На картине Робера Кампена 1435 года Иосиф занят изготовлением очень странной доски.
На этой картине много ещё необычного и милого. Мышеловки старинные, за окном торгуют тёплыми подштанниками. А доска — ну, доска.
Между тем, эта доска — пыточное орудие. Она скучна, пока не представишь, как её к живому человеку подвешивали.
В доске просверливали дырки, потому что, если просто забить огромный гвоздь в такую доску, даже довольно толстую, она расколет.
А доску подвешивали на человека — не совсем понятно, на шею или к поясу — и человек шёл. Гвозди бились о его тело.
На иллюстрации к часослову принцессы Клевской 1435 года у Иисуса, несущего крест, подвешены две металлические коробки с дырами, ноги покрыты кровавыми точками — очевидно, дыры имели острые края, словно тёрки. Не вполне ясно, подвешены они к поясу или под одеждой за шею. Скорее всего, они подвешены к верёвке, которой опоясан Иисус и конец которой в руках у стражника. Стражник дёргал верёвку и коробки бились о ноги.
Вот почему на изображениях Иисуса XV столетия Он весь в кровавых точках. Это не удара бичом (Евангелие сообщает только о бичевании). Это от вот такой вот дощечки.
Кстати, на той же иллюстрации плотник просверливает в кресте отверстие, прежде чем прибить изножье. Очень реалистично.
Средневековье было, конечно, и страдающим. Но прежде всего оно было причиняющим страдания. Этой дощечки не было во времена Христа, это новое изобретение, и таких изобретений было много и осенью Средневековья, и зимой, и весной, а уж летом…
Так они же ещё каким-то жутким выворотом души полагали, что Иосиф для Иисуса изготавливал орудие пытки. Как же, ведь эта доска «Самого» Иисуса касалась, разве могли её сделать руки нехорошего человека!
За последние сто лет интерес к истории очень «приватизировался». История из прошлого политических институтов, монархов и полководцев, стала историей «простых людей» с их простыми радостями, горестями и заботами.
Только этот интерес может быть интересом к прошлому, а может быть бегством от настоящего. Ведь и в настоящем есть зло, война, агрессивность, и они совершаются не только какими-то политиками. Они совершаются «простыми людьми». Более того, они начинаются именно с «простых», а всякие «деятели» это лишь линзы, фокусирующие то, что есть «внизу». Эскапизм случается — и люди, которые участвуют в преступлениях российской власти, — кто прямо, кто косвенно — в «свободное» время с удовольствием погружаются для отдохновения в прошлое. Ой, кальсоны как у нас! Ой, мышеловки как у нас! Они такие же, как мы, как интересно!
Да, люди прошлого такие же, как и мы. Такие же жестокие, немилосердные, садисты. Может быть, мы немного лучше — но хорошо бы это доказывать, проявлять. Эскапизм плох и тем, что далеко не всегда спасает, даёт «эскейп», часто как раз является самодельной мышеловкой, в которой гибнет эскапист, и тем, конечно, что позволяет состояться очередной Голгофе. Или очередному Освенциму? Очередной Голгофе. Потому что шесть миллионов погибших евреев не такой сильный символ как один погибший еврей. Когда речь идёт о гибели человека, количество не переходит в качество. Не говоря уж о том, что гибель от чужих драма, а от своих трагедия.