Яков Кротов

Дневник литератора 1997 года

К оглавлению "Дневника литератора"

К оглавлению дневника за 1997 год

НЕ СПРАШИВАЙ, КОГО СОЖГЛИ...

Опубликовано
 

4 марта 1997 года в дагестанском городке Буйнакск были публично сожжены двое человек. Дагестан входит в состав Российской Федерации, — об этом стоит упомянуть, потому что не все в России в этом уверены. "Кавказ" уже представляется многим цельным отрезанным ломтем. Нет, в Буйнакске никто не собирается отлагаться от России. Перед тем, как сжечь людей, многотысячная толпа слушала речи только на русском языке, очень правильном, даже литературном. Видимо, потому что русский здесь — язык не бытовой, а "официальный".

За несколько дней до сожжения, 25 февраля, в городе пропала 12-летняя девочка Шахрузат Омарова. Семья девочки и милиция сразу предположили, что Шахрузат была похищена сексуальным маньяком. В милиции был составлен перечень местных жителей, которые ранее отбывали срок за изнасилование. Попал туда и некто Гаджиев. То, что он один раз совершил преступление, было названо "некоторыми доказательствами виновности". Один из бывших работников милиции, родственник Шахрузат, получил список. Тем самым была грубо нарушена тайна следствия.

Останки девочки нашли в лесу. На митинге много говорили о том, что у девочки были вырезаны внутренности. На видеозаписи, однако, видно, что это малая часть правды. На самом деле, останки скелетированы, нет не только внутренностей, но и конечностей, остались только кости. По предварительному заключению экспертизы, девочку загрыз дикий зверь.

Родственники, однако, уже не могли или не желали отказаться от версии об убийстве человеком. Перестали говорить о сексуальном маньяке и стали говорить о злодеях, которые вырезали у девочки органы для продажи на трансплантацию. Впрочем, искать "негодяев" продолжали по списку бывших осужденных. Жажда мести не могла удовлетвориться охотой на волков. Подходящим кандидатом оказался Хаджи-Мурат Гаджиев. Его вместе с женой (что особенно абсурдно, если подозревали изнасилование, но сравнительно логично, если людей обвинили в "торговле внутренностями") родственники задержали и начали пытать. Некоторые свидетели утверждают, что во дворе дома Омаровых выстроилась целая очередь из сорока человек, которые по очереди издевались над несчастными. Когда их привезли на площадь, облили бензином и подожгли, они были уже мертвы.

От прочих "подозреваемых" Гаджиев отличался тем, что был адвентистом. Это, видимо, и послужило решающим фактором для избрания его жертвой мести. В 20 лет Хаджимурат был послан воевать в Афганистан. В 27 лет сел в тюрьму. Здесь он и познакомился с адвентистами. Его поведение настолько изменилось, что на крещение начальник тюрьмы отпустил его без конвоя. Выйдя на свободу он женился на русской Татьяне Дмитренко. Татьяна — бывший комсомольский работник, по образованию геолог —  пришла к адвентистам как раз, когда те собирались в тюрьму, и сразу пошла с ними — из любопытства. Там и увидела Хаджимурата. Оба считали знаменательным, что они в один день впервые услышали о Христе и увидели друг друга. Они любили друг друга и умерли в один день...

Гаджиевых сожгли, чтобы скрыть преступление одной семьи в преступлении целого города. За оговор, за то, что горе сорвали на невинных людях, за пытки и убийство в подвале собственного дома пришлось бы отвечать. Теперь появилась надежда, что дело замнут: нельзя осудить толпу в пять тысяч человек. Митинг тщательно снимали на видеопленку, речи еще и записывали на магнитофон. Истерии не было, была хладнокровная инсценировка истерии. Пока эта надежда оправдывается: комментарии телевидения и газет (в том числе, московских) основываются на убеждении, что ничего нельзя сделать, потому что преступление совершенно целым народом. Между тем, толпа не била и не сжигала. Митинг удалось продержать на площади час, затем люди разошлись. И только час спустя за зданием местного кинотеатра "нашли" горящие трупы.

Милиция знала о том, что Гаджиевы попали в плен к родственникам погибшей, но ничего не предприняла. Страх, подкуп, некомпетентность, родство? На митинге, который организовали родственники, милиция присутствовала, ее представители поддерживали зажигательные речи "мстителей", помогали держать оцепление вокруг горящих тел. Но, пожалуй, еще больше вина "оцепления", которое создают сейчас нормальные люди, журналисты и прокуроры, религиозные и светские деятели, махачкалинцы и москвичи, которые боятся назвать самосуд преступлением, оговор — оговором, убийство — убийством, которые приняли версию о "митинговой расправе". Чтобы трагедия не повторилась, надо жестко вбивать в головы людей: самосуд всегда доказывает виновноть только тех, кто свершил самосуд. Человек невиновен, пока обратное не доказано судом, судом настоящим. Разговоры о слабости нашего правосудия скрывают попытку убийц уйти от этого самого правосудия.

