Александр Пересветов-Мурат

Pereswetoff-Morath A. Jews and Christians in the mediaeval Russia - assesing the sources. Lund, 2002. 180 pp.

Александр Иванович Пересветов-Мурат (Pereswetoff-Morath), род. 1969 в Швеции, живёт в Стокгольме. Д-р философии, ст.н.с. Шведской Королевской Академии Словесности, Истории и Древностей (Стокгольм).

Занимается историей христиано-иудейских отношений в Средние века, Ингерманландией.

slav.su.se/pub/jsp/polopoly.jsp?d=12713

Докторская: A Grin without a Cat, 1: Adversus Iudaeos Texts in the Literature of Medieval Russia (988-1504). Lund 2002, xxvi+316 ss. Усмешка без кошки: антиеврейские тексты в средневековой Руси.

Интервью в СПб. Ведомостях, 2007:

Он швед, но блестяще говорит по-русски: потому что филолог-славист. На его визитке латинская I обозначает отчество - Иванович. Его фамилия, вообще-то русская, занесена в список шведских дворянских фамилий. Наконец, его зовут так же, как предпоследнего коменданта крепости Ниеншанц, - Alexander Pereswetoff-Morath. Он его прямой потомок и родственник последнего коменданта крепости.

- Я приехал ненадолго - собирался поработать в отделе рукописей Библиотеки Академии наук, но оказалось, что там идет ремонт. Зато с друзьями повидался.

- Ох, тут для подсчета нужна высшая математика... Пересветовы окончательно ушли из России в начале XVII века. И я представитель одиннадцатого поколения, живущего в Швеции.

- Это дворянская фамилия, она так и передавалась из поколения в поколение. Правда, во время шведско-русских войн мои предки не подчеркивали первую часть фамилии и предпочитали называться просто "Мурат". Эта часть фамилии - от Мурата Алексеевича Пересветова. В Московской Руси восточные имена - Салтан, Мурат - встречались нередко, хотя никаких восточных корней в роду у меня нет.

Мурат Алексеевич (он упоминается в истории осады Тихвинского монастыря в 1613 году) был первым Пересветовым на службе у шведов. Его сын, Александр Пересветов, шведский полковник, служил комендантом в Ниеншанце. Среди шведов он именовался уже Александр Мурат-Пересветов, но при оформлении шведского дворянства произошла путаница, и с тех пор фамилия пишется "Пересветов-Мурат".

- Кое-что передалось от родителей, кое-что сам узнавал из старинных документов.

Может быть, я стал славистом-"древником", начал заниматься церковно-славянской и древнерусской письменностью именно потому, что корни дали о себе знать. От фамилии не сбежишь. Ну представьте себе: в Швеции, среди Свенсонов, и вдруг Пересветов-Мурат. Конечно, спрашивают, откуда такая фамилия. И каждый раз нужно объяснять.

Поэтому я и стал изучать то, что может иметь хоть косвенное отношение к истории моей семьи. И, наверное, поэтому профессионально занимаюсь именно Древней Русью, а не современной Россией. А история Ниеншанца - это побочный интерес. Это личное дело, так как два последних коменданта - мои родственники.

...На этих землях жили шведы, финны, немцы, русские. Но шведскому правительству казалось важным, чтобы комендантами в крепости Ниеншанц были люди, разбирающиеся именно в русских делах. К тому же они могли передавать в Нарву и Стокгольм новости о ситуации в России - и политической, и "войсковой". Так что неудивительно, что среди последних комендантов Ниеншанца двое были "русские шведы", то есть шведы во втором поколении. Александр Пересветов-Мурат, предпоследний комендант крепости, служивший там с 1669-го по 1679 или 1680 год, знал обычаи и шведов, и немцев, и русских. А имя шведско-русского дворянина Иоанна Григорьевича Опалева (или Johan Apolloff. - А. Д.) часто упоминается в писаниях о Ниеншанце и построении Петербурга, так как он был последним комендантом крепости, и к тому же у него русская фамилия

- Да. И в то же самое время его брат, Василий Григорьевич Опалев, был комендантом Копорской крепости, которая сдалась через две недели после Ниеншанца летом 1703 года.

- Осада Ниеншанца была не очень долгая, но очень интенсивная, за последние сутки на территорию крепости попала тысяча снарядов. Русских было 20-тысячное войско, а шведский гарнизон - 600 военных и кто-то из городского населения.

Из крепости было невозможно бежать. В зданиях не укрыться - почти все были разрушены. Ужасное положение, в конце концов приведшее к тому, что городское население Ниена, укрывавшееся в крепости, - женщины, дети, не служившие мужики просто легли на месте, ожидая смерти.

