Дальнейшая судьба армейской семинарии.

         Разумеется, серьезные преобразования в сфере духовного образования в полной мере затронули и армейскую семинарию. По новому положению она была разделена на три отделения. В высшем отделении (собственно семинарии) изучались риторика, история, математика, философские и богословские науки, герменевтика и археология. Степень преподавания иностранных языков была доведена до умения свободно читать на них, говорить и сочинять. Программа среднего отделения, или уездного училища, была сравнима с программой первых двух старших классов епархиальных духовных училищ. Низшее отделение, или приходское училище, заключало в себе программу двух остальных классов епархиальных духовных училищ. Окончательное преобразование семинарии, с исключением из программ еврейского языка и математических наук (алгебры, геометрии и начал механики), последовало в 1814 году. В строгом соответствии с общим училищным уставом армейская семинария, находясь в непосредственном управлении обер-священника армии и флота, применительно к учебному, нравственному и экономико-хозяйственному вопросам стала подчиняться столичной духовной академии.

         По причине «постоянного возвышения ценностей на все жизненные припасы и постепенное увеличение числа детей армейского духовенства, сообразно увеличению армии и определяемых к ней священников» И.С. Державин в декабре 1817 года ходатайствует перед синодальным Обер-Прокурором и комиссией духовных училищ: 1) о предоставлении возможности расширить штат военно-духовных воспитанников с 60 до 170 человек; 2) об увеличении денежных сумм на содержание своих питомцев в размере 13 тысяч рублей дополнительно к отпускавшимся ранее 22568 рублей 38,5 копеек.[1] В случае затруднения со стороны правительства в выделении потребной суммы обер-священник армии и флота усматривал иной путь оказания помощи армейскому духовенству в деле образования детей. Он предлагал разрешить воспитывать их в училищах и семинариях тех епархий, в которых пребывали их отцы. Возобладал, как это обычно бывает в аналогичных ситуациях, наиболее целесообразной с точки зрения экономического эффекта второй вариант подготовки военного духовенства.

        Обер-священнику И.С. Державину принадлежит также авторство особого проекта положения об армейской семинарии, который был утвержден 14 апреля 1819 года.[2] Принципиальная новизна этого положения заключалась в том, что армейская семинария теперь вынуждалась существовать отделениями в различных епархиях. Дети армейского духовенства, поступающие в епархиальные семинарии и училища, числились под именами учеников армейской семинарии и содержались совместно с «казенноштатными» воспитанниками епархиальных учебных заведений. По окончании обучения (или в случае исключения по неспособности) все они должны были определяться в полки с одним лишь различием: первые на священнослужительские места, а последние на вакансии причетнические. В случае отсутствия в армии таких мест и вакансий или же засвидетельствованного препятствия к службе как успешно окончившие программу обучения, так и отчисленные поступали на соответствующие места в епархиях, медико-хирургическую академию, а в случае их желания – на гражданскую или военную службу.

         Поздней осенью 1819 года началось переселение армейских учеников по епархиальным семинариям. Начальству семинарии, по распоряжению обер-священника И.С. Державина, велено было снабдить всех их по причине дальней дороги и наступающих холодов теплой одеждой, «хотя бы она и не была выношена до надлежащего термина», пошить новые сюртуки и панталоны, купить шубы или тулупы, теплые чулки и «вареги» на руки. Из 60 человек всех воспитанников семинарии 15 немедленно были приняты в Санкт-Петербургскую семинарию, 12 – отправлены в Москву, а остальные распределены были в Новгород – 6 человек, Киев – 8 человек и другие города. Около 10 воспитанников, примущественно из философского класса, «убоявшись дальней дороги и премудрости», уволились из духовного звания и пристроились по канцеляриям в правительственных учреждениях, или определились в гражданские учебные заведения.[3]

         Из оставшихся не у дел преподавателей семинарии некоторые ушли в отставку, а большинство, по представлению обер-священника армии и флота, получили священнические места в Санкт-Петербурге.[4]

         Определенное представление об армейской семинарии дают следующие данные по ее библиотеке. Так, с осени 1819 года по осень 1865 года в библиотеке бывшей армейской семинарии каким-то проведением сохранились 1766 книг 714 наименований. Если за 46 лет сохранилось столько книг, то мы можем только догадываться сколько их было тогда, когда в армейской семинарии проходили занятия и шел учебный процесс. Книги осенью 1865 года были приведены в возможный порядок священником Михаилом Кутневичем, им же была составлена опись.[5] Ордером № 6579 от 18 ноября 1865 года священнику Михаилу Кутневичу была объявлена благодарность за проделанную работу. Хозяйственное управление при Святейшем Синоде распорядилось 20 июля 1867 года (распоряжение № 6956): передать 21 сочинение в библиотеку Санкт-Петербургской духовной академии (20 из них на латинском, немецком, французском, еврейском языках); 693 экземпляра препроводить в Симбирскую семинарию, библиотека которой в 1864 году погибла при пожаре; остальные книги препроводить в Хозяйственное Управление для дальнейшего распоряжения.[6]

          Отличительной гранью пастырского труда обер-священника И.С. Державина было умелое сочетание управленческой деятельности с активным проповедничеством. Некоторые его проповеди[7] с благословения Святейшего Синода были отпечатаны и разосланы по всем православным церквам Российской империи.[8] Всесторонняя богословская подготовка, широчайшая эрудиция и поэтический дар позволили И.С. Державину в первые годы своего служения (руководителем военно-духовного ведомства) составить оригинальный стихотворный ответ известному поэту-современнику Г.Р. Державину (1743 – 1816 гг.). Приняв по ошибке курьера пакет, адресованный Державину-пастырю, Державин-поэт отдает своему привратнику приказ такого содержания:

«Един есть Бог, един Державин, …

                                        А чтоб Державина со мною

                                        Другого различил ты сам, -

                                        Я стар, - юн духом по грехам –

                                        Он в рясе длинной и широкой,

                                        Мой фрак кургуз и полубокой.

                                        Он в волосах, я гол главой;

                                        Я подлинник, - он список мой».

         В ответ на эти строки, которые стали ходить по светским рукам и дошли до духовных кругов, последовал приказ И.С. Державина своему секретарю:

«Я в рясе длинной и широкой,

                                             Власы имею и браду,

Твой фрак кургуз и полубокой

                                           И плешь поверх его в виду.

   И то скажу с отважным риском,

          Что мне нельзя твоим быть списком:

 С чего власы, браду мне снять?

                                           Чем рясу с фрака наполнять…

                                           Пою молебны, панихиды:

 Мой долг и польза суть виной;

                                           Слуга быв Марса и Фемиды,

Министр ты ныне отставной,

     Кроплю водой, брянчу кадилом,

 Тебя к себе не кличу с рылом,

 Но крест святой лобзать даю,

 Кто руку хочет чтить мою».[9]

         Скончался Иоанн Семенович Державин 8 марта 1826 года.

Обер-священник Павел Антонович Моджугинский.

         В июле 1826 года исполняющим должность обер-священника армии и флота был назначен полевой обер-священник 1-й действующей армии Павел Антонович Моджугинский (1826 – 1827 гг.). По возвращении Святейшего Синода с коронации императора Николая I из Москвы высочайшим указом 9 октября 1826 года отца Павла утвердили в должности синодального члена, а 13 ноября – и в должности обер-священника армии и флота.

         Управление П.А. Моджугинского военным духовенством было весьма непродолжительным – около года. По утверждению некоторых военно-церковных историков, кроме исходатайствования им увеличения окладов содержания чиновникам своей канцелярии, за этот период им ничего сделано не было.[10] На самом деле это не совсем так. Именно П.А. Моджугинский первым попытался обобщить в специально подготовленной им «Инструкции благочинному» почти 30-летнюю практику благочиннического труда в армии. Составленная отцом Павлом инструкция после незначительной доработки ее протопресвитером П. Криницким в январе 1828 года была утверждена Святейшим Синодом и с его разрешения направлена в войска.[11]

         В соответствии с данной инструкцией корпусные, дивизионные благочинные смотрители избирались обер-священником армии и флота из достойных протоиереев или священников. Благочинные отдельных корпусов, флотские, крепостные и госпитальные все необходимые предписания высшего духовного начальства получали непосредственно от обер-священника армии и флота; благочинные дивизий первой и второй армий – через полевого обер-священника. По делам своего ведомства дивизионный благочинный сносился с дивизионным начальством, корпусной – с корпусным, флотский – с флотским, крепостной – с крепостным, госпитальный – с госпитальным и т.д.

         В случае соединения армии и флота, их дальнейших совместных действий под началом одного главнокомандующего флотские благочинные поступали под руководство полевого обер-священника армии. Как первенствующее в своем месте лицо, «благочинный должен быть в достоинстве своего сана осмотрителен, прилежен, трезв, во всех случаях благопристоен, чтобы не подать собою ни в чем случая к соблазну других, и таковое же поведение должен внушать подчиненным ему священникам». При осмотре подведомственных ему церквей благочинный обязан наблюдать: «1) хранится ли в них чистота; 2) есть ли святое миро и прочие принадлежности христианских треб; 3) с благоговением ли хранятся святые дары; 4) в должном ли порядке ризница, есть ли ей опись и вписывается ли прибыль на вещи; 5) много ли недостатка в необходимых по уставу книгах и изданных Святейшим Синодом на особенные случаи книжицах; 6) записывается ли денежный приход и расход и с надлежащею ли осторожностью хранится церковная сумма; 7) в полноте ли и порядке находятся принадлежащие церковному архиву бумаги».[12] Эта инструкция впоследствии стала основным руководящим документом для армейских и флотских благочинных и оставалась таковой до принятия в 1890 году нового Положения об управлении военным и морсим духовенством.

         Павел Антонович Моджугинский, как указывалось выше, занимал свой пост очень краткое время. В сентябре 1827 года Святейший Синод получил указ об увольнении обер-священника армии и флота от занимаемых постов за «болезнью» и о назначении местопребыванием ему Валаамского монастыря. В дальнейшем по указанию Святейшего Синода он был отправлен в Глинскую пустынь Курской епархии и 4 мая 1831 года был пострижен с переименованием Петром в сан иеромонаха. Новопостриженному иноку было представлено право употреблять при служении все знаки отличия, какие он имел во время службы в белом духовенстве, кроме митры. В Глинской пустыне бывший обер-священник в «безвестности» и провел свои оставшиеся дни.[13] Скорее всего это была опала, понять причины которой нам еще предстоит. 

Двоевластие продолжается.

       Несколько ранее, 21 января 1827 года, по высочайшему повелению был уволен от должности («за старостью и болезнями») обер-священник Главного штаба протоиерей А. Торопогрицкий.

         Весьма ревностно относясь к усилению полномочий руководителей православного военно-духовного ведомства, Святейший Синод вместе с тем не одобрял и установившееся (с назначением протоиерея А. Торопогрицкого обер-священником Главного штаба) двоевластие в его управлении.

         Ситуация с отстранением – по различным причинам – от исполнения своих обязанностей в 1827 году руководителей обеих ветвей военно-духовного правления, по мнению членов Святейшего Синода, как никогда благоприятствовала собиранию власти в руках единого обер-священника. В специальном докладе духовное правительство представило самодержцу возвратить управлению армейского, флотского и гвардейского духовенства прежнее единство (ведь звание обер-священника при Главном штабе учредили в уважение личных заслуг А. Торопогрицкого).[14]

         На должность руководителя единого военно-духовного правления Святейший Синод предлагал кандидатуры: придворного протоиерея Николая Музовского (с тем чтобы в его ведении оставались также священнослужители гвардейских полков); протоиерея придворного собора Григория Мансветова; полевого обер-священника 1-й армии Алексея Карышева. Император Николай I на докладе Святейшего Синода 19 сентября 1827 года искренне заметил: «Доклад сей я не разрешаю».[15] «На пробу» исполнять обязанности обер-священника было поручено протоиерею Мансветову.[16] Последний состоял исправляющим должность до 12 апреля 1830 года, когда именным указом Синоду был утвержден в должности на постоянной основе.

         На место же А. Торопогрицкого обер-священником при Главном штабе назначили 62-летнего придворного протоиерея и члена Святейшего Синода Николая Васильевича Музовского (1827 – 1848 гг.), с поручением его управлению священнослужителей всех полков лейб-гвардии. Сменив по службе протоиерея А. Торопогрицкого, Н.В. Музовский получил практически единовременно три назначения: 1) членом Святейшего Синода и комиссии духовных училищ; 2) царским духовником; 3) обер-священником Главного штаба и управляющим гвардейским духовенством. А с 1836 года управлению обер-священника Н. Музовского стало подчиняться и придворное духовенство. До второй половины XVIII века придворное духовенство так же, как и военное, не имело своего особого управления и находилось в прямом подчинении местному епархиальному начальству. До момента подчинения в 1836 года придворного духовенства власти обер-священника Главного штаба священнослужителями при дворе поочередно управляли: протопресвитеры – Исидор Петрович (умер в 1805 году), Сергей Краснопевков (умер в 1889 году) и Павел Криницкий (умер в 1835 году). После смерти протопресвитера В.Б. Бажанова (умер в 1883 году) придворное духовенство вышло из подчинения Главного священника войск гвардии и гренадер и получило особое управление, организованное на тех же общих основаниях, что и военно-морское духовенство. В 1844 году церкви 16 полков гренадерского корпуса вошли в состав ведомства главного священника гвардейского корпуса, а с 10 ноября этого же года должность обер-священника Главного штаба была переименована в должность обер-священника гвардейского и гренадерского корпусов. Итак, от создания единого военно-духовного правления император Николай I отказался, вновь разделив обязанности между двумя обер-священниками.[17]

        Исследуя процесс формирования военно-духовного ведомства, необходимо сказать несколько слов о деятельности обер-священника армии и флота Григория Ивановича Мансветова (1827 – 1832 гг.). Протоиерей Г.И. Мансветов вошел в историю военного духовенства как видный ученый-богослов, автор многих духовных сочинений. До наших дней дошел «Сборник кратких христианских поучений к воинам»,[18] составленный протоиереем Г.И. Мансветовым. Эти проповеди накануне Отечественной войны (в 1810 и 1811 гг.) были произнесены им, когда он был священником Ширванского полка, перед воинами 24-й дивизии и пользовались у последних большим успехом. По причине особой пользы и назидательности поучений отца Григория, военное начальство приказывало унтер-офицерам переписывать их в тетради для прочтения воинам в свободное от службы время, а в 1829 году напутственные речи обер-священника были отпечатаны для всеобщего ознакомления в полках и учебных командах. Вскоре, по Высочайшему повелению, они были напечатаны и выдержали в дальнейшем четыре издания. Остановимся на этом источнике боле подробно, тезисно выделив из него основные положения, касающиеся службы воина-христианина.

       - Наличие армии в государстве необходимо, так как она призвана защищать веру, царя и Отечество. Земные царства устроены Богом по образу Царства Небесного. Иметь войска для защиты своих земель земным владыкам разрешает сам Господь.

       - Положение воина важно и почетно. Защищать Отечество его избрал «Промысл Небесный, а отнюдь не случай или несправедливость человеческая». Поэтому воин должен «любить и уважать свое звание, с усердием и радостью носить оружие, которым благословила его Святая Церковь».[19] Он должен ревностно относиться к службе, так как этого ждут от него Государь, Отечество и Церковь. Последняя, молясь за Государя, возносит также молитвы и о его христолюбивом воинстве.

       - «Государь представляет в своем лице самого Высочайшего Бога; он есть Отец Отечества», который «Печется о благоденствии своих подданных». Поэтому «одна из существеннейших обязанностей истинного воина есть сердечная приверженность к своему Государю. Он должен любить Помазанника Господня и защищать Его особу».[20]

         - Убийство противника на войне грехом не является. Однако неприятель – «брат по плоти». Поэтому, убивая его, свою должность нужно исполнять без ожесточения. Поверженному противнику следует даровать пощаду. Грабеж и мародерство запрещаются.                     

         - К иноверческим храмам противника нужно относиться с уважением, ибо «ничто так не ожесточает неприятелей, как презрение к народной вере».[21]

         - Войны только начинают люди, а оканчивает их Сам Бог, Который, как правило, помогает правому. Поэтому победу нельзя приписывать только своему мужеству, а неудачу на поле брани – ошибке военачальников. «Победа и поражение в деснице Господней».

         - «Воин-христианин, преследуя и отсупая, должен надеяться на помощь Божию и никогда не предаваться унынию».[22]

         - Неустрашимость воина заключается в твердости духа, с которой он, «по гласу царя и его военачальников, спокойно идет на все опасности, дабы одолением врага даровать мир Отечеству». Источник неустрашимости – страх Господень. Последний «имеет в своем сердце тот воин, который хранит заповеди Господа и преступлением их страшится Его прогневать. Для воина, боящегося Господа, все равно – жив ли он останется или умрет, ибо, шествуя с поля брани и возлегши на поле брани, он исполняет свой долг: защищать Отечество».[23]

         - Полагая жизнь свою на поле битвы, воин умирает за веру, царя и Отечество, а это – дверь в чертог Отца Небесного. И тем не менее в обычной жизни добропорядочным поведением он должен заботиться о спасении своей души, ибо «воины, обремененные пороками, сколько бы они бесстрашны ни были на поле брани», все равно есть «чада погибели».[24]

         - Пороками считаются: клевета, злословие, приверженность к азартным играм, пьянство, распутство.

         - Воровство является преступлением, ибо «Сам Бог сказал: не укради».

