Яков Кротов

БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

9 век: перед изувером и Бог - Овца.

Cм. монашество.

«Отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня». Псалом 105.

Вы думаете, это – трагедия? Это всего лишь драма. Отец и мать бросили ребёнка.

Трагедия – когда  мать берёт пятилетнего мальчика за руку и ведут его в монастырь, где ему предстоит жить до конца дней.

Именно такое происшествие изобразил в 820-е годы монах-немец, иллюстрируя эту самую фразу псалтыри. Мать стоит перед аббатом, который свысока разглядывает ребёнка, а мальчик прячется за матушкиной спиной и отворачивается.

Сейчас эта рукопись хранится в Утрехте, соответственно, книга называется «Утрехтская псалтырь», почитается одним из шедевров своей эпохи. Однако, в IX столетии вряд ли эту рукопись считали великим произведением искусства: шрифт был выбран устаревший на два века, так что выглядела она очень провинциально. Размер был большой – возможно, по ней молодые монахи учились читать, сидя группой.

Отдать пятилетнего ребёнка в монастырь – жестоко? Историк Джон Босуэлл не без ехидства заметил, что это «во многих отношениях наиболее гуманная форма избавления от ребёнка, известная на Западе» (Boswell J. The Kindness of Strangers, p. 239). Ну как же – не в тёмный лес, а в монастырь, не к волкам, а к аббату, под контроль престижного заведения.

Обычай появился не в IX столетии, почти одновременно с христианским монашеством. В начале VI века «облаты» уже упоминаются в «Уставе Наставника», а в 540-е годы – в Уставе св. Бенедикта. Правда, эта часть устава – 59 глава – не слишком популярна среди нынешних восхвалителей средневекового христианства. Никакой «духовности» тут нет и в помине:

«Если человек благородный предложит своего сына Богу, приведя в монастырь, и сын этот малого возраста, пусть его родители составят письменное обещание и с приношением да обернут это обещание и руку мальчика покрывалом алтаря и таким образом предложат его.

Что до их имущества, пусть в том же документе свяжут себя клятвою, что они никогда ни лично, ни через посредство любого другого человека, ни другим каким-либо образом ничего не дадут ему и не предоставят ему возмолжности чем-либо владеть. Если они свяжут себя таким отказом и захотят сделать приношение монастырю как жертву за своё личное благополучие, пусть сделают приношение монастырю того, что им будет угодно, сохраняя, по своему желанию, доход от этого. Пусть всё будет устроено так, чтобы ребёнок не обманывался на счёт своего будущего, что могло бы соблазнить и повредить ему (да защитит Бог от этого).

Пусть бедняки поступают таким же образом. Что до тех, у кого нет ничего вообще, то они да делают заявление и с приношением приводят своего сына в присутствии свидетелей».

«Приношение» тут – земля, доход с которой до поры жертвователи оставляют за собой, либо символическая замена такому вкладу.

В том же IX веке комментарий к этой главе указывал, что отец должен произнести такие слова:

«Я желаю посвятить сына моего Всемогущему Богу, чтобы служить Ему в этом монастыре, поскольку и Господь в Законе повелел сынам Израиля посвящать сынов Израилевых  Богу» (Kolve, 1998, 1026).

Закон Израилев тут притянут за уши. Никаких монастырей Израиль не знал. Другой вопрос, не хуже ли существование отдельной жреческой касты – и если ты родился в семье священника или левита, то ты обречён стать священником или левитом, и неважно, первый ты сын или пятый.

Посвящение ребёнка Богу (Самуила в Ветхом Завете) встречалось у многих народов, и в XIX веке описывалось на Украине. Означает такое посвящение одно: бездетность была таким позором для женщины, что родить было важно, а уж что там с ребёнком будет, важно не было. Он будто бы предмет какой. В конце концов, ну зачем в монастырь? Можно было бы и приходским священником сделать, тоже способ избавиться от человека без порухи для своей чести.

Отдачу ребёнка в монастырь оправдывали ещё гаже – словами Иисуса «Пустите детей приходить ко Мне». Так это хотя бы из подлинного Евангелия, только дурно перетолковано, а ещё и апокриф использовали – сочинённую через несколько веков после Рождества Христова легенду о «введении во Храм» - якобы Мария двухлетней девочкой была отдана в приют при Храме Соломоновом.

