Мф, 22, 2. Царство Небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего

№132 по согласованию. Стихи: предыдущий - следующий.

Лк. 14, 16 Он же сказал ему: один человек сделал большой ужин и звал многих,

№106 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Фома: Иисус сказал: У человека были гости, и, когда он приготовил ужин, он послал своего раба, чтобы он пригласил гостей.

Восточная склонность к преувеличениям побудила Матфея переделать притчу. Наиболее простая форма - у Фомы: действие происходит в деревне, извинения гостей переданы более ярко. Человек не просто идёт посмотреть купленную деревню, а идёт собирать с неё доход, - большая разница! Впрочем, и у Луки пир созывает не царь, а просто "человек", и это "большой ужин", а не "брачный пир". Иеремиас (Притчи, 20) отмечает, что такая же гиперболизация характерна для Талмуда: герои притч неуклонно загоняются во дворец. Матфей вообще накуролесил: соединил притчу с ещё двумя - о свадьбе и о непослушных подданных. Но главное - и у Матфея, и у Луки исчезла мораль, сохранившаяся у Фомы. Мораль не слишком оригинальная, но ведь "мало избранных" к этой притче совсем не идёт, и даже противоречит ей: притча о том, как вместо немногих званых усадили за стол множество избранных произвольно. Это мораль от притчи о работниках двенадцатого часа (Мф. 20, 16). А настоящий вывод, сохранившийся у Фомы: "Покупатели и торговцы не войдут в места моего отца". Здесь нет ничего гностического, ничего не "евангельского". Как и следует в подобных случаях ожидать, есть дублирование - сразу вспоминается изгнание торгующих из Храма. Однако, есть и прибавочная стоимость, ведь тут упоминаются не только торговцы, но и покупатели. Покупателей всегда больше, поэтому они и опаснее. Это покупатели создают спрос, а вовсе не торговцы. Сперва идолопоклонник, потом мастер изготавливает идола. Покупатели, конечно, всячески эту ответственность перепихивают на торговцев - мол, торговец наркотиками меня... Гитлер меня... Ева меня... Э нет! Если торговец объявит пост, ничего не изменится. Если покупатель объявит пост, изменится всё.

*

Притча с моралью "много званых, но мало избранных" многих смущает. Сразу каждый поджимает хвост и, на всякий случай, вполне неискренне, из демагогии, причисляет себя к несчастным, которых отправили в ад лишь потому, что они не пошли на свадьбу, предпочли заняться собственными домашними делами. Надо же предупреждать! Впрочем, если без лукавства, дело в другом: и человеку неприлично себя вести так, как ведёт себя царь в этой притче, тем более Богу. Скромнее надо быть. Чем больше власть, тем больше деликатности. Да разве не благодаря Евангелию, образу смиренного Иисуса, современный человек скорее посчитает неприличным ходить на свадьбу сынка какого-нибудь премьер министра? Во всяком случае, "настоящий христианин" - монах - разве пойдёт на свадьбу к английскому принцу?

Содержание притчи, однако, вторично по отношению к говорящему притчу. Иисус вполне мог дважды её произнести - проповедники часто используют штамп в разных ситуациях. Обе ситуации - и у Луки, и у Матфея - совершенно отчаянные. У Луки притча следует за призывами к милосердию: в вечности остаётся еда, скормленная без расчета на возмещение, на небе первое место у тех, кто был на земле последнем. В ответ на эти призывы кто-то из присутствующих мечтательно замечает: вкусен, чай, хлеб-то на небесах, - Иисус прямо взрывается и рассказывает про "много званых". Небеса-то вкусны, спору нет, да только не хотите вы на небеса, вы только мечтать о небесах хотите, а сами и коробок спичек не променяете на небесный огонь.

По сей день всё считаем: наклонится владелец миллиарда подобрать сотенную купюру или он больше потеряет потенциального дохода, пока будет наклоняться? А если у него миллион? А если у него миллион миллиардов? Выходит, что кланяться ему нет резону, а ему надо бежать в контору, чтобы миллион миллиардов превратился в два миллиона миллиардов триллионов. Пожалуйста, - не кланяйтесь. Не кланяйтесь начальству, не кланяйтесь зарплате, не кланяйтесь автомобилю - бегите на небо. Или в небо, - как в русском языке вдруг стали говорить не "на Украину, а "в Украину", чтобы подчеркнуть украинскую государственность.