         - Самые страшные военные преступления – нарушение присяги, дезертирство и сдача в плен с выдачей неприятелю известных воину секретов.

         - Трусость следует презирать, «как постыднейший для военного человека порок». Честная смерть лучше бегства и бесчестной жизни.

         - В свободное время следует посещать церковь, читать духовные книги и Воинский устав.

         - Как можно чаще (не реже одного раза в год) необходимо очищать свою совесть покаянием, «ибо военная смерть часто бывает внезапна».

         - К товарищам нужно относиться дружелюбно; больных – посещать, новобранцам – помогать советом и добрым примером.

         Как видим, поучения касались самых разных сторон повседневной жизни воинов. Они помогали последним найти ответы на многие вопросы и укрепляли их моральный дух.

        К этому же времени относятся составленные Г.И. Мансветовым «военные песни для российских ротоборцев на случай войны с оттоманскою Портою», к сожалению, не сохранившиеся до настоящего времени. К числу главных его сочинений можно отнести: «Училище благочестия», выдержавшее шесть изданий, последнее в 1860 году; «Обязанности домашнего общества по разуму древних христиан» (изд.1825 г. и 1892 г.); «Изъяснение на литургию (изд.1822,  1825 и 1853 гг.); «Разговоры о воспитании» (1830 г.).[25]

         Хорошо зная из своего личного войскового опыта условия службы и существующие проблемы в среде военного духовенства, Г.И. Мансветов и на высоком посту обер-священника проявлял должную заботу о своих подчиненных. Так, при нем были пересмотрены вопросы воспитания детей полкового духовенства на средства казны. В 1828 году он сделал распоряжение об установке при подведомственных ему церквах сиротских кружек в пользу бедных духовного звания.

         Постепенное возрастание цен на необходимые жизненные потребности и соответствующее повышение окладов содержания военного духовенства, последовавшее в 1828 году и уравнявшее самую многочисленную когорту священнослужителей – полковых батюшек с чином армейского капитана, подвигло обер-священника Мансветова к ходатайству перед Святейшим Синодом об увеличении для них пенсионной суммы до 10 тысяч рублей. 3 января 1831 года предложенный проект положения о пенсиях и пособиях получил «добро».

         По правилам нового пенсионного устава время службы, проведенное в походах, считалось из расчета один год за два. Священник, прослуживший на военной службе 20 и более лет, но до 30 лет, получал при отставке пенсию равную одной трети жалованья; 30 лет и более, но не 35 лет – две трети, а 35 и более – полное жалованье (от 360 до 780 рублей в год). Выходящие в отставку по «расстроенному на службе здоровью или одержимые неизлечимыми болезнями» получали по сокращенному сроку: за службу от 1 до 5 лет единовременно годовой оклад жалованья, от 5 до 10 лет – пенсию в одну треть жалованья, от 10 до 20 лет – две трети, от 20 лет и более – полное жалованье. Бездетная вдова священника имела право на половину той пенсии, которая полагалась мужу в денб его смерти; вдове с детьми, имеющими право на пенсию, добавлялось из другой половины мужа по одной трети на каждого сына ее или дочь. Малолетние дети без матери получали каждый одну четвертую пенсии, полагавшейся их покойному отцу. [26]

         Исходатайствование пенсионной добавки и составление нового пенсионного устава было последним по времени трудом Григория Ивановича Мансветова, скончавшегося 12 ноября 1832 года.

Обер-священник армии и флота В.И. Кутневич.

         С 17 декабря 1832 года пост обер-священника армии и флота занимает протоиерей Василий Иванович Кутневич (1832 – 1865 гг.),[27] имеющий всесторонний опыт духовно-административной работы в должностях настоятеля Московского Архангельского собора, благочинного кремлевских церквей, члена духовной консистории, ректора Московских духовных училищ, ревизора нескольких семинарий. По отзывам современников, выбор В.И. Кутневича в обер-священники был чрезвычайно удачный: «Кутневич имел твердый и ясный ум, убеждения благонамеренные и просвещенные. Присутствие его в Синоде ознаменовалось самым живым участием во всех возникавших вопросах, и едва-ли кто другой из членов Синода был знаком так, как он, с делами синодальными».

         Учитель французского языка столичной духовной академии, учитель философии Могилевской семинарии, бакалавр физико-математических наук и преподаватель немецкого языка Московской духовной академии, а с 1815 года – профессор математики, философии и психологии – таковы основные грани жизненного пути В.И. Кутневича до момента его рукоположения в 1818 году в священнослужители. 17 июля 1818 года он рукоположен был в диакона, 21 июля – во священника, а 4 августа того же года произведен в протоиерея Московского кафедрального Архангельского собора. Пребывая уже в должности старшего военно-духовного начальника армии и флота, он не прекращает своей научной деятельности: в 1840 году переводит православный катехизис на немецкий язык, а в 1843 году составляет «Наставление священнослужителям военных заведений касательно обращения воспитанников иудейского исповедания в христианскую веру».[28]

         Протоиерей Василий Кутневич разработал проект положения о полевом обер-Священнике: «Полевой Обер-Священник есть Начальник и старший Смотритель церковнаго благочиния над Духовенством, служащим в одной Армии, или большом Отдельном Корпусе.

        Он определяется в сию должность Святейшим Синодом из двух или трех Кандидатов, представляемых Обер-Священником Армии и Флотов.

         Полевой Обер-Священник по делам собственно церковнаго управления подчинен Обер-Священнику Армии и Флотов, а по делам своего ведомства исполнительным и имеющим связь с управлением армейским, состоит в зависимости от Главнокомандующего армиею, к которому относится чрез Дежурнаго Генерала, а в случае особенной нужды и непосредственно.

         Он есть Настоятель церкви Главной квартиры и обязан совершать в ней Богослужение по чиноположению, и исполнять прочие Священнические обязанности, имея при себе Диакона и двух причетников штатных, или из рядовых.

         Он наблюдает чтобы и все прочие Священники его ведомства в воскресные, праздничные и торжественные дни совершали надлежащее Богослужение по чиноположению неупустительно и благоговейно, равно как и благодарственные и другие молебствия, назначаемые военным Начальством по особенным случаям.

         Он прилагает старание и побуждает подведомственных Священников, чтобы проповедуя Слово Божие пред войском усердно и вразумительно, внушали любовь к вере, Государю и Отечеству и утверждали в повиновении властям.

         В особенности наблюдает он, чтобы Священники пеклись о доставлении больным и раненым Христианскаго утешения, располагая их к принесению покаяния и принятию святаго причащения.

         Бдительно надзирает он за поведением подведомственных, а наипаче Священнослужителей, чтобы они своим не притворным благочестием, усердием к должности, воздержанием, безкорыстием, кротостию и человеколюбием подавали пример в чем сам он преимущественно обязан предшествовать прочим.

         Во время движения армии Полевой Обер-Священник имеет особенное смотрение, чтобы полковые священники не удалялись каждый от своего полка, и были в готовности для непредвидимой в них надобности.

         В случае сражения Полевой Обер-Священник должен как сам находиться непременно в означенном от Главнокомандующего месте, так равно наблюдать, что бы священники были при своих полках для совершения надлежащего молебствия, для ободрения православных воинов гласом веры и благословения Церкви, да будут готовы или победить, или положить души свои за веру, Государя и Отечество и для непосредственной готовности подавать пособия раненым.

         Средством надзора и распоряжений служат Полевому Обер-Священнику Благочинные. Чрез них объявляет он прочим священникам предписания Начальства и получает сведения о вверенных их смотрению. Впрочем по особенной надобности, или удобности, он может давать предписания полковым священникам и непосредственно и получать от них потребные донесения.

         Если для совокупнаго действования в соединение с Армиею вступает флот, и состоит под повелениями одного Главнокомандующаго: в таком случае Флотские Благочинные и Священнослужители вступают в ведение Полевого Обер-Священника.

         Когда Армия находясь в движении, занимает места, где есть особое Духовенство, корпусное или Госпитальное, принадлежащее ведомству Обер-Священника Армии и Флотов, тогда Духовенство сие временно поступает в ведение Полевого Обер-Священника.

         Полевой Обер-Священник, смотря по надобности и удобности, имеет право и долг осматривать подведомственные ему церкви, не исключая и занимаемых Благочинными, для удостоверения все ли потребное для отправления Богослужения находится в них в целости и чистоте, с должным ли благоговением и осторожностию сохраняется святыня, в исправности ли содержится церковный Архив. При сем обязан он такоже удостоверяться в способности и благонадежности Священнослужителей. Всякая замеченная им неисправность, должна быть исправлена по его требованию неупустительно: а о важнейших доносит он Обер-Священнику Армии и Флотов.

         Полевой Обер-Священник принимает от полковых Священников чрез Благочинных в установленное время Метрические и исповедные книги, и по освидетельствовании представляет Обер-Священнику Армии и Флотов, а также и послужные списки подведомых Священнослужителей с своими свидетельствами о их качествах.

         О Священниках, отличающихся ревностным при честном поведении служением и особенными подвигами Полевой Обер-Священник особенно представляет Обер-Священнику Армии и Флотов, а об отличившихся именно на месте сражения представляет также и военному Начальству.

         Проступки подведомых Священников и низших служителей церкви, сделанные против должности или благоповедения Полевой Обер-Священник не упустительно исправляет, и по жалобам на них оказывает справедливое удовлетворение, о проступках вверенных ему Священников после его увещаний, замечаний и выговоров неисправляются, обстоятельно доносит Обер-Священнику Армии и Флотов.

         Если же откроется в Священнике преступление важное, или растройство в поведении такое, с которым не совместно Священнослужение: в таком случае Полевой Обер-Священник может удержать подчиненного Священника от священнослужения, впредь до высшего разрешения, и о том обстоятельно донести Обер-Священнику Армии и Флотов.

         Удаление Полевого Обер-Священника от должности зависит от той власти, которою он определен. Но если бы военное Начальство усмотрело в нем преступление, или получило бы на него донос такой важности, что потребовалось бы скорое устранение его от должности, в таком случае Главнокомандующий властен удалить его от оной, и до решительного избрания на его место, поручить оную временно одному из Благочинных, дав о том знать в то же время Святейшему Синоду установленным порядком. Вступивший же временно в должность Полевого Обер-Священника по распоряжению Главнокомандующего, обязан тотчас донести о том Обер-Священнику Армии и Флотов обстоятельно.

                                   Протоиерей Василий Кутневич».[29]

         А вскоре последовало и само Учреждение об обязанностях, отношениях, правах и ответственности Полевого Обер-Священника Армии в мирное и военное время:

                                            «Общие правила.

                                                      П. 1.

         Полевой Обер-Священник есть начальник и блюститель церковного благочиния над Православным Духовенством Армии.

                                                      П. 2.   

         Он определяется в сию должность Святейшим Синодом, по представлению Обер-Священника Армии и Флотов.

                                                      П.3.

         Полевой Обер-Священник по делам собственно церковного управления подчинен Обер-Священнику Армии и Флотов, но по делам своего ведомства исполнительным в армии состоит в зависимости Главнокомандующего Армиею, к которому относится чрез Дежурного Генерала, а в случае особенной нужды непосредственно.

                                                       П.4.

         Он есть Настоятель Церкви Главной Квартиры Армии и обязан совершать в ней Богослужение, по чиноположению, и исполнять прочие священнические обязанности. Он имеет при себе для особых поручений Священника, Диакона, трех причетников или церковников, письмоводителя и писаря.

                                                       П.5.

         Он наблюдает, чтобы и все прочие Священники его ведомства в Воскресные, Праздничные и торжественные дни, кроме случаев, в коих особенные военные обстоятельства тому препятствуют, совершали надлежащее Богослужение, по чиноположению неупустительно и благоговейно, равно как и благодарственные и другие молебствия, назначенные военным Начальством по особенным случаям.

                                                        П.6.

         Он прилагает старание и побуждает подведомственных Священников, чтобы проповедуя Слово Божие пред войсками усердно и вразумительно, внушали любовь к вере, Государю и Отечеству и утверждали в повиновении властям.

                                                          П.7.

         В особенности наблюдает он, чтобы Священники пеклись о доставлении больным и раненым Христианских утешений, располагая их к принесению покаяния и принятию Святого причащения.         

                                                          П.8.

         Бдительно надзирает он за поведением подведомственных, а наипаче священнослужителей, чтобы они своим непритворным благочестием, усердием к должности, воздержанием, безкорыстием, кротостью и человеколюбием подавали назидательный пример; в чем им он преимущественно обязан предшествовать прочим.

                                                           П.9.

         На случай сражения Полевой Обер-Священник должен как самнаходиться непременно в назначенном от Дежурного Генерала Армии месте, так равно наблюдает, чтобы священники были при своих местах, для совершения надлежащего молебствия, для ободрения Православных воинов гласом веры и благословения церкви, да будут готовы или победить, или положить души свои за веру, Государя и Отечество и подавания раненым к утешению пособия веры.

                                                           П.10.

         Духовенство Корпусное, крепостное и госпитальное, подлежащее ведомству Обер-Священника Армии и Флотов, и находящееся в местах расположения армии, поступает временно в ведение Полевого Обер-Священника, как равно и Флотского, во время нахождения флота под распоряжением Главнокомандующего.

                                                            П.11.

         Средством надзора и распоряжений служат Полевому Обер-Священнику Благочинные. Чрез них объявляет он прочим священникам предписание Начальства и получает сведения о вверенных их смотрению. Впрочем по особенной надобности, он может давать предписания полковым священникам – непосредственно, и получать от них потребные донесения. Полевой Обер-Священник имеет обязанностью осматривать подведомственные ему церкви не исключая и занимаемые Благочинными, для удостоверения все ли потребное для отправления Богослужения находится у них в целости и чистоте; с должным ли благоговением и осторожностью сохраняется святыня и в исправности ли содержится церковный Архив. При сем случае он обязан также удостовериться в способности и благонадежности священно- и церковнослужителей ему подведомственных. Каковой осмотр производит он, во время нахождения полков, по дивизиям, или Корпусам в лагерях, а если найдет нужным, то и в Квартирном расположении оных. Всякая замеченная им неисправность, должна быть, по его требованию, неупустительно исправлена; а о важнейших доносит он Обер-Священнику Армии и Флотов, доводя с тем вместе, до сведения Дежурного генерала армии.

                                                         П.13.

         Полевой Обер-Священник принимает от полковых священников чрез Благочинных в установленное время метрические и исповедные книги, и по освидетельствовании представляет Обер-Священнику Армии и Флотов, а также и послужные списки, подведомственных священно- и церковнослужителей, со своими свидетельствами о их качествах.     

                                                         П.14.

         Полевой Обер-Священник как ближайший начальник вверенного ему духовенства, коего ему известно поведение и способности, избирает и утверждает дивизионных Благочинных и таковых, кои окажутся неисправными, отрешает от должности собственною властью, донося о том, в то же время, Обер-Священнику Армии и Флотов; об утверждении же, по его избранию, Корпусных Благочинных, их возведению, по его удостоению, младших священников на степень старших, он входит с представлением к Обер-Священнику Армии и Флотов.  

                                                       П.15.

         О священнослужителях, исправляющих отличным образом свою должность, а паче оказавших какие-либо особенные заслуги представляет Полевой Обер-Священник Главнокомандующему чрез Дежурного Генерала.    

                                                       П.16.

         Полевой Обер-Священник, коим прямой начальник состоящего при Армии Православного Духовенства, наблюдающий постоянно за действиями онаго, должен иметь полные сведения о награждениях, к коим частные военные начальники предъявляют подведомственных им священно- и церковнослужителей. На сей конец, в наградном отделении наблюдается, чтобы таковые представления, в оное поступающие, были передаваемы чрез Дежурного Генерала Полевому Обер-Священнику, для изложения своего, по оным заключения, которое вместе с сими представлениями подносятся к рассмотрению Главнокомандующего.

                                                       П.17.

         Если кто из священно- или церковнослужителей будет проситься на 28 дней в отпуск, таковой разрешает Полевой Обер-Священник собственною властью, а если на два месяца и более, в таком случае, о испрошении на оный разрешения, он входит представлением Главнокомандующему чрез Дежурного Генерала.

                                                       П.18.

         По жалобам на священно- и церковнослужителей Полевой Обер-Священник оказывает справедливое удовлетворение; в случаях же представляющих, в решении таковых, затруднение, доносит об оных Обер-Священнику Армии и Флотов.  

                                                        П.19.

         Полевой Обер-Священник, если узнает за кем из подведомственных ему священнослужителей, что-либо предосудительное, немедленно входит о том в рассмотрение и по роду вины употребляя исправительные меры взыскания делает им увещания, замечания, выговоры и наказывает поклонами, и все таковые штрафы записывает в особую книгу для памяти. При том, если он, по рассмотрении возникших за священнослужителями дел, признает нужным, прикомандировать кого-либо из них, из одного полка к другому, то таковое свое предположение приводит в исполнение собственною властью и доносит о том как Дежурному Генералу, так и Обер-Священнику Армии и Флотов; и в последствии об утверждении сих священнослужителей при этих местах, к коим они по его распоряжению прикомандированы, он входит представлением к Обер-Священнику Армии и Флотов с обстоятельным описанием причины.

                                                          П.20.

         Когда священник окажется виновным в таком проступке, за который он должен быть удержан на некоторое время от Священнослужения, в таком случае Полевой Обер-Священник воспрещает ему священнослужение и доносит об оном в то же время обстоятельно Обер-Священнику Армии и Флотов равно как и Главнокомандующему чрез Дежурного Генерала.

