Яков Кротов

Дневник литератора

К оглавлению "Дневника литератора"

К оглавлению дневника за 1998 год

МОЖНО ЛИ СОСЧИТАТЬ ЦЕРКОВЬ?

     Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий Поярков издал в свет сборник материалов памяти митрополита Никодима Ротова ("Человек Церкви". М.: Издание Московской епархии, 1998) к 20-летию со дня его кончины. Кстати, пора уже оставить манеру писать фамилии монахов (включая архиереев) в скобках. Теоретически монах, покидая мир, отрекается от фамилии ("фамилия" ведь означает "семья"). Практически те монахи, которые издают книжки или (и) занимаются церковной политикой, мир вовсе не покинули, и различать бесчисленных Иоаннов удобнее всего все-таки по фамилиям. Мода писать фамилию в скобках пошла от библиотекарей (ведь на титуле книг фамилию автора-монаха не пишут), и теперь уже нередко думают, что у всякого священника, даже женатого и главы семьи, фамилию надо писать в скобках, что уж вовсе неверно. Между тем, у зарубежного духовенства, даже у Папы, фамилию пишут безо всяких скобок (кардинал Виллебрандс, папа Войтыла), хотя это духовенство ничуть не меньше отреклось от мира и семьи. Пора этот стандарт распространять и на отечественное духовенство.
     Митрополит Никодим Ротов знаменит более любого другого церковного деятеля последних десятилетий, и со временем его значение будет лишь возрастать. Были иерархи мудрее, но не было никого, кто бы с такой энергией пытался плыть против течения, отстаивать интересы Церкви перед антицерковной властью. Мемуаристы предпочли умолчать о некоторых слишком нетривиальных способах одурачивания коммунистов, из которых самым, возможно, обременительным физически и нравственно было участие в их пирах. Подчеркивается другой способ: чтобы заставить милицию защитить духовенство от нападок во время крестного хода, митр. Никодим приглашал для участия в богослужении высокопоставленных иностранцев. Чтобы защитить духовную академию от закрытия, зачислил в нее студентов из сбросивших колониальное иго стран Африки. Недостатки этого метода обнаруживаются только сейчас: стоило исчезнуть страху перед властями, исчез и интерес к иностранцам. Тактический выигрыш обернулся теперь стратегическим проигрышем: церковные руководители привыкают манипулировать людьми (к которым относятся и иностранцы). Те, кто оправдывают свое участие в экуменизме 1960-х годов прагматическими соображениями, в результате вынуждены сегодня, когда соображениям этим уже нет места, предавать экуменизм. Жалкое впечатление производят софизмы, которыми свящ. Виталий Боровой доказывает, что решение от 16.12.1969 г., с трудом "пробитое" митр. Никодимом (об интеркоммунионе с инославными) являлось всего лишь возобновлением дореволюционной практики (С. 113). Тогда бы не нужно было принимать особого решения, тем более не нужно было бы его отменять. Другое дело, конечно, что это решение не означало и "унии" с католиками или старообрядцами, -- но зачем опровергать одну ложь, грубую, другой, потоньше?
     С нравственной точки зрения личность Никодима Ротова уже потому уникальна, что он не считал необходимым скрывать своего честолюбия. С детства человек мечтал "стать Патриархом, чтобы принести пользу Церкви" (С. 309) – и рассказывал об этом во взрослом возрасте. Трудно сказать, плох или хорош благочестивый подросток, не мечтающий стать патриархом, но что таких почти нет, несомненно. Тщеславие есть в любом архиерее, но далеко не каждый обращает энергию тщеславия ко благу Церкви.
     Самым человечным документом в книге являются воспоминания матери митрополита, записанные на магнитофон в 1969 году. Из них выясняется факт, для современного человека странный, но вполне нормальный для дореволюционной психологии: мать страшно не хотела, чтобы ее сын стал монахом. Его постриг стал для нее огромной трагедией. Причем, хотя мать Ротова была из духовной семьи, она сама не ходила в церковь и не водила ребенка. Только благочестивая бабушка, приезжая, водила малыша в храм, где тот чувствовал себя как дома. Однако, одновременно он был очень исполнительным пионером, "председателем совета отряда" (С. 151).
