Феофан Быстров

ФЕОФАН (Василий Дмитриевич Быстров), епископ (1872-1943), рус. правосл. церк. деятель и библеист. Род. близ Петербурга в семье священника. Окончил СПб.ДА (1896), где был оставлен профессорским стипендиатом, а затем назначен доцентом по каф. библейской истории. В 1898 принял монашество. В 1901 был возведен в сан архимандрита и назначен инспектором Академии. В 1905 защитил магистерскую диссертацию о *Тетраграмме. В 1909 Ф. был хиротонисан во еп.Ямбургского и стал ректором СПб.ДА. По отзывам современников, это был «строгий сторонник православной церковности, глубокий аскет и носитель духа святоотеческих преданий». В СПб.ДА он «создал в своем роде школу "феофанитов", высоко подняв в общем строе церковное направление». Трагическим фактом в жизни Ф. явилось то, что именно он познакомил царскую семью с Г.Распутиным (о чем впоследствии сам Ф. горько сожалел). В 1910 по состоянию здоровья он был переведен в Таврическую кафедру. Затем был еп.Астраханским (с 1912) и Полтавским (с 1913). В 1919 уехал на Афон, где и жил до конца своих дней.

Магистерская работа Ф. «Тетраграмма, или ветхозаветное Божественное имя ....» (СПб., 1905) посвящена проблеме *Имен Божиих и, в частн., Тетраграмме, к-рая в прошлом читалась как «Иегова». На основании тщательного изучения истории и сущности вопроса, а также святоотеческих свидетельств (*Диодора Тарсийского, *Климента Александрийского, *Оригена, блж.*Иеронима, свт.*Епифания Кипрского и блж.*Феодорита) Ф. приходит к выводу о правильности чтения, принятого *Эвальдом, т.е. ИАГВЕ, или Яхве. По словам Ф., чтение «Иегова» есть рез-т «недоразумения» и «не выражает подлинного чтения тетраграммы». В монографии также рассмотрен вопрос о значении свящ.Имени и древности его употребления. В частн., Ф. считает, что употребление в ВЗ Тетраграммы и слова *Элохим не связано с различными лит. *источниками *Пятикнижия, а служит указанием на две сферы «общего мироправления божественного» (слово Элохим означает «общепромыслительное» отношение Бога к миру, а Яхве связано с Домостроительством в области человеческой истории).

u Лекции по библейской истории, СПб., 1899.

l М а н у и л, РПИ, т.7; РП, 1912, № 31.

*

ИЗ СПРАВОЧНИКА ЛЕМЕШЕВСКОГО:

Феофан (Быстров Василий Димитриевич), архиепископ Полтавский и Переяславский.

Родился 31 декабря 1872 / 13 января 1873 года в семье священника с. Подмошья, Петербургской епархии, Лужского уезда.

Закончил духовное училище при Александро-Невской Лавре и С.-Петербургскую духовную семинарию.

В 1896 году окончил СПБ духовную академию со степенью кандидата богословия и оставлен при академии профессорским стипендиатом.

С 1897 года - и.д. доцента академии по кафедре Библейской истории.

В 1898 году пострижен в монашество и рукоположен в сан иеромонаха.

В 1901 году возведен в сан архимандрита и назначен и.д. инспектора СПБ духовной академии.

В 1905 году удостоен степени магистра богословия за диссертацию "Тетраграмма или Ветхозаветное Божественное имя Иеговы", возведен в звание экстраординарного профессора и утвержден инспектором академии.

С 4 февраля 1909 года - ректор СПБ духовной академии.

22 февраля 1909 года хиротонисан во епископа Ямбургского, вик. С.-Петербургской епархии. Хиротония совершена в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры с СПБ митрополитом СПБ и Ладожским Антонием и другими иерархами.

Духовник царской семьи.

С 19 декабря 1910 года - епископ Таврический и Симферопольский.

С этого же года - почетный член СПБ духовной академии.

С 25 июня 1912 года - епископ Астраханский. Причиной перевода послужило убеждение епископа Феофана, что Григорий Распутин должен быть удален от царского двора.

С 8 марта 1913 года - епископ Полтавский и Переяславский.

В конце 1918 года возведен в сан архиепископа.

В 1919 году эмигрировал за границу. Жил в Константинополе, затем в Сербии. В 1925 г. переехал в Болгарию. Член Заграничного Синода до 1926 г., когда разорвал с ним всякие отношения, признав толкование, которое давал митрополит Антоний (Храповицкий) догмату об Искуплении, еретическим.

16/31 апреля 1931 г. переехал во Францию. Жил жизнью затворника.

Скончался 6/19 февраля 1940 г. Погребен на общественном кладбище на окраине Лимерэ. [Мануил ошибочно приписывает смерть на Афоне].

Известен своим необычайным смирением и чисто иноческим житием.

Труды:

"Тетраграмма или Ветхозаветное Божественное имя Иеговы". (Магистерская диссертация).

V pamjat' svjatych otec sesti Vselenskich Soborov, in: ЖМП 1981, 7, 36-40.

O Troice, in: ЖМП, 1983, 6, 44f.

Литература:

"Церк. Вед." 1909, № 8, с. 47, 1910, № 48, с. 441, 1912, № 28, с. 271, 1913, № 11, с. 119.

"Приб. к "ЦВ" 1909, № 9, с. 437-438, 1912, № 51-52, с. 2073, 1913, № 11, с. 507, 1910, № 7, с. 215.

"Русск. Паломн." 1909, № 10, с. 162, 1912, № 31, с. 479, 480.

"Прав. Собес." 1911, июнь, с. 126.

"Изв. Каз. Еп." 1911, № 27-28, с. 835, 1913, № 11, с. 375.

"Красн. Архив" 1930, т. 39, с. 3.

"ЖМП" 1959, № 11, с. 39.

"Состав Св. Прав. Всер. Син. и Рос. Церк. Иерархии на 1917 год", с. 278-279.

"Памятная книжка СПБ дух. акад. на 1915/1916 уч. год", с. 9.

Елевферий митр. "Соборность Церкви, Божие и Кесарево", Париж, 1938, с. 73.

Илиодор, с. 106, 125-128.

Булгаков, с. 1412, 1414.

БЭС т. II, стб. 2417.

ФПС I, № 28, с. 2, III, с. 7.

R. Fulop-Miller, Der heilige Teufel. Rasputin und die Frauen. Leipzing 1927, passim.

Cerk. Vest. Zap. Ev. Ep. 1940, 1-2, 4: gest. 6.2.1940.

Archim. Averkij (Tausev), Propovednik "Edinago na potrebu" (K pjatnadcatiletju koncyny archiep. Feofana Poltavskago, in: Prav. Rus' 1953, 3, 9-11: gest. am 6.2.1938.

E. Koncevic, Archiep. Feofan Poltavskij. Licnyja vosopominanija, ebda. 1974, 24, 6-8: gest. 6./19.2.1940.

Averkij (Tausev), Sv. pamjati Vysokopreosv. Feofana, in: Prav. Put' 1973, 102-125.

Averkij (Tausev), Vysokopreosv. Feofan, archiepiskop Poltavskij i Pereslavlskij. Jordanville 1974, 88 S.

A. Niviere, Le mouvement onomatodoxe. Une Querelle Theologique Parmi les Moines Russes du Mont-Athos (1907-1914), Paris 1987, S. 180, 183, 229.

G. Seide, Geschichte der ROK im Ausland 402f, passim.

F. Heyer, Die orthodoxe Kirche 16, 64f, 75.

D. Pospielovsky, The Russian Church 286.

P. Hauptmann, Die Katechismen der russisch-orthodoxen Kirche 103.

J.M. Cunningham, A vanquished Hope 58, 86, 322f, 328.

M Evlogij, Put' moej zizni 197.

Бэттс Ф.., Марченко В. Духовник Царской Семьи: Святитель Феофан Полтавский (1874-1940). М., 1994.

*

Е.Ю. Концевич

Архиепископ Феофан Полтавский.

Личные воспоминания Е.Ю. Концевич

Оп.: Неизвестный Нилус. М.: "Православный паломник", 1995. Т. 2. С. 333-340

За свою долголетнюю жизнь я имела счастье многократно встречаться с лицами высокой духовности.

Среди них одно из первых мест в моих воспоминаниях занимает Владыка Феофан Полтавский. Я его не так много знала и не так много с ним общалась, но то малое общение, какое я имела с ним, оставило во мне чувства особого благоговения.

Другим святым подвижником, которого я, может быть, более встречала на своем жизненном пути, был Владыка Иоанн (Максимович). Я была в Париже, когда он был во главе Западно-Европейской епархии, а потом знала его в Калифорнии. Но о нем уже много написано ближайшими современниками.

В противоположность этому о Владыке архиепископе Феофане редко можно встретить упоминание в печати. Поэтому так бесконечно дорога книга архиепископа Аверкия, только что вышедшая в свет, где дается образ владыки Феофана как архипастыря-подвижника (архиеп. Аверкий (Таушев). Высокопреосвященный Феофан, архиепископ Полтавский и Переяславский. Jordanville, New York, 1974 ). К повествованию автора приложены письменные свидетельства лиц, знавших и почитавших покойного архипастыря, а также приложен сборник его проповедей, произнесенных в Болгарии. Таковые являются поистине жемчужинами, ибо раскрывают глубочайшее значение каждого церковного праздника в его духовном понимании. Так может говорить только ученый богослов и подвижник.

Книга архиепископа Аверкия заключает в себе подробное изложение жизни Владыки Феофана, я же могу только рассказать о том малом, которое выпало на мою долю.

В первый раз я увидела Владыку Феофана, когда мне было 12 лет.

Я тогда жила у моей тети Елены Александровны Озеровой в Царском Селе в Китайской деревне... «Деревня» — это здание, построенное Императрицей Екатериной Второй для придворных лиц. При «деревне» был китайский театр с драконами на крыше. Остальные крыши на домах были просто разноцветные и стилизованные под китайскую архитектуру. Дома эти тянулись вдоль шоссе, ведущего от «полу-цыркуля» Большого дворца в Софию, где квартировал гусарский полк. В начале шоссе была арка, которая называлась «Большой каприз». Не знаю, осталось ли теперь что-либо от всего этого? Дома были фундаментально построенные, комнаты с высокими потолками и широкими окнами, кафельные печи жарко натоплены, было светло и тепло. Тетя имела право пользования этим домом как незамужняя дочь после смерти отца, жившего здесь, когда он состоял при особе Императрицы Марии Александровны, супруге Александра Второго. Стояла в тот год чудная царскосельская зимняя погода: снежные сугробы, яркое солнце. Воздух восхитительный благодаря высокому положению над уровнем моря. Все это вспоминается, как дивный сон!

В эту зиму 1905 года тетя моя была в Царском Селе председательницей Красного Креста. Это было время японской войны. Лазарет для раненых находился при Александровском дворце, где жила Царская Семья. Императрица уделяла этому лазарету большое внимание. Она часто посещала палаты, иногда читала солдатам вслух Гоголя. На Рождество Христово устроили елку. Она любила, чтобы елка напоминала дерево, покрытое снегом, и потому все украшения были серебряного цвета. Тетя рассказала мне об одном случае, когда чего-то не хватило, и Императрица сама побежала во дворцовые покои, перебегая двор в одном платье, несмотря на мороз, чтобы поспешить доставить необходимое.

Я помню еще другой случай: посреди дня в китайском доме вдруг раздался в передней звонок. Выбежала открыть двери сама тетя. Вошла Императрица. Она приехала за моей тетей, чтобы с ней вместе осматривать одно из основанных ею учреждений. Это были: школа для девиц, обучавшихся уходу за детьми, а кроме того была основана кустарная школа, где, между прочим, трудились над составлением красок из смеси натуральных. Императрица помогла тете накинуть на плечи ее старую меховую пелерину и увезла ее с собой. Императрица уважала тетю, а с ее стороны видела беспредельную преданность.

