747 год: Карломан - властитель, победивший власть
Одна из главных фантазий человека – добровольный отказ от власти. Фантазия, миф, тема, сюжет, - неважно. Важно, что другой, несравненно более распространённый сюжет – победа, отобрание власти у другого и присвоение её себе – является, видимо, лишь подвидом этой фантазии. Другой всегда – проекция собственного «я». Да, мы до такой степени самовлюблённые эгоцентрики, что, даже мечтая свергнуть тирана, пытаемся понять, как свергнуть свой эгоцентризм.
Чем, кстати, тираны умеют пользоваться, пытаясь пробудить в порабощённых и бунтующих чувство вины.
Отказ от власти есть отказ от себя. Самоубийство. Разумеется, желание смерти само по себе есть лишь извращённое желание жизни. Добровольный отказ от власти – лишь фантазия на тему «любить и быть любимым». Найти другого означает потерять себя. Влюбиться до потери пульса, до одури. Это всего лишь фантазия, имеющая маленькое отношение к действительности. В действительности любовь не требует отказываться от чего-либо, не требует становиться рабом. Любовь освобождает в предельно точном смысле слова: рабство и господство одинаково перестают властвовать над человеком.
Со времён господство «классического» образования, когда жизненный багаж сводился к античным классикам, символом добровольного отречения от власти стал император Диоклетиан. В расцвете сил взял, да отрёкся, удалился возделывать свой сад, а когда растерявшийся преемник попросил вернуться, наотрез отказался:
«О, если бы вы могли посмотреть на выращенные моими руками в Салоне овощи, вы бы сказали, что мне этого никогда не следовало бы делать!»
В России почему-то обычно Диоклетиану приписывают особый восторг перед капустой. Тут, видимо, утончённый юмор гимназистов, потому что «капуста» - от того же латинского обозначения головы, что и «капитан», «капут» и многое другое. Каламбур: зачем мне становиться во главе государства, коли у меня в огороде такие головы!
Реально с Диоклетианом всё было иначе. Отрёкся он сразу после тяжелейшего заболевания, причём выздоровления полного не произошло. Отрёкся после того, как устроил колоссальный кризис в империи бредовым, совершенно ленинским указом о регулировании цен, и пытался отвести возмущение подданных, организовав травлю инакомыслящих, каковыми на тот момент (303 год) выступали христиане. За помощью к нему, возможно, и обращались – от отчаяния, но в конечном счёте предпочли убить. Во всяком случае, тот же Аврелий Виктор, который сообщает про огород, утверждает, что Диоклетиан отравился, чтобы не потерять голову от меча.
Настоящий, а не выдуманный победитель над собственной властью, широкой публике почти неизвестен. Это Карломан, целиком заслонённый огромной тенью своего отца Карла Мартелла, якобы спасшего Европу от ислама, и не менее тенистой тенью своего племянника Карла «Великого», якобы якобы спасшего немцев от язычества.
Все эти смельчаки («карл» означает всего лишь «смельчак») нимало не отвечают за такие о них мнения. Все вопросы – к историкам эпохи европейского колониализма. Чего больше всего боится человек, который кого-то завоевал? Правильно, что его кто-нибудь завоюет. Огромные, пусть и недолговечные, колониальные завоевания Европы XVIII-XIX веков, поселили в сердца европейских интеллектуалов жуткий страх: а вдруг Европу кто-нибудь завоюет или мог завоевать? (Сами-то завоеватели были люди военные и думать отученные). Так появился миф о том, что арабы в VIII столетии вполне могли завоевать всю Европу, если бы Карл Мартелл в битве при Туре 632 года не дал им отпор.
Очень похоже на миф российского милитаризма о том, что гитлеровцы могли завоевать весь мир, если бы не он, героический и жутко добрый российский милитаризм.
Как и все военные победы, успехи арабов – показатель не их силы, а слабости их соседей. Точно об этом говорят и те «покорения Европы», которые реально состоялись. Европы покоряли многие, от кельтов и греков до готов, вандалов, франков, германцев, норманов и напоследок немножечко тюрки – болгары с венграми.