                                                          П.21.

         Если же священник обличен будет в таком преступлении, с коим несовместно священнослужение, то Полевой Обер-Священник отрешая такового от священнослужения и должности доносит о том как Главнокомандующему армиею чрез Дежурного Генерала, так и Обер-Священнику Армии и Флотов, с представлением дела, заключающего вину отрешенного, для рассмотрения и представления о нем Святейшему Правительствующему Синоду; и вместе с тем отрешенного, по надлежащем сношении с Дежурным Генералом, отправляет с билетом для проезда, явки к Епархиальному Начальству, и для ожидания по делу решения от Святейшего Синода, в ту Епархию, из коей он поступил в Армейское Духовенство.

                                                          П.22.

         Полевой Обер-Священник подвергается ответственности, если окажется слабым в отправлении обязанностей службы и по званию Начальника духовенства, или употребит власть свыше, ему предоставленной.

                                                          П.23.

         Удаление Полевого Обер-Священника зависит от той власти, которою он определен. Но если бы военное Начальство усмотрело в нем преступление, или получило бы на него донос, такой важности, что потребовалось бы скорое устранение его от должности: в таком случае Главнокомандующий властен удалить его от оной, и до решительного избрания на его место, поручит оную временно одному из Благочинных, дав о том знать в то же время Святейшему Синоду установленным порядком. Вступивший же временно в должность Полевого Обер-Священника по распоряжению Главнокомандующего, обязан донести о том Обер-Священнику Армии и Флотов.

                                                          П.24.

         В Отдельном Корпусе, Корпусной Обер-Священник, или Благочинный обязывается действовать по правилам, изложенным в Инструкции изданной Святейшим Правительствующим Синодом, для руководства Армейскому Благочинному и указом Святейшего Синода, состоявшимся 24 апреля 1808 года об определении в заграничную Армию Старшего Благочинного, и во всех случаях по коим Полевой Обер-Священник относится к Дежурному Генералу, Корпусной Обер-Священник или Благочинный обращается к Начальнику Корпусного Штаба.

                                                          П.25.

         В неотдельных же Корпусах от Армии, Корпусные Благочинные, состоя в полной зависимости от Полевого Обер-Священника, имеют исполнять свои обязанности по Инструкции, изданной Святейшим Синодом для армейских Благочинных и по делам службы требующим сношения с военным Начальством, обращаются к Начальнику Корпусного Штаба.

                                                          П.26.

         Священник для особых поручений, Полевым Обер-Священником избирается из подведомственных ему старших или младших полковых священников, о зачислении коего при нем и об определении на место его другого в полк, он входит представлением к Обер-Священнику Армии и Флотов; а если таковой в последствии окажется не соответствующим назначению, то Полевой Обер-Священник истребовав из полка на место его другого священника отправляет его в полк собственною властию и доносит о том как Главнокомандующему чрез Дежурного Генерала, так и Обер-Священнику Армии и Флотов.

                                                          П.27.

         Священник сей состоит в полном распоряжении Полевого Обер-Священника и употребляется к исполнению духовных обязанностей, где по усмотрению Обер-Священника укажет неудобность. Он имеет при себе двух церковников.

                                                          П.28.

         Диакон и причетники, кроме настоящей их обязанности, употребляются, по канцелярии Обер-Священника, для переписки бумаг».[30]

         Важным актом управленческой деятельности назначенного обер-священника армии и флота явилось решение вопроса о переподчинении военно-духовному правлению судопроизводства по делам армейского и флотского духовенства. Ранее этот вопрос решался в епархиальных консисториях. Указом от 6 февраля 1853 года оба протопресвитера (обер-священник армии и флота, обер священник Главного штаба и гвардии) по своим административным правам были поставлены наряду с епархиальными архиереями. Другими словами, в отношении к подчиненному духовенству они являются высшей инстанцией во всех церковных делах и, завися прямо от Святейшего Синода, имели с ним непосредственные отношения. То есть, в 1853 году Святейший Синод согласился с мнением В.И. Кутневича. Одновременно были расширены права обер-священника и по другим частям управления. Так, определение, увольнение и перемещение священнослужителей предоставлялось теперь непосредственно обер-священнику, который, разумеется, предварительно согласовывал свое решение с епархиальными властями. Кроме того, старший военно-духовный начальник армии и флота получил право окончательного назначения для лиц военного звания епитимий, вида и степени прохождения их. Но само собой понятно, что эти два священника, как носящие только пресвитерский сан, не могли рукополагать на священнослужительские степени к церквам, находящимся в их ведении, а обязаны были представлять избранных ими лиц для рукоположения епархиальным архиереям.[31]

         Военные и придворные священники могли совершать духовные требы только для лиц, состоящих в одном с ними ведомстве, но никак не могли совершать эти требы в приходах церквей епархиальных. Поэтому и метрические книги церквей военного и придворного ведомства представлялись причтами церквей этого ведомства обер-священникам, а после 1858 года – главным священникам, из канцелярии которых выдавались и метрические свидетельства лицам данных ведомств.[32]

         Другим по значимости предприятием обер-священника В.И. Кутневича было решение им вопроса о плате за требоисправления военному духовенству в пользу последнего. Еще в начале 1845 года командующий 5-м пехотным корпусом генерал Соболевский поднял вопрос о требованиях некоторых полковых священников его корпуса, обращенных к полковым командирам, платить им за совершение разных треб. В специальном указе Святейший Синод в мае 1845 года потребовал от В.И. Кутневича представить на этот предмет свои соображения. Однако обер-священник армии и флота отчасти по причине чрезмерной  загруженности возложенными на него текущим делопроизводством, а, главным образом, в силу неоднозначности этого вопроса (ведь согласно канонам требы надо совершать безвозмездно) прислал свой ответный рапорт ровно через восемь лет, после семикратного напоминания. В ответе В.И. Кутневич исходил из того, что приношения верующих не есть плата, а знак выражения благодарности и сыновней любви. Более того, обер-священник полагал, что «благородное общество военнослужащих» с пониманием отнесется к ограниченности в средствах армейских и флотских священнослужителей, а полковые и ротные командиры сочтут возможным выделять минимальную часть из сумм, расходуемых на полковые и ротные праздники, в пользу священника, совершающего для воинов и членов их семей духовный праздник.

        Следует также отметить, что «начиная с IV века, когда христианская Церковь получила права гражданства и сделалась даже господствующею в Римской Империи, источники для материального обеспечения духовенства увеличились: кроме церковных приношений, духовенство получало плату и за требоисправление…».[33] Как устанавливалась такая плата, об этом до XVIII века сведений почти нет. Судя по практике XVIII века, несомненно, идущей из старины, можно думать, что плата за требы в епархиальных приходах устанавливалась иногда договором, где назначался и ее размер. При отсутствии договора, она устанавливалась обычаем. Вместе с тем возобладавшая позиция по отношению к плате за требоисправления носила временный характер. В силу шестого пункта утвержденного 24 июля 1887 года положения Военного Совета со дня вступления в действие нового закона об отпуске духовенству увеличенных окладов содержания, т.е. с 1 января 1890 года, военному духовенству было воспрещено требовать какое бы то ни было вознаграждение за исполнение обязательных треб как лично от военнослужащих и их семейств, так и из ротных артельных и образных сумм.[34]

         Говоря о протопресвитере В.И. Кутневиче, можно еще добавить, что он пользовался большим авторитетом. Ему было поручено Св. Синодом увещание кн. З. Волконской, перешедшей в католичество, и проведение переговоров с Пальмером, подававшим надежду на соединение части англиканской церкви с православною. Широко были известны его работы «Рассуждение о религии патриархов до закона живших и о пользе и важности церковной истории, читаемыя… студентам Вас. Кутневичем и А. Скородумовым» (СПб., 1837), «Рассуждение, в котором противу новейших вольнодумцев доказывается, что Моисей точно существовал» (СПб., 1838), а так же сочинение «О книге Бытия» и лекции, прочитанные в академии на латинском языке: «Insiitutiones psychologiae empiricae». Из многих его произведений были напечатаны только три.[35]

Кавказская и Крымская войны.

         Важным испытанием для страны, его вооруженных сил, военного духовен- ства, возглавляемого Василием Иоановичем Кутневичем, были войны: Кавказская война 20-е гг. – 1859 г., Крымская война 1853 – 1856 гг.

         Планомерное лишение горцев принадлежавших им угодий, отягощение их податями и повинностями, карательные экспедиции против непокорных аулов, оскорбительные действия по отношению к исламу привели к росту освободительной борьбы, которая приняла форму священной войны за веру – газавата. В Чечне и Дагестане сформировалось особое воинственное направление в исламе – мюридизм. Главной целью мюрида, безоговорочно подчинявшегося своему религиозному лидеру – имаму, должна была стать священная война с неверными. Мюридизм был привлекателен для массы раятов[36] и узденей[37] и тем, что подчеркивал равенство правоверных перед Аллахом.

         Во главе газавата встало мусульманское духовенство. Было создано теократическое государство – имамат.[38] Газават начался в конце 20-х гг. при имаме Гази-Мухаммеде, но значительного развития достиг после того, как в 1834 г. имамом стал Шамиль. Бесстрашный и жестокий, энергичный и фанатично упорный, Шамиль был выдающимся политиком и военным организатором.[39] В условиях горной войны, когда знание местности и умение занять выгодную позицию нередко значили больше, чем численность войск и вооружения, горские повстанцы нанесли ряд поражений царским войскам и заняли большую часть Чечни и Дагестана. Примером неудачного действия русских войск  могут служить события 30 мая – 4 июня 1842 года, когда чеченский отряд, под руководством командующего войсками на кавказской линии генерал-адьютанта Граббе, усиленный 3 батальонами и частью артиллерии дагестанского отряда, выдвинулся из Герзел-Аула вверх по ущелью Аксая к деревням Шуани и Дарго, имея под ружьем 10.000 человек, 24 орудия, в том числе 16 легких.[40]

         Он полагал быстро достигнуть Дарго, истребить этот аул, перейти затем через горный хребет, отделяющий нагорный Дагестан от Чечни и покорить Гумбет и Андию. Следует заметить, что движение это было предпринято генерал-адьютантом Граббе в то время, когда ему стало известно направление главных сил Шамиля против Казикушыка и когда он мог ясно видеть, что оставляя в эту минуту Дагестан беззащитным, а малый отряд князя Аргутинского предавая собственной участи, он подвергал целый край величайшей опасности.[41]

         Между тем отряд слишком большим. Для перевозки военных и продовольственных запасов было привлечено множество повозок и до 3.000 лошадей. При движении обоз растянулся на несколько километров, и для прикрытия его даже редкой цепью стрелков, необходимо было привлечь почти половину отряда. Эта колона, преодолевая препятствия лесной местности, да и создаваемые горцами, хорошо понимавшими, что только в походе через дремучие леса Ичкерии, они могут надеяться на какой-то успех, и что если отряд минует лес, то они уже не будут в состоянии наносить ему большого вреда.[42] 30 мая отряд преодолел только 7 километров, не встеречая пока неприятеля. Под 31 мая всю ночь шел проливной дождь и испортил дорогу еще более, затруднил движение, так что к вечеру 31 мая, после 15 часового марша и беспрерывного боя с горцами, отряд прошел всего 12 километров и был вынужден остановиться для ночлега на безводной поляне.

        На следующий день число горцев, собравшихся из окрестностей, увеличилось (по достоверным сведениям число это не составляло и 2.000 человек, так как все главные силы находились с Шамилем); дорога была еще затруднительнее, завалы встречались чаще, и отряд уже другие сутки не имел воды, а число раненых достигало до нескольких сот человек. Между тем общий беспорядок час от часу все более увеличивался. За три дня войска прошли только 25 километров и генерал-адъютант Граббе убедился в невозможности продолжать движение вперед. Ночью 2 июня он отдал приказ на отступление по той же дороге, по которой отряд пришел сюда. В материалах о «Положении военных дел на Кавказе с начала 1838 по конец 1842 гг.» отмечается: «Сколько ни бедственно было движение вперед, но отступление отряда было еще несравненно бедственнее. Войска, с бодростью преодолевавшие все трудности наступления, видя необычную для них неудачу, поколебались и упали духом; замешательство и безначалие дошли до крайней степени: никто не распоряжался. И никто незаботился о связи общей. Наконец, отступление отряда, сопровождавшееся необходимостью или бросать или истреблять, если успеют, все что могло затруднять движение, дабы спасти только раненых, артиллерию и хотя малую часть тягостей, получило вид совершенного поражения: были батальоны, которые обращались в бегство от одного только лая собак. В таком положении отряда потеря как в людях, так по материальной части, должна была увеличиться до чрезмерности».[43]

         4 июня 1842 года чеченский отряд возвратился в Герзель-Аул, потеряв убитыми, ранеными и без вести пропавшими 66 штаб и обер-офицеров и более 1700 человек нижних чинов, одно полевое орудие и почти все военные и продовольственные запасы.

         Однако в ходе Кавказской войны в имамате началось новое расслоение. На смену изгнанным Шамилем ханам пришли наибы (наместники имама), бесконтрольно властвовавшие на подчиненых им территориях, Рядовые горцы все больше страдали от их произвола и военных тягот. Имам начал терять поддержку населения.

         После завершения Крымской войны (о ней см. далее) Россия бросила на Кавказ крупные силы. Повстанцы вынуждены были оставить Чечню. В 1859 г. Шамиль был окружен в высокогорном дагестанском ауле Гуниб. После длительной осады, видя бесперспективность дальнейшего сопротивления, он сдался. Российское правительство согласилось на почетные условия капитуляции. Шамиль был отправлен в Россию, а в последствии ему разрешили хадж – паломничество в Мекку. Сыновья Шамиля даже служили в российской армии.

         В октябре 1853 г. Турция объявила России войну. 19 ноября 1853 г. русская армия нанесла туркам серьезное поражение под Карсом. Днем раньше, 18 ноября 1853 г., выдающуюся победу одержал русский флот под командованием вице-адмирала П.С. Нахимова. В Синопской бухте у северного побережья Малой Азии был сожжен значительно превосходивший силы русской эскадры турецкий флот. Спастись удалось лишь одному парусно-паровому кораблю, который русские парусные суда не смогли догнать. Поражение Турции при Синопе и под Карсом заставило Англию и Францию ускорить непосредственное вмешательство в войну. В декабре 1853 г. в Черное море вошел англо-французский паровой флот. В марте 1854 г. Англия и Франция заключили союз с Турцией и предъявили России ультиматум о выводе ее войск с территории дунайских княжеств. В сентябре 1854 г. союзники высадились в Крыму, в районе Евпатории, и повели наступление на главную военно-морскую базу России – Севастополь. В письме от 12 октября 1854 года очевидец А Щербачев так описывает начало этой войны: «1 сентября подошло значительное число параходов к Евпатории и до устья р. Алмы обстреляли берега; а 2-го числа появилась страшная Армада Кораблей; более 400 судов разной величины выстроились в линию верст на 8-мь линейные корабли и фрегаты, стали бортами к берегу и начали пропускать в интервалы транспорты с десантом, который производился в начале на Косе, между озер, против Сак; в два часа дня все кончили, - более 80.000 чел. при 60 орудиях стали лагерем при Контугане; в Евпатории посадили Пашу Турецкого с званием губернатора. К нему незамедлили явиться татары Евпаторийского уезда, начали пригонять скот, подвозить припасы разные, получая в уплату от англичан медные позолоченные деньги; - с этим вместе начались грабежи имений помещичьих, в том числе и Князя Михаила Семеновича не пощадили и угнали 11 тыс. овец с сотнями рогатого скота. Забрали русских владельцев и как пленных представили Паше, у которого содержались некоторое время и потом их отпустили».[44] Знаменитый профессор Московского университета г. Погодин в ноябре 1856 года писал об этой войне: «История представляет множество доказательств на то, что Европа, при каждом столкновении с Россиею, всегда старалась препятствовать ее развитию и успехам. …Для преграждения России пути к успехам и для подавления ее могущества, Европе представлялись в царствование Николая самые благоприятные обстоятельства, какие только она могла желать; таких обстоятельств никогда еще не бывало прежде, да вероятно впредь никогда уже не будет.

         Не входя в разные подробности по этому предмету, я напомню только, что Европа владела парами и железными дорогами, тогда как Россия кое-как разрабатывала свои шоссе, которых большею частью не достовало. Европа владела штуцерами, карабетами, пушками, плавучими батареями, тогда как Россия пробавлялась оружием прошлого века, сделавшимся от ветхости негодным к употреблению.

         Общественное мнение было восстановлено против России по поводу вмешательства ее в европейские дела, и потому, что ей приписывали намерение противодействовать прогрессу Европы: это была любимая тема большинства. В поляках, венгерцах и республиканцах Европа находила тысячи ревностных противников России».[45] И далее: «Кровь лилась повсюду. Опустошались берега в Новороссии, в Крыму на восточной стороне Черного моря, на Белом море и даже в Камчатке. Провиант истощался. Недостатки старой системы ежедневно обнаруживались более и более. Усилия врагов достигли размеров, какие считались невозможными. Сто тысяч ядер, бомбы, гранаты ежедневно летели в Севастополь. Никакая человеческая сила не могла держаться в нем: один истинно русский дух, воодушевлявший наши войска, служил преградою атакам неприятеля».[46]

         На эту войну можно взглянуть и глазами противников России. Так, в рескрипте Императора Франции главнокомандующему Восточной армией от 24 ноября 1854 года отмечается: «Генерал, донесение Ваше об Инкерманской победе глубоко меня тронуло. Объявите армии полное мое удовольствие за ее храбрость, за ее энергию в пернесении трудов и лишений, за ее теплое сочувствие к нашим союзникам. Благодарите генералов, офицеров, солдат за мужественное их поведение. Скажите им, что я живо сочувствую их бедствиям, жестоким потерям ими понесенным, и что я постоянно буду заботиться об услаждении их горести.