Вторая ситуация еще отчаяннее, потому что тут уже не просто люди отворачиваются от неба, ограничиваясь мечтами, а люди посягают на небо, пытаются забросать его камнями, приколотить гвоздями. В Евангелии от Матфея притча о званых - сразу после притч о слугах, убивающих сына господина. Не просто мало званых, но и те, кто не нашёл времени прийти на свадьбу, найдёт время плюнуть и в жениха, и в отца жениха, - материализм всегда агрессивен. Всё-таки не обычное начальство зовёт, небесное - невидимое, бессильное даже задуть тлеющий лён. Тут на материальные хлопоты ссылаются не потому, что стесняются, не потому, что хлопот много, а потому что боятся пойти на свадьбу к сынку бывшего начальника, начальника невидимого, более не способного помочь в карьере, а способного только сунуть в губы крест для целования.

*

В Евангелии от Луки эта притча следует как пояснение к "Отче наш" и призыву молиться настойчиво. Тут она не просто иллюстрирует сказанное Иисусом, но предлагает образ, который совершенно меняет тему разговора. Скептик может предположить, что притча позднее подклеена к беседе о благотворительности, но тогда и диалоги Платона или Сократа надо признать фальшивками - умные люди любят и умеют менять тему разговора, а скептики не поспевают за ними, ибо скепсис в принципе полезен лишь в обращении с чем-то статичным, и чем мертвее явление, тем более оно заслуживает скепсиса. А ум Иисуса живой... Он только что пошутил: мол, надо звать в гости только нищих, чтобы гарантированно не получить ответного приглашения (так Бердяев полушутил, когда утверждал, что в юности старался дружить лишь с евреями, чтобы заведомо не нарываться на аристократов). И вдруг изгибает ситуацию в спираль, так что виток выводит на Небо: а Бог только нищих и зовёт, потому что богачи не отвечают на приглашения. И это шутка, причём весьма горькая. Как и все шутки, эта основывается на преувеличении, которое нетрудно назвать ложью: разве так уж богачи не отвечают на приглашения? Смотря кто приглашает! Богачи никогда не отвечают на приглашения нищих, богачи могут себе позволить не ответить на приглашения равных себе (вежливо - как в притче), но и самый разбогатый богач не посмеет отказаться от приглашения царя. Иисус смеётся над Собой - над Богом, Которого за Бога не считают, Который приходит собрать спасаемых, а Его посылают на ... - на Голгофу.

*

Сила метафоры, символа в том, что они создают запас прочности, прокладку между нашей невозможностью достаточно точно знать мир окружающий и нашей возможностью точно знать мир внутренний. Представления "естественно-научные" меняются радикально, представления о человеке, любви - нет.

Например, в Евангелии Господь говорит, что глаз - это светильник. Он не сообщает истину, Он использует общепринятую тогда метафору, отражавшую совершенно неверное представление о глазе. Теперь мы знаем, что глаз не испускает свет, а, напротив, принимает свет. Однако, метафора делает переворот в науке несущественным для описания, ведь описывается не глаз, а человек как свободное существо.

Произошёл и переворот в социальных науках, точнее, в самом восприятии общества. В древности люди считали, что источником жизни и порядка является царь (он же и первосвященник). Проведёт китайский император борозду правильно - будет хороший урожай, ошибётся, нарушит устав, будет голод. Без царя страна погибнет. Сегодня даже монархисты понимают, что царь явление производное, как и любая верховная власть. Поэтому они и монархисты - они постоянно производят монархизм (монархов осталось так мало, что большинство монархистов чистые теоретики).

Все евангельские притчи о царях, вообще образ Бога как царя есть проекция на Бога представления о царе как источнике жизни. Что ж, лучше, чем проецировать на царя представления о Боге, а ведь и такое бывает. Не понимая этого архаического монархизма, не понять и притч. Бог будет казаться самодуром. Ну, женишь сына - и что? Почему все должны бросить свои дела и становиться перед тобой как лист перед травой?

С точки зрения слушателей Иисуса, поведение уклоняющихся от царского повеления безумно, саморазрушительно не потому даже, что царь может наказать, а потому что все дела пойдут сикось-накось без царского милости. Не денег, а именно милости - некоей благодати, энергии, силы, которую распространяет вокруг себя царь.

Бог - царь, потому что Он распространяет вокруг Себя, из Себя жизнь. Никто, кроме Бога, не должен быть для нас царём, никого не должны мы считать источником жизни, кроме Бога - и при этом образ Божий в нас заключается в нашей способности распространять вокруг себя жизнь, пропуская через себя Божью силу, не задерживая её для себя.

Здесь кроется ещё одно радикальное изменение: брачные пиры вышли из моды и сменились на нечто противоположное, на торжественное, напряжённо длящееся отсутствие всякого брака. Не венчаться, не ходить в загс, не звать друзей! Это всё архаика, восток, это всё проявление вздорной и опасной идеи, что любовь - производная от общества и ради общества. Дудки! Напроизводились! Одно пушечное мясо у общества выходит.

В этом смысле ненормально поступает царь, когда зовёт гостей на брак, вообще, когда затевает брак. Любовь не ячейка общества, скорее, общество - ячейка любви. Не надо посторонних!