Все великие завоевательные порывы, к счастью, под корень рубятся проблемой энергии. Применительно к VIII веку – лошадиного корма, хотя солдаты тоже иногда хотят есть. Фанатизмом – исламским, православным, нацистским, большевистским – сыт не будешь. Чем стремительнее продвижение вперёд, тем хуже с кормом. Убить другого легко, накормить своего – трудно.
В любом случае, Карл Мартелл не Европу спасал, а защищал Тур с его сравнительно (по тогдашним заниженным меркам) богатым монастырём. Ещё он хотел завоевать тот самый юг Галлии, который уже частью завоевали, а частью продолжали завоёвывать арабы. Отпор арабам, который дали византийцы при осаде Константинополя в 718 году. Это лишь в фэнтэзийных боевиках полчища врагов неисчислимы, а в реальности ресурсы всегда ограничены у всех сторон, почему люди до сих пор друг друга не поубивали. Осада Константинополя длилась более года, в ней участвовали арабы изо всех частей халифата. На этом фоне битва между Туром и Пуатье – малозначительный эпизод, в ней с обоих сторон участвовало примерно по 30 тысяч человек. Но когда британец говорит «Европа», он не думает о Константинополе. Если что и подкосило натиск халифата, то, как всегда, внутренние проблемы – прежде всего, восстание берберов в Африке.
У арабов было сверхоружие, атомная бомба своего времени – стремена. Есть стремена – есть тяжеловооружённая конница, способная смести любую пехоту. При одном условии – если лошадь не должны взбираться в гору. Карл Мартелл поставил свою пешую армию на холме посреди леса, и благодаря этому победил. Стремена европейцы у арабов скопировали, не идиоты, и так появилось знаменитое рыцарство. Через триста лет англичане выставили на равнине пехоту против конных рыцарей – и Англия была завоевана норманами. Кто-то там в британском генштабе тех времён, видимо, болел, когда в академии изучали творчество Карла Мартелла.
Вся жизнь Карломана (точная дата рождения его неизвестна, но в общем, - ровесник века, восьмого, конечно) прошла в сражениях. То же можно сказать о любом политическом деятеле за последние три тысячи лет. Тошно смотреть на встречи лидеров всяких восьмёрок и двадцаток, однако, надо понимать – либо это, либо очередное сражение. В 721 году, когда Карломан достиг совершеннолетия, арабы были в первый раз побеждены – законным владельцем южной Галлии герцогом Эвдоном Аквитанским, в сражении под Тулузой. В 739 году арабское войско в 90 тысяч человек опять вторглось в Византию, но даже не пыталось далеко зайти. Пограбили и отступили, оставив треть корпуса для грабежа – и эта треть была наголову разбита византийцами. А юг Галлии всю первую половину VIII столетия так и оставался под властью арабов, битва при Туре тут ничего не изменила.
Впрочем, Карломан явно лучше знал о более мелких проблемах. Например, очередные завоеватели Европы – лангобарды, отхватившие себе север Италии («Ломбардия» - от них, как и ломбарды), хотели довести начатое до конца, а это означало завоевание Рима. Город был в крайнем упадке, но и ломбарды были в крайней нужде. Маленькая бородавочка, а всё ж прибавочка, - это вполне точное описание мотивов, которые вдохновляли бесконечные военные стычки того времени.
После смерти Карла Мартелла в 741 году Карломан и его брат Пипин с согласия народа (вооружённого народа, собственного франков) разделили отцовское наследство. Карломану как старшему, видимо, досталась «коренная» часть – Австразия, север нынешней Франции, а впрочем, и Брюгге, и Фульда), а Пипину – относительно недавно завоёванные франками земли, от Реймса и Парижа до Ла Манша. Братья успешно расправились со своим сводным братом Грифоном, претендовавшим на часть земель. Не убили – насильно постригли в монахи.