Я описываю всю обстановку для того, чтобы объяснить появление в китайском доме архимандрита Феофана, тогда инспектора Петербургской Духовной Академии; ученого богослова. Он был негласным духовником Императрицы. Целью его прихода был разговор о Распутине. Архимандрит выражал тревогу по поводу вторжения во Дворец этого, по его мнению, нежелательного элемента. 1)

Когда разговор кончился и о. архимандрит готовился уйти, тетя меня позвала в гостиную, чтобы я могла получить благословение от ею почитаемого подвижника. Прошло с тех пор 70 лет, но я, как сейчас, ясно вижу перед собой эту маленькую, уютную гостиную с удобной старинной мебелью. Могу до сих пор описать, как она была расставлена. Отец архимандрит уже стоял, собираясь уйти. Запомнился мне его строго-монашеский облик: молодой, худенький, небольшого роста, с темной бородой. Ему ведь тогда было около 30 лет. Он меня благословил, и я унесла образ этого праведника в своем сердце навеки.

Это была моя первая с ним встреча.

Тетя часто со мной говорила, как со взрослой. Очевидно, она мне сказала о своей тревоге, связанной с именем Распутина, ибо этот случай сохранился у меня в памяти по сию пору.

Прошло еще 4 года. В 1909 г . состоялась хиротония архимандрита Феофана во епископы и его назначение ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии. На этом посту Владыка пробыл всего лишь один год. В следующем году он навсегда расстался со столицей и с ученой карьерой.

В это самое время, как я пишу эти строки, я имела возможность через мою сестру обратиться к живому свидетелю, бывшему в Болгарии келейником Владыки, — Александру Павловичу Севрюгину с просьбой сообщить мне о том, как отзывался Владыка Феофан о Распутине.

На мою просьбу последовал следующий ответ: «Владыка Феофан никогда не произносил о Распутине резких слов. Он говорил лишь, что Распутин был «на плохом пути». Владыка, будучи необыкновенно деликатным и сдержанным, не был способен иначе выражаться. Он говорил, что Распутин был одарен духовно и что такие люди или доходят до святости, или погибают. Владыка, предвидя грозные последствия, многократно пытался вразумить Распутина. Он говорил ему: «Григорий, ты на опасном пути...» «Беседы наши с Владыкой, — говорит Севрюгин, — происходили не на той даче, где имели место таинственные явления (о них в статье архиеп. Аверкия ). Ее пришлось покинуть из-за нашествия змей. Владыка приписывал их появление действию злых сил. Мы переехали на дачу «Руми». Там Владыка приходил к нам на кухню и часто делился с нами пережитыми им в прошлом событиями».

В 1910 г . Владыка Феофан был назначен епископом Таврическим и Симферопольским, а через два года был переведен в Астрахань. Здесь он пробыл всего один год и заболел малярией. Полюбившая его паства силой противилась его отъезду. Толпа народа легла на рельсы, не давая поезду двинуться в путь. В 1913 г . Владыка вступил в управление Полтавской епархией, тем благодатным краем, где «все обильем дышит, где реки льются чище серебра». В этом чудесном крае он также был любим паствою. Он пробыл там вплоть до отъезда из России. Многие очевидцы, в том числе и мой муж, рассказывали, как полтавцы горячо почитали владыку Феофана. Когда он прибывал в собор для служения, ступени храма и весь путь при входе посыпался цветами. Моя тетя, о которой речь была выше, поселившись в Полтавской губернии, ездила в Полтаву к Владыке и также мне рассказывала об общей к нему любви его паствы. Из ее уст я слышала, между прочим, следующий случай: в Полтаве жила особенно благочестивая пара. И муж, и жена были преданы Владыке. Когда умер ее супруг, скорбящая вдова спрашивала Владыку: известна ли ему загробная участь ее мужа? Владыка ей ответил, что, может быть, через некоторое время он даст ей ответ на ее вопрос. Владыка молился и смог вдове утешительный ответ.

О другом случае при мне рассказывал князь Владимир Давидович Жевахов, впоследствии принявший епископский сан с именем Иоасафа. Он спросил Владыку Феофана о загробной участи Белгородского архиерея, которого нашли повесившимся в уборной. Погибла ли его душа? Владыка сказал, что этот епископ не погиб. Он не сам себя повесил, но это совершили бесы. Оказывается, что архиерейское подворье перестраивалось. Строители кощунственно соорудили уборную том месте, где в прежнее время помещался алтарь домовой церкви и стоял престол. Когда оскверняется освященное место или там, где совершается убийство или самоубийство, оттуда отходит благодать Божия, и в этом месте поселяются бесы. Неизвестно, в какой мере этот епископ был виноват в столь недопустимом недосмотре, но он оказался жертвой.

Мирная жизнь Владыки Феофана в Полтаве продолжалась всего лишь 4 года: с 1913 по 1917, когда вообще окончилась мирная жизнь в России. После революции был созван Всероссийский Собор. На Соборе владыке Феофану было поручено исследование вопроса об имябожничестве. Пять лет перед этим, а именно в 1912 году, возникла на Афоне трагическая смута, связанная с этим вопросом. В 1917 году эта смута была далеко не изжита. Владыка Феофан собрал огромный материал касательно этого вопроса и готовил обстоятельный доклад. Что сталось с этим его трудом, если ему удалось вывезти его за границу, и вообще со многими учеными трудами Владыки?

После больших испытаний и тюремного заключения от украинского Правительства Владыке удалось перебраться за границу. Он пребывал в Сербии и Болгарии и был членом Синода Зарубежной Церкви. Во Францию он переехал в начале тридцатых годов.

С самого начала революции и мне пришлось очутиться за границей. Условия жизни были тяжелыми, но потерю родины я переживала как потерю самого главного. Вспоминалось мне, как в былое время я возвращалась домой из заграницы, какую радость испытывала я, попадая в ширококолейный вагон, радовалась даже, увидев на платформе форму русского жандарма! Вот из окна вагона начинает мелькать незатейливый пейзаж: поля, березки, сосны... Но это все свое — русское! Какое великое счастье — я в России, я дома! Здесь мое место! Но это все теперь ушло навеки! Кроме потери родины рухнула связь со многими лицами, представлявшими для меня Святую Русь, на которых можно было опереться. Надо было работать и не думать. Но душа была полна скорби. Если в России все святое уничтожается, — может ли мир дальше существовать? Узнав о пребывании на Балканах Владыки Феофана, я ухватилась за мысль обратиться к нему письменно. Надежда меня не обманула: я получила от Владыки ряд утешавших меня писем. Относительно конца мира и надежды на возможность возрождения России Владыка мне ответил следующее:

"Вы спрашиваете меня о ближайшем будущем и о последних Временах. Я не сам от себя говорю, а сообщаю откровение старцев. А они передавали мне следующее: пришествие антихриста приближается, и оно очень близко. Время, отделяющее от него, надо считать годами и в крайнем случае несколькими десятилетиями. Но до пришествия антихриста Россия еще восстановится, конечно, на короткое время. И в России должен быть Царь, предъизбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, великого ума и железной воли. Так о нем открыто. Будем ожидать исполнения открытого. Судя по многим признакам, оно приближается, если только по грехам нашим Господь Бог — не отменит и не изменит обещанного. По свидетельству слова Божия, и это бывает".

Когда Владыка в начале тридцатых годов переселился во Францию, он жил с моими давнишними знакомыми: то были Феодор Николаевич и Лидия Николаевна Пороховы. Они выехали из России под фамилией финляндских граждан Вальконен. Лидия Николаевна была дочерью камерфрау Императрицы г-жи Герингер. С ними выехала их верная горничная Настя под видом их племянницы. Настина сестра была монахиней в Выксунском монастыре, основанном старцем Варнавой [Гефсиманским (Меркуловым) — Сост.]. Двери дома Пороховых-Вальконен были заперты решительно для всех. Меня принимали в виде исключения. Я их еще знала по Петербургу и обедала у них однажды с моей тетей. Кроме меня приходил молодой человек, который был в Полтаве посошником у Владыки. Лидия Николаевна мне говорила, что к Владыке просился приходить о. протоиерей Сергий Четвериков, чтобы беседовать на тему об Иисусовой молитве. Но ему было поставлено условие: прекратить всякое общение с «Христианским Союзом Молодых Людей». О. протоиерей не согласился.

Пороховы жили в предместье Парижа Кламаре. Я ездила туда от времени до времени. Мне приходилось присутствовать при служении Владыкой литургии.

После обедни пили чай в столовой. Владыка рассказывал присутствующим случаи из жизни святых. Я сидела на дальнем конце стола и тогда начинала глохнуть, поэтому мне было трудно уловить нить его рассказа, но я помню, что речь шла об египетских пустынниках.

В один из моих приездов Владыка велел мне принести ему для просмотра тот материал, который я получила из России десять лет перед этим. Там была рукопись книги «На берегу Божией реки», которую удалось только недавно напечатать, а именно в 1969 году. Прочтя рукопись, Владыка не одобрил в ней автобиографию старца Ионы Голосеевской Пустыни. Слова Владыки были для меня законом, но в этом случае я сама разделяла его взгляд. Таким образом, эта довольно объемистая часть не попала в печать.

В 1935 году я вышла замуж. Нас обоих пригласили приехать в Кламар. Мы пили чай в присутствии Владыки.

Скромный и молчаливый, муж мой не проронил ни слова о том, что он давнишний, еще с Полтавы, почитатель Владыки и ездил к нему в монастырь, который находился вблизи Херсонеса, получив отпуск на фронте во время гражданской войны. Когда же я заговорила в следующий мой приезд в Кламар о том, что нам желательно принимать участие в попечении о нуждах Владыки, со стороны Лидии Николаевны я встретила полный отпор. Это было, очевидно, понято как некое нежелательное вторжение в их жизнь, недоверие к моему мужу. Войти в непосредственное сношение с Владыкой помимо его окружения не представляло возможности. Никогда не пришлось говорить с Владыкой с глазу на глаз.

Муж мой, как инженер, работал по электрификации отдаленных от центра местностей, и мы попали в Париж только во время войны. За эти 5 лет в жизни Владыки произошли следующие перемены: переезд из Парижа в провинцию на ферму бывшей полтавской помещицы, где вскоре Пороховы умерли и Владыка остался с этой помещицей и Настей вплоть до своей кончины 6/19 февраля 1940 года.

Уже живя в Америке, узнала я об обстоятельствах жизни Владыки в провинции. Очевидно, для него не было отдельного помещения в обыкновенном фермерском доме. Он поселился в меловой пещере, вырытой в горе. Я теперь себя горько упрекаю в том, что мы не проявили большей настойчивости. Если бы заранее знали о положении вещей, у нас хватило бы средств на постройку келлии. В таком климате, где бывает снег и морозы, Владыке, несомненно, было очень тяжело, особенно при его слабом здоровье.

После кончины Владыки в Париж приезжал о. Варнава, который хоронил Владыку. Мы его пригласили обедать в надежде услышать от него какие-либо подробности о жизни Владыки на этой ферме. Отец Варнава был монастырским иеромонахом, по натуре он был «израильтянином без лукавства». Для него покойный Владыка был просто обыкновенным архиереем на покое. Он нам ничего не рассказал. Вероятно, и мы не сумели его расположить к большей откровенности.

Заканчивая, хочу упомянуть об одном близко мне известном случае. Александр Иванович Диковский, ротмистр Иркутского гусарского полка, был убит в сражении в 1914 году осенью. Это был христианин и человек праведной жизни. Тело его было привезено в город Кременчуг. Ко времени погребения из Полтавы прибыл Преосвященный Феофан, который отслужил заупокойную литургию и отпевание. В частной жизни он не знал семью покойного. Он прибыл по собственной инициативе. Вдова покойного мне говорила, что Владыка служил, как ангел. Служение его было невыразимо прекрасным и умиротворяющим. Это дивное служение внесло в ее окаменевшую от скорби душу мир и утешение.