Только тайна любви в том, что ей никто не нужен, но она хочет быть нужной всем. Если любящие друг друга замкнутся, будет короткое замыкание, оба обуглятся. Любовь есть размножение - не всегда биологическое, но всегда размножение и приумножение света, выход за свои пределы.

Бог потому зовёт людей - всех! - на брак Своего Сына, что люди - все! - и есть невеста. Мы не гости, мы - участники, без нас брак не состоится.

Трагикомедия с гостем, который оказался без праздничной одежды в том, что он совершил невозможное. Бог искренне удивлён - ведь всё, всё сделано для того, чтобы нагота человека, слабость человека, грех человека были прикрыты. Легче в игольное ушко проскользнуть, чем ускользнуть от покрова благодати - а мы всё-таки ускользаем!

Тут обнаруживается ещё один переворот. Праздник в древности - день пустой, "порозжий". Но после Воскресенья всё наоборот: гроб пустой, но благодаря этому день - наполнен. Наполнен нами, людьми. Мы собрались, и даже когда разойдёмся, мы останемся в полноте, как из бокала с шампанским подпрыгивают капельки, но остаются в бокале. Мы думали, смысл жизни в том, чтобы накопить, собрать урожай, выдавить вино, запечатать в бочки - а он в том, чтобы течь, как притёк к нам Господь.

Проповедь 1443

БОГ – ДОМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

По проповеди 14 сентября 2014.

Притча о брачном пире в Мф. 22, 1-15 кажется смесью из нескольких притч, известных из других евангелий. Про пир – одна, а про гибель царского сына совсем другая, про неправильно одетого человека третья. Тем не менее, налицо не просто неудачная редактура, тут есть и общая мысль. Кстати, и пестрота, перескоки тоже приближают именно эту притчу к жизни – Честертон верно замечал, что настоящая жизнь подобно книге, в которой переплётчик соединил по ошибки куски из разных жанров – идет роман любовный, потом вдруг детектив, затем финасовый отчет, потом опять роман и вдруг политический манифест.

В этой притче общий знаменатель налицо. На свой лад лень деформирует наши души, но трудолюбие, профессионализм, плавание в собственном поту за куском хлеба тоже деформируют. Появляется «болезнь эксперта». Учитель начинает учительствовать вне школы, поучая мужа и детей. Полицейский смотрит на родных, не преступники ли они. Кондитер начинает печь пироги из сыновей, а программист пытается программировать мироздание. Богослов продолжает поучать – теперь уже самого Господа Бога. Работа – не грех, грех – работать тогда и там, где нужно уже отдыхать, любить, радоваться. Вполне возможно, что близких нужно повоспитывать, родными нужно покомандовать, мироздание нужно попрограммировать, но – остановить, профессионал, пусть всё будет, как есть. Пусть будет несовершенство, пусть будут недоделки, пусть Бог побудит не объектом богословия, а просто Богом. Любовь всё вытерпит. Сними, как теперь говорят, «шляпу» - шляпу учителя, богослова, родителя, и в свой нерабочий день не работай, не будь профессионалом, отдохни. Побудь просто ребёнком Божьим.  Да, мир ещё не спасён, но отложи попечение – это и есть суббота. А иначе выйдет именно то, что описано в этом попурри из притч. Одни, чтобы виноградник не погиб, выгонят посланцев хозяина виноградника – пусть виноградник будет собственностью трудового коллектива! Другой придет на свадьбу в комбинезоне, испачканном цементом и краской. А что ты обижаешься? Я ж хочу сделать тебе приятное, а потом и поработать. С какой стати в тюрьму?!

Человек сотворён не для работы. Это благая весть, это отличная новость, это переворачивает все наши представления о мироздании, и слава Богу. Человек рождён для субботы, для царственного покоя, для вечной праздности. Блаженны ничего не делающие, ибо всё будет сделано за них! Лень – смертный грех именно потому, что лень есть не царственный покой, а протест подневольного человека против принудиловки. Принудиловка, заметим, тоже грех, грех гордыни. Так ведь зачем отвечать на один грех другим? Вместо саботажа будет праздник. Отложим всё нужное и примем то, что важнее нужного, то, для чего нужно нужное – примем жизнь вечную. Кусочек дарового хлеба и дарового вина, кусочек вечной радости.  Потом мы вернёмся к работе, но, чтобы вернуться, надо иметь, откуда возвращаться. Чтобы пойти на работу, надо иметь дом, откуда идём на работу. Если дома нет, если мы живём там, где работаем, то мы уже не рабочие, а рабы. Наш настоящий дом - Бог. Всё остальное – строительные леса. И даже, когда мы выходим из Дома Вечности в рабочую неделю, пусть остаётся с нами память о том, ради чего вся суета, весь пот, чтобы средства не распяли цель.