Антоний Ильин

С 2004 секретарь Представительства Московского Патриархата при европейских международных организациях.

Призыв к русским в Прибалтике, 2005

Страны Балтии - на особом положении. Особенно Латвия. У вас лучшие представители русскоязычного сообщества поняли, что нельзя отделить борьбу за сохранение своей культурной самобытности от борьбы за получение политических прав. И это жестокая правда. Я знаю, что у этой точки зрения есть оппоненты среди тех, кто хотел бы русских загнать в некую этнокультурную резервацию: матрешки, русский самовар, максимум - воскресная школа. Мол, все, что выходит за эти рамки - уже политика. Это провокационная и деструктивная точка зрения. Потому что, только получая политическую идентичность, можно бороться за сохранение своей национальной культуры.

А может, и надо ассимилироваться? Мы ведь знаем, что приобретем, а вот что потеряем?

Отчасти потеряете душу. Спаситель говорит: горе тому, кто весь мир приобрящет, но повредит своей душе. Душа - это ведь не какая-то абстракция. Это совокупность нашей личности. И в частности, наша генетическая память, которая должна быть реализована в культуре. Без этого мы становимся ущербными. Я много видел ассимилированных потомков эмигрантов первой волны. Их отцы и деды замечательные люди, но внуки часто представляют собой весьма жалкое зрелище. Перестав быть русскими, они не стали и цветом бельгийского общества. Хотя это вопрос личного выбора.

С точки зрения священника, если человек предпочел во всем стать латышом или бельцийцем, но при этом ходит в православный храм, где он исповедуется и причащается, значит, главное он сохранил. Но вопрос, как это будет сочетаться со всей его остальной жизнью? Ведь Православие нельзя абстрагировать от национальных и культурных корней.

Во Фландрии у нашей епархии, например, есть православный монастырь, где все идут службы на фламандском языке и сами монахи - исключительно бельгийцы. Но не надо забывать, и это свидетельствует об особой мессианской роли русской культуры, что т.н. европейское Православие,- выросло из русской традиции.

Православие в Бельгии имеет здесь статус, приравненный к католичеству. Бельгия в этом смысле являет собой очень интересный пример. Здесь, если хотя бы один ребенок в школе желает изучать Православие, государство обязано предоставить ему такие уроки, причем не факультативно, а в сетке расписания.

Церковь должна быть носительницей морального авторитета для народа. Это возможно только тогда, когда она возвышает свой голос в защиту униженных и оскорбленных. Иначе Церковь начинает ассоциироваться с политической верхушкой, с властью, и люди перестают видеть в ней прибежище, где они могут получить духовную поддержку. Ведь Святитель Московский Филипп в свое время возвысил свой голос против репрессий Иоанна Грозного, хотя, наверное, с точки зрения политкорректности по отношению к государственной власти и банального самосохранения, ему не стоило это делать. Но в Православии есть такое понятие как "печалование". Если Церковь перестает печаловаться о страждущих, она, конечно, потеряет авторитет. В конец концов, к 1917-му году произошло именно это.

В России 17-й год коренится в 17-м веке. Мне лично этот старообрядческий тезис очень близок. Тогда впервые Церковь и государство перестали быть равными партнерами. Церковь попала в услужение к власти. Прозападнические реформы Петра эту ситуацию усилили. Синодальная эпоха - это эпоха искажения церковной жизни. И сейчас об этом уже говорят открыто.

А 70 лет советской власти наша церковь была в заведомо подчиненном по отношению к государству положении. Но сейчас очень важно найти форму равного социального партнерства с властью. Это касается и России, и Прибалтики. И конечно, надо избегать излишнего сервилизма перед государственной властью. Слабым иногда дают подачку с хозяйского стола, но их презирают. А с сильным будут бороться, но его будут уважать. Церковь должна быть сильным и независимым партнером. Если она таковым не является, она теряет уважение паствы и политических сил; с другой стороны, она теряет и уважение самой власти.