1) Здесь очевидное смещение дат. Распутин был введен в Царский Дворец уже после Японской войны, да и духовником Царской Семьи Владыка Феофан стал также после войны. То есть встреча Е. Ю. Концевич с архимандритом Феофаном могла состояться только следующей зимой 1905-1906 гг. А разговор о Распутине, вероятно, относится к еще более позднему времени. Из этого можно заключить, что, скорее всего, в памяти Елены Юрьевны совместились несколько встреч с будущим Владыкой Феофаном. – Ред.

Архиеп. Аверкий (Таушев)

Священной памяти Высокопреосвященнейшего Феофана, Архиепископа Полтавского и Переяславского К столетию со дня рождения: 1872 – 1972 гг.

"...И вот среди всей этой братии, среди этих русских иноков стоит маленькая фигурка святителя. Трудно говорить о таких людях, трудно даже подойти. С особым благоговейным трепетом склоняешься в земном поклоне перед ним, прося его благословения. И, не смотря в его лицо, принимаешь широкое его осенение маленькой, суховатой рукой, немного отрывистое и резкое. И особенно становится благоговейно, если взглянуть в его лицо: немного припухлая, точно детская верхняя губа, черная маленькая бородка, длинные волнистые волосы почти до пояса, слегка раскосые глаза, надвинутый клобук. Великий постник, молитвенник, человек той особой духовной жизни, уже увидевший те высоты и лазурные, светлые дали, которые видимы им, этим полу-земным людям, этим ангелам во плоти, уже живущим не здесь".1)

В этом умилительном описании как нельзя лучше, живо и ярко представлен дивный, действительно неземной облик великого святителя нашего времени Высокопреосвященного Феофана, Архиепископа Полтавского и Переяславского, проживавшего первые годы нашей эмиграции в сербском монастыре св. Параскевы, где сосредоточились, с благословения сербских церковных властей, изгнанники из своего отечества, порабощенного игом лютого безбожия, наши православные русские иноки.

В минувшем 1972 году исполнилось ровно сто лет со дня рождения этого подлинного столпа современной нашей Российской Церкви, и как-то больно и странно, что никто из нас, живущих на свободе заграницей, не удосужился отметить этот юбилей. Принимаем на себя эту священную обязанность и постараемся выполнить ее, как наш первостепенной важности долг перед его драгоценной для нас памятью.

Высокопреосвященный Феофан, Архиепископ Полтавский и Переяславский – с таким титулом он в 1920 году выехал из России в эмиграцию – в миру Василий Димитриевич Быстров, родился 1-го января 1972 года в селе Подмошье Санкт-Петербургской губернии и был сыном местного сельского священника. По окончании Духовного Училища и Духовной Семинарии, он первым по экзаменационному списку поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Учась в Академии и переходя с курса на курс первым по успехам, он в 1896 году окончил свое академическое образование первым магистрантом и был оставлен при Академии в качестве профессорского стипендиата. В 1897 году он был назначен исправляющим должность доцента Академии по кафедре Библейской истории. В 1898 году пострижен в монашество и вскоре рукоположен в иеромонахи. В 1901 году возведен в сан Архимандрита и определен исправляющим должность Инспектора Академии. В 1905 году удостоен степени Магистра Богословия за сочинение под заглавием: "Тетраграмма, или ветхозаветное Божественное Имя Иегова". В том же году возведен в звание экстраординарного профессора и утвержден в должности Инспектора Академии.

1-го февраля 1909 года Архимандрит Феофан был назначен Ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии. А в воскресение 22-го февраля – Неделю 2-ую Великого поста в день памяти святителя Григория Паламы, Архиепископа Фессалонитского, в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры совершена была хиротония Архимандрита Феофана во Епископа Ямбургского, четвертого викария Санкт-Петербургской епархии. Чин хиротонии совершил Высокопреосвященный Антоний, Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский в сослужении членов Святейшего Синода и прочих иерархов, прибывших на хиротонию, общим числом 13.

Замечательное слово произнес при своем наречении Архимандрит Феофан, в котором подлинно вылилась вся его святая душа, глубоко чуждая всяких земных стремлений и искательств. Это слово само говорит за себя, ярко характеризуя светлую личность, "не от мира сего", новопосвящаемого святителя Божия.

«Ваше Святейшество, Богомудрые Архипастыри!*

Глагол Божий, призывающий на ниву Церкви Божией делателей пастырского служения, в которых Церковь так нуждается во все времена своего исторического существования на земле, наконец, достиг и до меня.

С какими же чувствами я принимаю этот глагол Божий? Лично сам никогда не увлекался общественным служением и не искал его и даже; по мере возможности, уклонялся от него. И если, несмотря на такое мое настроение, я призываюсь к этому служению; то верю, что на это есть действительно воля Божия, и что ко мне чрез стечение видимых обстоятельств невидимо глаголет Сам Господь, властно повелевающий мне восприять на себя бремя нового служения.

Но если такова о мне воля Божия, то да будет она благословенна! Я приемлю ее. Приемлю со страхом и трепетом, но, однако, без смущения и боязни. Да не покажется это кому-либо удивительным. Более чем кто-либо знаю я все свои немощи душевные и телесные, и свое ничтожество. Всего лишь несколько лет отделяют меня от бездны небытия, из которой я воззван к бытию всемогущим мановением Божественной Воли. Затем, в поступлении моем в бытие, я наблюдаю в себе непрестанную борьбу жизни и смерти в области существования и естественного и благодатно-духовного. О, как тяжела бывает временами эта борьба во мне, но да будет благодарение за неё Господу!.. Она глубоко укоренила в моем сердце ту спасительную истину, что сам по себе я — ничто, а все для меня — Господь. Он — моя жизнь, Он — моя сила, Он — моя радость Отец, Сын и Святый Дух, Троица Святая и Преестественная, Божественная и обожествляющая всякое разумное бытие, неустанно и с любовью ищущее Ее и взирающее на Нее. К этой Преестественной Троице и в настоящее знаменательное для меня время с верою и любовию горе обращаю я свой духовный взор. От Нея жду я помощи, утешения, ободрения, укрепления и вразумления на предстоящее мне высокое и многотрудное служение. Глубоко верю я, что как некогда на Апостолов сошел в виде огненных языков Святый Дух, от Отца чрез Сына исходящий, и на них невидимо почил и претворил их немощь в силу, так точно снизойдет Он и на мое ничтожество и укрепит мою немощь.

Усердно и смиренно прошу вас, богомудрые архипастыри, в предстоящий знаменательный для меня день совершения надо мною в храме Святой Троицы великого тайнодействия епископского руковозложения, вместе со всем сонмом молящихся верных чад Церкви Божией,— вознесите и вы о мне священную молитву ко Святой Троице, да преизобильно облечет Она меня всеми дарованиями, потребными для нового служения: до отверзет ум к разумению Божественных Таин, да укрепит волю к совершению дел Божиих, да воспламенит сердце мое огнем всеоживляющей Любви Божественной, столь необходимой пастырю душ человеческих в этой многострадальной жизни человеческой!

И да будет все мое служение и вся моя жизнь во славу Триединого Господа, Которому Единому подобает всякая честь и поклонение во веки веков! Аминь!». 3)

После торжественного совершения архиерейской хиротонии, возглавлявший ее Высокопреосвященнейший Митрополит Антоний (Вадковский) при вручении жезла новорукоположенному Епископу Ямбургскому Феофану произнес следующую речь:

"Преосвященный Епископ Феофан, возлюбленный о Господе брат!

Восемь лет тому назад, вручая тебе, тогда новопоставленному Архимандриту, посох, я говорил тебе: "Неси свое возложенное на тебя послушание с кротостью и терпением, ища не своего личного блага, а блага вверяемых тебе питомцев общей нам матери Академии". Ныне, в торжественный для тебя день твоей архиерейской хиротонии, волею Божиею, я призываюсь вручить тебе новый посох - жезл архиерейский, как знак твоих новых святительских полномочий, твоего нового святительского служения в Церкви Христовой. Вместе со всеми архипастырями, рукоположившими тебя ныне в сан епископа, приветствую тебя, новорукоположенного архиерея, и мысленно молюсь, да сотворит тебя Господь делателя на ниве Своей непостыдна, право правяща слово Христовой Истины. Своих учеников Господь научил уразумевать, что Он в Себе Самом даровал им радость и жизнь, которых никто отнять от них не может. И эта даруемая Господом жизнь не та обыденная жизнь, о которой мы все так часто и так много думаем и говорим. Помышления человеческие не то, что Разум Господень. Умершие по-нашему — для Господа могут быть живы; и наоборот, живые по-нашему — для Него могут быть как мертвецы. "Я есмь воскресение и жизнь",— говорит Господь Марфе, сестре Лазаря. "Аз есмь Лоза, а вы — ветви", говорил Он ученикам Своим, а в лице их и всем нам, в Него верующим. Привившись верою к этой Живоносной Лозе, мы тогда только и истинно живы, и плод творить можем. Это жизнь внутренняя, духовно органическая; которая незрима, а чувствуется и сознается только теми, кто ею живет; и может быть созерцаема не внешним, а только внутренним зрением. "Еще мало,— говорит Господь,— и мир к тому не увидит Мене; вы же увидите Мя, яко Аз живу, и вы живы будете" (Ин 14:19). Тебе, брат возлюбленный, ведома эта жизнь во Христе и со Христом. В твоем слове при наречении во епископа ты исповедал пред сонмом святителей, что во Христе твоя жизнь, твой свет, твоя радость. В сей жизни пребывай; в сей радости преуспевай. Благодать Божия, в архиерейском рукоположении на тебя сошедшая, да укрепит тебя в сей жизни, и да утвердит, и да сотворит тебя в живом общении со Христом, «приносяща плод мног». С молитвою в сердце тебе братски во Христе сего желаем.

Помоги тебе Господь добре упасти паству твою; да изведет из нея Господь делатели на жатву Свою, о которой говорит, что она многа, а делателей мало. Вручая тебе этот новый жезл, я опять повторю сказанное тебе восемь лет тому назад: "Неси это новое, возложенное на тебя послушание с кротостью и терпением, ища не своего личного блага, а блага вверенных тебе питомцев общей нам матери Академии".

Прими же из рук моих этот новый тебе жезл, жезл архиерейский; и да управит Господь путь пастырского твоего делания во спасение твое и твоей паствы и во славу Церкви Своей Святой!»

Блестяще оправдал Владыка Феофан свое избрание и, следуя завещанию рукоположившего его Первосвятителя, выраженного в вышеприведенной речи, с кротостью и терпением, а одновременно – с великим достоинством и непреклонной архипастырской твердостью проходил возложенное на него послушание Ректора Санкт-Петербургской Духовной Академии.

Время было трудное! Провозглашение всяких "свобод". И вот искушению этому поддались даже многие профессора наших высших духовно-учебных заведений. Многих начала манить "свобода научного исследования", под которой они понимали все более и более тогда расцветавшее вольнодумство в протестантском духе, шедшее глубоко вразрез с подлинно-православным научным мировоззрением.

Знаток Священного Писания и святоотеческих творений, строгий ревнитель истинного Православия Преосвященный Феофан, как Ректор, конечно, не мог идти навстречу такому нездоровому течению и не раз входил в столкновения на этой почве с либеральными профессорами, которые, раздосадованные его неуступчивостью, стали даже жаловаться на него Митрополиту Антонию.

И вот однажды Митрополит Антоний по поводу одной такой жалобы пригласил его к себе для дачи объяснений. "Профессора жалуются,- сказал он, - что Вы стесняете свободу научного исследования".