И тогда солдаты уговорили своих офицеров идти к коменданту, чтобы он сдал крепость. Коменданту Опалеву было за 70, он страдал от жестокой головной боли, большую часть осады он просто не мог встать с кровати...

Я, наверное, один из очень немногих ныне живущих, кто читал в оригинале доклад последнего коменданта Ниеншанца об осаде. Этот рапорт шведскому правительству примерно на 15 страницах нигде не опубликован.

К Опалеву пришли офицеры, в том числе его зять, сын предпоследнего коменданта, Густав Пересветов-Мурат. Комендант отказывался сдавать крепость - надеялся до последнего на то, что придут шведские корабли. Но потом все же согласился.

Русской армией, как известно, командовал Борис Петрович Шереметев, но Петр I, "капитан гвардии Петр Михайлов", конечно, тоже был в той палатке, где Густав Пересветов обсуждал с Шереметевым условия капитуляции...

Четыре года назад в Центральном военно-морском музее нашлась шпага лейтенанта Киллиана Вильгельма, одного из офицеров маленькой шведской эскадры, которую в устье Невы в мае 1703-го (как раз после сдачи Ниеншанца) разбили русские. Царь Петр приобрел эту шпагу в память и о победе, и о погибшем храбром воине, - так вот один шведский офицер потом передавал в рапорте слова Густава о том, что Петр ту шпагу "носит под боком как памятник" (это так же странно звучит по-шведски - "монумент").

А во время переговоров по сдаче Ниеншанца... Не знаю, владел ли Густав русским языком - думаю, хоть как-то владел. Они достаточно коротко обсудили условия. По уговору, шведы могли покинуть крепость достойно - сохранить ружья и, как было принято в те времена, во рту пронести по одной пуле. То есть стрелять не могли, но не были вовсе уж беззащитными.

По условиям капитуляции, предполагалось, что шведам разрешат уйти с пушками и ружьями в Нарву, главный шведский пункт обороны, но шведов сначала выпустили не в Нарву (чтобы она не получила подкрепления), а в Выборг. К тому же ладьи были такие, что пушки на них все равно было невозможно перевезти. Да и собственные ружья шведов заменили старыми, похуже. В Нарве солдаты из Ниеншанца оказались позже.

Если бы Ниеншанц не сдали, наверное, все закончилось бы гораздо более жестоко. Комендант Нарвы, например, город не сдавал, и, когда русские войска взяли крепость в 1704 году, жертв было много больше. Труп жены коменданта Нарвы, умершей за полгода до того, вытащили из могилы и выбросили в реку.

Получилось, что те, кто убедил коменданта Ниеншанца сдать крепость, спустя короткое время обороняли Нарву и ее уже противнику не сдавали. Тот же Густав Пересветов погиб, вероятно, в бою под Нарвой.

...Конечно, сдача Ниеншанца была трагедией. Помимо всего это была и семейная трагедия: у шведских подданных были имения в Ингерманландии. Имущество можно было сохранить, перейдя на русскую службу. Но почти никто это не сделал. Некоторые провели в Москве в плену много лет - в том числе несколько моих родственников, и среди них командующий конницей в Нарве Карл Пересветов-Мурат, который был в плену почти 20 лет. В 1704 году он был полковником, а когда вернулся в 1722 году в Швецию, стал генерал-майором.

Две дочери Густава и племянницы Карла, находившиеся в Нарве, попали, как и дядя, в Москву, - об одной из них он потом заботился. Правда, я долгое время не был в этом уверен, но несколько лет назад узнал у одного голландского букиниста, что у него есть библия, изданная в 1700 году, где по-французски от руки написано, что купил эту библию в Москве Карл Мурат и подарил своей племяннице Анне Маргарете... Я выкупил эту книгу. Не мог не выкупить!

Другая племянница Карла Пересветова, Катарина, также попала в Москву. Однако еще до того, как об этом узнал дядя, ее продали как рабу одному торговцу, который увез ее в Константинополь и собирался там продать, но ее выкупил шведский посол Мартин Нейгебауэр, тот самый, который в свое время был воспитателем царевича Алексея Петровича.

- Наверное, Александр Пересветов-Мурат, комендант Ниеншанца. По всей его карьере заметно, как он борется со своим двойным идентитетом, русским и шведским: удачно служит в шведских войсках в Германии, Литве, Дании, Норвегии, становится "шведом", лютеранином, но в конце концов ему приходится вернуться в Ингерманландию, служить там и умереть. Между тем его родная сестра, Александра, всю жизнь прожила в Ингерманландии, вышла замуж за представителя православного рода Клементьевых и, наверное, всю жизнь продолжала говорить с братом по-русски.