         После блистательной победы на Альме, я надеялся, что разбитая неприятельская армия не скоро вознаградит свои потери и что Севастополь тотчас падет под вашими ударами; но отчаянная защита этого города и прибывшие к армии русской подкрепления на первый раз замедляют ваши успехи. Я одобряю Ваше сопротивление требованиям войск, желающих приступа, который повлек бы за собою слишком значительные потери.

         Правительства английское и французское неусыпно бодрствуют над восточною армиею. Уже параходы рассекают моря для доставления вам значительных подкреплений. Эти подкрепления удвоят ваши силы и дадут вам возможность действовать наступательно. Сильная диверсия готовится в Бессарабии и я со дня на день более и более удостоверяюсь, что общественное мнение в других странах более и более склоняется в нашу пользу. Если Европа увидела без страха с таким блеском распростирающихся орлов, так давно изгнанных, значит она уверена, что мы сражаемся за ее независимость. Если Франция возвратила себе прежнее свое достоинство и если победа снова озарила наши знамена, то я с гордостью объявляю, что я должен этим вашему патриотизму и вашей неукротимой храбрости».[47]

         Газета Times, рассказывая подробности Инкерманской битвы, прибавляет свое суждение, в русских газетах не обнародованное: «Мы не воспользовались результатом Инкерманской битвы. Без сомнения, мы разбили неприятеля, но мы ни на шаг не продвинулись к Севастополю. Мы унизили, изумили, поразили страшного неприятеля, воодушевленного присутствием детей того, кто считает себя посланником Божиим на земле, но мы понесли ужасающую потерю, тогда как нам не следовало бы терять ни одного человека».[48]

         Действительно великие князья прибыли в Севастополь за два дня до этого сражения и 24 октября 1854 года участвовали в этом деле на левом фланге. Под Николаем Николаевичем была убита лошадь. До этого времени в составе военных моряков были большие потери: выбыло до 140 офицеров и матросов до 4.000 человек. Храбрые моряки в течение 30 суток не отходили от своих орудий и все это время находились на открытом воздухе, под дождем, в грязи, без отдыха.[49]

         Император Николай I в рескрипте на имя князя Меншикова объявляет им благодарность в таких выражениях, что все они, по прочтении приказа, говорили, что готовы умереть два раза за царя. Вот содержание этого приказа: «Государь Император душою и сердцем постоянно с нами, не престает обращаться к нам с Монаршим Своим словом. Вот что повелел он в рескрипте, на имя мое от 19 Октября, сказать вверенным мне войскам: «Надеюсь на милость Божию, надеюсь, что начатое славно довершится, менясчастливит геройская стойкость моих несравненных моряков, неустрашимых защитников Севастополя. Господь воздаст им за все доблестные их подвиги, которым и примера еще небыло. Я счастлив! Зная моих моряков Черноморских с 1828 года, был тогда очевидцем, что им никогда и ничего нет невозможного, был уверен, что несравненные молодцы вновь себя покажут, какими всегда были и на море и на суше. Скажи им всем, что их старый знакомый, всегда их уважавший, ими гордится и всех отцовски благодарит, как своих дорогих любимых детей. Вероятно дети мои прибудут еще до времени, чтобы участвовать в готовящемся деле; надеюсь, что они окажутся достойными своего звания; вверяю их войскам в доказательство моей любви и доверенности, пусть их присутствие среди вас заменит меня!» Товарищи! Вы уже знаете, что дети нашего Царя теперь с нами, вы видели, что под неприятельским огнем они были истинно Русскими молодцами. Кто же из нас не захочет оправдать доверенности Государя, который взамен себя прислал дорогих ему и всей России сыновей. Достойным ответом нашим на все милости Царя может быть только непоколебимое до конца исполнение нашего Святого долга Царю, вере и отечеству – исполним же его!»[50]

         В то же время следует отметить, что эта война отличалась большими жертвами с обеих сторон. Об этом свидетельствуют письма русских офицеров с фрона. Вот несколько выписок из них: «Севастополь 24-го Октября. Кровопролитный бой с обеих сторон продолжается от 22-го, вчера и ныне. До сего положено на месте неприятеля до 7 тысяч. Пишу Вам под громом орудий, дыму и наступательных действий наших храбрых войск, надеемся на помощь Божию порешить неприятеля, столь нагло осмелившегося ворваться к нам».[51] А вот письмо из Симферополя от 26 октября: «Сообщил Вам, что 22 с.м. войска наши разом наступательно двинутся сокрушить неприятеля, и действительно в то число началось. 24-го войска наши, нельзя умолчать, и неприятель, дерутся как львы, первые колонны ложатся замертво; от привезенных людей раненых и сведений от друзей узнаем, что Русские взяли высоты первых гор; под Балаклавою – отряд генерала Липранди, - с 3 редутами и 20 пушек. Неприятель хотел вытеснить, но дорого просчитался, здесь завершился упорный бой, ожесточенный и небывалый. Неприятеля положено на месте и ранено до 9 тысяч и большое число офицеров и лучшие войска Аристократии; с нашей стороны ранено и убито до 5 тысяч. Но резня продолжается и ничего положительного сказать невозможно. 26-го гром пушек заставляет нас думать, что бой опять начался, иначе и не может быть, ибо наши идут наступательно. Молимся Богу да услышит нашу молитву, сокрушит в прах врага. Матросы страшно дерутся, из составленных батальонов все начинают и оканчивают намертво. Чудеса их храбрости неописаны, идут решительно и дерутся на смерть».[52]

         Показательным в этом отношении является рассказ офицера гвардейского полка, капитана А.С. Харламова, посланного в действующую армию, а именно в отряд генерал-лейтенанта Ушакова, в марте 1854 года. 11 марта в 5 часов утра все началось с артиллерийской подготовки русских войск. Затем началась переправа. Первыми отплыли по одному батальону Могилевского и Полоцкого полков, а за ними и остальные батальоны этих полков и несколько орудий. Полоцкие подразделения рассосредоточились под выстрелами неприятельской артиллерии и быстро опрокинули турок за Сомовогирло и захватили мост, не дав туркам времени разрушить его. Батальоны Могилевского полка в ротных колоннах бежали на турецкие укрепления, казалось, что вот-вот и наши возьмут эту крепкую позицию. Но вдруг вдали что-то полыхнуло… залп, другой… послышался своеобразный свист картечи. В то время, когда могилевцы взяли ближайший турецкий редут и бросились дальше на штурм другой батареи, турки открыли губительный орудийный огонь со ста шагов и сильнейшим ружейным огнем. «При первом залпе ранены были почти все бывшие впереди старшие офицеры, начиная с командира полка. Могилевцы, потеряв своих начальников, остановились. Оставшиеся в живых офицеры старались воодушевить солдат, но момент увлечения прошел и в этот момент с солдатом трудно бывает что-нибудь сделать, в особенности, когда он не слышит знакомого ему голоса своих командиров. Отдельные группы бросались, и влезали на вал, но их кололи и они гибли».[53]

         Между тем, успевший переправиться Смоленский полк бегом подходил к месту. Пробегая мимо они кричали могилевцам: «Вставай! Чего разлеглись! Беги вместе!»[54]

         Смоленцы пробежали, а могилевцы все еще лежали в рытвине, не решаясь встать при виде раненых смоленцев, которых уже выбивала из фронта турецкая картечь. Офицеры поднимали людей, но не дружно и поднявшиеся снова ложились.

         «Голубчики!» – вдруг закричал каким-то потерянным голосом отец Василий Пятибоков. – Голубчики! За мной, родные! За святым крестом!» – и этот достойный пастырь выскочил из оврага и высоко поднял над головой св. крест. Словно молния прошла по полку! В один миг все разом поднялось и грянуло «ура!», порывистое, стихийное это «ура!», которое без содрагания сердечного нельзя слышать на поле сражения …[55]

         Могилевцы стремительно бросились вперед толпою и одновременно со смоленцами ворвались в редут. Отец Василий упал, потом поднялся и опять побежал. Крест высоко блестел над ним в поднятой руке. Впоследствии оказалось, что эпитрахиль была у него пробита картечью и от святого креста оторвана часть. Войска овладели редутом. Гарнизон был почти поголовно переколот.

         Героический штурм турецких батарей и истребление их защитников – навели на неприятеля панический страх и «турки оставили позицию Тульчи, бросили все устроенные ими ретраншаменты у Исакчи и против Сатуновской плотины и бежали к Бабадагу».[56] Отец Василий был представлен к наперсному кресту на Георгиевской ленте.

         Во многом непонятным и даже недопустимо оскорбительным стало посла- ние Августа Сибура, архиепископа Парижского от 29 марта 1854 года, содержание которого мы приводим без сокращений. «Мария, Доминик – Август Сибур, благодатию Божиею и милостию св. Апостольского престола, Архиепископ Парижский.

         Клиру и народу епархии нашей благодать и благословение во Господе нашем Иисусе Христе. С того времени как Франция восстала и приняв от рук провидения прерванную нить судеб, решилась во главе Европы, еще раз защитить дело цивилизации и святой веры нашей на Востоке, мы, Первосвященник, духовенство и народ, должны исполнить великую обязанность. Мы должны вознести сердца наши к небу и просить помощи свыше, помощи от святого.

         Могущественные западные нации с удивительным спокойствием и с великодушною решимостью предпринявшие эту борьбу, которой ничто не могло воспрепятствовать, - так была она необходима, - изумляют мир громадными своими приготовлениями, выказывая силы и средства приготовленные сорокалетним миром. Что касается до нас, возлюбленные братья, то прежде всего будем надеяться на помощь Божию и да будет основанием уверенности нашей это изречение: «Сии на колесницах, мы же во имя Господа».

         Но может ли оставить наше оружие помощь Божия, когда оно подъмлется на защиту столь справедливого и священного дела? Это великое дело теперь разъяснилось. Тонкости и извороты дипломации раскрыты, и мы видим, с одной стороны, доверчивость, желание мира, усилия самые ожесточенные (если можно так выразиться) к сохранению его, и крайнее уважение к трактатам и ко всем законным требованиям, совершенное отсутствие честолюбия и ни тени желания завоеваний, видим наконец во всей Европе одни и теже мысли и решения, несмотря на различие нравов, характеров, интересов и положений; с другой стороны, искусство, соединенное с хитростью и двуличием, обширные замыслы господства, колоссальное могущество, которое по своему произволу возмущает всех, видимое намерение возвести на Константинопольский престол чадо заблуждения и с этого пункта угрожать материальным и нравственным интересам образованных народов.

         Нам грозит варварство, предвидимое людьми утонченными. Если Царь утвердится в Босфоре, опираясь одною ногою на Европу, другою на Азию, то гибель народов решена. Можно будет следить глазом за их падением и замечать часы падения. Остановить шествие северного Гиганта, ограничить и обессилить его могущество, вот вопрос жизни и смерти для образованных народов, для Церкви Христовой и для истинного православия. Вот истинная и могущественная причина предпринимаемой экспедиции. И вот почему мы называем эту войну священною. Да, отправляясь в этот славный поход, солдаты наши могут повторять крик наших отцов: «Богу так угодно!»

         Богу так угодно потому, что Он положил, что бы это дело, как Его собственное, вовлечены были могущественные нации приманкою бесчисленных интересов политических и материальных, которыми им пренебречь невозможно.

         Богу так угодно потому, что уже не исламизм служит ныне препятствием к единению, а московское диктаторство с его замыслами и фанатизмом. Ничто столько не угрожает Церкви, как усиление этой державы уже слишком колоссальной. Позвольте Царю-первосвященнику, теряющемуся ныне в безграничных своих степях, воссесть на Константинопольский престол и носить на Главе тройственную корону под Императорскою диадемою; пусть воцарится он на востоке и отяготеет над западом, в ожидании случая покорить его, тогда нечему нельзя будет уподобить того всеобщего отступничества от веры и того нечестивого противления Христу, о которых говорят св. книги, как о признаках кончины мира.

         Да, Богу так угодно потому, что правда Божия не вечно долготерпит наказанием гонителей. На севере есть еще народы, подверженные мученичеству; есть целые Церкви, в которых вера насильственно потушена; из ледистых степей Сибири тысячи голосов ежедневно возносятся к небу; на всех путях ссылки встречаются жертвы неумолимого преследования. Бог не может, наконец, не услышать стольких воплей. Власть столь преступная будет наказана. Небо навело на нее ослепление и чрезмерная гордость ее послужит поводом к ее наказанию и падению.

         Преклонимся, братия возлюбленные, пред дивным зрелищем правды и милосердия Божия. Будем молиться, да придет на землю Царство Его, да исполнятся великие Его предопределения, да явятся на свет все блага таящиеся в недрах мятущихся народов и да утешит Он нас в начинающихся муках рождения. Будем молиться за Принца, Богом поставленного во главе нашей нации. Будем просить Того, кто внушил ему политику столь твердую и решительную, столь прямую и искреннюю и особенно столь неприязненную для злоумышленных тонкостей, чтобы божественная мудрость всегда была ему присуща: «Боже Отец наших, Господь премилосердый, ниспошли ему и эту мудрость, ниспошли с небес, с высоты престола, на котором седишь ты, полный славы и величия, чтобы она всегда была при нем и действовала с ним».

         Будем молиться за храброе наше воинство и неустрашимого вождя его. Будем просить, чтобы мысль о Боге и отечестве служила для них приятным отдохновением среди военных трудностей; что бы эта двойственная любовь побудила их с самоотвержением встречать величайшие опасности; что бы великодушные воины наши, довольные своими оброками, согласно заповеди евангельской и славным преданиям военным, воздерживались от всякой несправедливости; что бы исполненные человеколюбия, они щадили кровь среди ужасов битв и не поражали беззащитных жителей; что бы особенно уважали детей, жен и стариков; что бы вера и природа, народное право европейское и христианские обычаи Франции находились под покровом национальной чести; наконец, что бы друзья и враги наши удивлялись добродетелям их, издавна им свойственным, также как и испытанной их храбрости.

         Будем также молить Бога о сокращении дней и бедствий этой борьбы. Увы! Войны даже самые справедливые и необходимые всегда влекут за собою бесчисленные бедствия. О, если бы Господь смягчил их и ускорил минуту счастливого и прочного мира!

        По этим причинам, согласно с мнением наших почтенных канонников и с правилами нашей митрополической Церкви, - Мы повелели и повелеваем следующее:

1.                   Со дня обнародования настоящего указа, в течение девяти дней, Священникам читать на обедни молитвы Pro tempore belli.

2.                   В продолжение войны читать те же молитвы на обедни по воскресным дням.

3.                   На всех вечернях, которые будут совершаться во время войны, после «Domine salvum»  и стиха: «Fiat manus tua» петь молитву: «Pro imperatore et eyus exircitu».

       Настоящий указ наш прочитать в страстное Воскресенье во всех Церквах и капеллах нашей Епархии и публиковать везде, где нужно.

       Дан в Париже, 29 Марта 1854 года.

       Мария, Доминик – Август, Архиепископ Парижский».[57]

       Несколько коментариев по поводу данного послания. Во-первых, г. Друэн-де-Люиз утверждал в одном из своих циркуляров, что из всех бедствий, могущих постигнуть человечество, самое ужасное – религиозная война, и что можно надеяться на то, что общество будет избавлено, по крайней мере, от этого бедствия. Архиепископ Сибур, напротив того, именно утверждает, что Франция в сущности, идет на Восток не для защиты турок, а для того, чтобы поставить преграду власти, которая сделалсь врагом церкви, исказив христианство. Вместе с тем, министр иностранных дел торжественно высказал совсем другое положение.

       Во-вторых, решившись, вопреки уверениям своего правительства проповедовать религиозную войну христиан против христиан, прелат, в подтверждение своего тезиса, указывает на славные примеры, заимствованные из лучших страниц истории его нации. Он смело почерпает образцы, которые предлагает французским солдатам, из времен крестовых походов; конечно, много надо мужества, чтобы говорить о крестовых походах армии, назначенной для защиты прав луны.

       В-третьих, что же касается притязания восстановить силою оружия христианскую идею, будто бы искаженную греками, то оно могло быть подвергнуто анафеме со стороны одного из знаменитейших пап – Иннокентия III-го, то есть оно не совсем прилично в устах католического прелата. Более того, католическая церковь запрещает сражаться с греческою церковью, какою бы «ложною» по их мнению она ни была.

       В-четвертых, Русская Православная Церковь предпочитает внушать своим воинам, что нет других врагов Креста, кроме тех, которые не признают Господа Бога, умершего на нем. Россияне всегда были привязаны к своей вере, но никогда не решались оскорблять веру других.

       Следует все же заметить, что нет смысла взваливать на католицизм всю ответственность за это послание прелата, за эти его необъяснимые выходки. Мы хорошо знаем, что между ними нет ничего общего.