После этого слова Монтессори о том, что вся надежда человечества – на детей, потому что из них вырастают взрослые, воспринимаются скептически. Если из детей вырастают взрослые, способные собственного ребёнка вышвырнуть в знак веры в Бога… Может, лучше уж тогда как Авраам – связать и зарезать к вящей славе Божией. Правда, Авраама Бог остановил, а этих  - нет.  Бог молодец перед верой, а перед изуверством Сам Бог – овца… То есть, Агнец или, используя выражение Сент-Экзюпери, Барашек.

От того 830 года сохранился план монастыря св. Галла – уникальный, роскошный, поражающий тщательностью до мгновения, когда соображаешь, что и Колизей тоже строился не по устным указаниям. На этом плане к юго-востоку от центрального храма находится специальное помещение для детей, изолированное от келий взрослых монахов. Руководили воспитанием детей magistru puerorim («учителя мальчиков»).  На десяток мальчиков комментарий к уставу рекомендовал четырёх магистров.

Кроме «облатов» были ещё и «пульсанты» - хочется перевести «стукачи», но всё же «постучавшиеся», pulsantes, - послушники, которые в течение года готовились к принесению обетов. Они спали тут, но обучались отдельно, с монахами. Облаты же были изолированы не только от монахов и послушников, но даже от «внешней школы» - где обучались дети аристократов, не ориентированные на монашество. Контакты со взрослыми были только во время богослужения – правда, богослужение совершалось восемь раз в день. Монахи, которые воспитывались в обителях с детства, назывались «нутрити» (от «nutrire» - «вскармливать»), а те, кто пришёл самостоятельно – «конверсы» («обратившиеся»).

Может, пятилетний мальчик не понимал, что происходит? Пожалуйста, не от восьмого века, а от 1138 года свидетельство британского монаха Ордерика Виталиса, автора «Церковной истории», ставшего облатом в 10 лет, около 1085 года:

«[Отец] отдал меня, рыдающего ребёнка, на попечению монаха Реджинальда, отослал меня от себя в изгнание из любви к Тебе и никогда более не видел меня. … От себя он обещал мне, что, если я стану монахом, я после смерти узнаю вкус небесного блаженства вместе с  Невинными [младенцами Вифлеемскими].  … Посему я, будучи мальчиком десяти лет, пересёк Английский канал и оказался в Нормандии как изгнанник, никому неизвестный и не знающий никого. Как Иосиф в Египте, я слышал язык, которого не понимал. Но Ты по Твоей благодати даровал мне доброту и дружелюбие среди чужаков, и я был принят облатом в монастырь св. Эвруля” (Kolve, 1998, 1058-1059).

Патрисия Квин, проанализировав миниатюры Утрехтской псалтири, пришла к выводу, что для художника «хорошие отцы те, кто взяли на себя ответственность за физическое и духовное благо своих детей … Злые отцы обычно изображаются солдатами или царями» (Цит. по Kolve, 1998, 1059).

Собственно, иллюстрация к 26 псалму состоит из горизонтальной нижней полосы, изображающей бой – просто сражение, символ «мирского», всего, происходящего за стенами монастыря. А над этим жутковатым фризом справа – родители приводят мальчика в монастырское общежитие, а слева – собор романской архитектуры с крестом и вполне взрослый человек протягивает руку аббату – это уже принесение монашеских обетов взрослым.

Если же перелестнуть ещё несколько страниц, к псалму 106 латинской нумерации, то там найдётся изображение монастыря «изнутри». Там вообще очень симметричная композиция. В центре жнец, над ним рыбаки, ещё выше Бог.  Слева (от зрителя) город порока, населённый ворами и убийцами, справа – город святых, которые Богу молятся, всё у них чистенько и гладко. В самом нижнем ряду – слева от жнеца пахарь, а справа монастырь. Аллегория понятна: одни сеют материальное, другие духовное. Только вот монастырь сам разделён на две половины, и правая – святые отцы сидят и попарно друг с другом чинно беседуют, а слева – монастырская тюрьма, а в ней двое сидят на цепи и один – в колодках.

Конечно, у нас зазря не сажают в колодки. Но всё-таки как подумаешь, что взяли пятилетнего человека, засунули в монастырь, изолировали напрочь от реальности, стал он монахом и что-то там накуролесил… Может, его не в колодки сажать, а выпустить из монастыря, да ещё и денег дать и помочь адаптироваться к свободе?

«

Jong, Mayke de. In Samuel’s Image: Child Oblation in the Early Medieval West. Leiden: Brill, 1996. Pp. 360.

Kolve V.A. Ganymede/Son of Getron: Medieval Monasticism and the Drama of Same-Sex Desire // Speculum. Vol. 73. No. 4 (Oct. 1998), pp. 1014-1067).