В Москве молитвенное стояние начнется в 14:00 у памятника Кириллу и Мефодию на Славянской площади.
Официальной целью акции является противостояние духовной экспансии Запада, а поводом - решение Ватикана учредить в России католическую митрополию в составе четырех епархий. Как говорит глава депутатской группы "Народный депутат" Геннадий Райков, "расширение миссии Римско-Католической Церкви в России вызывает серьезную обеспокоенность, поскольку осуществляется на фоне явного давления Запада на Россию, новых угроз российской государственности".

Представитель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата отец Антоний Ильин сказал, что "данная акция нашла понимание у священноначалия Русской Православной Церкви, потому что она направлена на поддержание духовно-нравственной составляющей нашего народа".

ОТЕЦ АНТОНИЙ: Акция, которая проводится Народной партией Российской Федерации и Союзом православных граждан, нашла понимание у священноначалия Русской православной церкви. Уже прецеденты были и, на мой взгляд, акция прошла очень удачно. Акция прошла, скорее, по принципу некоего молитвенного стояния.
Хочется надеяться, что эта акция, которая пройдет во многих регионах Российской Федерации, тоже пройдет благоговейно, что в процессе, или, может быть, по завершении акции будут служиться молебны для того, чтобы действительно народ понял: она не направлена против католиков.
Конечно, есть некий информационный повод. Но есть также фраза, которая вынесена в заглавие акции, - традиционный уклад религиозной жизни.
Сейчас очень много говорят о правах человека, но довольно редко, плохо и мало говорится о правах сообществ. В частности, о правах традиционных сообществ на защиту своей духовной и культурной самобытности, идентичности, - это можно назвать как угодно.
Я думаю, что наш народ имеет полное право на защиту своего традиционного уклада жизни.

С http://www.fomacenter.ru/n11/8.htm:

Священник Антоний Ильин:
ПЛАСТМАССОВЫЕ ЛАТЫ НЕ ЗАЩИТЯТ
От этических проблем, которые ожидают будущего врача

О. Антоний Ильин, кандидат богословия, выпускник лечебного факультета Московской медицинской академии им. Сеченова (Первый мединститут) и Московской духовной академии. Участвовал в разработке “Основ социальной концепции Русской Православной Церкви”. В настоящее время является сотрудником секретариата Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви и общества. Служит в храме Рождества Христова в Сокольниках.

— Что такое биоэтика?

В понятие “биоэтика” вкладывают разное значение. Начну с того, чем биоэтика не является. Во-первых, это не профессиональная корпоративная этика медработника (понятие значительно более узкое, чем биоэтика). Во-вторых, это не этика равенства всего живого, что часто ассоциируется, например, с “Green Peace”. К сожалению, этические и экологические взгляды таких организаций, как “Green Peace”, далеки от христианства и ближе скорее к язычеству. Хотя благоговение перед жизнью, перед даром жизни лежит в основе биоэтики.

В целом биоэтику можно определить как некое пространство диалога, где представители медицины, научного мира, религиозные и общественные деятели пытаются этически осмыслить прогресс медицины, что особенно актуально сейчас.

Суть биоэтики – защита ценностей личности в сфере применения достижений биологии и медицины. То есть защита свободы и достоинства человека, которые нередко попираются или могут быть попраны современными биотехнологиями.

— Поясните, пожалуйста, на примере.

Например, уничтожение эмбрионов, связанное с репродуктивными технологиями. Церковь, да и не только Церковь признает человека на любой стадии развития носителем человеческого достоинства и дара жизни. Этическая проблема связана с тем, что при гормональной стимуляции овуляции для искусственного оплодотворения получается большое количество яйцеклеток и так или иначе они все оплодотворяются. Будущей матери имплантируется сразу несколько оплодотворенных яйцеклеток, чтобы повысить вероятность беременности, но при многоплодии лишние эмбрионы удаляются – а это ведь убийство! Замороженные эмбрионы остаются до следующих попыток, но излишки их или

Этично ли это? Достоевский говорил о слезинке одного ребенка, а тут слезинка не одного потенциального ребенка, а многих, уничтоженных ради прогресса медицины.