Карломан был незаурядной личностью. Прежде всего, он не пытался расправиться с Пипином. Более того: Карломан помогал брату справиться с бунтующей Аквитанией в 742 и 745 годах, Пипин помогал Карломану в походах на саксов и баварцев. По тогдашним меркам это было удивительно, у франков братья – прежде всего соперники. Во-вторых, Карломан обнаружил уважение к традиции и закону. Формально Карл Мартелл и его сыновья не были ведь правителями. Законными государями были члены династии Меровингов. Карломан в 743 году извлёк последнего Меровинга, Хильдерика, из небытия и провозгласил его «рексом». Пепин не возражал, папа Захарий одобрил. В-третьих, Карломан в 742 году созвал синод епископов Германии – первый собор Католической Церкви на восточных землях Галлии. Собор постановил, что священники не должны носить оружия и допускать женщин в свой дом, а должны проповедовать Евангелие язычникам. Карломан поддержал миссионерские усилия св. Бонифация. Именно Карломан в 743 г. подарил Бонифацию свою личную землю в Айхлохе для создания монастыря – знаменитой впоследствии Фульды.
15 августа 747 года Карломан отрёкся от власти и стал монахом. Он был первый, но не последний – с Карломана начинается не слишком многочисленный, но всё же ряд европейских правителей, предпочитавших молиться Богу, а не править людьми.
Поступок современников ошарашил. Биограф Карла Великого Эйнгард написал: «По неизвестной причине, но вероятнее всего из любви к созерцательной жизни».
Единственное, что предшествовало этому решению и, соответственно, стоит рассматривать в качестве возможной причины, - Каннштадская Резня, «Блютгерихт цу Каннштадт». Сейчас Каннштадт – просто один из районов Штуттгардта, правда, центральный. В 746 году – один из городов баварского племени аллеманов во главе с герцогами Агилольфингами. Хроники крайне скупы, но факт есть факт: Карломан сумел собрать вместе лидеров аллеманов, несколько сотен человек, якобы для переговоров, и все они были вырезаны.
Может быть, уход в монастырь – это раскаяние в учинённой резне? Ответа нет и, видимо, уже не будет, люди этого века в принципе не умели говорить о своей (да и чужой) внутренней жизни.
Главное - отречение от мира было совершенно искренним, это поразило современников, как и сегодня бы поразило. Карломан не ушёл в Фульду, где он воспринимался бы по-прежнему как повелитель и благодетель. Он даже – в отличие от своего брата и других владык – подарив Фульде землю, не приказал вечно за себя молиться.
Карломан, пишут обычно, пересказывая хронику, поселился «в Риме на горе Соракта», можно подумать, что он решил совместить созерцательную жизнь с римскими каникулами. Между тем, Соракта – в сорока километрах от Рима. Тем не менее, сюда к нему приезжали знатные франки, совершавшие паломничество в Рим, чтобы почтить его «как своего прежнего государя». Кстати, тоже неплохая характеристика Карломана – далеко не всякого отошедшего от дел властителя навещают из почтения. Диоклетиана, к примеру, не навещали.
Чтобы отделаться от посетителей, Карломан уехал на юг Италии в монастырь Монте Кассино.
После ухода Карломана на покой политика франкского государства – то есть, его брата Пипина – резко меняется. Последнего Меровинга, Хильдерика, не просто отправляют обратно в ссылку. Пипин решается на то, на что не решился Карл Мартелл – объявляет себя королём. Так воцаряется династия Каролингов. Это был, действительно, государственный переворот, неслыханная новизна, и Пипин прибег за дополнительным одобрением к Церкви. В 751 году франкские епископы во главе с Бонифацием совершили над ним обряд помазания в короли – для франков это была новация (был совершён и традиционный франкский обряд - собрание знати одобрила воцарение Пипина). В 754 году папа Римский Стефан II приезжает в Галлию и ещё раз совершает над Пипином тот же обряд, «дарует» ему титул римского патриция. Стефан II помазывает и его жену, и его сыновей, среди которых был и шестилетний Карл, будущий Шарлемань, он же Карл Гроссе. Об этих двух произношениях имени Карла Великого стоит помнить, - вопрос о национальности Карла Великого (и Карломана, и вообще Каролингов с Меровингами) столь же чудовищно бессмысленен как вопрос о национальности Рюрика, и столь же чудовищно часто обсуждаем.