Вместо ответа Владыка Феофан указал Митрополиту на параграф Устава Духовных Академий, который гласил: "Ректор Академии отвечает за направление и дух Академии". Вслед за тем он дал необходимые объяснения, какие вольнодумные и противные Православию мысли позволяют себе проводить некоторые профессора при чтении лекций студентам, и Митрополит должен был согласиться, что Ректор вправе был этому воспротивиться.

Будучи ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии, Владыка Феофан необыкновенно оживил религиозно-нравственную атмосферу в ней и создал среди студентов целое направление, в своем роде школу "феофанитов", как их прозвали, высоко подняв церковный дух и настроенность, в стиле Св. Отцов Церкви, благоговейное почитание к коим он старательно в студентах воспитывал, внушая уважение к их высокому авторитету во всем, что касалось Христианской веры и благочестия.

Многие весьма жалели только о том, что болезненное состояние здоровья ученого Владыки-аскета заставляло его иногда покидать Академию и лечиться на юге России, где здоровье его значительно улучшалось, давая ему новую энергию для его благословенных трудов.

И во всей своей дальнейшей жизни и архипастырском служении Владыка Феофан до самой, к прискорбию нашему, сравнительно ранней кончины, проявлял себя как решительный и бескомпромиссный противник всякого модернизма, либерализма и вольнодумства, подрывавших основы подлинного православно-христианского учения о вере и благочестии и колебавших настоящее христианское мировоззрение, ясно выраженное в богомудрых творениях великих Отцов Церкви – столпов Православия,- которые были изучены им с удивительной тщательностью и проникновенной основательностью. Когда приходили к Владыке Феофану с вопросами богословского ли то характера или касательно нравственно-христианской духовной жизни, он избегал говорить что-либо "от себя", но тотчас же подходил к своему книжному шкафу, в котором хранились неоценимые и столь любимые им с юности сокровища – святоотеческие творения, мгновенно находил точный и нужный ответ в той или другой книге на поставленный ему вопрос, и посетитель уходил от него глубоко удовлетворенный тем, что получил высоко авторитетное разрешение мучившего его вопроса – ответ уже бесспорный, не подлежащий никаким сомнениям.

И сам Владыка Феофан был, если так можно выразиться, настоящая ходячая энциклопедия всех богословских знаний и всего того, что касалось внутренней духовной жизни христианина. И это было потому, что он действительно был ученый богослов "Божией милостью", а одновременно человек, ведший подвижническую духовную жизнь, которой открывается многое из того, что остается сокрытым для людей одного ума, вернее, "умничания" без подлинной духовной проникновенности во все богословские вопросы верующим сердцем через углубленный аскетический подвиг личной подвижнической жизни.

Архипастырь – подвижник – вот кем был в течение всей своей жизни Владыка Феофан!

Молитвенный подвиг его был изумительным. Он не только неопустительно совершал свое ежедневное иноческое правило, часто ночи проводя в молитве, но всегда посещал все богослужения, происходившие в поблизости находившемся храме, а, если для этого не было возможности, вычитывал все положенные службы суточного круга у себя в келлии, стоя за аналоем перед иконами, по имевшимся у него богослужебным книгам. Это он делал, даже находясь в пути, когда, например, ехал куда-нибудь в поезде. При нем всегда был иерейский молитвослов, по которому он в таких случаях всегда прочитывал все службы суточного круга.

Эта молитвенность, которая ярко светилась на его лице, один взгляд на которое у всех верующих людей уже внушал благоговение, подняла его до больших духовных высот, почему у него и бывали поразительные духовные прозрения: часто сбывалось в точности то, о чем он говорил и предупреждал заранее, и многие потом каялись, что не вняли вовремя его предостережениям.

Сам внешний облик его, манера себя держать и говорить невольно возводили мысль к древним прославленным святителям нашей Христовой Церкви: да! думалось, глядя на него и слушая его речь: вот таковы были несомненно и они – все эти великие столпы Православия! Необыкновенная выдержка, воспитанность, деликатность в обращении, чуждые столь иногда модной в наши дни фамильярной развязности и цинизма, ласковая внимательность ко всем приходящим, особенно с духовными вопросами и сердечная отзывчивость на всякое горе и нужду – вот каковы были характерные черты нашего дивного святителя. "Никтоже от него тощь и неутешен отъиде, но всем в сладость бысть видение лика его и благоуветливый глас словес его" – словами этой молитвы преподобному Серафиму в конце акафиста ему вполне можно сказать и о нашем святителе. Только к врагам Церкви Христовой и ко всем вольнодумцам и модернистам, подрывавшим самые основы нашей Церкви и православного мировоззрения был он суров и непримирим, не соглашаясь идти ни на какие компромиссы. Церковь и ее святая Истина были ему всего дороже на свете, и ради нее он всегда был готов принести в жертву свое личное благосостояние и жизненное благополучие. Это многократно показывал он на деле в течение всей своей жизни, никогда и ни в чем не ища "своих си", но ратуя только за торжество Истины, и если видел что он ничего не может сделать, то просто отходил в сторону, не желая даже косвенно принимать участия в какой бы то ни было неправде или беззаконии. Тут он был совершенно неумолим.

Никогда не переносил он никаких вульгарных высказываний, никаких пошлостей, неприличий и непристойностей в разговоре, и тотчас же удалялся, если такой разговор в его присутствии начинался, из каких бы лиц окружающее его общество не состояло. Тонкая и духовно-деликатная, нежная структура его возвышенной души ничего подобного выслушивать ему не позволяла, и такое общество всегда было ему глубоко чуждо и неприемлемо.

За это многие его и не любили, конечно, по зависти к нему, чувствуя и сознавая его несомненное духовное превосходство, - но люди, действительно духовно настроенные, ценили его такую неподкупную прямоту и возвышенную настроенность его истинно праведной души, преклонялись пред ним и благоговели.

Очень строго относился Владыка Феофан к монашеским обетам, в полном согласии с высоким учением святых Отцов-подвижников о монашестве и потому тщательно испытывал всех обращающихся к нему с просьбой об иноческом пострижении. Он не только не допускал никакого поощрения карьеризма при этом, а отказывал иногда в пострижении и тем, кто искренно и хорошо были настроены, но не понимали, как должно, всей глубины, а главное – сущности монашества. Так, например, тем, которые на вопрос его, с какой целью желают они принять иночество, отвечали, что они желают "послужить Церкви Христовой", он обыкновенно говорил, что для этого совсем не обязательно принимать иноческое звание, что можно послужить Церкви и не давая иноческих обетов. Единственным основательным доводом для принятия монашества Владыка Феофан считал искреннее и глубокое желание – "спасти свою душу". И только таких, которые это правильно понимали, он, после внимательной и тщательной проверки их настроения, соглашался постригать. Этим осторожным образом действий в отношении лиц, ищущих монашества, особенно среди студентов Духовной Академии, иногда грешивших карьерными стремлениями, он избегал многих губительных ошибок с весьма тяжелыми последствиями для неосторожно увлекавшихся идеей монашества без достаточно глубокого понимания этой высокой и святой идеи и без соответствующего должного внутреннего настроения и духовной подготовки. И особенно подчеркивал Владыка Феофан безусловную необходимость верного и надежного духовного руководства для принявших монашество и полного послушания своему старцу "до гроба", опять-таки в соответствии с учением святых Отцов-подвижников об этом.

Был он замечательным проповедником. Самый стиль и характер его проповедей, не говоря уже об их драгоценном содержании, напоминают нам поучения и наставления великих Отцов и Учителей Церкви, духом которых он был приникнут. Много общего было у него и со святителем Феофаном Вышенским Затворником, которого он очень любил и ценил, и жизни которого стремился подражать, уйдя, подобно ему, в последние годы своей жизни, в затвор, во Франции, у преданных ему людей, давших ему возможность в полном молитвенном уединении закончить свою жизнь, порвав все связи с современным, более чем когда-либо, во зле лежащим миром. Можно думать, что и имя Феофана при постриге дано ему не случайно, и именно вследствие его большого духовного сродства с этим великим российским святителем, который скончался в 1896 году, как раз незадолго (всего за два года) до пострижения Владыки Феофана в иночество (в 1898 году).

Постником Владыка Феофан был таким строгим, что даже внешний облик его был подлинно иконописный – худощавое, как бы восковое лицо. Своим постническим подвигом он сильно расстроил свое здоровье, и всю жизнь недомогал, что и было, вероятно, причиной его сравнительно ранней кончины (всего 68 лет отроду). Голос у него так ослабел, что, когда он говорил проповедь, он должен был выходить на середину храма, а жаждавшие слышать его слово вплотную окружали его со всех сторон. Потом он стал даже писать свои поучения, а кто-либо из сослуживших ему священников читал их с амвона вслух. Отличительная черта их – святоотеческая глубина и вместе с тем доступная для понимания каждого простота, при всей строгости и возвышенности языка, без тени какой-либо вульгарности.

Совершал богослужение Владыка так благоговейно, так глубоко молитвенно, что это молитвенное настроение невольно передавалось всем: и сослужившим ему, и прислужникам, и всем молящимся. Стоял он в храме опустив голову и как бы ничего не замечая кругом и не позволяя себе сказать никому ни одного лишнего слова. Характерно, как воспринимали его служение в храме и весь его молитвенный внешний облик благоговейно настроенные молящиеся. Когда он совершал Божественную литургию в древнем храме св. Афанасия Александрийского в г. Варна (Болгария), прихожане нашего храма, данного в пользование нам, русским, местными церковными властями, благочестиво настроенные и патриархально жившие вблизи этого храма греки говорили нам: "Когда ваш Владыка садится на горнее место, нам кажется, как будто это сам святитель Афанасий пришел в свой храм и священнодействует в нем". Одна гречанка, в доме которой был устроен для Владыки Феофана ночлег, была поражена тем, что, когда она пришла утром убирать комнату, то постель оказалась нетронутой, то есть, очевидно, Владыка всю ночь перед литургией провел в молитве и в постель не ложился.

Не удивительно, что при строго подвижнической жизни у Владыки Феофана были, как у многих истинных подвижников, так называемые "страхования", которыми враг человеческого рода стремился заставить лиц, ведущих подвижническую жизнь, отказаться от их подвига. Такие "страхования" были, как мы знаем, у наших всероссийских молитвенников и подвижников – преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Об этих "страхованиях", бывших у нашего Владыки Феофана, свидетельствуют лица, исполнявшие при нем обязанности келейников, а также и ездивший с ним в спальном вагоне скорого поезда София-Варна (в Болгарии) Преосвященный Епископ Серафим, управлявший тогда русскими церковными общинами в Болгарии. Однажды, когда они ехали вместе в одном спальном купе, что-то заставило Владыку Серафима ночью проснуться, и он увидел среди купе большого черного кота с пламенно горящими глазами. И вслед за тем раздался громкий голос Владыки Феофана: "Именем Иисуса Христа, Сына Бога Живаго, заклинаю тебя: отойди от меня, нечистый!" Кот фыркнул, огненные искры посыпались от него во все стороны, и он исчез. С тех пор, по словам Владыки Серафима, он стал избегать ночлега с Владыкой Феофаном в одном помещении: настолько его это потрясло.

В Варне, куда Владыка Феофан приезжал из Софии на лето, почитатели его снимали для него скромную загородную дачу в 5-ти километрах от города. В этой даче было всего две комнаты и кухня. В первой комнате, вход в которую был с веранды, помещался Владыка, вторая комната оставалась пустой, а дальше была кухня, где располагались келейники Владыки, добровольно принявшие на себя эту обязанность и обслуживавшие все нужды Владыки: один – пожилой московский купец Х., другой – средних лет, но еще не старый, уральский казак Севрюгин, и третий – совсем еще юный студент Т. 4) Сначала они по очереди оставались ночевать на кухне, но потом стали поздно вечером, сделав все нужное для Владыки, уходить на ночь домой. Причиной этого были пугавшие их таинственные явления. Так, в пустой комнатке между кухней и келлией Владыки раздавались вдруг чьи-то шаги, явственно слышимые, хотя там никого не было; потом как будто бы кто-то невидимый бросал в окна дачи целые пригоршни песку или земли и еще в таком же роде необъяснимые шумы.