       Историк М. Погодин 7 декабря 1853 года анализируя международное положение России отмечал, что в западной Европе Россию одни ненавидят потому, что не имеют о ней ни малейшего понятия, руководствуясь сочинением какого-нибудь Кюстина и двух, трех наших выходцев, которые знают свое отечество еще хуже его. Церковь наша называется еретической, все учреждения считаются дикими, личность человека в России – беззащитна, литература безгласная и вся история России – вчерашняя.[58] Другие ненавидят Россию, считая ее главным препятствием общему прогрессу, принятию Конституции в странах западной Европы. Следовательно, всякое увеличение мощи России, которая считается темною, опасной и вредной для свободы, развития, просвещения, должно быть во что бы то ни стало останавливаемо и уничтожаемо. Это взгляд так называемой левой стороны.[59] К третьей категории принадлежат различные выходцы, изгнанники политические, которым терять нечего и целью которых является ловля рыбы в мутной воде. Они желают войны, которая бы ослабила Россию и вызвала в ней беспорядки.[60]

       Правительства почти все против России: одни из зависти, другие из страха, третьи из личных побуждений. Даже Австрия, недавно спасенная Россией от реальной гибели, объявляет себя нейтральной стороной, а в действительности во многих случаях действует за одно с морскими державами.[61]

       Весьма оптимистичные взгляды М. Погодина были на союзников России. Он пишет: «Союзники наши в Европе и единственные и надежные и могущественные, Славяне, родные нам по крови, и по языку, по сердцу, по истории, по вере, а их 9 млн. в Турции и 20 млн. в Австрии. Это количество, значительное само по себе, еще значительнее по своему качеству, в сравнении с изнеженными сынами Западной Европы.

       Черногорцы ведь станут в ряды поголовно. Сербы так же. Босняки от них не отстанут. Одни турецкие славяне могут выставить 200 или более тыс. войска! Не говорю о военной границе Кроатах, Далматинцах, Славонах и проч., вот естественные наши союзники! Покажите им прекрасную святую цель освобождения от несносного иноплеменного ига, под которым они стонут 400 лет, умейте управить их силами живыми, могучими, восторженными и вы увидите, какие чудеса ими сотворятся! Да сколько прибудет силы и у Русского Самсона! Или дух его не в счет уже пошел? Приезжайка Государь в Москву на весну, отслужи молебен Иверской Божией Матери, сходи помолиться ко гробу Чудотворца Сергия, да кликни клич: Православные! За гроб Христов, за Святые места, на помощь к нашим братьям, истомленным в муках и страданиях! Вся земля встанет, откуда что возмется, и посмотрим, будет ли нам страшен тогда старый Запад с его логикой, дипломатией и изменою!»[62]

       Между тем, положение страны и его руководства к концу войны было крайне тяжелым. Многие из окружения императора Николая I убеждали его воспользоваться их помощью как единственным средством окончить войну с честью и успехом. Он на это не согласился.. «Он не хотел принять ничьей помощи. Осажденный, так сказать, со всех сторон, находясь, в самых критических обстоятельствах. Он не хотел изменить своей системе, и повидимому боялся обнаружить свое раскаяние в прежнем образе действий. Он все еще питал надежду устоять против врагов с одними своими силами».[63] Профессор М. Погодин в статье «Взгляд русского на политическое состояние Европы в последнее время» отмечал: «Положение Императора Николая было самое трагическое. Европа не видела еще сего Монарха с этой стороны. Немногие из людей вытерпели то, что вытерпел Он в течении этих двух или трех лет. Один Наполеон мог сравниться с ним по своим страданиям на острове Св. Елены».[64]

         Не случайно, что в данный период наблюдается возрастание интереса к вопросам духовно-нравственного воспитания личного состава русской армии и флота, повышению его грамотности - со стороны командного состава. Так, 30 октября 1857 года был издан приказ № 219 по 1-й армии о распространении между нижними воинскими чинами грамотности. В этом приказе полковым священникам указывалось на необходимость совершенствования преподавания Закона Божия. Помощник начальника 1-й пехотной дивизии (расквартированной в городе Риге), генерал-майор Корнилович в предписании № 80 от 28 мая 1858 года командиру Невского пехотного Его Величества короля Неаполитанского полка полковнику Ратковскому предписывал: «Замечено, что некоторые нижние чины слабо знают догматы Святой веры и церковные постановления, и даже есть такие, которые не знают всех ежедневных молитв, Символа Христианской веры и 10-ти заповедей.

         Обязанность Полковаго Священника научить нижних чинов всему вышесказанному, и притом излагать им вкратце Священную Историю, о чем неоднократно подтверждено по войскам, и предписано приказом по Корпусу. А потому предлагаю Вашему Высокоблагородию, это важное опущение напомнить Полковому Священнику, и на основании распоряжения Высшаго Начальства, предложить ему заняться немедленно обучением нижних чинов догматам Православной веры и всему тому, что нужно знать каждаму Христианину. Занятия эти… делались в свободное время от службы». Он также отмечает, что «Гг. Ротные командиры обязаны с своей стороны заботиться дабы вверенные им нижние чины знали догматы Христианской веры, и все молитвы и заповеди и в кратце Священную Историю, чем следует заниматься при обучении нижних чинов грамоте».[65]

         2 июля 1858 года, уже став начальником дивизии, генерал-майор Корнилович в распоряжении за № 4694 предписывает: «в ротных школах полка преподавать нижним чинам православнаго исповедания Закон Божий, для чего Вашему Высокоблагородию (командиру полка – В.К.) озаботиться назначением времени, в каких ротах и когда Священник должен преподавать правила веры. При этом поручить ему об успехах преподавания вести журнал и доставлять Вам пред Инспекторскими смотрами подробные донесения…».[66] Эти распоряжения командования шли несколько в разрез установившимся нормам и установлениям Святейшего Синода, да и физическим возможностям полковых священников. Так, например, преподавать Священную историю всему полку или обучать молитвам личный состав полка полковому священнику просто не представлялось возможным. Ему полагалось эту работу проводить с рекрутами в первые шесть месяцев. Преподавание Закона Божия должно в соответствии с 3-м пунктом «Синодальнаго Циркуляра от 21 января 1821 года за № 1377, происходить в простые воскресные дни, в Церкви, перед Литургиею, или на Литургии».[67] Поэтому вполне понятна озабоченность старшего полкового священника Иоанна Попова и других священников армии в связи с этими распоряжениями.[68]

        27 августа 1858 года полевой обер-священник 1-й армии через дежурного генерала получил распоряжение № 5487, в котором отмечалось: «Господин Главнокомандующий Армиею изволил приказать, чтобы полковые священники, возлагаемые на них полковыми командирами обучение нижних чинов Закону Божиему исполняли, по возможности».[69] Это распоряжение 30 сентября 1858 года было разослано всем дивизионным благочинным: благочинному 2-й пехотной дивизии протоиерею Дмитрию Кудрявцеву; благочинному 7-й пехотной дивизии протоиерею Георгию Гапановичу; благочинному 2-й легкой кавалерийской дивизии протоиерею Василию Жуковскому; благочинному 1-й легкой кавалерийской дивизии протоиерею Дмитрию Овсянину; благочинному 3-й пехотной дивизии священнику Афонасию Левицкому; благочинному 1-й пехотной дивизии священнику Федору Медведкову; благочинному 6-й пехотной дивизии священнику Павлу Алхимовичу; благочинному 3-й легкой кавалерийской дивизии протоиерею Михаилу Метецкому; благочинному 9-й пехотной дивизии священнику Илариону Бойкову.

Сложности положения полкового священника.

         В 40-х годах XIX века генерал-адьютантом графом П.А. Клейнмихелем в Святейшем Синоде было инициировано рассмотрение такого важного вопроса военно-духовных отношений, как степень подчиненности (во время службы) полковых священников к их воинским начальникам, а также «могут ли полковые командиры и дивизионные начальники делать с них какие-либо взыскания».[70]

         Поводом к возникновению вопроса послужили несогласия и раздоры, возникшие между сявщенниками 15-й пехотной дивизии и командирами полков этого соединения. Ввиду того, что старший священник Замосцкого егерского полка Николай Самчевский обвинялся в неспокойном характере и в ослушании полковому командиру, а дивизионный благочинный священник Модлинского пехотного полка Мазюкевич в поблажке отцу Самчевскому и в некоторых нескромных выражениях о собственном военном начальстве, решение появившихся разногласий Святейшим Синодом было представлено, по принадлежности, обер-священнику В.И. Кутневичу.

         Основанием к обвинению священника Самчевского, как показало дознание, в действительности были различные жалобы последнего на командира полка, большинство из которых относились к его пастырской обязанности. Таковыми можно считать донесения его через местного благочинного о небытии у исповеди и св. причастия в 1839 году православных штаб- и обер-офицеров Замосцкого полка во главе с самим командиром. Не говели офицеры уже несколько лет. Обвинение же в ослушании основывалось на том, что священник Самчевский, получив словесное приказание полкового командира немедленно перенести церковь в лагерь, замедлил исполнение распоряжения (в церкви недавно был начат ремонт) и стал ожидать указаний благочинного.

         За резкие выражения в письменных сообщениях с военным начальством благочинному Мазюкевичу обер-священник сделал надлежащее внушение. По поводу же произведенного Святейшим Синодом запроса В.И. Кутневич, ссылаясь на существующее военное и духовное законодательства, а также на исторический опыт из деятельности военного духовенства, сумел добиться выгодной для военно-духовного ведомства резолюции Святейшего Синода № 14875 от 19 октября 1841 года. Согласно этой резолюции: «2, По вопросу военнаго Начальства, в какой степени подчиненности должны состоять к оному полковые священники и может ли сие Начальство подвергать какому-либо взысканию, из всех изданных до селе на подобные случаи постановлений явствует между того: а) что полковые командиры и тем более высшие военные Начальники вправе требовать как от полковых священников, так и от поставленных над ними Благочинных, дабы они неукоснительно исполняли все то, что в отношении к порядку службы по военным учреждениям лежит на их обязанности и оказывали во всяком случае должное уважение военным властям. По сему и самое одобрение оных служб по формулярным спискам предоставляется военному Начальству; и б) что право взыскания с Священников за неисполнение ими своих обязанностей всегда принадлежало непосредственно одной Духовной власти на основании церковных правил и государственных постановлений и потому Военным Начальствам надлежит о таковых проступках Священников, смотря по вине их, сообщать или местному Благочинному, или установленному над ними высшему Духовному Начальству для рассмотрения и определения меры взыскания».[71]

         Происходит упорядочение правил произнесения присяги лицами православного духовенства, о чем свидетельствуют следующие документы. «По Указу Его Императорскаго Величества, святейший Правительствующий Синод слушали предложение Его Сиятельства, Господина Обер-Прокурора, Графа Александра Петровича Толстого, следующаго содержания: По определению Святейшаго Синода от 29 Ноября / 15 Декабря 1857 года доведено им Господином Обер-Прокурором до Высочайшаго Государя Императора сведения, о постановленных в сем определении правилах касательно произнесения присяги лицами Православнаго Духовенства; при чем представлены были на Высочайшее усмотрение три формы подписок и присяги. Он Господин Обер-Прокурор долгом поставляет объявить о сем Святейшему Синоду и к сему присовокупить, что об упомянутых правилах сообщено им Г. Главноуправляющему Вторым Отделением Собственной Его Императорскаго Величества Канцелярии. По справке оказалось: Святейший Синод, выслушав удостоенное Высочайшего утверждения мнение Государственнаго Совета об изменении порядка принесения присяги на верность службы, и имея в виду, что мнение сие в отношении Гражданских Чиновников, объявлено уже к исполнению по всему Духовному ведомству особыми циркулярными указами, определением 29 ноября / 15 декабря 1857 года, положил: I. Предписать по всему Духовному ведомству печатными указами, чтобы в отношении Духовных лиц, служащих по сему ведомству, исполняемо было следующее: 1) При посвящении в причетника и в Диакона, как в должности, требующей подчиненнаго действования и несоединенные с важными поручениями от Начальства, отбирать пред посвящением, вместо присяги, подписку по форме под № 1-м. Если же посвящаемый прежде сего не принимал верноподданнической присяги, по малолетству, то должен принять ее по установленной форме и за тем уже дать вышеозначенную подписку. 2) От рукополагаемаго во Священника или Иеромонаха, по важности Иерейской степени, требовать присяги по форме под № 2. 3) При возведении в Протоиерея, также при назначении в должности Благочиннаго, Члена Духовнаго Правления, Члена Консистории, Обер-Священника, и в монашеском звании: Строителя, Игумена и Архимандрита, требовать подписку по форме № 3.

         II. При хиротонии во Епископа, также при назначении в Члена Святейшаго Синода и Присутствующего в оном, - исполнять – в первом случае чин исповедания и обещания Архиерейскаго, удостоенный в свое время Высочайшаго утверждения; а во втором требовать присяги по форме уже существующей в Духовном регламенте.

         ПРИКАЗАЛИ: Вышеизложенное, доведенное до Высочайшаго сведения определение Святейшаго Синода 29 Ноября / 15 Декабря 1857 года о присяге Духовных лиц, объявить к должному исполнению по всему Духовному ведомству печатными указами, препроводив при оных, в печатных же экземплярах и упомянутые в том определении формы подписок и присяги; для сведения же о том сообщить Правительствующему Сенату ведением. Апреля 12 дня 1858 года.

         Подлинный указ подписали:

         Обер-Секретарь Федор Яковенко

         Секретарь Виноградов».

                                                           № 1-й.

                                                  Форма подписки

                             пред посвящением в стихарь и во диакона.

         Я, нижеподписавшийся, соблюдая свято и нерушимо данную мною присягу на верность подданства Его Императорскому Величеству, ныне при вступлении в должность церковнослужителя (или диакона) обязуюсь проходить сию должность согласно с Церковными правилами, уставами, предписаниями и наставлениями Начальства в совершенном ему послушании, и вести себя благоговейно, честно, воздержано и некорыстолюбиво, при уверенности, что проступки служителя Церкви, причиняя более соблазна в обществе, нежели проступки мирянина, по справедливости подлежат более строгому взысканию.

                                                                 № 2-й

                                           Форма дополнительной присяги

                      Пред рукоположением во Священника или Иеромонаха.

         Аз нижеименованный, соблюдая свято и нерушимо данную мною присягу на верность подданства Его Императорскому Величеству, призываемый ныне к служению Иерейскому, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что желаю и при помощи Божией всемерно потщусь проходить служение сие согласно с словом Божиим, с правилами Церковными и указаниями Начальства; Богослужение и Таинства совершать со тщанием и благоговением по чиноположению церковному, ничтоже произвольно изменяя; учение Веры содержать и другим преподавать по руководству Святыя Православныя Церкви и Святых Отец; вверяемые попечению моему души охранять от всех ересей и расколов, и заблудших вразумлять и обращать на путь

  Истины; провождать жизнь благочестную, трезвую, отсуетных мирских обычаев устраненную, в духе смиренномудрия и кротости, и благим примером руководствовать других ко благочестию; во всяком деле служения моего иметь в мыслях моих не свою честь или выгоды, но славу Божию, благо Святыя Церкви и спасение ближних, в чем да поможет мне Господь Бог благодатию Своею, молитв ради Пресвятыя Богородицы и всех Святых. В заключение сего клятвеннаго обещания моего целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь.

                                                                      № 3-й

                                                            Форма подписки

  при назначении имеющих степень Священства в высшие звания и особые должности.

         Я, нижеподписавшийся, соблюдая свято и нерушимо данную мною присягу на верность подданства Его Императорскому Величеству, и клятвенное обещание, данное мною пред рукоположением в священство, будучи ныне призван благоусмотрением Начальства к новой степени звания и особенному служению, обязуюсь по чистой совести и долгу Священства проходить оное в духе данных мною прежде обетов, со всяким тщанием, верностью и правдолюбием, стараясь по крайнему моему разумению споспешествовать Духовному благу и временному благоустройству и спокойствию людей, до которых служение мое касаться может, и в поручаемых мне делах всемерно открывать, охранять и Начальству представлять то, что справедливо, и что к охранению общаго и частнаго блага Начальству знать нужно».[72]

         Принятие присяги духовенством, в том числе и военным, явление не новое в истории Русской Православной Церкви и уходит своими корнями в глубокую древность. Так, например, в 573 фонде отдела рукописей РНБ хранится «Ведомость учиненная в Санкт-Петербургском Духовном Правлении о бывших в прошлом 1730-м году в верной службе Ея Императорскому Величеству присягал, которых мест и церквей. Кто имяны ведомства того Санкт-Петербургскаго Духовнаго Правления священнослужители с причетники на печатных присяжных листах сысканных в том Духовном Правлении 1735-го года Июня 20-го дня по своеручным подпискам значатся и на коем листе кто с кем имянно».[73] В ведомости 255 имен священнослужителей. Из них - 30 принадлежит к военному ведомству: церкви Николая Чудотворца при Астраханском полку иерей Григорий Григорьев; церкви св. благоверного князя Александра Невского при Ингермоланском пехотном полку иерей Симеон Лукин; церкви Преображения Господня при Невском полку священник Симеон Иванов; церкви Рождества Богородицы при Иеловском полку священник Иоанн Тимофеев; церкви Владимирской Богородицы Шлятенбургского пехотного полка священник Сава Григорьев; церкви Нерукотворного образа Пермского полка священник Афонасий Стефанов; священник Новгородского пехотного полка Назарий Назарьев и другие.[74]

Протопресвитер Василий Борисович Бажанов.