Убийцы попытались придать всему делу социальную окраску. Мол, исчезают тысячи людей, им вырезают внутренности и продают. Это подхватили. Гаджиевы якобы были только агентами огромного преступного синдиката, торгующего внутренними органами, — как на Западной Украине.

Убийцы попытались придать всему делу политическую окраску. "Молодежь Дагестана" заявила: "Только стыдно и бывает за бездарные действия и нелепые речи местных и московских милицейских чинуш. Но дело-то гораздо серьезнее — два с лишним миллиона дагестанцев поставлены в унизительное положение. Они вынуждены жить в постоянном страхе, полноправными хозяевами наших городов и сел становятся преступные группировки ... Почему никто всерьез не занимается наведением порядка в Дагестане?" Припомнили даже Албанию.

Убийцы попытались придать всему делу религиозную окраску. Взвинчивая толпу, призывали воспитывать детей "в религии". Сожжение было представлено как "суд Шариата". Муфтий Дагестана Саид-Мухаммад Абубакаров, выступая по телевизору, сказал о Гаджиеве: "Если честно, у меня душа радуется, что такой изверг не был в Исламе", что он недостоин своего имени ("Хаджи" — первая часть имени Гаджиева — "праведник"). Муфтий прекрасно знает, что Коран, во-первых, запрещает неправедный суд — а в данном случае никакого суда вообще не было, во-вторых, что Коран не одобряет ни сожжения преступников, ни пыток. Не одобряет Коран и лжи, а родственники лгут отчаянно, утверждая, что "видели", как Гаджиев усаживал девочку в свой автомобиль, что в багажнике его "Запорожца" нашли 15 тысяч долларов, "медицинские инструменты и химические препараты, необходимые для извлечения и консервации внутренних органов", что Дмитренко тоже была судима. Врут, что Гаджиевы признались и что признание снято на видеокассету, врут, что были свидетели, видевшие, как Гаджиевы крали девочку. И врут-то по-детски: свидетели, мол, боятся мести и потому не дадут показаний, а видеокассету с признательными показаниями сожгли, потому что на пленке могли быть лица людей, которых теперь могут обвинить в убийстве. Хотя пленку с митингом не сожгли, а там все вероятные убийцы выступают, накручивая истерию.

Местная газета "Нурул Ислам" ("Свет Ислама") опубликовала статью, в которой подчеркивала, что Гаджиев "из мест заключения вернулся отреченным от Ислама и приняв Христианство вышеуказанной секты". На "митинге" говорилось о том, что в семье Гаджиевых было "неправильное воспитание", что "ребенок, который растет в семье с религией, никогда не совершит зло". Без сомнения, если бы Гаджиевы были православными, религиозную тему поостереглись бы трогать. Православие рассматривается как "традиционная" религия. В первом чтении в республике принят закон (противоречащий Конституции Российской Федерации), который, предоставляя льготы исламу и православию, запрещает всякий прозелитизм. Настоятель церкви в Махачкале о. Николай публично заявил, что "идет хитрое разрушение страны, церкви изнутри с помощью сектантского влияния, чуждых нам течений ... Появляющиеся у нас секты, религиозные общества объявляют себя церквями, на деле не являясь таковыми".

Трагедия в Дагестане особенно ужасна именно тем, что ничего специфически "дагестанского" в ней нет. Наоборот: местные фанатики лишь повторяют то, что говорится и делается светскими и церковными лидерами в Москве. Это в Москве, сейчас, можно бесплатно получить в метро у православных книготорговцев листовку под названием "Дорога в секту", в которой написано: "Тысячи иностранных сектантов продолжают сегодня в России труд коммунистических безбожников ... Наш долг предупредить Вас: протестанты ненавидят Православие ... Адвентисты отрицают бессмертие души ... Если Вы молча сносите обвинения в адрес Церкви, не осаживаете клеветника и не стараетесь узнать правду — грех отступничества уже близок к Вашему сердцу". Это в Москве, сейчас, Государственная Дума приняла в первом чтении очень похожий на дагестанский Закон о свободе совести, который покажет адвентистам, где раки зимуют. Это в Москве, сейчас, даже интеллигенция разделилась на тех, кто защищает свободу совести, тех, кто ратует за разгон "сектантов", и тех, кто брезгливо отстраняется от "межконфессиональных разборок". Первые отлики центральных газет показывают, что журналисты пытаются играть в объективность совершенно так же, как при советской власти. В результате крупица истины тонет в пересказе десятков ложных показаний. Журналисты делают вид, что ждут результатов расследования. Но, во-первых, результатов этих запросто можно и не дождаться, во-вторых, профессионализм требует не только фиксировать всевозможный бред, но и давать слово здравому смыслу. И не спрашивайте, кого сожгли в Дагестане — виновных или невиновных, еретиков или ортодоксов. Там сожгли нас.