И в таких случаях из келлии Владыки слышался его необычайно для него громкий, сильный, четко и раздельно звучавший голос: "Именем Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога Живаго, заклинаю тебя: отойди от меня, нечистый!" И тогда все смолкало и успокаивалось.

По словам келейника Севрюгина, около полуночи слышалось падение на пол различных предметов, что тоже прекращалось после произнесения Владыкой громким и грозным голосом заклинания против, видимо, угрожавшей ему бесовской силы. С первых же раз Владыка спросил его: "Слышали ли Вы, что происходило ночью?" – "Слышал",- отвечал тот. – "И не испугались?" – "Нет". Но однажды и самому этому келейнику пришлось испытать на себе бесовское нападение. Он почувствовал в полусне как будто на него навалилось и душит его какое-то страшное мохнатое чудовище. Он проснулся и видит, что некто сжимает ему горло. Думая в первый момент, что это грабитель, он вздумал хватить его кулаком, но руки точно онемели... Тогда он стал молиться и увидел наяву серое облако, которое свивается рогом и постепенно исчезает. Пришел Владыка, осенил крестным знамением его лоб, окропил помещение святой водой, и подобных случаев больше не повторялось.

После отъезда Владыки в Софию, келейники пришли на дачу, чтобы собрать и отвезти в город оставшиеся там вещи. И тут их окружили соседи дачники-болгары и с удивлением спрашивали: "Что такое происходило ночью на даче Вашего Владыки?" – "Ничего не могло быть, - отвечали им, - Владыка еще накануне уехал, а на даче никто не оставался". – "Как же так? – с недоумением возразили болгары,- Всю ночь окна дачи были ярко освещены, и видно было, что там собралось много людей, и было как будто бы какое-то веселие, что-то вроде танцев?"

Несколько позже один из келейников в самой осторожной деликатной форме попробовал спросить Владыку, что значат все эти таинственные явления. Владыка как-то загадочно улыбнулся и смиренно сказал: "Что же – с монахами это бывает!" Мы, однако, поняли это так: да! с монахами, но не со всякими, а вот с такими настоящими монахами, каков ты!

К келейникам своим Владыка относился чрезвычайно сердечно. Приходил иногда к ним на кухню и был необыкновенно мягким, ласковым, веселым, жизнерадостным. Понимал хорошую приличную шутку и мог посмеяться ей. Только один раз пришлось увидеть Владыку сильно рассерженным: один священник хотел отлучить от Св. Причащения нагрубившую ему особу. Владыка сказал ему, что на это он не имеет права, и что личные обиды надо прощать.

Но Владыка мог проявить иногда и большую строгость. Один из священнослужителей Полтавской епархии рассказывал, что при объезде им своей епархии священники модерного типа боялись показываться ему на глаза. Такие всегда могли услышать: "А Вы, батюшка, не будете ли так добры съездить на месяц в такой-то монастырь!" И говорил это очень мягко и деликатно, когда видел, что у священника борода и волосы слишком заметно коротко подстрижены или еще что-нибудь другое подобное.

В бытность Владыки Феофана еще молодым архимандритом весь Петербург знал о его высоких умственных и духовных качествах, и все считали его подлинным молитвенником и подвижником-аскетом, совершенно отрешившимся от мирской жизни, но жившим только в Боге и для Бога. На него обратила внимание сама Государыня Императрица Александра Феодоровна, которая пристально искала Божиих людей, как лично для себя и своей семьи, так и для руководства духовным просвещением всего русского народа. Епископ Феофан скоро стал ее негласным духовником и собеседником по религиозно-нравственным и философским вопросам. Можно было ожидать, что при исключительно выдающихся качествах Владыки Феофана и при его положении при Императорском дворце, он не замедлит стать одним из первых руководителей церковной жизни в России. Уже заграницей Владыка Феофан не раз вспоминал с великим умилением, как он еще архимандритом совершал Божественную литургию в дворцовом храме в будничные дни, а Государыня Императрица и четыре ее дочери Великие Княжны Ольга, Татиана, Мария и Анастасия всегда сами пели на клиросе всю литургию. "Исповедывались они всегда со слезами",- умиленно говорил он. Тем более тяжело переживал потом Владыка Феофан все случившееся с Царской Семьей и со всей Россией.

К царскому трону приблизился простой верующий крестьянин – сибиряк Григорий Распутин. Левые революционные круги, замыслившие ниспровергнуть царский трон и погубить Россию, искусно использовали его в своих сатанинских целях. В целом ряде вышедших в свет из печати воспоминаний о русской революции имя Владыки Феофана связывается с Распутиным, будто бы это он ввел во дворец и рекомендовал Императрице Распутина, причем, надо сказать, что никто этого не ставил в какую-то злоумышленную вину Владыке, а объясняли это необыкновенной нравственной чистотой его, благодаря которой он не понял, что за человек этот Григорий. Уже это для нас ценно.

Но сам Владыка Феофан со всей решительностью утверждал, что вовсе не он ввел Распутина во дворец и отнюдь не давал ему никакой рекомендации. Это сплошное недоразумение, за которым несомненно скрывается и злой умысел – оклеветать кристально чистого и ни в чем неповинного Владыку. Даже специальная комиссия, назначенная Временным Правительством с В.М. Рудневым во главе в 1917 году, официально установила полную непричастность Владыки Феофана ко всей этой так называемой "распутинщине". Когда пошли неприятные клеветнические слухи, искусственно раздуваемые левыми кругами, подготовлявшими в России революционный переворот, Владыка Феофан осторожно и деликатно, как всегда, предостерег Царскую Семью о возможных тяжких последствиях этого. О том, насколько все это дело было злонамеренно раздуто, говорит свидетельство Владыки Феофана, утверждавшего, что Распутин чрезвычайно редко бывал во дворце. Его приглашали к болящему Наследнику-Цесаревичу Алексию Николаевичу, которому он удивительно умел "заговаривать кровь" при сильном кровотечении, перед которым врачебная медицина оказывалась бессильной. Известно, что у нас в России действительно были крестьяне, обладавшие таинственной способностью "заговаривать кровь", которая на самом деле останавливалась. А мнимое "влияние" Распутина было чрезвычайно сильно преувеличено. Неудивительно, что Государыня-Императрица с благодарной благосклонностью смотрела на человек, который спасал драгоценную жизнь ее единственного горячо любимого сына, наследника престола!

Предостережения Владыки Феофана, однако, имели для него печальные последствия. Его враги и завистники постарались в результате отдалить его от Царской Семьи, и вот в 1910 году он был отправлен в Крым, подальше от Петербурга, получив назначение на кафедру Епархиального Архиерея Таврической и Симферопольской епархии. Всю остальную жизнь свою он тяжело переживал этот свой разрыв с Царской Семьей, которую глубоко и горячо любил, не желая даже долгое время верить в действительность Екатеринбургской трагедии, как, впрочем, и многие вначале. 5)

Всего через два года в 1912 году Владыка был переведен на кафедру Епископа Астраханского, где за короткое время стяжал особенную любовь и почитание верующих масс.

А всего через год – в 1913 году – он был переведен из Астрахани в Полтаву, с возведением через некоторое время в сан Архиепископа. Сколько приходилось нам встречать полтавцев, которые с величайшим благоговением и сердечным умилением вспоминали своего дивного Архипастыря, бывшего поистине "не от мира сего"! Тут в Полтаве произошел целый ряд случаев, из которых видно, на какой духовной высоте стоял наш Владыка, имевший прозрения и откровения от Бога.

В Полтаве жила особенно благочестивая супружеская чета, исключительно преданная Владыке Феофану. Когда муж скончался, вдова, находясь в неописуемом горе, спрашивала Владыку, может ли он ей сообщить, какова загробная участь ее умершего супруга. Владыка ответил, что, быть может, через некоторое время он будет в состоянии дать ей ответ на ее вопрос. Владыка молился о том, чтобы ему было открыто это, и через некоторое время успокоил вдову, сказав ей, что супруг ее помилован Богом.

Князь Жевахов, ставший позже Епископом Иоасафом, спросил Владыку Феофана о загробной участи Белгородского епископа, которого нашли повесившимся в уборной архиерейского подворья. Погибла ли его душа? Владыка Феофан ответил, что епископ этот не погиб, так как он не сам наложил на себя руки, а совершили над ним это бесы. Оказалось, что дом этот перестраивался, а прежде в нем была домовая церковь. Но безбожно настроенные строители кощунственно устроили уборную там, где раньше был алтарь и стоял престол. Когда оскверняются священные места или где совершается убийство или самоубийство, оттуда отходит благодать Божия, и там поселяются бесы. Был ли этот епископ виновен в этом кощунстве, сказать трудно, но он сделался жертвой бесов.

Известны случаи, когда по молитвам Владыки Феофана происходили чудесные исцеления.

Замечателен момент встречи Архиепископа Феофана с группой духовенства обновленческого направления и профессоров либерального направления, прибывших на Московский Всероссийский Собор 1917-1918 годов. Сам Владыка нередко любил вспоминать о происшедшем у него там разговоре с этими церковниками-модернистами, ратовавшими о том, чтобы сделать уступки духу времени и модернизировать церковную жизнь. Модернисты эти однажды весьма вежливо и почтительно приступили к Владыке Феофану, очевидно, чувствуя в нем большой духовный авторитет.

"Мы чтим Вас, Владыко,- сказали они,- Знаем Вашу церковную мудрость... Но волны времени текут так стремительно, меняя все, меняя нас – приходится уступать им. Уступите и Вы, Владыко, нагрянувшим волнам... Иначе, с кем Вы останетесь? Один останетесь". – "Я с кем останусь? – кротко ответил им Владыка,- Я останусь со св. князем Владимиром, Просветителем Руси. С преподобными Антонием и Феодосием, Печерскими чудотворцами, со святителями и чудотворцами Московскими. С преподобным Сергием и Серафимом, со всеми святыми мучениками, преподобными, святителями и чудотворцами, в земле Русской просиявшими, а вот вы-то, братие, с кем останетесь, если и при вашем многолюдстве отдадитесь на волю волн времени? Они уже снесли вас в дряблость керенщины, и скоро снесут под иго жестокого Ленина, в когти красного зверя". Церковные модернисты молча отошли от Владыки, получив такой решительный ответ.

В Полтаве, после происшедшей революции, Владыка Феофан немало натерпелся от украинских самостийников, которые, захватив там власть, посадили Владыку даже в тюрьму за его решительный отказ совершать, по их требованию, торжественную панихиду по Иване Мазепе в Полтавском кафедральном соборе.

В 1920 году Архиепископ Феофан, вошедший в состав Высшего Церковного Управления, образованного на основании постановления Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода при нем за № 362 от 7/20 ноября 1920 года, вместе с другими русскими иерархами оказался в Константинополе.

В 1921 году он, вместе со всем Управлением, по приглашению Сербского Патриарха Димитрия, переехал в Югославию (тогда Королевство С.Х.С.) и участвовал там в том же году в Сремских Карловцах в Первом Русском Всезаграничном Соборе.

В 1922 году, когда под явным давлением большевиков Высшее Церковное Управление было объявлено из Москвы закрытым и вместо него, на основе того же постановления Патриарха Тихона, был образован Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей, Архиепископ Феофан, как один из старейших его членов, вошел в его состав и даже иногда заменял Митрополита Антония, Председателя этого Синода, в качестве его заместителя. 6) Проживал он тогда до 1925 года в Югославии.

