АЛЕКСЕЙ МЕЧЕВО немь Сидоров, 1930; Сахаров, 1956; Фудель, 1969; К словарю святых Алексий Мечев (17.3.1859, Москва - 22.6.1923, Верея). Сын регента церковного хора, хора столичного, регента, любимого самим митрополитом Филаретом Дроздовым. Регент и женился на дочери хорошего знакомого митрополита, состоятельного московского купца, и сам был не беден, но семья был из тех, которую достаток не портил. И в старости о. Алексей с благоговением вспоминал, как его мать приняла в дом сестру, потерявшую мужа, с тремя детьми, и относилась к сиротам лучше, чем к собственным детям. Окончив семинарию, он попал псаломщиком к священнику, который срывал на нем злость, доходя до рукоприкладства, и считал это удачей: "Такие люди указывают нам наши недостатки, которых мы сами-то за собой не замечаем; они помогают нам бороться со своим "яшкой". Два у нас врага — окаяшка и яшка". Зла на священника он не держал и был ему искренне благодарен; возможно, действительно, исключительная мягкость и отсутствие всякого "ячества" ("яшки") у Мечева объяснялось и тем, что он подавил себялюбие в себе, глядя на настоятеля. Он мог бы сам стать таким, если бы не простил его. Он нашел себе жену, дочь псаломщика Анну Молчанову ("вот за этого маленького — пойду", сказала она, посмотрев на рыжего юношу; девушка была с характером и отказала уже многим семинаристам), после чего был 18.11.1884 г. рукоположен в диакона, а 19.3.1894 г. во священника и назначен в храм Николы в Клениках. К тому времени у него уже было две дочери и два сына. Приход был крошечный (соответственно, и бездоходный). Мечев сразу же вместо обычных двух богослужений в неделю стал совершать литургию ежедневно — восемь лет это была служба в пустой церкви. В 1902-м году умерла долго болевшая жена, которую он называл "золотое мое солнышко" и беспредельно горевал после ее кончины. Осиротевших детей он баловал, они отвечали ему лаской, но, говорил отец Алексей, "не могут заменить моей покойницы, та все мои слабости знала и их любила...". Знакомые пригласили к нему отца Иоанна Кронштадского: "Не горе твое пришел я разделить, а радость, — тебя посещает Господь; оставь свою келью и выйди к людям. Только отныне и начнешь ты жить". Так и вышло: переживаемое горе сделало Мечева человеком, который хотел утешать других, согревать их и любить. Это не означало, что он забыл свою скорбь; и десять лет спустя он писал сыну: "Я был очень счастлив, когда покойная ... высказывала свое замечание мне, и я тотчас, приняв к сердцу, изменял согласно с ее замечанием. Но, увы, ее нет и уж я давно тягощусь одиночеством, не слышу ни от кого сердечного разумного замечания". Звучит даже несколько обидно для его окружения, в которым были и епископы, как близкий ему Арсений Жадановский. Тогда только и начала по Москве распространяться молва о необычном священнике, не хуже монастырских "старцев" умевшем помочь, сохраняя верность Христу. Храм стал заполняться народом; шли к нему и священники, и интеллигенты, среди прихожан был Николай Бердяев, знаменитый мыслитель. Одновременно Мечев преподавал Закон Божий в женской гимназии Винклер, причем, в отличие от других священников и учителей, совершенно не исполнял требований программ, ничего не спрашивал у учеников, сам всегда все отвечал, ставил одни пятерки. А ведь тогда тряйка являлась "как бы удостоверением политической неблагонадежности". Ученицы на его уроках шалили, но как-то не переступали черту, отделяющую игру от хамства. Учитель гимназии писал: "В маленькой фигурке отца Алексея ничего нет телесного; это был лишь клубочек до крайности напряженных нервов. Манеры, походка и телодвижения изобличали впечатлительность и глубокие переживания, тщетно скрывавшиеся молчаливостью и стремлением всегда поместиться в тени других". Он держался в стороне от всякой политики, так что и "левая" молодежь не могла упрекнуть его в черносотенстве. Смело меняло богослужение, особенно после революции: все, что можно, пел весь народ, дополнял богослужение встречами при храме, где устраивали вскладчину чай и беседы, называя их по-гречески "агапами", "трапезами любви". Обращаясь к священникам, он просил их не ставить обрядовые вопросы выше любви: "Ведь мы — христиане — "надзаконные" люди, а не "подзаконные", и бывают моменты, когда в жертву любви нельзя не принести соблюдение установленой формы". В годы гражданской войны община оказалась достаточно сплоченной, чтобы выжить и даже поддерживать продуктами около тридцати семей беднейших прихожан. Любовь прихожан соединялся с неприязнью многих монахов (говорили, что старец должен быть обязательно в монастыре) и приходских священников ("о. Алексей всех хочет упрятать в монастырь, завел бесконечную службу... наигранно плачет за богослужением"). На самом деле, он почти никого и не благословлял идти в монахи. Как и настоящие старцы, от разных людей он просил разного, не давая одного рецепта на всех. Закат его жизни был омрачен не только внешними гонениями на Церковь (был арестован Патриарх рТихон, которого незадолго до похорон Мечева, и патриарх сразу поехал на похороны), но и добровольным отходом большинства людей от христианства. Когда в Москве открыли "Народную Духовную Академию" и попросили о. Алексея прочесть вступительную лекцию о том, каким должен быть священник, он обнаружил, что среди собравшихся был только один юноша, все остальные — женщины. Сын о. Алексея Сергей стал его преемником по настоятельству, был арестован и погиб в сталинских лагерях. Канон. 2000. Соколова, Иулиания, монахиня. Жизнеописание московского старца отца Алексея Мечева. М.: Русский Хронограф, 1999. 268 с. 2-е изд., испр. и доп. Память 9/22 июня. Яков Кротов |