Уходя в монастырь, Карломан оставил вместо себя двух сыновей. Совершенно непонятно, пытался ли он как-либо гарантировать старшему, Дрого, право наследования, но понятно, что Пипин этого сына с политической сцены устранил – насильственным постригом. Карломан не вмешался. Что может свидетельствовать о том, что он искренне решил устраниться от дел, а может свидетельствовать о бессилии.
Вообще историки – просто люди, и все попытки объяснить уход Карломана сводятся к примитивному «а он разочаровался», «а он устал». Церковные-то реформы тоже не удались – Бонифаций оказался не слишком талантливым организатором, политику франкской экспансии в Гессене и Саксонии, намеченную на соборе при Карломане, провести в жизнь не сумел, и в конце концов предпочёл отправиться туда рядовым миссионером. Тут его вскоре и убили. Когда немцев крестили огнём и мечом, о Бонифации сложили миф как о крестителе Германии, но это именно миф.
Самый интересный намёк в адрес Карломана сделал Поль Фуракр (Fouracre P. The long Shadow of Merovingians // Charlemagne: Empire and Society. 2005. Р. 16), предложив сопоставить две даты: 15 августа 747 года Карломан уходит в монастырь, 2 апреля 748 года рождается Карл Великий. Это означает, что Карл Великий был зачат в середине июля 747 года… Месячные у его матери уже прекратились ко времени отречения Карломана…
Намёк интересный, но ведущий в никуда. Нам слишком мало известно об этике Каролингов, а то, что известно, указывает на полное отсутствие какой-либо этики, в том числе, применительно к родным детям и жёнам (многожёнство франков – явление, о котором католические историки предпочитают молчать, но которое спрятать совершенно невозможно).
Остаётся доверять летописцам, а они единодушны в одном: Карломан решил отречься от мира и отрёкся от мира, от трудов управления временным царством, «operosa temporalis regni administratione» ради высшего царя Христа – «altissimo rege Christo», ради покоя – «otium». Ради этого он переселился подальше от родных мест.
Тем не менее, умер Карломан не в монастыре.
Весной 754 года Папа Стефан просил Пипина начать войну против лангобардов, грозивших Риму. Ради этого Папа приехал к Пипину, ради этого вторично помазал на царство Пипина и всех, кто был рядом, ради этого подарил Пипину мощи дочери апостола Петра. Фальшивка, разумеется, но благодаря этой фальшивке Францию потом торжественно именовали старшей дочерью Католической Церкви.
Летом 754 года Карломан приехал к Пипину просить прямо о противоположном – не начинать войны с лангобардами. Хронисты предполагали, что Карломан отправился в путь по настоянию настоятеля, у которого были свои взгляды на отношения с лангобардами. Возможно. Но это - предположения, а факты просты: Папа Римский просил начать войну, Карломан просил не начинать войну.
Брат его посадил под стражу и под стражей Карломан и умер летом 755 года. Оставшиеся на свободе и в живых продолжили «строить христианскую Европу». А Карломан всего лишь был христианином. Но теперь, на развалинах этой самой «христианской Европы», Карломан-то, пожалуй, важнее – он ведь свидетельствует о Христе, а все эти Пипины и Стефаны – свидетели силы земной.
В качестве бонуса - Канштадтская резня в переводе одной немецкой книги на русский превратилась вот во что:
"В 746 году в так называемом уголовном суде Каннштадта, выносившем смертные приговоры, приказало долго жить алеманское герцогство, тесно связанное родственными узами с баварским герцогством Агилольфингов".
По-немецки, действительно, говорится "кровавый суд", но в данном случае "герихт" - не суд, а "право", причем в самом архаическом значении, аналогичном русскому "расправа" (которое вовсе не обязательно означает "бессудную расправу").