Мы имеем все основания считать Владыку Архиепископа Феофана одним из главнейших и наиболее последовательных и строго принципиальных идеологов нашей Русской Православной Церкви Заграницей. Основой ее идеологии, во имя которой она и существует, является строгое бескомпромиссное хранение Святой Православной Веры, с безусловным отвержением не только явных ересей, но и всякого современного модернизма, вольнодумства и либерализма, подкапывающих нашу Святую веру и стремящихся сделать ее "солью обуявшей", и неприятие богоборческой власти, поработившей нашу Родину и старающейся искоренить веру и нравственность христианскую в нашем православном русском народе.

Владыка Архиепископ Феофан первый разоблачил и документально доказал всю антихристианскую сущность мнимо христианских организаций (http://www.prav-de.ru/mason.htm), из которых некоторые сразу же предприняли попытки распространить свое влияние на Русскую Православную Церковь Заграницей и даже в какой-то мере подчинить ее себе через оказание материальной помощи, в которой наши беженцы так нуждались, оказавшись в изгнании и не имея для себя устойчивых источников для своего существования. Лично сам Владыка Феофан категорически отказался принимать предложенное ему со стороны представителей этих организаций ежемесячное пособие и решительно не одобрял тех, кто на это пошли, считая, что этим они теряют свою духовную свободу и так или иначе, но принуждены будут впоследствии исполнять волю своих хлебодателей. Оберегая свою независимость и духовную свободу, Владыка Феофан предпочел нищенское существование обеспеченному положению. Отмечаем здесь самую характерную черту нашего подлинно великого святителя, сближающую его с великими Отцами христианской древности, - всякий, даже самый малый, компромисс с совестью был для него совершенно немыслим. Во всех своих поступках, во всем своем поведении, как в личной жизни, так и в своей церковно-общественной деятельности он был строго последователен, ни на шаг никогда не отступая от того, что диктовали ему его твердые убеждения. Абсолютная неподкупность, бескомпромиссная честность и прямолинейность, требование безусловной верности истинной Церкви, Слову Божию и святоотеческому преданию – вот что чрезвычайно типично было для него, чем он сам руководствовался в своей жизни и что желал видеть и в других служителях Церкви.

С большой тревогой и недоверием относился он к начинаниям бывшего вначале членом Архиерейского Синода нашей Церкви Митрополита Евлогия, который, открыв в Париже высшую духовную школу под названием "Богословский Институт", отказался подчинить ее контролю нашей Высшей Церковной Власти, что было бы так естественно и законно, и с сомнением смотрел на источники ее материального обеспечения (см. Отзыв об Уставе Православного богословского института в Париже ). Удивлялся тому, что в профессора этой высшей духовной школы не были приглашены видные ученые богословы, которых тогда еще много было за границей, а вместо них читали там лекции лица, зачастую не имевшие высшего богословского образования. В частности, удивляло его, что профессором такого важного и ответственного предмета, как Догматическое богословие, сделан был там профессор политической экономии, одно время бывший убежденным марксистом, принявший после революции священство протоиерей Сергий Булгаков. И несказанно был возмущен, когда последний стал проповедовать "софианскую" ересь, выпустив целый ряд книг на богословские тему по догматике, в которых всюду проводил свою "софианскую" идею. Вот как однажды весьма коротко, но ясно ответил Владыка в письме на поставленный ему вопрос о "софианстве".

"Вы просите написать Вам, в чем заключается заблуждение Флоренского в его книге "Столп и утверждение истины"? Написать опровержение на эту книгу в одном письме было бы невозможно. Основная концепция этой книги сложная. Для опровержения ее необходимо было бы предпринять экскурсы в разнообразные сферы познания: не только в область догматики, но и философии, и филологии, и церковной археологии. Что прот. Булгаков в учении о "Софии" исходит из Флоренского, в этом он сам сознается в своей книге "Свет невечерний". Разумеется, это не означает, что он повторяет последнего, но если бы потребовалось свидетельство "внешнее", могу сослаться на авторитет проф. Лосского и еще более на авторитет самого Флоренского. – По сведениям из России, напечатанным в свое время в "Студенческом вестнике", свящ. Флоренский от студентов-богословов на экзаменах по его предмету требовал обязательного знания двух книг: своей – "Столп и утверждение истины" и Булгакова – "Свет невечерний". Это означает, что он смотрит на обе эти книги как на взаимно родственные. Но кто изучал вопрос этот, тот не может этим ограничиться. Он знает, что и сам Флоренский не оригинален. Его "софиология" выросла из "софиологии" Владимира Соловьева, а самая "софиология" В.С. Соловьева коренится и основывается на "софиологии" немецких мистиков, то есть не церковной" (Письмо от 1931 г . VII .6).

Необходимо подчеркнуть, что для Владыки Архиепископа Феофана, от ранней юности воспитавшего себя на чтении и проникновенном изучении Святых Отцов Церкви, и выработавшего в себе строго церковное православное мировоззрение, были одинаково чужды обе крайности, ставшие у нас в последнее время модными: и нездоровый западный мистицизм, и либеральный рационализм, стремившийся все объяснить и сделать понятными – постижимыми для нашего ограниченного ума человеческого непостижимые для нас Тайны Божии, в которые, как учит Слово Божие, только желают "приникнуть ангелы", но и то не могут, лишь благоговея пред ними.

Владыка Феофан всегда помнил, что наш поврежденный грехопадением ум человеческий – "каверзник", как любил выражаться святитель Феофан, Вышенский Затворник, и легко может стать, если слишком полагаться на него, как говорил другой наш выдающийся богослов Епископ Иоанн Смоленский, "новым изменником Христу", "новым предателем".

Все основные истины нашей святой православно-христианской веры – это великие и непостижимые для нашего ума Тайны Божии. Вспомним, как говорит св. Апостол Павел об одной из этих великих Тайн – воплощении Сына Божия: "Велия благочестия тайна: Бог явися во плоти" (1 Тим. 3:16). И поэтому безнадежное дело – как-то пытаться объяснить их, сделать понятными для нашего ума: это таит в себе опасность совсем отступить от истины и впасть в заблуждение. Все великие истины-догматы нашей веры постигаются не умом, а верующим сердцем.

Не всем нравилось такое твердое стояние Владыки Феофана в подлинном, не искаженном собственными домыслами святоотеческом Православии, и помимо многих почитателей, явилось у него и немало врагов. Как и всегда это бывает, враги не останавливались и перед тем, чтобы оклеветать и возможно больше очернить Владыку, стремясь подорвать его высокий авторитет. Дошло даже до появления в некоторых русских газетах за границей статей с совершенно нелепыми вымыслами относительно Владыки. 7) Но хотя его это порою и весьма огорчало, он, не смущаясь этими нападками, твердо и уверенно продолжал идти прямым путем служения Истине.

Будучи членом Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей и временно даже заменяя его Председателя Митрополита Антония, он оказал незаменимые услуги нашей Церкви, полно и доказательно разоблачив антихристианскую деятельность некоторых международных организаций, пытавшихся включить и ее в орбиту своей "работы" и тем "обезвредить" ее для себя и тех темных сил, которые усиленно трудятся над созданием во всем мире обстановки, благоприятной для скорейшего воцарения Антихриста. Разрушив Православное Русское Царство, как стоявшее им на пути в осуществлении их адских планов, они все внимание свое устремили на Русскую Зарубежную Церковь. И достигли в своей "деятельности" значительного успеха, вызвав в нашей Церкви в 1926 году болезненно отразившиеся на ней расколы: Митрополита Евлогия в Западной Европе и Митрополита Платона в Соединенных Штатах Америки. Все это предвидел Владыка Феофан, предупреждал и предостерегал, но это предостережение его вовремя не было принято во внимание, а наложенные после раскола прещения на отколовшихся не только не достигли никакой положительной цели, а еще больше углубили разделение, что тоже предвидел наш Владыка. Чрезвычайно близко к сердцу принимал Владыка эти наши церковные расколы и разделения, болел за них душой и скорбел. Но верно определив с самого начала их коренную причину, он не всегда одобрял те меры, которые предпринимались для прекращения расколов и восстановления церковного единства, указывая на допускавшиеся иногда при этом ошибки.

В 1925 году он получил приглашение переехать на жительство в Болгарию, где и поселился, проживая там непрерывно до 1931 года. Священный Синод Болгарской Православной Церкви, в составе членов которого было два митрополита, в свое время окончивших курс Санкт-Петербургской Духовной Академии, когда Владыка Феофан был в ней ректором, предоставил ему помещение для жительства из двух келлий в здании Синодальной Палаты в Софии.

Трогательно было видеть, с каким вниманием и глубоким благоговейным почитанием относились наши братья-болгары к Владыке Архиепископу Феофану. Он не раз служил в величественном Храме-Памятнике св. благ. вел. князя Александра Невского, сооруженном в память освобождения Болгарии от турецкого ига, на той же огромной площади, к которой примыкала и Синодальная Палата, вместительностью на 7000 душ молящихся. Служил он иногда и в синодальном "параклисе" – малом домовом храме в здании Синода, особенно Великим постом. До сих пор с умилением вспоминают участники эти духовно насыщенные глубоко молитвенные богослужения. Вот как, например, вспоминает их ныне ректор Софийской Духовной Академии Преосвященный Епископ Николай, тогда молодой иеродиакон, служивший в Синоде, в недавно написанном им письме:

"С особенно приятным чувством вспоминаю я великопостные службы, которые более 40 лет тому назад совершал приснопамятный Архиепископ Феофан в синодальном параклисе в Софии, на которых и я присутствовал. Вспоминаю и мои исповеди у Владыки Феофана. Прошлое незабываемое, но и невозвратимое!!!"

Да и все иностранцы, вступавшие в то или иное общение с Владыкой Феофаном, выносили самое глубокое впечатление о нем, как о человеке подлинно святой жизни.

Но на таких-то святых людей враг больше всего и ополчается, стремясь излить на них всю свою диавольскую злобу через предавших ему себя скверных и порочных людей.

И вот здесь в Софии из-за разного рода нежелательных явлений в местной русской церковной жизни, Владыке Феофану, как строгому подвижнику и прямому бескомпромиссному Архипастырю, пришлось пережить очень много скорбей. В результате он стал все больше отходить от бушевавшего страстями "мира" и замыкаться в себя, ведя уже тогда почти отшельническую жизнь. Впрочем, некоторое время он еще продолжал принимать участие в заседаниях Архиерейского Синода, предпринимая для этого периодически поездки в Югославию.

Скоро, однако, ему стало ясно, что он не может оставаться "в миру" и он должен был последовать примеру того великого святителя-подвижника, имя которого было дано ему при пострижении в монашество – Преосвященного Феофана, Вышенского Затворника.

И он действительно стал все больше и больше уходить от мира, прекратив постепенно даже свои поездки на заседания Архиерейского Синода. 8) Но он еще принял участие в Архиерейском Соборе 1927 года, который решительно отверг послание Митрополита Сергия Нижегородского о признании богоборческой власти в России "властью от Бога".

Вот как он писал об этом в одном из своих писем, отвечая на поставленный ему вопрос, "в чем тут дело и как нам быть?"

"Признавать послание Митр. Сергия обязательным для себя никоим образом невозможно. Только что окончившийся Собор Епископов отверг это послание. Так и нужно поступать на основании учения Святых Отцов о том, что нужно признавать законной властью, которой христиане должны повиноваться. - Св. Исидор Пелусиот, указав наперед Богоустановленный повсюду в жизни словесных и бессловесных существ порядок подчинения одних другим, заключает отсюда:

"Поэтому вправе мы сказать, что самое дело, разумею, власть, то есть начальство и власть царская установлены Богом. Но если какой злодей беззаконник восхитит сию власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим, что попущено ему изблевать сие лукавство, как фараону, и в таком случае понести крайнее наказание, или уцеломудрить тех, для кого нужна жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил иудеев" (Творения, ч. II, письмо 6-е).