Работоспособность, которой славился митр. Никодим, оказалась классическим примером той простой физической истины, что эффективность работы мало зависит от затраченной энергии. Ротов активно воспитывал себе учеников, продвигал их на архиерейские посты. Ученики в целом оказались верны покойному пастырю и не побоялись прислать свои воспоминания о нем в этот сборник. Бояться есть чего: для наших черносотенцев слово "никодимовец" давно стало бранным. Рвется к власти новый, большевистский тип, абсолютно нетерпимый, считающий кощунством разговоры о воссоединении Церквей, поскольку Церковь может быть только одна (именно это поставили главным упреком этой книге в газете "Радонеж").
     "Никодимовцы", что делает им честь, не обращают внимание на нападки справа. Их больше волнуют упреки "слева", обвинения в сотрудничестве с КГБ, в подличаньи перед властью. В борьбе с этими упреками свящ. Виталий Боровой сочиняет миф о том, что 16 февраля 1960 года патриарх Алексий I "произнес свою знаменитую речь об исторических заслугах Церкви за тысячелетнюю историю русского народа и ясно заявил о нынешних гонениях на Церковь ... Это вызвало бурю ярости со стороны правительственных кругов" (С. 103). На самом деле, речь эта никогда не была предметом какого-либо внимания общественности, представляла из себя классический "толстый намек на тонкие обстоятельства", а попросту – кукиш в кармане. Не было "бури ярости", оратор и его свита испугались собственной тени. Власти продолжали кормить церковную верхушку красной икрой, отправляя в тюрьмы рядовых православных. Оказывается, в индивидуализме современной эпохи есть своя правда и польза, ведь коллективизм приводит к тому, что евшие икру считают себя "заедино" с мучениками, пряча свой личный выбор фразой о некоем всеобщем "мученическом исповедничестве внутренних истин Православия" (С. 117, Виталий Боровой – кстати, какие еще истины есть у Православия? или "внутренние истины" это те, которые исповедуются "внутренне", с "внутренними" страданиями, невидимыми ни миру, ни Богу, а только самому "страдальцу?)
     Вообще приспособление к власти опасно тем, что требует самой утонченной лжи – умолчанием. В сборнике много и с восторгом говорится о присутствии русских православных на Втором Ватиканском соборе, но не говорится о том, что этот "экуменический прорыв" был обманом доверия православных других стран, заранее договорившихся не ездить в Рим. Митр. Никодима хвалят за предоставление независимости Американской Церкви, умалчивая о том, что эта операция была проведена так, что навсегда закрепила раскол между православными различных национальностей в США, потому что ни один "американский грек" или хотя бы и серб никогда не согласится подчиняться "русским американцам".
     Книга замечательна выражением того сострадательного милосердия и прощения, которые составляют отличительную особенность христианства. Патриарх Алексий II пишет: "Сегодня, к сожалению, слишком легко некоторые люди, являя "ревность не по разуму", берутся судить о служении и деятельности покойного Владыки. Одному Богу известна мера жертв и страданий человека, всю свою жизнь отдавшего служению Церкви. Кто кроме Сердцеведца-Господа может восхитить право выносить суд над Архипастырем, положившим свои силы, способности и дарования, да и саму жизнь на Алтарь церковного служения" (С. 4).

     . Но это и есть одно из главных проявлений трагедии митрополита Никодима: трудно гнаться за двумя зайцами или, говоря более христианским языком, служить двум господам. Никодим был из лучших, из искренне верующих, энергичных, умных, терпимых. Оказывается, однако, что и тогда, как сейчас, следовало не тратить свои силы без разборы на укрепление "Церкви вообще", а выбирать: служить укреплению церковного аппарата и внешнего благолепия (что ныне достигнуто в высшей степени) или служить укреплению духа братской любви и разума Христова. Первая цель ныне достигнута, в том числе, благодаря митр. Никодиму, вполне. Теперь проблема, как говаривал апостол Павел, в том, как "бы нам и одетым не оказаться нагими" (2 Кор 5, 3).

Опубликовано