...У Александра Муратовича в центре Ингерманландии, недалеко от нынешней Гатчины, было десять деревень - наследство отца, того самого Мурата Алексеевича (деревни были пожалованы ему шведским королем). Есть среди этих деревень Муратово - я там был пять дней назад.

- Сейчас там 20 - 25 домов. Когда-то это место называлось Неверовицы, но это название на русских картах за последние три столетия не встречается.

Впервые я там побывал 15 лет назад - из любопытства. Я тогда худо владел русским языком, мы с моим русским знакомым искали дорогу до Муратова. Подобрали попутчицу, женщину 60 лет, которой как раз нужно было в эту деревню, - она нам показывала дорогу, а потом пригласила в гости. Это была удивительная семья, она состояла из четырех поколений женщин - все мужчины умерли.

Я тогда постеснялся объяснить, кто я, просто сказал, что у меня корни здесь и я интересуюсь историей этих краев. Они обрадовались, будто я им родственник. И самая старшая представительница семьи, 90-летняя бабушка (точнее, прабабушка), которая говорила только по-фински, а с нами общалась через дочку и внучку, рассказала, что, когда она была маленькой, ей говорил дедушка (который родился, наверное, в 40-е годы XIX века), что деревня на самом деле называлась Неверовицы, а название Муратово она получила от могущественных приказчиков Муратовых, которые давным-давно там живали.

Я, конечно, об этом знал из документов. Но то, что в народе без всяких документов история передается, - меня потрясло.

- Да, это мой главный научный интерес. Но получается, что и профессиональные дела как-то вытекают из личного. Из желания понять культуру предков.

- Ха-ха, конечно-конечно! Правда, в самом достоверном из древних известий об Александре Пересвете не упоминается о его иночестве. Но я, конечно, не мог не заняться этой историей.

- Потому что Пересвет. Это было очень-очень редким прозвищем в Древней Руси, мне известны только четыре человека, которых называли Пересвет.

Вообще на Руси было две ветви Пересветовых, западная и северная. Публицист XVI века Иван Семенович Пересветов писал о своих предках, упоминая и Александра Пересвета. Но моя ветвь - северные Пересветовы. Мы из Ростова Великого...

- Да-да. Мурат Алексеевич, как написано в третьей Новгородской летописи, "некоего села ростовских предел помещик", его отец Алексей служил у митрополита Ростовского... А наш родоначальник был, скорее всего, Василий Иванович Пересвет, который жил в начале XV века, - да, он звался еще Пересвет. И если мой предок действительно он, то это, конечно, исключает инока Александра Пересвета. Хотя с ним история была бы веселей.

Правда, в 1621-м в Борисо-Глебский монастырь (где, согласно местной легенде, постригся инок Александр Пересвет) "дал вклад", притом немалый, брат Мурата Алексеевича Пересветова, Иван. Как написано во "вкладной книге" монастыря, "за свое здравие и по своих родителех а как время придет и ево Ивана постричь и покоить как и протчую братью" в монастыре. Не думал ли он при этом и о душе брата, ушедшего в лютеранскую Свию, как тогда называли Швецию...

- Достаточно маленькое...

- В такой глубокой степени - да, я один. И я один, кто в такой степени овладел русским языком. Но мои предки всегда интересовались всем русским. Хотя представители рода участвовали во всех русско-шведских войнах XVII, XVIII и XIX веков. Но когда во время войны 1808 - 1809 годов несколько русских военнопленных попали в город Линчепинг, где одним из наиболее влиятельных людей был мой предок Вильгельм Пересветов-Мурат, юрист, - он, Вильгельм, особенно заботился о том, как с русскими обращались. В городе многие этого не могли понять, бранили его, называли "нашим русским".

...Дедушка мой даже перед смертью занимался русским языком. И при этом в свое время сражался в Зимней войне на стороне финнов: он, шведский офицер, поступил в финскую артиллерию, чтобы бороться с большевиками - был горячим антибольшевиком. А русскую культуру очень любил, особенно русскую литературу. И занимался историей рода усердно, хотя и ненаучно.

Я же все время стараюсь, как говорят в Швеции, "носить свои научные очки", то есть сохранять здравый научный смысл. Так что и к истории семьи отношусь как к научному материалу. Как филолог, как историк. Я понимаю, что к истории примешиваются и легенды. Но и легенды нужно сохранять - у них тоже свой смысл.

А Ниеншанц - это история. История того, что было на этой земле до 1703 года. Там не 300-летняя, там 700-летняя история.