Большевицкая власть, по существу своему, есть власть антихристианская и признавать ее богоустановленною никаким образом нельзя.

1927. VIII . 31 – IX . 1.

София".

Тяжело переживал Владыка Архиепископ Феофан и все недолжные явления в нашей русской эмигрантской среде – все вообще распри, споры и разделения, что, как он высказывался, так не к лицу православным русским людям, за грехи свои потерявшим родину и обреченным на жизнь в изгнании, порою в весьма тяжких материальных и моральных условиях. Совершенно отрицательно относился он к идее провозглашения Всероссийского Императора за границей, 9) а также и "Патриарха всея Руси" или хотя бы только "заместителя Патриарха", как это некоторыми усиленно пропагандировалось. Он верил в скорое воскресение России, но при непременном условии – покаяния всего русского народа, тяжко согрешившего перед Богом за свое Богоотступничество, и всю нашу жизнь за границей не хотел себе представлять иначе, как строго покаянной , чтобы вымолить себе у Бога прощение. Вот почему чрезвычайно многое в нашей эмигрантской жизни его весьма коробило и болезненно печалило и заставляло его уклоняться от близкого общения с людьми и всякой общественной жизни, в которой он отнюдь не видел того, что должно было бы быть в нашем изгнанническом положении людей, находящихся как бы под Божией епитимией.

Из синодальной келлии своей в Софии он никуда не выходил, кроме храма, и никого у себя не принимал, за исключением немногих отдельных лиц, глубоко ему преданных и искавших его наставлений и духовного руководства.

На лето он уезжал из Софии в приморский город Варну, где группа его почитателей снимала ему скромную дачу в 5-ти километрах от города. На этой даче, расположенной весьма уединенно в довольно дикой местности, владыка жил один, только с келейником, совершенно как в скиту, ежедневно совершая по имевшимся у него книгам полный круг суточного Богослужения и, вместо литургии, обедницу. Только в некоторые воскресные дни и по большим праздникам он ездил на извозчике в церковь – по большей части в русский храм св. Афанасия Александрийского – древний греческий храм, предоставленный в пользование русским болгарским митрополитом Варненским и Преславским Симеоном.

Здесь Владыка усиленно работал над своими духовно-литературными трудами догматического, экзегетического и аскетического содержания. Глубокий и тонкий знаток святоотеческих творений, он составлял по особой, им самим разработанной системе, новую редакцию Добротолюбия, чрезвычайно практичную, удобную для пользования, составлял также "Добротолюбие русских святых", весьма интересное, оригинальное толкование на Апокалипсис и многое другое. Кроме того, он вел обширную переписку с своими духовными чадами. Письма его своим содержанием, глубокомысленными духовными советами и наставлениями, всегда сопровождаемыми текстами из Священного Писания и многочисленными цитатами из святоотеческих творений, весьма напоминают подобную же переписку святителя Феофана Затворника, и могли бы составить драгоценнейшее руководство по всем вопросам нравственно-духовной жизни. Они еще ждут своего издателя. 10) Было бы величайшим лишением для всех интересующихся духовной жизнью оставить такое сокровище под спудом и допустить, чтобы оно с течением времени совсем погибло.

Но всего поразительнее был молитвенный подвиг святителя, которому он предавался буквально день и нощь. Видно было по нему, что он никогда не оставлял завещанной святыми отцами-подвижниками "умно-сердечной" молитвы, часто погружаясь в такое созерцательное состояние, когда весь внешний, окружающий его мир как бы переставал для него существовать. Молитва непрестанная была подлинно насущной потребностью его духа, жившего в горних высотах.

И вот уже в 1928 году Владыка Феофан писал одному из своих чад духовных: "Хотел бы я умолкнуть для всего и навсегда, но пока еще не знаю на это воли Божией".

А в 1931 году он покинул Болгарию и переехал во Францию, куда давно его звали духовные чада еще по Петербургу. Сначала он жил у них в местечке Кламар под самым Парижем, а затем переехал в отдаленное на несколько часов езды от Парижа местечко Лимерай на Луаре. Тут он стал жить уже полным отшельником, совершенно прекратив всякое общение с внешним миром и ежедневно совершая Богослужение в устроенной для него домовой церкви. Лишь очень немногие из его духовных чад имели счастие еще некоторое время получать от него письма. Из этих немногих писем видно, сколь замечательные имел он прозрения и откровения. Необходимо отметить: все, что он говорил или писал, с поразительной точностью сбывалось и доселе продолжает сбываться.

Замечателен ответ Владыки Феофана одному лицу, спрашивавшему его о дальнейшей судьбе нашей родины-России. Владыка написал ему так:

"Вы спрашиваете меня о ближайшем будущем и о последних временах. Я не сам от себя говорю, а сообщаю откровение старцев. А они передавали мне следующее. Пришествие антихриста приближается, и оно очень близко. Время, отделяющее нас от него, нужно считать годами и, в крайнем случае, несколькими десятилетиями. Но до прихода антихриста Россия должна еще восстановиться, конечно, на короткое время. И в России должен быть царь, предъизбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, гениального ума и железной воли. Так о нем открыто.

Будем ожидать исполнения открытого. Судя по многим признакам, это время приближается, если только по грехам нашим Господь Бог не отменит и не изменит обещанного. По свидетельству Слова Божия, и это бывает". 11)

О самых последних годах жизни Владыки Феофана и о кончине его, к великому нашему сожалению, у нас нет никаких вполне точных и достоверных сведений, потому что лица, выписавшие его к себе и заботившиеся о нем, умерли раньше его. Известно только, что в последние годы своей жизни он жил настоящим отшельником в неких "Пещерах", окончательно прервав всякие связи с миром.

Сохранилось только повествование священника о. Феодора И., который сообщает:

"Владыка скончался в годы немецкой оккупации 6/19 февраля 1940 года в местечке Лимерай во Франции у реки Луары. Здесь мы посетили его скромную могилу на маленьком сельском католическом кладбище, на холме. Ближайшее к кладбищу селение, с древней католической церковью, в полуверсте. Тихо на кладбище! Православный крест, имя, даты. Мы служили панихиду с двумя его прислужницами – послушницами (может быть, в тайном постриге) – старушками. Тихо идем домой. Дорога,- мили 2 или 3 до того места, где в меловых пещерах, в холмах жил святитель. Это три продолговатых, высоких, правильно высеченных пещеры. (Не напоминало ли это ему жизнь св. Павла Фивейского и Антония Великого?) В одной помещалась бывшая келлия Владыки, она же его домовая церковь. В остальных пещерах сельскохозяйственный склад. В саду был колодец, фруктовые деревья. На холме виноградник. Свое собственное крепкое и ароматное вино. Хорошо сбитое масло для продажи, молоко, сыр и т.д. В келлии Владыки два его фотографических портрета; Библия со вложенными сухими цветами, собранными на Дивеевской канавке, и другими священными вкладками; ящик с мощами, может быть, до 24-х в золотых сосудах; и многое другое из священных реликвий..."

Вот это и все, что удалось нам узнать об окончании земного пути Владыки Феофана и что осталось на земле от этого дивного святителя, столь несозвучного современной страшной эпохе Отступления.

Впрочем, где-то находятся, если еще не уничтожены, его ценнейшие труды письменные, отправленные, почему-то, как промелькнуло об этом сообщение в прессе, после его кончины, в Москву советскому патриарху Алексию. Едва ли когда-нибудь увидят они свет?!

Но вечной останется о нем память в сердцах всех искренно верующих православных русских людей, знавших его и глубоко и благоговейно его почитавших! К жизнеописанию Архиепископа Феофана из частных писем лиц, его близко знавших

"Будучи мальчиком семи лет, Владыка Феофан видел сон, будто он стоит на горнем месте, а отец его, священник, подходя к нему, кадил ему. Этот сон утром он рассказал матери. Отец, сидевший в соседней комнате, слышал и сказал: "Вот еще появился новый Иосиф!" Но сон сбылся: когда Владыку Феофана посвящали в сан епископа в Александро-Невской Лавре, он стоял, как полагается, на горнем месте, а отец, участвовавший в богослужении, подходил и кадил ему".

***

"Владыка Феофан блестяще окончил Духовную Академию и вскоре, приняв монашество, стал в ней профессором. Он вел строгую аскетическую жизнь, но был постоянно на виду. И вот раз он подумал, что ему, как монаху, не следует заботиться о своей внешности, и решил по этому поводу поехать на Валаам посоветоваться с одним известным тогда своею духовностью старцем.

Старец принял его в своей келлии очень радушно, посадил и сказал: "Подождите минуту!" Затем взял зеркало, поставил его на стол, взял гребень, аккуратно причесался и затем обратился к иеромонаху Феофану: "Ну, а теперь будем говорить!"

***

"Владыку Феофана назначили в Астрахань, где паства его очень полюбила. При его переводе в Полтаву и отъезде из Астрахани произошло небывалое яркое событие, которое само по себе свидетельствует о высоте и духовности его души, и его действительно пастырском отношении к своим пасомым. Прежде всего, народ в Астрахани решительно запротестовал против его перевода в Полтаву. Но, когда он все-таки должен был уезжать, на вокзале собралась громадная толпа людей, и несколько сот человек легли на рельсы перед паровозом, чтобы поезд не мог идти. Это продолжалось несколько часов, пока, наконец, не удалось освободить железнодорожный путь. Я лично думаю, что это есть самое яркое событие в истории его жизни – народ, паства почуяли, поняли высоту его души, души их архипастыря, и засвидетельствовали эту свою любовь и понимание, может быть, слишком примитивно, но действительно всей душой, всем помышлением, всем сердцем. О другом подобном сему случае где-нибудь никто никогда не слыхал!"

Свидетельство жены профессора Полтавской семинарии Л.В.И.

В 1915 году в отпуск с театра военных действий приехал ее сын, у которого в Полтаве была невеста. Отпуск этого офицера заканчивался на Пасхальной неделе. Молодые хотели повенчаться перед отъездом жениха. Л.В. близко знала Владыку Феофана, который любил всю их семью. Л.В. пришла к Владыке и просила благословить бракосочетание в один из дней Пасхальной недели. Владыка, всегда ласковый и готовый помочь всякому просящему, в этот раз как-то грустно задумался и сказал, что он хочет посмотреть в канонах, и тогда даст ответ.

Через несколько дней мать жениха опять пришла к Владыке. Владыка был очень расстроен и твердо сказал: "Нет, благословить брак в эти дни я не могу, так как Церковь не разрешает, и для брачущихся будет несчастие, если они не послушаются". Мать страшно огорчилась и сказала много неприятного Владыке. Она считала, что Владыка, как строгий аскет, не понимал жизни и был слишком строг.

Несмотря на запрет, нашелся какой-то священник, который совершил это бракосочетание. Повенчавшись, молодой офицер уехал, оставив молодую жену в Полтаве. И с этого момента был потерян всякий след о нем и, несмотря на все хлопоты матери и молодой жены, никто не мог сказать, где он.

Рассказывая это, Л.В. страшно плакала. Она говорила, что ее невестка в ужасном положении. Был один человек, за которого она могла бы выйти замуж. Сама Л.В. этого хотела, ибо была убеждена, что сына ее нет в живых, но в то же время данных никаких не было, и невестка, не зная достоверно о смерти мужа, не могла вторично выходить замуж. Эта неизвестность страшно мучила и мать, и молодую женщину. Л.В. плакала и говорила, как велик был Владыка Феофан и как мало мы его ценили и понимали и мало слушались.