         После смерти в 1848 году Н.В. Музовского управление делами обер-священника Главного штаба, гвардейского и гренадерского корпусов в августе 1848 года было поручено обер-священнику армии и флота В.И. Кутневичу, управление же придворным духовенством – царскому духовнику, законоучителю детей императора Александра II (1855 – 1881 гг.) протопресвитеру Василию Борисовичу Бажанову. В 1849 году он назначается на должность обер-священника гвардейского и гренадерского корпусов, в которой и пребывает до своей кончины, последовавшей 31 июля 1883 года.[75]

        15 июня 1827 года переведен к Санкт-Петербургской университетской церкви, и стал первым священником при Санкт-Петербургском университете, который проходил вместе и законоучительскую должность.[76] Одновременно он был определен законоучителем и в Благородный Университетский пансион (с 1830 года – первая петербургская гимназия). В том же году 20 октября определен законоучителем в Высшем училище (впоследствии вторая петербургская гимназия), и, наконец, 2 августа 1829 года – в Главном Педагогическом Институте.[77]

         30 октября 1830 года награжден бархатною фиолетовою скуфьею. В 1832 году получил Всемилостивейший подарок в 1000 рублей. 18 февраля 1834 года Всемилостивейше награжден бархатною фиолетовою камилавкою. В 1835 году призван ко Двору (на место протоиерея Герасима Петровича Павского – К.В.) для преподавания Закона Божия Наследнику, Цесаревичу, будущему императору Александру II.[78]

        В качестве члена Святейшего Синода В.Б. Бажанов участвовал в деле перевода Библии на русский язык. Кроме того, его перу принадлежит цикл нравоучительных сочинений для молодежи и народного чтения. При нем и с его разрешения были выстроены удобные квартиры для причтов Измайловского, Семеновского и Конногренадерского полков, саперного батальона. Наконец, ко времени управления гвардейским духовенством протопресвитера Бажанова относится учреждение при некоторых столичных гвардейских церквах (с приходами из горожан) приходских благотворительных обществ и братств. При нем же впервые одним из самых деятельных членов общества православного религиозно-нравственного просвещения, протоиереем Сергиевского всей артиллерии собора Д.Я. Никитиным, в марте 1880 года было положено начало ведению внебогослужебных духовно-нравственных бесед в соборе. Накануне своей смерти, протопресвитер В.Б. Бажанов был удостоен самой высокой государственной награды – ордена Святого Андрея Первозванного.[79] Не был обделен царским расположением и обер-священник В.И. Кутневич, который в апреле 1849 года в ознаменование долговременного и полезного служения Церкви и Отечеству был утвержден членом Святейшего Синода с присвоением звания протопресвитера, имел все знаки отличий до ордена св. Александра Невского включительно. Всего в России было четыре должностных лица, имеющих высшее духовное звание среди белого духовенства: протопресвитер Большого придворного собора в Санкт-Петербурге, который заведуя придворным духовенством числился также протопресвитером московского Благовещенского собора; протопресвитер военного и морского духовенства. Титул протопресвитера носили также настоятели Успенского и Архангельского собора в Москве.

         В октябре 1858 года военный Министр через обер-прокурора Святейшего Синода графа Д.А. Толстого уведомил членов духовного правительства о новых преобразованиях среди высших чинов военно-духовного правления. С 13 октября 1858 года император Александр II подписал указ, согласно которому обер-священник Главного штаба и отдельных гвардейского и гренадерского корпусов стал именоваться главным священником; обер-священник армии и флота – главным священником армии и флота и обер-священники, полагавшиеся по штатам в главных штабах 1-й и Кавказской армии, - главными священниками этих армий: «Указ Его Императорскаго Величества, Самодержца Всероссийскаго, из Святейшего Правительствующего Синода, Синодальному Члену, Главному Священнику Главного Штаба Его Императорскаго Величества и отдельных Гвардейскаго и Гренадерскаго Корпусов, Протопресвитеру и Кавалеру Василию Борисовичу Бажанову. 

         По указу Его Императорскаго Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали предложение Господина Обер-Прокурора, Графа Александра Петровича Толстаго, следующаго содержания: «Военный Министр уведомляет, что Государь Император Высочайше повелеть соизволил именовать: 1, Обер-Священника Главнаго Штаба Его Императорскаго Величества и Отдельных Гвардейскаго и Гренадерскаго Корпусов – Главным Священником Главнаго Штаба Его Императорскаго Величества и Отдельных Гвардейскаго и Гренадерскаго Корпусов. 2, Обер-Священника Армии и Флотов – Главным Священником Армии и Флотов и 3, Обер-Священников, полагаемых по штатам в Главных Штабах 1-й и Кавказской Армий Главными Священниками сих Армий. О сей Высочайшей воле Господин Обер-прокурор предлагает Святейшему Синоду, для зависящего распоряжения, присовокупляя, что об оной объявлено уже в Приказе по военному ведомству.

         Приказали: Вышеизложенное Высочайшее Его Императорскаго Величества повеление об именовании: 1, Обер-Священника Главнаго Штаба Его Императорскаго Величества и Отдельных Гвардейскаго и Гренадерскаго Корпусов – Главным Священником Главнаго Штаба Его Императорскаго Величества и Отдельных Гвардейскаго и Гренадерскаго Корпусов; 2, Обер-Священника Армии и Флотов – Главным Священником Армии и Флотов; 3, Обер-Священников, полагаемых по штатам в Главных Штабах 1-й и Кавказской Армий, - Главными Священниками сих Армий, - объявить к должному исполнению, по всему Духовному ведомству печатными указами; а для припечатания о том в издаваемых при Правительствующем Сенате ведомостях, сообщить оному ведением. Октября 13 дня 1858 года.

                                     Секретарь: Виноградов».[80]

         Главные священники избирались Святейшим Синодом, который представлял для утверждения императором двух или трех кандидатов. Как правило, утверждался тот кандидат, имя которого стояло в списке первым. По денежному содержанию и другим материальным привилегиям главные священники приравнивались к чину генерал-майора, а по эмеритуре – генерал-лейтенанта. По отношению к подчиненному духовенству главные священники являлись высшей инстанцией по всем церковным делам своего ведомства.

         Наблюдая через благочинных за исправным поведением вверенных им священнослужителей, главные священники производили духовный суд, ежегодно представляли в Святейший Синод отчет о состоянии подведомственных церквей, под их постоянным надзором находилась также хозяйственная часть церквей. Свои административные распоряжения главные священники направляли в виде ордеров, что свидетельствовало о жесткой дисциплине, укреплявшейся среди военного духовенства.

Протоиереи М.И. Богословский и

         С 1865 по 1888 годы должность главного священника армии и флота поочередно занимали протоиереи Михаил Измайлович Богословский (1865 – 1871 гг.)[81] и Петр Евдокимович Покровский (1871 – 1888 гг.),[82] а с 1888 года – Александр Алексеевич Желобовский (1888 – 1910 гг.).

        С 1865 года по 1871 год главным священником армии и флота являлся Богословский Михаил Измайлович, который родился в 1807 году в семье причетника во Владимире. Первоначальное образование получил во Владимирском духовном училище, потом в духовной семинарии. В 1827 году, т.е. в 20 лет поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию и окончил ее в 1831 году первым магистром и с 7 ноября этого же года был назначен баккалавром академии по кафедре греческого языка. Через два года М.И. Богословский рукоположен во священники Благовещенской церкви на Васильевском острове в Санкт-Петербурге, а в 1835 году назначен настоятелем Екатерининской церкви Императорского училища правоведения и, одновременно, законоучителем и преподавателем логики и психологии в училище. В это же время он продолжал занятия в духовной академии, где в 1839 году был избран членом академической конференции, с 7 февраля 1840 года назначен профес- сором богословия и в этом звании оставался до 1842 года.[83]

         В 1844 году М.И. Богословский возведен в сан пртоиерея. В 1856 году получил в училище правоведения звание заслуженного профессора, а в 1858 году за написанную Священную историю Ветхого Завета Св. Синод удостоил его степени доктора богословия. Он состоял почетным членом Санкт-Петербургской, Московской духовных академий, общества любителей духовного просвещения и участвовал во многих комиссиях по вопросам духовно-учебным и духовно-административным (по составлению программ и учебников для духовных семинарий, по пересмотру уставов духовных учебных заведений, по разработке узаконений о правах православного духовенства, по преобразованию церковного суда и др.).

         В области духовной литературы он известен как автор Священной истории Ветхого и Нового Завета. По полноте содержания, глубоко-богословским взглядам и по строго библейскому, ясному изложению, названный труд составляет замечательное произведение русской церковной литературы. В «Христианском Чтении» (1831 – 1843 гг.) поместил ряд переводов из творений Климента Александрийского, Мефодия Патарского, Григория Богослова, Иеронима Стридонского, Андрея Критского, Иоанна Дамаскина и Кузьмы Маиумского. Кроме того, он участвовал в синодальном переводе книг Ветхого Завета на русский язык.[84]

        В 1859 году М.И. Богословский был приглашен преподавать Закон Божий детям великого князя Константина Николаевича: великому князю Николаю Константиновичу и великой княжне Ольге Константиновне, с которыми и занимался до 1861 года.

         Можно заметить, что в 1868 году он был награжден митрою и палицею, а в 1869 году – орденом св. Анны 1-й степени. В 1870 году, по случаю исполнившегося совершеннолетия великого князя Николая Константиновича, М.И. Богословский пожалован из Кабинета Его Величества золотым наперсным крестом с драгоценными каменьями. В 1871 году был назначен настоятелем Архангельского кафедрального собора в Москве, а в 1879 году – протопресвитером Большого Успенского собора и членом Московской синодальной конторы. В 1881 году ему пожалован орден св. Владимира 2-й степени.

        Умер Михаил Измайлович Богословский 16 января 1884 года. Погребен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

         В период с 11 ноября 1871 года по 25 февраля 1888 года главным священником армии и флота являлся Петр Евдокимович Покровский. Родился 10 января 1802 года в селе Курдинове Богородского уезда Московской губернии, был сыном священника. Образование получил в Московской духовной семинарии и Московской духовной академии, где в 1828 году окончил курс со степенью магистра.

         Служебную деятельность начал 31 августа 1828 года на педагогическом поприще, поступив в Московскую семинарию профессором еврейского и немецкого языков, преподавал там и философию, исполнял обязанности секретаря семинарского Правления. 13 мая 1834 года П.Е. Покровский принял священный сан, оставил семинарию и 20 лет бессменно прослужил в Москве при церкви св. Параскевы, которая располагалась в Охотном ряду. Его доброта, приветливость в обращении, проникнутые глубоким чувством проповеди и широкая благотворительная деятельность стяжели ему популярность, любовь, уважение и преданность не только прихожан, но и всех москвичей, с которыми ему приходилось иметь отношения.

         Примечательным является тот факт, что состоя членом многих благотворительных обществ и директорм тюремного комитета, он за 1838 – 1871 гг. выкупил из долговой тюрьмы до 4 тысяч человек государственных и частных должников, на которых числилось до 1 млн. рублей долга. В уплату этого долга им было собрано до 300 тысяч рублей, а остальной долг, по его ходатайству, был прощен.

         В Москве отец Петр был лично известен митрополиту Филарету, который в 1842 году назначил П.Е. Покровского членом Духовной консистории, в 1844 году наградил саном протоиерея и сделал благочинным и членом Попечительства о бедных духовного звания. В 1855 году он был назначен настоятелем Московского кафедрального Архангельского собора, а 11 ноября 1871 года призван к управлению военным и флотским духовенством.

         С первых дней своего вступления в должность главного священника армии и флотов и до последних дней своей жизни, в течение более чем 16 лет, он «неутомимо работал для блага и пользы вверенного ему духовенства».[85] Его стараниями военное духовенство с 1 января 1875 года, а морское с 1879 года было допущено к участию в эмеритальной кассе военного ведомства,[86] в 1887 году расширены права и оклады денежного содержания военного духовенства, точно определены их обязанности, утверждены новые правила ведения церковных книг и финансовой отчетности. Еще один интересный факт из жизни П.Е. Покровского. В 1878 году он праздновал 50-летие своей пастырской деятельности. Благодарное ему военное и морское духовенство собрало капитал для учреждения нескольких стипендий его имени, но виновник торжества распорядился этим капиталом по-своему. Он пожелал, чтобы было учреждено Общество попечения о бедных военного духовенства. Такое общество было создано и действовало до 1818 года.[87]

         Протоиерей П.Е. Покровский принимал активное участие в ревизиях Московских учебных заведений, в делах конференции Московской духовной академии, как действительный ее член с 1859 года. С 1870 года был почетным членом братства святого Петра в Москве против раскола. Рассматривал и рецензировал книги духовно-нравственного содержания, предназначенных для нижних чинов. Большим спросом пользовался сборник его проповедей, произнесенных в Москве.

         Петр Евдокимович Покровский скончался 25 февраля 1888 года на 87 году жизни. Современники так говорили о нем: «Вся административная деятельность его была проникнута мягкосердечием, добродушием и готовностью сделать для духовенства как можно больше добра и пользы. Он живо принимал к сердцу и входил в положение тех священников, которые имели несчастье провиниться пред военным начальством: он старался смягчить их вину и ослабить последствия их неосмотрительных действий, но это добросердечие не было тою слабостью в управлении, которая может порождать распущенность в подчиненных. Воспитанный сам в строгой школе святителя Филарета, он требовал сознания долга и справедливости от своих подчиненных и всегда заботился о возвышении умственнаго и особенно нравственнаго уровня военнаго духовенства».[88]

        Последним главным священником гвардии и гренадер был протопресвитер и член Святейшего Синода Бажанов Василий Борисович.[89] Родился 7 марта 1800 года в селе Миротины Тульской губерни в семье сельского диакона. Василий Бажанов обучался сначала у деда – дьячка, потом, в 1810 году поступил в Тульскую семинарию, «сильно бедствовал, но учился хорошо, а в 1819 году был отправлен в Петербургскую духовную академию».[90] После окончания академии в 1823 году со степенью магистра оставлен при ней бакалавром немецкого языка, и до августа 1829 года преподавал немецкий язык. Вместе с профессором Санкт-Петербургской духовной академии священником Г. Павским участвовал в издании журнала «Христианское чтение». 4 февраля 1826 года рукоположен во священника к Александро-Невской церкви 2-го кадетского корпуса и назначен законоучителем в корпусе и дворянском полку.[91]

        С 1832 года в должности экстраординарного профессора. 17 ноября 1832 года был избран действительным членом конференции Санкт-Петербургской духовной академии. Лекции В.Б. Бажанова в университете и уроки в 1-й петербургской гимназии получили широкую известность. В феврале 1834 года и в январе 1835 года на его уроках присутствовал император Николай I. В.Б. Бажанов в своей автобиографии рассказывает, что после посещения урока Закона Божия, император возвратился во дворец и заявил, что нашел, наконец, законоучителя для Наследника.[92]

         1 февраля 1835 года В.Б. Бажанов был переведен в малую церковь Зимнего дворца, 2 февраля назначен законоучителем и духовником наследника великого князя Александра Николаевича (впоследствии император Александр II), великих князей и княжон, а также супруге Александра II и Александре Иосифовне, когда они переходили в православие. С тех пор вступил в тесные отношения с Императорским домом, не прекращавшиеся до его смерти. Преподавание повел совершенно независимо от шаблона, не придавая ему узкого, школьного характера. В основу преподавательской работы была положена его работа «Об обязанностях христианина». Написанная для наследника, она в 1839 году была издана отдельной книгой и в течение долгого времени служила учебным пособием для преподавания нравственного богословия в светских и духовных учебных заведениях.

         11 апреля 1835 года В.Б. Бажанов был возведен в сан протоиерея, 18 августа 1837 года удостоен степени доктора богословия. 5 декабря 1848 года был назначен духовником императора Николая I, 12 декабря – протопресвитером придворного собора Зимнего дворца и московского Благовещенского собора. С 3 апреля 1849 года являлся членом Святейшего Синода и обер-священником Главного штаба, гвардейского и гренадерского корпусов (с 13 октября 1858 года именовался главным священником гвардии и гренадер).[93]

         В.Б. Бажанов преподавал Закон Божий детям императора Александра II, в том числе с 1852 года великому князю Александру Александровичу (будущему императору Александру III). В 1878 году, когда умер духовник их Величеств, протопресвитер Н.В. Музовский, его место занял В.Б. Бажанов, то есть он стал духовником императоров Александра II, а затем и Александра III (заметим при этом, что он был сыном сельского диакона).

         В 60-70-х годах XIX века он состоял членом Присутствия по делам православного белого духовенства (учреждено 28 февраля 1862 года). Поддерживал проекты преобразований, направленные на повышение значения белого духовенства, на расширение его прав; положительно воспринял проект министра внутренних дел П.А. Валуева о расширении состава Государственного Совета за счет членов Святейшего Синода.

         В.Б. Бажанов проявил себя щедрым благотворителем: по его инициативе в Санкт-Петербурге была устроена Николаевская богадельня для престарелых священнослужителей военного ведомства, их вдов и сирот; в 1878 году в Тульской духовной семинарии учреждены две стипендии имени Бажанова на проценты от пожертвованного им капитала. На его родине, в селе Миротины, на его средства были построены храм и школа. Он являлся автором значительного числа оригинальных и переводных сочинений духовно-нравственного содержания, многократно переиздававшихся.[94] Принимал активное участие в предпринятом Святейшим Синодом переводе на русский язык книг Священного Писания. Являлся с 1836 года действительным, а с 1844 года почетным членом Императорской Академии Наук, с 1856 года почетным членом Санкт-Петербургского университета, с 1857 года почетным членом конференции Санкт-Петербургской и Казанской духовных академий. Награжден многими орденами Российской империи, в том числе в 1873 году орденом святого равноапостольного князя Владимира 1-й степени по случаю 50-летия научной деятельности.

