Яков Кротов

БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

XVI ВЕК: РЕФОРМАЦИЯ КАК МЫШЛЕНИЕ

См. реформация.

XVI ВЕК: РЕФОРМАЦИИ ПРОТИВ ТВОРЧЕСТВА

Реформации в XVI веке было две: протестантская и католическая. Конечно, есть огромное лукавство в попытках католиков представить свою реакцию на Лютера как самостоятельную реформацию, а не контрреформацию. С таким же успехом противники русской революции могли бы присвоить себе название "революционеров" - ведь они тоже не собирались реставрировать дореволюционный порядок с точностью до запятой. Да хотя бы и собирались - ничто нельзя реставрировать точь-в-точь, значит, формально любой реставратор, любой реакционер имеет право считать себя революционером.

Две было реформации, и трагедиях обоих заключалась в их нетворческом характере. Реформа по определению не есть творчество. Таково, во всяком случае, мироощущение, основанное на библейском повествовании. Творец Библии не реформировал ничего, а творил.

Лютер и Борромео - символы двух реформаций. Эразм, Рабле, Монтень, Шекспир - символы творчества. К несчастью, и для современных верующих к "истории Церкви", к их "духовным предкам" относятся прежде всего первые, а вторые интересны лишь постольку, поскольку "имеют отношение". Такое религиозное сознание шизоидно, потому что в повседневной жизни верующие так же, как и неверующие, предпочитают жить в культуре, сформированной последними. Последние в Церкви есть первые в жизни, и разделение Церкви от жизни - явление абсурдное и болезненное прежде всего с точки зрения Церкви. Церковь есть жизни, где безжизненность, там нет Церкви.

Современный человек приходит к Богу как к источнику и вершине всего того, что ему интересно - а интересно ему то, в чём он вырос, чем он живёт, а именно, современная культура. Это современная культура ставит человека перед проблемой смысла - средневековая культура такой проблемы не ставила. Смысл, осуществляемый через сюжет, вдохновение, свершение. Этот смысл человек находит в Боге, а дальше - два пути. Один - тупик. Найдя смысл жизни в Боге, человек отказывается от жизни в пользу Бога. Как будто Богу это нужно! Человек плюёт в Толстого, который проторил ему дорогу к Богу - проторил вместе со всей культурой. Человек отбрасывает культуру, как космический корабль отбрасывает баки с топливом. Только человек - не космический корабль, и Царство Божие - не в небе, а внутри (сказано не Кантом или Кюнгом, Христом сказано). К тому же, отбрасывая современную культуру, человек на её место присобачивает (наиболее точное слово) культуру средневековую, а то и рабовладельческую, и подменяет жизнь с Богом игрой в Средние века или античность. В лучшем случае, человек милостиво изволяет "ценить культуру" за то, что она "указывает", "свидетельствует", за то, что Толстой всё же бывал в Оптиной пустыне. Так вот ведь нет же: как ни велики оптинские старцы, как ни святы, а всё-таки не на Ясной Поляне подобает вешать доску: "Тут жил Лев, который ходил в Оптину", а на Оптиной: "Тут бывал Толстой". Не надо терять чувство меры. Бог пришёл не к монахам, а к Толстому, и величие оптинских старцев в том, что они были выше монашества и ближе к Толстому, пусть обстоятельства мешали обоим сторонам понять свою близость.

* * *

"Реформа", "реформация" - от лат. "reformatio". В конце Средневековья это был юридический термин: переработка законов, университетского курса, канонов. В анонимном трактате "Реформация императора Сигизмунда", вышедшем около 1430 года, слово было употреблено для обозначения обновления мирового порядка. Более глубинным значением слова было философское: "форма" вещи была существенной и неизменной частью вещи, поскольку эта вещь вообще существовала. "Реформировать" означало вернуть подлинную сущность. Реформировать Церковь означало приблизить ее к небесной Церкви.

В этом смысле реформация была понятием консервативным, обращенным вспять (что и заметно на Лютере), к идеалам, а не к реальности и не к людям. Бороться со злом (например, с индульгенциями или безработицей) можно и не прибегая к концепции "идеальной формы", которую нужно выявить.

Сила реформационного мышления в том, что оно предлагает авторитетную опору (в прошлом и, для религиозного человека, на небесах), предлагает системное решение проблемы и создает терминологию, способную объединить социально активных людей.

Слабости вытекают из этих преимуществ: системность, структурность оборачиваются идеологизированием, когда резко сужается или просто исключается возможность общения для поиска новых форм. Язык и психология калечатся, потому что всякому действию нужно подыскивать оправдание в прошлом или в какой-то глобальной теории. Это блокирует меры частные, бессистемные, зато выработанные людьми, непосредственно соприкасающимися с проблемой.

Реформационное мышление заведомо склонно к интеллектуальной игре, при которой каждому действию подыскивается системное обоснование. Объединяются сторонники идеи, но одновременно отсекаются противники глобальной идеи, пусть даже они могли бы помочь в решении частной проблемы Так в католичестве проблема инквизиции была в конце концов решена помимо глобальной реформы, предложенной протестантизмом.

Нарастает пафосность, и это само по себе становится проблемой более тяжелой, чем те, которые предполагается решить. Укрепляется решимость жертвовать ради идеала всем, чем нужно жертвовать - в том числе, и такими "частностями" как искусство диалога, а иногда и просто живыми людьми.

Силы и слабости реформационного мышления наследует мышление прогрессистское, которое переносит идеал из прошлого и вечного в будущее.

Прогрессистское мышление исчерпало себя и перестало пользоваться безоговорочной популярностью в XX столетии. Действия, которые могут называться реформами, теперь предпочитают обосновывать не глобальными, а частными, техническими доводами.

В отличие от идеи реформ вообще, идея реформации Церкви уже в момент своего рождения не вдохновляла все общество. Вера преемников Лютера в то, что "протестантская Реформация" есть основное событие XVI столетия, как и вера преемников врагов Лютера в то, что таким основным событием является "католическая Реформация", резко отделяет их не только друг от друга, но и от большинства людей, для которых XVI век есть прежде всего один из первых веков "Нового времени", времени секулярного.