Полтавцы всегда помнили, как молитвы Владыки Феофана исцеляли больных, и как он своими молитвами многих отводил от греха.

Еще письмо о "софианстве"

Протоиерей С. Булгаков основывается на книге о. Флоренского "Столп и утверждение истины". Флоренский же заимствует идею Софии у В. С. Соловьева. А Соловьев - у средневековых мистиков.

У В. С. Соловьева София - это женственное начало Бога, Его "другое". Флоренский пытается доказать, что София, как женственное начало Бога, есть особое существо. Это учение он старается найти у св. Афанасия Великого и в русской иконографии. Протоиерей Булгаков принимает на веру основные выводы Флоренского, но отчасти видоизменяет это учение, а отчасти дает ему новое обоснование. Именно, у Булгакова это учение имеет два варианта: а) первоначально - это особая Ипостась, хотя и не единосущная Св. Троице (в книге "Свет Невечерний"), б) позднее - не Ипостась, а "ипостасность". В этом последнем виде она - энергия Божества, проходящая из сущности Божией чрез Ипостаси Божества к миру и находящая для себя высочайшее "тварное единение" в Богоматери. Следовательно, по этому варианту, София не особое существо, но Богоматерь.

По церковному же учению, которое особенно ясно раскрыто у св. Афанасия Великого, София-Премудрость Божия есть Господь Иисус Христос.

Вот, в самых общих чертах, сущность учения о Софии протоиерея Булгакова! - Всякое философское учение изложить в кратких чертах очень трудно, поэтому трудно изложить в кратких чертах и учение "софианцев" о Софии. Это учение их становится ясным только в связи со всей их философской системой. Изложить же последнюю в кратких чертах тоже невозможно. Можно сказать только: философия их есть философия "панентеизма", то есть смягченного "пантеизма". Родоначальником этого "панентеизма" в России является В.С. Соловьев.

Публикуется по изданию:

архиеп. Аверкий (Таушев). Высокопреосвященный Феофан, архиепископ Полтавский и Переяславский. Jordanville , New York , 1974

Примечания

1) Иеромонах Киприан. Крины молитвенные. Белград, 1928. С. 2.

Вот еще портрет архиеп. Феофана в Белградский период: "Феофан Полтавский, маленький, худенький, святой".

С.М. Зернова. Из писем к другу//За рубежом. Белград - Париж - Оксфорд (хроника семьи Зерновых) (1921-1972)// под ред. Н.М. и М.В. Зерновых. Париж: YMCA - PRESS , 1973. С. 53

"Маленького роста, с тихим голосом, с головой склоненной вниз, он был подлинный мистик, открывавший нам доступ к тем откровениям Святаго Духа, о которых мы читали в творениях Святых отцов".

Н. Зернов. За рубежом. Белград - Париж - Оксфорд (хроника семьи Зерновых) (1921-1972)// под ред. Н.М. и М.В. Зерновых. Париж: YMCA - PRESS , 1973. С. 107

2) Так было принято обращаться к членам Святейшего Синода Российской Православной Церкви.- прим. архиеп. Аверкия.

3) Прибавления к Церковным Ведомостям Святейшего Правительствующего Синода. № 9 за 1909 год.

4) "Юный студент" – это, очевидно, сам архиепископ Аверкий Таушев.

"В бытность студентом [Богословского факультета Софийского университета (закончил в 1930 г .)] я познакомился с проживавшим тогда в Софии (в здании Синода) архиеп. Феофаном Полтавским, пользовался его духовными советами. И под его влиянием у меня окончательно созрело и окрепло начавшееся еще и прежде в ученические года намерение принять иноческий постриг".

Письмо иеромонаха Аверкия к митр. Антонию (Ужгород, 11/24 октября 1932 г .)//ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 284 лист 4

"Если бы Вашему Блаженству понадобилось навести обо мне справки, то таковые могут дать: Скоплянский митр. Иосиф, архиеп. Феофан Полтавский, проф. Битольской Богословии иеромонах Иустин (Попович), бывший у нас протосингелом, и иеромонах Филипп (Гарднер), лично Вам, если не ошибаюсь, хорошо известный".

Письмо иеромонаха Аверкия к митр. Антонию (Ужгород, 11/24 октября 1932 г .)//ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 284 лист 4 об.

5) Например, в этом письме архиеп. Феофана видно его неверие в гибель Царской Семьи:

"21 марта В.И. Зызыкина отправилась в Венгрию к князю Голицыну-Муравлину [?] для переговоров по делу о Царской Семье. Не знаю, насколько будет целесообразной и плодотворной эта поездка. Лучше было бы, если бы поехали в Венгрию Вы, Ваше Высокопреосвященство! Это и для дела церковного необходимо. Рано или поздно церковной власти необходимо установить на все это дело свою определенную точку зрения. Нет ничего хуже неопределенности. Позволю себе высказать свои соображения по этому делу. Не было ли бы целесообразным запросить доверительно чрез кн. Долгорукова Государыню Императрицу Марию Феодоровну: не находит ли она своевременным установить всеобщее моление о здравии Царской Семьи? Так или иначе, но с голосом ее необходимо считаться. Вообще в этом деле необходимо, по моему мнению, проявить инициативу Вам, чтобы не получалось впечатление, что будто бы Вы тормозите то дело, за которое взялся преосвященный Серафим.

Вашего Высокопреосвященства покорный послушник архиеп. Феофан.

22 марта 1927 г ., София".

архиеп. Феофан. Письмо (София, 22 марта 1927 г .)//ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 282 лист 126-127

6) И заменял даже довольно долго: в течение полугода.

В связи с отъездом митр. Антония в Палестину архиеп. Феофан назначен временно исполняющим обязанности Председателя Русского Синода Заграницей на основании извещения митр. Антония от 1/14 апреля 1924 г .

ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 54

2/15 октября архиеп. Феофан сложил с себя обязанности временно исполняющего обязанности Председателя Синода в связи с возвращением митр. Антония из командировки.

ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 60

7) Вот опровержение одной инсинуации: "В № 1079 газеты "Возрождение" появилась заметка под заглавием "Митр. Евлогий и архиеп. Феофан". По слухам этой заметки, "во время пребывания митр. Евлогия в Болгарии, к нему, по собственному почину, приехал и просил его принять архиеп. Феофан. Беседа владык, говорит автор заметки, продолжалась два часа. Оба владыки были взаимно удовлетворены беседой. При этом будто бы выяснилось, что парижские информаторы Карловацких владык обрисовывают им парижскую церковную жизнь в извращенном виде. Происходила также и вторичная беседа",- заключает автор, и при этом дает понять, что предметом последней беседы был вопрос о церковных настроениях в Софии.

Считаю своим долгом заявить, что справедливо в этой заметке только то, что свидание мое с митр. Евлогием, во время его пребывания в Софии, действительно имело место. Но все остальное содержание заметки не соответствует действительности. Прежде всего, означенное свидание состоялось не по моему почину и не по моей просьбе. А затем, что касается предмета наших бесед, то во время этого свидания у нас не было никаких разговоров ни о неправильном освещении парижской церковной жизни "парижскими информаторами", ни о местных софийских церковных настроениях. Был только обмен мыслей по вопросу о желательности, необходимости и целесообразности, во имя церковного блага, канонической ликвидации общецерковной смуты на началах христианской правды и любви.

архиеп. Феофан. 9/22 мая 1928 г . София".

От архиеп. Феофана (помещено в газете "Русь"//Церковные Ведомости. 1928. № 13-14. С. 7).

8) Архиеп. Феофан был последовательно оттеснен от участия в церковном управлении. Вот его собственные слова из письма от 11 сентября 1929 года: "Говорят, что у нас будет «собор» в этом году. Но у меня нет желания ехать на «собор»,— даже и был бы: все равно, соборные постановления не исполняются или исполняются постольку, поскольку они не противоречат «усмотрению» председателя собора" (митр. Вениамин (Федченков). Записки Епископа. СПб.: "Воскресение", 2002. С. 358).

В письме еще от 23 мая 1927 года архиеп. Феофан писал неизвестному корреспонденту: "В Сербию я пока не собираюсь приехать. В августе месяце, правда, будет собор в Карловцах; но я не знаю, приеду ли на него. Отталкивает меня от соборов проникающая и в них политика и тайные влияния различного рода партий" (митр. Вениамин (Федченков). Записки Епископа. СПб.: "Воскресение", 2002. С. 357).

Этому предшествовали события Собора 1926 года, о которых Е. Ю. Концевич писала: "Значение Архиепископа Феофана в церковной истории огромно, ибо он был защитником догмата Искупления, на котором основано все вероучение Церкви. Он возвысил свой голос против лжеучения, представив свой доклад на Архиерейский Собор в Белграде, где Истине угрожала опасность. Доклад был отвергнут и не был предложен для рассмотрения и обсуждения на Соборе. Затем, в личном письме к Владыке Феофану, сам Митрополит запретил ему прибыть на очередное заседание Синода. Таким образом, Архиепископ Феофан был намеренно и сознательно отстранен от церковной деятельности и был вынужден уйти в затвор, который стал его молчаливым протестом против лжеучения, внесенного в Церковь.

Это будет понято и оценено по достоинству будущими историками Русской Церкви" (перевод с английского: Abbot Herman. Helen Yurievna Kontzevitch. Righteous Orthodox Writer//Orthodox Word. 1999. № 209. P. 289).

9) Здесь, как и во всем жизнеописании архиеп. Феофана, архиеп. Аверкий подчеркивает то, что отличало Владыку Феофана от митр. Антония (Храповицкого). После удаления архиеп. Феофана, митр. Антоний, как известно, признал Вел. Кн. Кирилла Императором.

В 1925 году этого удалось избежать: "Нами получено от председателя Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей митр. Антония сообщение, в котором он ввиду проникших в печать неправильных сведений о том, что будто бы его императорское высочество вел. кн. Кирилл Владимирович обратился к Собору архиереев Русской Православной Церкви заграницей с просьбой о признании его императором, считает необходимым сообщить следующее:

"Вел. кн. Кирилл Владимирович ни к Архиерейскому Собору, ни к Архиерейскому Синоду ни с какими просьбами не обращался.

По обнародовании им манифеста от 31 августа сего года он обратился к Высокопреосвященному митр. Евлогию, как к архиерею епархии, в которой он имеет пребывание, и одновременно с сим к архиеп. Феофану, а через него и к проживающим в Сербии епископам, прося их молитв.

Ни митр. Евлогий, ни архиеп. Феофан в силу церковной дисциплины не нашли удобным ответить вел. кн. Кириллу Владимировичу непосредственно от себя и просили это сделать Архиерейский Собор, собравшийся к этому времени.

Архиерейский Собор не признал возможным входить в обсуждение вопроса о манифесте вел. кн. Кирилла Владимировича, усмотрев в этом вопросе превышающий его (собора) компетенцию характер и потому снял его с повестки собора и передал на рассмотрение епископского совещания в частном порядке".

В результате митр. Антоний был уполномочен сообщить Кириллу Владимировичу, что Собор русских епископов заграницей "не может дать церковной санкции этому акту чрезвычайного, общегосударственного и всенародного значения, требующему благословления всей Русской Церкви в лице высших представителей ее власти - Поместного Церковного Собора и Патриарха Всероссийского".

"Император Всероссийский". Разъяснение митр. Антония // Последние новости. Париж. 1925. № 1440. С. 3.

10) Были подготовлены к изданию самим архиеп. Аверкием и вышли в 1976 г .: Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского. Jordanville , NY , 1976

Их можно найти здесь: http://www.prav-de.ru/A_Feof-letters.htm

11) Это письмо к Е.Ю. Концевич от 1925. V . 23. В несколько ином виде опубликовано: Бэттс Ричард, Марченко Вячеслав. Духовник Царской Семьи. М.: Братство прп. Германа Аляскинского, 1996