         Василий Борисович Бажанов умер 31 июля 1883 года в Санкт-Петербурге. Похоронен в фамильном склепе Бажановых на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.[95]

         Между тем, сознание ненормальности раздвоения военно-духовного управления росло не только в церковных, но и в военных кругах. После смерти протопресвитера В.Б. Бажанова выразителем назревшей мысли о ненормальности этого раздвоения явился главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович. Он выступил с предложением, согласно которому исполнение всех обязанностей по должностям главного священника армии и флота, главного священника гвардии и гренадер в перспективе могло бы быть соединено в одном лице. Такой порядок, по мнению великого князя, максимально улучшил бы управление военно-морским духовенством. Более того, само перемещение достойных священников из армейских частей в войска гвардии и наоборот создавало оптимальные условия для маневра силами и средствами пастырского воздействия в деле духовно-нравственного воспитания личного состава армии и флота.

        Но прежде чем соединение полномочий главных священников нашло свое воплощение, этому предшествовала работа двух особых комиссий, созванных в феврале 1884 года и в феврале 1890 года. В состав первой комиссии входили: архиепископ Тверской Савва (председатель) и члены, от духовного ведомства: настоятель Санкт-Петербургской Пантелеймоновской церкви протоиерей Михаил Архангельский; настоятель Сергиевского всей артиллерии собора; протоиерей Александр Желобовский; протоиерей Санкт-Петербургского клинического военного госпиталя Алексий Ставровский и обер-секретарь Святейшего Синода, профессор духовной академии, статский советник Тимофей Барсов (делопроизводитель комиссии). От войск: командир лейб-гвардии Преображенского полка генерал-майор князь Н. Оболенский и командир лейб-гвардии Измайловского полка генерал-майор Маклаков. От Главного штаба Военного Министерства – начальник отделения полковник Афанасьев.[96]

        В состав второй комиссии вошли: архиепископ Кишиневский Сергий (председатель), члены: управляющий канцелярией Святейшего Синода В.К. Саблер, обер-секретарь Т.В. Барсов, протоиерей А. Желобовский, князь Н. Оболенский, командир лейб-гвардии Егерского полка генерал-майор Долуханов и полковник Афанасьев.[97] Обсуждались два основные вопроса: а) о соединении обязанностей главного священника гвардии, гренадер и армии и флота в одном лице, с наименованием его главным священником военно-сухопутных и морских сил империи и б) об отделении степени и порядка зависимости духовенства военного ведомства, состоящего при городских церквах, которые заключают в своих приходах местное население, от епархиальной власти, равно как и вообще от отношений главного священника к епархиальному управлению.[98] В ходе обсуждения членами комиссий были высказаны самые различные предложения: об упразднении должности главного священника и о расформировании военно-морского духовенства по всем епархиям; о передаче всех неподвижных церквей в епархиальное ведомство и об оставлении во власти главного священника только одних походных полевых церквей; о назначении главой управления военно-морским духовенством особого епископа.

         Основным итогом работы комиссии 1884 года стало составление проекта положения об управлении полковыми церквами и их духовенством. Атмосферу работы комиссии передает «Выписка из Особого мнения членов комиссии: протоиерея А. Ставровского, князя Оболенского и генерал-майора Маклакова».[99] Составленный комиссией проект предполагал, с одной стороны, 1) посредством соединения двух ведомств бывших главных священников гвардии и гренадер, армии и флота в одно ведомство, произвести расширение управления военно-духовной сферой; 2) вместо единоличного правления ввести коллегиальное при помощи духовного правления; 3) через учреждение особых корпусных благочинных и введение более строгих правил для военного духовенства и членов их семейств усилить надзор за священнослужителями и более точно определить контроль над хозяйством военных церквей; 4) установить особую нравственную зависимость военного духовенства от епархиальной власти и, наконец, 5) возвысить образовательный ценз полкового духовенства.[100] С другой стороны, сократить ведомство главного священника, отделив от него по всем епархиям все неподвижные военные и морские соборы и церкви, равно и все кавказские подвижные и неподвижные церкви с присвоением высшему военно-духовному лицу наименования «главного священника военно-сухопутных и морских сил империи».

         Вполне соглашаясь с первыми пятью предложениями проекта, авторы «Особого мнения» выразили свое неодобрение последними предначертаниями относительно отчисления в епархиальное ведомство всех подвижных военных, морских и всех кавказских неподвижных и подвижных церквей из ведомства главного священника. По утверждению подписавших «Особое мнение», передача неподвижных военных соборов и церквей в епархиальное ведомство не соответствовала бы интересам военного ведомства. Как известно, все неподвижные соборы и церкви были воздвигнуты и содержались за счет средств военного ведомства, а некоторые церкви были построены царствующими особами из собственных денежных сумм специально для полков и в дар полкам. Например, Преображенский всей гвардии собор воздвигла Елизавета Петровна в дар полку за верноподданическую деятельность при ее воцарении; Измайловский собор – Николай I, когда-то командовавший измайловцами; Егерскую церковь – тот же император в дар полку за храбрость в сражении при Кульме.

         Далее, в военных и морских соборах хранились различные военные трофеи, с которыми тесно связывались боевые традиции полков. Наконец, сами названия некоторых церквей (Преображенский всей гвардии собор, Сергиевский всей артиллерии собор и т.п.), доказывали, что подобные храмы по своему существу – военные, а не епархиальные. Таким образом, по мнению авторов «Особого мнения», отчислить военные церкви от полков и других военных учреждений означало бы «посягнуть на права Военного Министерства и нарушить волю Венценосных Завещателей, построивших церкви для полков, а не для городских обывателей».[101]            

         Не менее принципиально в ходе работы комиссии обсуждался статус и наименование высшего военно-духовного лица. Протиники централизации военно-духовной деятельности в руках одного старшего начальника всемерно отвергали саму идею усиления властных полномочий главного священника. В частности, на заседании комиссии 6 июля 1884 года прозвучала мысль о том, что «вообще управление военным духовенством есть учреждение совершенно случайное», ныне «отжившее», что должность главного священника «противоречит каноническим правилам», так как она не находит себе подтверждения в канонах древней Вселенской Церкви.[102] Следует сразу сказать, что все подобные предложения, вызванные якобы стремлением не нарушать древние церковные каноны, были отвергнуты как неприемлемые. Немаловажное значение для подобного исхода дела имела позиция члена и делопроизводителя комиссии профессора духовной академии канониста Т.В. Барсова, а также его единомышленников. «Военные церкви и духовенство являются рассеянными по всем пределам и частям нашего обширного отечества…, - писал он. – При уничтожении отдельного управления военным духовенством, открылись бы непреодолимые неудобства в самом надзоре и наблюдении за военным духовенством, которое при частом передвижении войск из одной местности в другую, оставалось бы без всякого надзора или попадало бы нежелательному многовластию. Вообще невозможно представить, чтобы разбросанное по огромным пространствам и отдаленным частям нашего отечества, вместе с военными силами, военное духовенство не имело одного средоточного органа и не подчинялась особому управлению при исключительности условий его положения и деятельности».[103]

         25 марта 1888 года на высокий пост предстоятеля военного и морского духовенства – главного священника армии и флота, гвардии и гренадер был назначен протоиерей Александр Алексеевич Желобовский, волею судьбы и обстоятельств сосредоточивший в одних руках правление над военным духовенством, которым до него заведывали три главных священника: В.Б. Бажанов – начальствовавший над духовенством гвардии и гренадер, П.Е. Покровский – начальствовавший над духовенством армии и флота и С.И. Гумилевский – руководивший деятельностью духовенства Кавказской армии.

         1880-е годы ознаменовались активизацией в Военном Министерстве вопроса о назначении особых священников во все артиллерийские и саперные бригады, резервные и стрелковые батальоны, в которых до указанного времени таковых не имелось. Однако, как это следует из приказа по военному ведомству № 277 от 17 ноября 1889 года, подобное начинание, вызванное заботами военного начальства о возвышении духовно-нравственного состояния личного состава в указанных частях войск, в силу достаточно значительных материальных затрат было отложено до 1894 года.[104] Согласно следующему приказу по военному ведомству за № 37 от 31 января 1890 года священнослужители получили право на получение орденов за выслугу лет.[105] Так, в дополнение Учреждения орденов (издания 1876 г.) Государственный Совет постановил о правах священнослужителей военного ведомства на получение орденов за выслугу лет следующие правила:

         1. Право на получение ордена св. Владимира 4-й степени с надписью «35 лет» приобретали священники, служившие в войсках, управлениях, учреждениях и заведениях военного ведомства.

         2. Дьяконы (штатные и нештатные) за 35-летнюю службу награждались орденом св. Анны 3-й степени; если же они удостоились получить этот орден ранее выслуги 35-летнего срока, то награждение осуществлялось орденом св. Владимира 4-й степени с надписью «35 лет».

         3. Право на получение ордена св. Владимира 4-й степени с бантом и надписью «25 лет» приобретали священники, прослужившие в военном ведомстве 25 лет, бывшие в походах и находившиеся по крайней мере в одном сражении.

         12 июня 1890 года император Александр III положил конец многолетнему процессу формирования военно-духовного ведомства, утвердив «Положение об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств».[106] В документе теперь уже на законных основаниях, были представлены все основные замечания авторов «Особого мнения». С другой стороны, в «Положении» были согласованы отличительные специфические признаки самого церковного правления и духовно-нравственного воспитания войск и сил флота с каноническими правилами Русской Православной Церкви.

         В жизни военного духовенства наступило то долгожданное время, когда «единство в управлении военным духовенством необходимо соединилось с более цельным выяснением задач пастырского служения в воинских частях, более всесторонней и полной выработанностью средств и способов к осуществлению этих задач, большей нравственной сплоченностью и содружеством в раскрытии целей и достижении их, особенно при существовании своего военно-духовного органа».[107]

         С момента утверждения нового «Положения» высшее военно-духовное должностное лицо православного исповедания стало именоваться протопресвитером военного и морского духовенства.  Утвержденный 8 июня 1890 года на пост первого протопресвитера А.А. Желобовский (28.08.1834 г. – 29.04.1910 г.) уже с 26 марта 1888 года являлся Главным священником гвардии и гренадер, армии и флота и, фактически, просто был «переназначен». К 1890 году о. Александр уже более 30 лет прослужил на разных должностях в военном ведомстве.

         Новое наименование должности старшего военно-духовного начальника Вооруженных Сил России одновременно указывало на духовный сан лица, характер его должности, сферу его административного влияния и круг служебных обязанностей.

        «Положение об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств» внесло существенные изменения в это управление.

         Во-первых, новое «Положение» взамен прежде отдельно и независимо друг от друга существовавших управлений церквами и духовенством военного и морского ведомств образовало одно управление протопресвитера военного и морского духовенства.

         Во-вторых, существовавшие ранее при главных священниках канцелярии были преобразованы в духовное правление при протопресвитере военного и морского духовенства. Принципиальное отличие последнего заключалось в расширении пределов компетенции канцелярии. Являясь совещательным органом при протопресвитере, духовное правление рассматривало административные и духовные дела, а также дела о призрении бедных военного духовенства. Самое же важное состояло в том, что правление стало единым местом, откуда исходили распоряжения по управлению военными церквами и духовенством.

         В-третьих, новое «Положение», определив основной круг деятельности дивизионного благочинного, несомненно подняло значение его должности. Кроме того, произошло усиление надзора за военным духовенством с подчинением ему и неподвижных военных и морских соборов (церквей).

        В-четвертых, вместо независимого положения, в котором прежде находилось военное духовенство по отношению к епархиальной власти, новое положение подчинило военных священников в известной степени надзору того епархиального начальства, в пределах епархии которого они находились. Таким образом, произошло восстановление надлежащего канонического значения власти епископа в пределах его епархии и, как следствие, устранение оснований прежнего безучастного отношения преосвященных к заботам военных священнослужителей.

         В-пятых, были начертаны особые правила относительно порядка подсудности, производства следствий и суда по проступкам военных священников против должности, благочиния и благоповедения. Следовательно, произошло устранение неопределенности относительно ответственности этих лиц. В дальнейшем было разъяснено, в каких случаях военные священники подлежат взысканиям своего ближайшего начальника -–протопресвитера, а в каких – подлежат ответственности перед епархиальными архиереями и епархиальным судом. Наконец, оставив неподвижные военные соборы и церкви без приходов, равно как и с приходами из местных обывателей, в заведывании протпресвитера, новое «Положение» уточнило порядок управления этими соборами и церквами, а также отношение в этом случае протопресвитера военного и морского духовенства к епархиальным преосвященным.

         Необходимо отметить, что соединение двух раздельносуществовавших ветвей военно-церковной власти воедино, сосредоточение в руках протопресвитера заведования всеми военно-морскими церквами и духовенством, представляло коренное и существенное нововведение, определившее собою все последующие шаги производимой военно-духовной реформы, содействовавшее дальнейшему совершенствованию духовно-нравственного воспитания личного состава армии и флота.

        Административное положение протопресвитера военного и морского ве­домств аналогично положению епархиальных преосвященных с некоторыми лишь исключениями. При протопресвитере учреждено особое духовное правле­ние, состоящее из присутствия и канцелярии, определеяющихся штатами (9 марта 1892 года). Правление это руководствовалось уставом духовных конси­сторий.

         Все управление военным духовенством было непосредственно подчинено Святейшему Синоду и организовано независимо от епархиальных властей, с особыми собственными благочинными, судом и отчетностью.[108]

          И к началу XX века сформировалась структура духовной службы в рус­ской армии. Схематично это выглядело следующим образом:

 

         Таким образом, институт военного духовенства обретал все более четкую структуру, свою иерархию, обусловленную спецификой деятельности, а воен­ные священники стали носителями славных традиций двух великих образований – Российской армии и Русской Православной Церкви.[109]

         При штабах округов и армий, как уже было сказано, существовали главные священники. Обычно это были штатные протоиереи, приравненные к правам полковников. 

         Русский публицист М.Н. Катков в 1869 году отмечал: «Наш век обыкновенно обвиняют в материализме; однако никогда с такой силой не пробуждалась потребность веры единой и вселенской, как именно в наше время. Именно теперь более, чем когда-либо, люди ищут Христовой веры в ее вселенском значении, и только чистое христианство, возвышенное над всеми случайностями и особенностями, может удовлетворить современное человечество, победить всякое противодействие и примирить все разногласия».[110] Департаменту военных священников были подчинены 24 военных собора, сотни церквей (437 полковых, 13 крепостных, 32 госпитальные, 17 тюремных, 33 судовые и так далее), а также целый ряд лечебных, учебных и прочих бого­угодных заведений.

         Численный состав священников в русской армии определялся штатами, ут­вержденными Военным министром. Так, штатная ведомость Драгунского полка шестиэскадронного состава, а также всех четырех Драгунских полков отдельного Кавказского корпуса: Драгунский Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича; Северский Драгунский; Драгунский Его Королевского Высочества Наследного Принца Виртембергского; Переяславский Драгунский утверждена 19 марта 1856 года Императором Александром II. По ней в штате каждого из названных полков предусматривалось: полковой свя­щенник – 1, церковников – 2.

         Приказом Военного министра № 163 от 26 июля 1856 года вводились штаты 10 полков Лейб-Гвардии: Преображенский, Семеновский, Измайлов­ский, Гатчинский, Московский, Гренадерский, Павловский, Финляндский, Ли­товский, Волынский.[111]  Этими штатами определялось наличие в каждом полку по одному священнику с годовым окладом в 253 рубля 50 копеек, для церковника и одного денщика для священника. Для сравнения: годовой оклад поручика – 307 рублей 05 копеек.

         Приказом Военного министра № 163 от 26 июля 1856 года эти штаты вво­дились в драгунских и других полках.

