Консерваторы и либералы, реакционеры и прогрессисты, правые и левые, фундаменталисты и реформаторы, — в общем, разные проявления двух разных стилей в мышлении, общении, жизни, — во многом схожи, во многом соратники. Есть ведь ещё и третья сила — чистое беспримесное насилие, воинствующая безликость, стоп-кран на двух ногах.
При деспотизме не бывает ни консерваторов, ни либералов, разве что в каком-нибудь высшем поэтическом смысле: например, палач, который сперва бьёт подследственного левой рукой — либерал, а правой — консерватор. Гранитная глыба хоронит под собой и тех, кто хочет конституции с хреном (реакционеров), и тех, кто хрена хочет не с конституцией, а с севрюжиной.
Правое и левое мышление (кстати, оно может прекрасно уживаться и в одной голове, и это не сумасшествие, а как раз норма, без которой не было бы свободы и развития) одинаковы с точки зрения политического людоедства, но ведь не всё же людоедство. Более того, под охи и ахи о том, что изменений много, но ничего не меняется, прогресс налицо. Консерваторы иногда горестно соглашаются с тем, что прогресс есть (только он им не нравится), иногда отрицают прогресс, выдавая циническую подоплёку консерватизма, но они всегда пользуются прогрессом. Ни один консерватор не бреется кремнёвым лезвием, не побрезгует и магнитно-резонансным обследованием. И слава Богу, а то бы на земле жили одни либералы, а это было бы либералам совершенно неполезно и либералы о таком даже не мечтают — чем, кстати, отличаются от реакционеров, которые очень бы даже не прочь пожить без посторонних им.
Может быть, самое большое сходство и самое большое несходство в том, как два типа мышления строят модели реальности. Не строить моделей мышление не может, сама его суть в моделировании. Сложность не может быть понята иначе как через вереницу упрощений, это не проблема — проблема в том, чтобы упрощения и вереницы строились правильно.
Упрощение соотносится с реальностью как карта местности с местностью. Однако, карты всегда рискуют превратиться в карты. Карты географические — в карты игральные. Такое бывает — и тут-то и граница между мышлением догоняющим (консервативным) и опережающим (прогрессивным). Никакие пограничники у этой границы не стоят, что для мышления характерно. Риск огромен — из картографа, каким призван быть каждый человек в какой-то сфере, превратиться в картёжника.
В политике картёжник видит исключительно столкновение неких высших сил. Неважно, марксист или антимарксист, коммунист или антикоммунист: планета видится как огромный стол, а вот на нём тузы, короли, валеты, ну и шестёрки, конечно. Кто-то сосредотачивается на картинках, кто-то призывает шестёрок всех стран объединяться, но те и другие одинаково не видят живых людей. Это консерваторы от коммунизма и консерваторы от антикоммунизма, и они, в отличие от пролетариата, уже вполне едины. Какие там слезинки ребёнков! Для них не существует кровавых потоков, хиросим, освенцимов и колым с воркутами. Есть альянсы, армии и флоты, козыри и джокеры, интересы игроков и фишки, фишки…
Кстати, не надо думать, что консерваторы люди бессердечные. Отнюдь. Во-первых, они умеют имитировать чувства — то есть, если интересы преферанса требуют, они могут поговорить и о слезинке ребёночка. Во-вторых, их бессердечие часто очень последовательно — «нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели». Великих инквизиторов мало, великих консерваторов, не щадящих живота своего, много. Только что от этого слезинкам ребёнков? Только ещё горше, коли и другому плохо, давайте лучше сделаем так, чтобы всем было хорошо!
А разве это можно? Вот тут и начинается картография. Политическая картография, в отличие от географической (и уж тем в отличие от картёжничества) не говорит «можно» или «нельзя». Она говорит «цель понятна, мы согласились на свободу как цель, давайте посмотрит, есть ли ведущие к ней пути». Не пути государств, военных блоков, махинаторов-политиканов, а пути-тропинки. Скорее всего, путей нет. Потому и задаётся вопрос, что заранее дан ответ: «Невозможно». Низзя. Всё, что нужно выжечь, выжгли, выжили, вырвали с корнем. Всё, кроме трёх вещей: свободы как цели, раз, души, желающей свободы, два, и творческой фантазии человека. По выжженной и вытоптанной земле шагают люди к свободе. Кто-то на этой опустошённой земле сеет, кто-то ходули изобретает, кто-то пикетиком стоит, кто-то книжку пишет, — и вот уже пучится асфальт несвободы и потрескивает, и то, что на карте было только возможностью, становится реальностью.
Да, вновь и вновь происходит опошление, сползание и подмена. Политические карты превращаются в карты политиканов. Картографы превращаются в картёжников. Но, во-первых, бывает и противоположное движение, а главное — ну и что? Ужасаться пошлости — высшая пошлость. Бороться с пошлостью — тоже пошловато. Не быть пошлым — вот это настоящее дело! Так что просто к карте мира, где в центре свобода, приложить ещё карту собственной души, где в центре — вы будете смеяться, но тоже свобода, и вперёд! Иногда с песнями, иногда со слезами, иногда с песнями сквозь слёзы, лишь бы не покрепче на стуле с картами, а попрямее по дороге с картой.