— Когда впервые появилось понятие “биоэтика”?

— Биоэтика обязана свои появлением Нюрнбергскому процессу и так называемому Нюрнбергскому кодексу, который родился как реакция на преступления нацистских врачей. Тогда была осознана недостаточность корпоративной медицинской этики, необходимость открытого диалога ученых и врачей по вопросам медицины, и в частности, медицинских экспериментов. Тогда появилось одно из ключевых положений биоэтики: приоритет интересов личности перед интересами общества и науки. Была принята идея о необходимости свободного информированного согласия пациента на исследования и на врачебное вмешательство.

— Насколько клятва Гиппократа отражает биоэтические проблемы?

— Почти все этические проблемы, которыми занимается биоэтика, заложены в клятве Гиппократа*/. Беда в том, что клятва Гиппократа не является базовым документом для современных врачей. Поясню на нескольких примерах. Проблема эвтаназии - в клятве Гиппократа говорится: “я не дам никому просимого смертельного средства и не покажу пути для исполнения подобного замысла”. Проблема конфиденциальности - в клятве есть слова: “в какой бы я дом не вошел, я сделаю это для пользы больного и все вещи сохраню в тайне, даже не только те, которые относятся к болезни, но и к личной жизни больного”.

Конечно, клятвы Гиппократа недостаточно, потому что она предписывает те отношения врача и пациента, ученого и испытуемого, которые получили название “медицинский патернализм”. Условно говоря, это диктат врача: “я направлю все свои действия на благо больного, избегая всякого вреда и несправедливости (знаменитое “не навреди”) сообразно с моим разумением” - то есть мнение больного не учитывается. В этом недостаточность традиционной медицинской этики.

Сегодняшняя биоэтика основана на том, что должен быть диалог врача и больного, должно быть свободное, осознанное, основанное на объективной информации согласие больного на то, что с ним будут делать. Многие современные врачи с трудом принимают это положение биоэтики, часто опасаясь, что если сказать о смертельном диагнозе, то больной выбросится из окна. Хоть это и считается “хрестоматийным случаем”, я думаю, на самом деле таких случаев не так много. Конечно, сообщение диагноза не должно быть простым информированием, это должно быть соучастие в страданиях больного. Потому что сказать больному о диагнозе и не принять на себя тяжесть этого – тоже не этично. Сообщение диагноза - это большая ответственность.

— Но сочувствовать, сопереживать всегда – очень тяжело для любого человека, и для врача тоже… Так никаких душевных сил не останется…

Да, проще скрыть информацию. Как бы мы ни прикрывались благом больного, на самом деле это просто проще. Именно поэтому этим путем идут. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), хотя принадлежал к традиционной медицинской школе, был противником сокрытия диагноза, потому что как верующий человек он считал, что это возможность покаяния для человека. Возможность переосмысления своей жизни перед лицом вечности. Естественно, в такой ситуации человек не должен быть в пустоте, он должен быть окружен заботливым и милосердным вниманием. Это лежит в основе хосписного движения, которая является христианской и вообще этичной альтернативой эвтаназии.

Когда человек говорит: “убей меня”, на самом деле он хочет сказать: “будь рядом со мной, раздели мою боль”. А это мы часто не готовы сделать. Но это отдельный разговор. Каждая проблема биоэтики заслуживает отдельного разговора.

Проблема абортов особенно актуальна в наше время. И все же - почему Церковь считает аборт грехом, убийством?

— Отношение Церкви к аборту как к убийству основано на том, что Церковь признает эмбрион на любой стадии развития носителем человеческого достоинства и священного дара жизни.