         В книге VII Свода военных постановлений 1869 года издания 1907 года мы находим общие обязанности военных священников, состоящие из 19 пунктов. Основными из них являлись:[112]

           - в строго назначенное время совершение в полковой церкви Богослужений во все воскресные и праздничные дни;

          - по соглашению с полковым начальством, подготовка военнослужащих к исповеди и принятию святых таинств, поучениям и внебогослужеб­ным собеседованиям;

           - совершение таинства и молитвословия для военнослужащих в церкви и их домах;

           - подготовка церковного хора для пения при Богослужениях;

           - ведение бесед, поучение воинов истинам православной веры и благочес­тия, назидание и утешение больных в лазаретах;

           - преподавание Закона Божия в полковых школах, солдатским детям, учебным командам. С согласия военного начальства они могли устраивать вне­богослужебные беседы и чтения;

         - во время проведения мобилизации и во время военных действий воен­ные священники обязаны были следовать по назначению с воинскими частями и находились в безусловном подчинении военному командованию.[113]

       В начале XIX века православие являлось идеологической и духовной основой Российской империи и одним из важнейших факторов, определявших мировоззрение русского народа. Первенствующее положение православия закреплялось в законодательстве, где оно называлось религией, «господствующей в государстве».[114] Непосредственное общение государственной власти и Русской Православной Церкви с народом, в тои числе и с военнослужащими, осуществлялось через храмы. Здесь прочитывались Высочайшие манифесты и указы, предназначенные для обнародования, здесь велось духовно-нравственное воспитание личного состава на языке священных книг и описаний жития святых. Полковые священники обращались с нижними воинскими чинами тепло, степенно, приветливо и уважительно, не подражая командному тону офицеров. Через молитвы и богослужения они воодушевляли верующих любовью к царю и Отечеству до готовности положить за них свою жизнь.[115] В религиозных беседах и проповедях полковые священники на доступном солдатам языке, с точки зрения православия, внушали им истины христианской веры и любовь к Богу и ближним, уважение к верховной монархической власти, раскрывали важность присяги, гибельные последствия клятвопреступников в земной их жизни и неизбежный суд после смерти; объясняли такие важные проблемы, как возможность сочетания военной службы и спасения своей души. Священнослужители объясняли солдатам священный характер войны в защиту Отечества, которую благословляют Бог и Православная церковь, а также важность и престижность положения воина, призванного защищать веру, Отечество и государя.[116] Полковые священники объясняли необходимость «никуда от места службы без дозволения не отлучаться, а в особенности во время военных действий и перед самым сражением, где они обязаны быть при своих полках для исправления надлежащего молебствия, ободрения гласом веры и благословения своих духовных детей, быть готовыми победить или положить за веру и Отечество свои души».[117]

        На кораблях первого ранга, императорских яхтах, а также на некоторых учебных судах и транспортах были штатные судовые священники, назначаемые, как правило, на один год. В строевом отношении корабельный священник подчинялся командиру корабля, а по духовным вопросам – старшему священнику эскадры. Последнему духовное ведомство поручало наблюдать за исполнением судовыми священниками своих обязанностей.

       Помимо священника, приказом командира корабля назначались ктитор, церковник и певчие. Ктитором назначался один из судовых офицеров. Он заботился о внутреннем обустройстве церкви, совместно со священником вел книгу приходов и расходов церковной суммы, командовал церковником и следил за соблюдением последним своих обязанностей. По выбору священника и ктитора, церковник назначался, как правило, из нижних чинов. В его заведовании было церковное помещение и вся церковная утварь. Ежедневно во время утренней приборки он протирал образа, киоты, свечной ящик и осматривал лампады. Он также отвечал за приготовление судовой церкви к богослужениям, которые проводили только в праздничные и воскресные дни. О готовности церкви к богослужению церковник докладывал ктитору. После службы всю церковную утварь, в том числе и иконостас, убирали в специальный ящик, который подвешивался к подволоку. Для руководства судовыми певчими приказом командира корабля назначался один из судовых офицеров, а самих певчих набирали из нижних чинов. Не менее двух раз в неделю с разрешения старшего офицера на корабле проводилась спевка, на которую обязаны были являться все певчие.

       В штормовую погоду, по решению командира корабля, богослужение отменяли. По этому поводу еще в петровском Морском уставе было указано: «На котором корабле определена будет церковь, тогда священник должен оную в добром порядке иметь. И в воскресные дни, ежели жестокая погода не помешает, литургию отправлять. А в прочие дни – молитвы положенные».

       По решению командира корабля перед сражением священник мог служить молебен с коленопреклонением, после которого он обходил палубы и окроплял корабль и команду святой водой. Во время же самого сражения священник находился при раненых.

       На кораблях ниже первого ранга на группу кораблей полагался один священник, а богослужения отправляли либо в судовой церкви флагманского корабля, либо в портовом храме. К примеру, в штате отряда заградителей Балтийского флота был только один священник, а походная церковь была устроена на минном заградителе «Амур». Отряд подводного плавания того же флота также имел одного священника и судовую церковь на плавбазе подводных лодок «Хабаровск». Иногда один священник обслуживал целые флотские формирования. Так, с 1911 года на Амурской флотилии в штат ввели священника, который в плаваниях отправлял богослужения на одной из канонерских лодок, а при стоянке в главной базе – в Хабаровском соборе. Один священник был и на Аму-Дарьинской флотилии: богослужения он проводил в местном храме Чарджуя.

         К военным священникам традиционно предъявлялись высокие требования и далеко не каждый священник пожелавший идти по этому тернистому пути, мог нести пастырское служение в русской армии.[118]

         Священник Иванцов-Платонов А.М., выступая с напутственным словом к воспитанникам третьего выпуска Александровского военного училища, под­черкивал, что «недостаточно, чтобы у сеятелей знания всегда семя было хоро­шее и чистое; нужно еще иметь опытность, чтобы сеять всегда, сколько нужно, в своем месте и в свое время, применительно к почве, на которой сеется».[119]

         Несмотря на скромное материальное содержание, на суровость военной дисциплины, на вечное скитальчество, соединенное нередко с  растратою лич­ного имущества, разлукою с семьею (во время войны и лагерных сборов), а при перемене климата и с ущербом для здоровья, - жизнь военного священника представлялась епархиальному духовенству, особенно в случае каких-либо не­взгод, привлекательною. Главные священники, особенно во второй половине XIX века, осаждались многочисленными прошениями лиц епархиального духо­венства о принятии их в военное ведомство, что можно объяснить характером и духом тех начал, на которых поставлено управление духовенством этого ведом­ства в лице главных священников.

         Главные священники считали одною из первых своих обязанностей удов­летворение нравственных нужд подчиненного духовенства, которое, благодаря этому, высоко смотрело на свое призвание и отвечало своею жизнью и поведе­нием всем условиям достойных пастырей. Поднятию уровня деятельности во­енных священников и их влияния на личный состав армии и флота, между про­чим, способствовало в то время, и то обстоятельство, что немало являлось лиц с высшим академическим образованием, желавшим поступить на службу в во­енно-духовное ведомство. Архивные документы подтверждают, что полковой священник, имевший высшее богословское образование, явление в данный пе­риод – обычное. Подтверждением этому может служить письмо Протопресви­тера военного и морского духовенства А.А. Желобовского от 3 сентября 1890 года № 5545 к священнику Тифлисского полка отцу Александру Алексееву, в котором он писал: «Разрешаю Вам, как получившему высшее Богословское об­разование, говорить проповеди и внебогослужебные беседы без предваритель­ной цензуры отца Благочинного».[120] Для выходцев из духовенства, вытесняемых из епархий за нарушение церковной дисциплины, переход на службу в военное ведомство, «сделался совершенно невозможным».[121]

         Обращает на себя тот факт, что материальное положение военного духо­венства составляло предмет постоянных забот главных священников, которые использовали для улучшения этого положения самые разнообразные средства. Кроме представлений на имя военного руководства о прибавке жалованья священникам, они изыскивали и другие законные способы, которые могли бы улучшить положение подведомственного им духовенства, как- то:

           - ходатайствовали о прибавке содержания из церковной суммы;

           - ходатайствовали о выдаче единовременных пособий;

           - ходатайствовали о повышении пенсий армейским священникам,         прослужившим безупречно более 20 лет в армии;[122]

           - создали в начале 60-х годов богодельню для духовных лиц гвардейского ведомства, уволенных со службы по болезни или возрасту, а также для их вдов и сирот;[123]

       - присоединили военных священников к военной Эмеритуре. Положение утверждено 18 сентября 1874 года. Священнослужители православного духо­венства военно-сухопутного ведомства были допущены с 1 января 1875 года к участию в эмеритальной кассе этого ведомства на основании правил высочайше утвержденных 22 мая 1871 года.

       Значимым событием в деле упрочения статуса военных священнослужит лей явилось издание приказа по военному ведомству № 45 от 26 февраля 1888 года с объявлением утвержденного 24 июля 1887 года положения Военного Совета о возвышении служебных прав этого духовенства и об увеличении его содержания.[124]

       В соответствии с вновь утвержденным положением духовенство, служащее в войсках, управлениях и заведениях военного ведомства

1)                   получило право на жалованье, столовые и квартирные деньги согласно специальной ведомости

                      Ведомость окладам содержания военного духовенства

Звание чинов	С какими чинами   Они сравнимы	Оклады содержания в рублях
		Жалованье	Столовы	Квартирные
Главный священник гвардии, гренадер, ар- мии и флота Настоятели военных Соборов и протоиереи- Благочинные Нештатный протоие- рей в звании благочин- ного Священник Штатный дьякон Нештатный дьякон Псаломщик из духов- Ного звания	С генерал-лейте-      Нантом с полковником  -младшим штаб-      офицером с подполковни- ком с капитаном-рот- ным командиром с поручиком с поручиком с подпоручиком	1356 687 531 366 312 312 240	2400 546 420 366 183   -   -	Натурою 150-500 (по чину и разря- ду местности) по штаб-офи- церскому чи- ну 100 – 300 70 – 200 70 – 200 48 – 120 (по разряду мест- ности)

       2) право на получение эмеритальной пенсии стало распространяться на нештатных дьяконов, состоящих при местных военных церквах;

       3) священнослужителям военного ведомства европейских и Кавказского военных округов было предоставлено право на получение двух периодических прибавок к жалованью на следующих основаниях: первая за выслугу 10 лет в ведомстве главного священника гвардии, гренадер, армии и флота, а вторая – за выслугу в том же ведомстве 20 лет. С выходом из военного ведомства по каким бы то ни было причинам отпуск прибавочного жалованья прекращался;

       4) служащим в местных военных соборах и церквах причетникам из духовного звания в отношении прогонных денег при определении на службу, при переводах и служебных командировках, а также в отношении задействования в военно-учебных заведениях, присвоены права подпрапорщиков.

       Отпуск военному духовенству дополнительных столовых и квартирных денег был начат с 1 января 1889 года, а увеличенных окладов жалованья с 1 января 1890 года.

       Интересен исторический экскурс в проблему материального обеспечения российского духовенства. Наша система обеспечения духовенства стоит прежде всего в зависимости от тех порядков, какие существовали в нашей христианской «альма матер» – Греции. Россия в точности воспроизвела всю греческую историю. В греческой Церкви в первое время после признания христианства государственной религией духовенство было обеспечено государством. Первый христианский император Константин Великий назначил жалованье церквам империи, предписав выдавать его из местных городских доходов. Вскоре после смерти Константина жалованье церквам было уменьшено, а при императоре Юстиниане Великом, или непосредственно после него, оно совсем было прекращено. Духовенство стало содержаться за счет паствы, и за счет имущества полученного как от паствы, так и от государственной власти.

       В России первоначально все категории духовенства получали обеспечение от государства. Для высшего духовенства была установлена десятина с государственных доходов. Остальное духовенство, как видно из свидетельства летописи о Ярославе, давалась княжеская руга, то есть определенное жалованье. По мере христианизации страны, порядок изменялся и переходил в систему обеспечения от паствы. Только для высшего духовенства государственая поддержка сохранилась до времени монголо-татарского ига.

       Священник Т.С. Тихомиров отмечал, что никакой правительственной регулировки такого обеспечения не установлено, и дело предоставлено всецело добровольному соглашению сторон, то есть духовенства и прихожан. И правомерно ставит вопрос – если государственная власть отказалась нормировать экономические обязанности паствы по отношению к духовенству, то почему не взяла на себя этой обязанности власть церковная, косвенным образом она могла бы достигнуть того же результата, то есть, по крайней мере, обеспечить клиру известный минимум материального достатка?

       Такая позиция церковного руководства, довершавшая безучастность гражданской власти, в свою очередь объясняется греческой традицией. Рядовое духовенство в Греции стояло невысоко, оно мало чем отличалось от низшего класса населения и по образовательному уровню стояло низко. Отсюда там образовался и взгляд на него несколько пренебрежительный, во всяком случае не соответствующий важности духовного служения. Стали посвящать в священники и холопов, даже не трудясь освободить их от холопства. Такое отношение к духовному сану прочно утвердило положение духовенства в ряду низших классов общества. С ним не считали нужным и особенно церемониться.

       Духовенство почти с самого начала было предоставлено самому себе в устройстве своего материального положения. Все зависело от соглашения причтов с прихожанами, которые договаривались с ними относительно вознаграждения. Важным источником дохода для духовенства, при таких условиях, являлась в то время земля. По-видимому, с самого начала вошло в обычай предоставлять в пользование причта участка земли. Землю отводили или владельцы, если церковь стояла на земле владельческой (частной), или крестьяне, если церковь стояла на земле общинной. Как и все крестьяне, духовные лица сами обрабатывали землю и жили земледельческими интересами. Бывали и приходы где наделов не было, кроме усадебной земли. Когда не было земельного надела, то приход давал духовенству определенную ругу, денежную или хлебную, или ту и другую вместе. Условие о руге заключалось при избрании причта. В тех же случаях, когда был земельный надел, условие о руге не было обязательным, хотя иногда и заключалось. Впрочем, обусловленные договором или не обусловленные, сборы с прихожан все равно всегда практиковались как второй после земли источник обеспечения для духовенства. Кроме сборов натурою, приуроченных к временам года, прихожане платили духовенству отдельно за совершение треб. Об этом мы уже говорили выше.

       Со времени Петра I государственная власть взяла на себя руководство в церковной сфере. Она стала указывать определенные нормы для последней, чего раньше она не делала. От духовенства правительство потребовало известного образовательного ценза, все более повышающегося с течением времени. Вполне естественно, предъялены были повышенные образовательные требования к духовенству. С этого времени правительство выходит из своего нейтрального положения и начинает проявлять со своей стороны заботы о материальном положении духовенства. Наиболее ранними настойчивыми в данном отношении были правительственные меры к упорядочению получаемого духовенством от прихожан вознаграждения за требы. В Духовном регламенте высказывалась интересная мысль – ввести определенное приходское обложение с каждого двора на духовенство, «дабы они совершенное по мере своей имели довольство», взамен чего совершать бесплатно обязательные требы – крещение, погребение, венчание и другие. Но этому проекту не суждено было осуществиться.

       На смену этой идеи пришла другая, преследующая ту же цель – упорядочить поручную плату. Именно во второй половине XVIII века правительство Екатерины II задумало нормировать плату за требы, издав определенную таксу и таким путем прекратив злоупотребление духовенства и неудовольствия прихожан. В 1768 году вышел правительственный указ, в котором определялась плата: за молитву родильнице 2 копейки; за погребение взрослого 10 копеек, младенца – 3 копейки; за исповедь и причащение ничего не брали, а за молебны и поминовение каждый бы давал по желанию и по состоятельности. Положение о таксе велено было вывесить во всех церквах. Но попытка эта была совершенно неудачна. Такса не помогла делу, а вызвала еще большие недоразумения, потому что положенные ею платежи были гораздо ниже существовавших и применение ее ставило духовенство в бедственное положение.

       В 1801 году екатерининская такса была повышена вдвое, чем дело, конечно, мало менялось. На практике такса никогда не применялась. Правительство императора Александра I поднимало старую идею петровского регламента, об обложении прихожан налогом в пользу духовенства. Эти вопросы обсуждались комитетом по усовершенствованию духовных училищ в 1808 году. Но налог сочли неудобным, во-первых, потому что число прихожан в приходах неодинаково, а причты должны быть обеспечены приблизительно равно; во-вторых, если собирать этот налог не по приходам, а в государственную казну в виде казенного сбора и отсюда распределять духовенству, то такая подать будет стоять в противоречии с отношениями духовенства к народу, кои должны быть чужды всякого отягощения; а кроме того, всякая перемена в числе церквей и приходов вела бы к изменению и налога, что было бы весьма неудобно.

       Т.С. Тихомиров отмечает, что только в царствование императора Николая I впервые были достигнуты боле или менее осязательные результаты в данном отношении. Положением 6 декабря 1829 года было положено беднейшим причтам назначить вспомогательные оклады казенного жалованья от 300 до 500 рублей. На этот предмет была ассигнована с 1830 года из государственного казначейства сумма по 500 тысяч рублей в год. Этим ассигнованием было положено начало тому порядку, какой  существовал до 1917 года. Постепено государственные ассигнования увеличивались. В 1855 году отпускалось из государственного казначейства уже 3.139 тысяч рублей, в 1862 году – 3.700 тысяч рублей и т.д. Но пособие получали в 60-х годах еще менее половины причтов. Затем это было только пособие.[125]

       Духовенство, в том числе и военное, действительно мечтало о полном казенном жаловании. В 60-х годах XIX века, когда обсуждались вопросы церковных преобразований, делались даже вычисления, что для полного жалованья всему духовенству нужно 30 млн. рублей, но выделялось почти в десять раз меньше. В ответ на требования духовного сословия правительство поспешило заявить, что духовенство должно рассчитывать, главным образом, на средства местные и приходские, а не государственные. Этим определилось направление дела о жаловании духовенству и на дальнейшее время. Государственная власть о полном жаловании не поднимала речи и лишь постепенно увеличивала ассигнования на распространение «пособия». Это мы наблюдали выше на примере военного духовенства.

       По проектам начала ХХ века, предполагалось довести содержание духовенства до норм 1200 – 600 рублей – целиком из средств казны или в одной трети из казны, в одной трети из земских средств, в одной трети из средств прихода.[126]

       Сегодня православное духовенство содержится исключительно на средства прихода. Последние образуются из добровольных пожертвований православного народа при совершении богослужений, Таинств, треб, обрядов, тарелочных сборов, доходов от реализации свечей, православной литературы. В зависимости от размеров общего приходского дохода духовным лицам назначаются твердые оклады.

       Согласно Уставу Русской Православной Церкви 2000 года, «священнослужители и церковные работники – граждане Российской Федерации получают в установленном порядке государственную пенсию, если они работают в канонических подразделениях Русской Православной Церкви, являющихся юридическими лицами.

       …3. Русская Православная Церковь может иметь свою собственную систему пенсионного обеспечения».[127]