психологии. Узнать в человеке своего потерянного сына — классический образец. Тут важно различение бытия и видимости бытия, истины и лжи, кажимости и реальности, секретности и иллюзии. Истина есть бытие и видимость, секретность есть бытие и невидимость, заблуждение есть небытие и видимость, ложь есть небытие и невидимость.
В основе таких «символов» Бога как смерч или неопалимый куст, или икона, лежит ведь тоже идея метаморфозы или полиморфности. Конечно, теолог это горячо отрицает: символ не есть символизируемое. Когда символ отождествляют с символизируемым, это идолопоклонство. Но на практике, конечно, граница очень расплывчата. Эта граница не столько наличествует, сколько созидается — прежде всего, в молитве, в общении. С идолом невозможно подлинное общение, он не отвечает. Если кажется, что облако, куст или икона отвечают — это «прелесть», самообман. То же относится и к гаданию на Библии, да и на чём угодно.
В конечном счёте, я сам — Одиссей или Афина? Образ и подобие — я что, Бог? Теозис, обожение — но разве спасение Золушки в том, чтобы стать не принцессой, а феей? Или даже старым королём? Иисус — спаситель, это данность встречи с Ним, но не слово «спасение» объясняет Иисуса, а Иисус объясняет слово «спасение», наполняет его Собой. Не словарь за меня решает, что такое «образ Божий», «идол», «фикция», а Бог решает — но не в одиночку, а в постоянном обращении ко мне и обращении меня.
В качестве исследований о метаморфозе в античности Уитекер приводит
R. G. A Buxton, Forms of Astonishment: Greek Myths of Metamorphosis (Oxford; New York: Oxford University Press, 2009).
Paul M. C. Forbes Irving, Metamorphosis in Greek Myths (Oxford: Clarendon, 1990).