Нам говорят, что нельзя признать эмбрион личностью, но мы и не настаиваем на том, что он личность, субъект права. Мы говорим, что эмбрион на самой ранней стадии развития - человеческое существо. Персональность, уникальность человека начинается не с момента рождения, появления способности чувствовать, или формирования нервной системы, , но с самого момента зачатия. Потому что объединение генетической информации отца и матери и начало нового генома и является качественным моментом, запуском новой программы развития. Оплодотворенная клетка – зигота – отличается от яйцеклетки, это уже нечто уникальное.

— Но одно дело – клетка, а другое – человек, личность…

Мы не отрицаем принципа градуализма – человеческое существо в утробе матери приобретает личностность, персональность постепенно, так же как и человек обретает полноту своей персональности в течение жизни.

Мы не можем сказать, что ребенок является сформировавшейся личностью. Потому что он еще не реализовал себя как личность, не раскрылся, но он является потенциальной личностью, так же как и эмбрион - “person to be”.

Если мы признаем аборты, то мы должны признать и убийство детей, и возможность эвтаназии для психически больных людей, у которых тоже нет полноты персональности, но это было бы полным абсурдом.

— Создается впечатление, что биоэтика – наука о том, что такое хорошо и что такое плохо…

— Этическая напряженность, которую вы выразили словами “хорошо – плохо”,

здесь присутствует. Но нельзя давать готовые рецепты. Исходя из ценностей биоэтики, мы порой выбираем не абсолютное благо, а наименьшее зло. Есть понятие “пропорционального риска”, принцип “двойного эффекта”, когда желается благо, но неизбежным результатом является зло: например, гибель плода при внематочной беременности. Важно научить студентов мыслить, слушать и воспринимать другую точку зрения.

Поэтому биоэтика не должна превращаться в элемент церковной доктрины. Я боюсь, что негативная реакция студентов на преподавание биоэтики некоторыми православными преподавателями связана именно с этим. Надо дать студентам увидеть все многообразие различных подходов, существующих в биоэтике, и научиться самим мыслить, чувствовать и прислушиваться к голосу совести на основании полной и всесторонней информации о проблеме.

— Существует ли православная медицина или ее нужно создать?

— Я не сторонник создания православной медицины, это большая ошибка. Нет никакой отдельной православной медицины. Оптимальная ситуация – это когда профессиональный врач при этом является искренне верующим человеком. Такой врач будет осмысливать с христианской точки зрения все то, что ему встречается в клинической практике.

— Какой будет первая этическая проблема, с которой столкнутся выпускники медицинского института?

— Я не знаю, какой будет первая проблема. Это будет обуславливаться специальностью. Акушер-гинеколог столкнется с этическими проблемами репродуктивной сферы. Те, кто работает в реанимации и интенсивной терапии, неизбежно столкнутся с проблемой жизнеподдерживающего лечения, его эффективности и возможности его прекращения, с проблемой обезболивания. Практически все так или иначе столкнутся с проблемой конфиденциальности, врачебной тайны.

Проблемы будут очень разными, и хотелось бы, чтобы молодые медики были к этому готовы.

Хотелось бы посоветовать молодым медикам не пытаться прикрыть свою боль, раны своей души маской напускного цинизма. Я прекрасно понимаю, что это не цинизм, а боязнь быть ранимым, открытым и беззащитным. Но понимаете, это пластмассовые латы, которые на самом деле абсолютно не нужны. Не нужно бояться, потому что только будучи такими, мы можем и расположить других людей к себе, и обрести помощь Божию, которая приходит только тогда, когда мы осознаем свою немощь и самонедостаточность.

— Может ли врач стать святым?

— Святые врачи составляют особый тип святости в Православной Церкви – бессребренники и чудотворцы. Их много: Косьма и Димиан, Кир и Анна, Самсон и Диамит, Фотий и Никита, Агапит Киево-Печерский. Недавно к сонму святых причислен святитель-хирург Лука (Войно-Ясенецкий). Много других. Думаю, что небезынтересно для будущих врачей ознакомиться с их житием, особенно тех, кто ближе к нам по времени.

Светлана ГАДЖИНСКАЯ

Клятва Гиппократа:

"Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому. Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же и не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и искусство. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому."