Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.
Кириченко О. Православное женское монашество в советское время // Вопросы истории. - 2011. - №1.
В начале XX в. женское монашество представляло собой внушительную силу. К 1914 г. в стране насчитывалось 475 женских монастырей, в которых проживали 17 283 монахини и 56 016 послушниц1. Столь сильное преобладание послушниц над монахинями можно объяснить тем, что монастыри продолжали привлекать женщин, а обители быстро росли и развивались. Этот процесс носил всесословный характер. Более того, во вновь возникающие монастыри активно пошли выходцы из простонародья, главным образом крестьянки, при активном организационном и финансовом участии дворянок и купеческих дочерей. Увеличение числа неуказных послушниц2 в женских обителях фиксируется в послереформенное время, но особенно с начала XX века.
В сельских монастырях этот рост был не таким значительным, как в городах. Например, в Дивеевском Троицком монастыре после прославления Серафима Саровского численность насельниц увеличилась за короткое время с тысячи до двух тысяч человек за счет неуказных послушниц3.
После февральского декрета 1918 г., отделившего церковь от государства, для монастырей началась новая эпоха: повсеместное закрытие мужских монастырей под предлогом использования монастырских помещений. В то же время женские монастыри на этом этапе практически не закрывались, а лишь перепрофилировались по инициативе самих монахинь в трудовые общины. Причина разницы судеб мужских и женских обителей состоит, на наш взгляд, в том, что мужские монастыри еще до революции обезлюдели. Многолюдные Троице-Сергиева и Киево-Печерская лавры, Задонский Рождества Богородицы или Благовещенский в Воронеже монастыри были скорее исключением из правил. Правилом же было резкое уменьшение численности монахов-мужчин даже в общежительных обителях4. Вот почему большевики смогли достаточно быстро и легко решить проблему с выселением мужского монашества. В женских же обителях (даже в небольших и отдаленных сельских) насельниц было несравнимо больше, и круг их обязанностей был другой. Они обрабатывали землю, трудились в рукодельных мастерских, в каждом монастыре имели школу для местного населения, больницу, богадельню. Женский монастырь тогда представлял собой большой "кипящий жизнью и трудовой деятельностью улей". Почти все женские монастыри получили шанс продлить свою жизнь еще на некоторое время. Они в массе своей были перепрофилированы в трудовые общины, кооперативы и даже коммуны. Причем, как выясняли бесконечно проверяющие их инспекторы, это были образцовые трудовые организмы, однако, по их мнению, социально неблагонадежные. Например, возглавлявшая Зосимову Одигитриевскую пустынь купеческая дочь А. Лепешкина постоянно получала не только новые нормы, но и поощрения. Артель "более других выделялась своей производительностью в смысле увеличения посевной площади"5.
Однако увеличение посевной площади было не от хорошей жизни. Постоянно растущие налоги заставляли увеличивать и объемы производства. Например, в другой сельской общине - Лысогорской Успенской в Воронежской области Новохоперского района - общинницы вынуждены были свернуть всю прежнюю деятельность и работать на выживание: до 1928 г. они продолжали выращивать только зерно, служившее и пропитанием, и обменным фондом, и средством уплаты большого налога. Из 600 пудов, собранных в 1927 г., 390 пудов забрало государство, 120 осталось на посев и только 100 пудов - на собственные нужды6. Сестры специально отменили общую трапезу, распределяя зерно каждой отдельно. Большинство существовало на выручку от рукоделия и подаяния. Когда Новохоперским РЦИКом было принято решение о закрытии общины, насельницам разрешили взять с собой только личные вещи. Монахиням вменялось в вину то, что они фактически сохранили монашеский образ жизни. Эти претензии стали нарастать к концу 1920-х гг., когда началась активная политическая кампания по созданию колхозов. В этот период женское монашество попало под категорию "сельских эскплуататоров". Началось повсеместное закрытие женских общин и артелей, а фактически всех монастырей на местах.
Лысогорский монастырь, основанный местными крестьянами с. Троицкий Юрт, был закрыт в 1928 году. На тот момент он насчитывал 148 человек7. До революции монастырь только успел отстроиться: в нем были два величественных храма, красивая кирпичная ограда с башнями и воротами, в самом монастыре - 28 кирпичных домов, в основном предназначенных для келий. В одном из зданий помещались богадельня и рукодельная мастерская. Было и обширное хозяйство со скотным двором, хлебными и овощными полями, которые обрабатывали сами насельницы, плодовый сад, искусно проведенный водопровод, по которому вода поднималась снизу, из-под горы.
Судьба монастырских построек, церквей и строений драматична. Церкви разобрали на материал "для школьного и агроветеринарного строительства", а также избы-читальни8. Часть растащили местные жители на свои нужды, чему не препятствовала местная власть. Сегодня на месте монастыря находятся только поросшие бурьянном рвы и следы вырубленных садов. После закрытия Лысогорского монастыря большая часть монахинь перебралась в разные уезды Воронежской, Липецкой и Волгоградской областей, часть прибыла в Борисоглебск Воронежской области. В Борисоглебске монахини, как и в монастыре, продолжали жить, покупая дом на троих. Другой сельский монастырь в Воронежской обл., судьбу которого удалось проследить и по судьбам монахинь и по архивным документам, - Казанский в с. Таволжанка. На момент закрытия община насчитывала 151 насельницу, в основном среднего и пожилого возраста. Монастырь был основан в 1880-е гг. в бывшем помещичьем имении. Обитель имела 400 десятин земли и участок леса возле села Таволжанка. И хотя в монастыре жили и трудились крестьянки, но при закрытии обители власти назвали игуменью Марию (Соловьеву) "помещицей". В акте отмечалось: "Секретарь настоятельницы Сомова - дочь Петербургского жандарма-чиновника. Также в управлении состоят две дочери бывшего торговца из Борисоглебска Макашенцева и дочь врача из Борисоглебска Масловского, и др.". Большевики обвиняли монахинь в том, что в годы гражданской войны, когда Новохоперск был занят белогвардейцами, монастырь встречал их с иконами и давал приют в своих стенах9.
В советские годы, когда монастырь стал трудовой общиной, формально управление перешло к совету из пяти человек, который ведал хозяйственной и бытовой сторонами жизни. Чтобы как-то объяснить необходимость закрытия общины, составитель акта в своем описании пытался представить ее как организм, где есть социальное расслоение, эксплуататоры и эксплуатируемые, где процветает безнравственность и вражда друг к другу.
В 1927 г. судьба таволжанской трудовой артели была решена. 27 декабря президиум Воронежского губисполкома вынес постановление о ее ликвидации, "ввиду того, что 1. В женской таволжанской общине совершенно не применяется трудовой строй; 2. В общине сохранены все бывшие монастырские устои и порядки". Подпись "П. Дьяконов"10. Представители советской власти приехали объявлять о закрытии монастыря на Пасху: "В две недели очистить монастырь". В записке уполномоченного К. А. Пугачева от 29 января 1929 г. о ликвидации Таволжанского монастыря упоминается "таволжанский священник, бывший афонский монах, поднявший крестьян на восстание, когда мы описывали церковное имущество". "Восстание" заключалось в том, что священник дал набат, когда обнаружил, что какие-то люди тайно открыли церковь, закрылись в ней и начали упаковывать церковные святыни и имущество. Игуменье удалось до разграбления монастыря вывезти оттуда часть ценностей: "39 мест запакованных в ящики церковного имущества и ценностей отправлено в Бутурлиново"11. Дальнейшая их судьба неизвестна. Церковные вещи было рекомендовано частично передать в ближайшие приходы (иконы, хоругви), а другие "реализовать на месте" (столы, сундуки, ящики).
Власти хотели использовать Таволжанский монастырь под устройство детской колонии, поместив поначалу туда детей из детских домов Новохоперска. Рассуждали при этом так: "дети сблизятся здесь с крестьянской массой" и будут воспитываться в естественных условиях. Тем более, что из-за их переселения в Новохоперске освободится несколько зданий12. Но перевоспитания не произошло, и монастырь разрушили, отдав после вывоза всего необходимого на разграбление местному населению.
От Таволжанской Казанской обители также не осталось камня на камне. Борисоглебская монахиня Сергия (Чернышева) сохранила в памяти рассказ одной из насельниц Таволжанского монастыря, Таисии, о периоде рассеяния монахинь после полного закрытия обители. "У нас здесь (в Борисоглебске) жила инокиня Таисия, мы звали ее послушница Таисия, она была из Таволжанского монастыря, покинула обитель молодой послушницей. Она много раз рассказывала мне, как они тайно несли с собой, когда покидали стены родной обители, чудотворный образ Матери Божией "Отрада и Утешение" - икону афонского письма. Икону вынесли тайно ночью шесть человек и, пряча ее, пошли по полям, в сторону Карачана. Пересекали деревни Васильевку и другие, менялись друг с другом, ночевали по оврагам. Икона была одной из главных святынь монастыря, перед ней постоянно совершались молебны, и было много исцелений. Со многих мест, из разных губерний приходили сюда люди поклониться чудотворному образу и попросить Матерь Божию о помощи. От иконы получил исцеление слепой парень. Более 50-ти таволжанских сестер расселились в Карачане - в Верхнем, Среднем и Нижнем, поближе к церкви. Основная часть матушек были Карачанские жительницы. У монахини Марии отец был старостой в Карачанском храме, и ей пришлось видеть потом, когда храм закрывали, убийство своего отца Захарии. Храм во имя Архистратига Михаила. Старосту на глазах людей и родной дочери расстреляли у самого алтаря. Стреляли много раз и не могли убить. Дочь очень плакала и сокрушалась. Вместе со всеми приехала и пожилая схиигуменья Аполлинария. Икону поставили в одну из келий и, несмотря на то, что святыню скрывали, люди знали о святыне, и сюда много приезжало монахинь из других мест помолиться перед образом"13.
Судьбы многих сельских женских монастырей очень похожи. В большинстве из них были устроены или детские дома, или колонии, или тюрьмы, и уже в конце 1930 г. основная часть (судя по сельским монастырям центрального Черноземья) была физически уничтожена14. Именно женское монашество активно привлекалось в 1920-е гг. к ответственности в связи с различными, так называемыми, "монархическими заговорами": это и обнаруженные у них портреты царя Николая II, и поддерживание в народе слухов, что царь с семьей жив15, и активная помощь Белой Армии. За 1922 - 1923 гг. было уничтожено 3447 монахинь16.
Расселение монахинь по городам и большей частью по селам значительно укрепило на местах церковную жизнь, а в 1930-е гг. (до периода самой значительной волны репрессий 1937 г.) помогло в противостоянии обновленчеству, к тому времени значительно укрепившемуся на уровне приходских сельских храмов. Большинство обновленческих храмов находилось в селах. В Воронежском Областном архиве в фонде N 256 мы нашли несколько уникальных дел с обновленческими отчетами за 1922 - 1936 гг. и материалы по антиобновленческой деятельности Православной Церкви (в основном, это письма православных архиереев). Отчеты обновленческих архиереев и благочинных Воронежской митрополии содержат характеристику церковной жизни "староцерковников", как именовали обновленцы своих врагов "тихоновцев" (также "сергианцев"), и ВЦС17. Отчеты показывают, что воронежская обновленческая митрополия в лице Воронежского "митрополита" очень обстоятельно собирала сведения о состоянии религиозной жизни приходов и объединений всех направлений. Сюда же входили характеристики на духовно и идеологически активных лиц, которые мешали обновленцам, и, по их логике, советской власти. Сведения поступали от архиереев шести епархий (Воронежской, Борисоглебской, Острогожской, Россошанской, Мичуринской, Елецкой) и нескольких благочиний и направлялись потом в Москву, попадая, как можно предположить, через ВЦУ в органы государственной безопасности. Такое предположение не лишено оснований, так как эти сведения были использованы при репрессиях 1937- 1938 гг. на местах.
Просмотренные документы позволили по-новому увидеть расстановку духовных сил в обширном регионе - ныне это территория трех областей Черноземья: Воронежской, Липецкой и Тамбовской - в один из самых страшных периодов репрессий - в 1930-е годы. Православные архиереи и священники в это время были ограничены в возможностях вести полноценную документацию, потому что документы могли в любую минуту послужить обвинительным и наводящим материалом для карательных органов. Скудость церковных архивных документов лишь в какой-то мере компенсируется следственными материалами того времени, хотя это источники с ограниченной информацией и нередко тенденциозные. Церковная мемуарная литература захватывает в большинстве своем время, начиная с 1940-х гг., а 1920-е и 1930-е гг. в них представлены кратко и фрагментарно.
В Борисоглебской обновленческой епархии к середине 1930-х гг. насчитывалось 22 прихода, в основном сосредоточенных в селах, так как сам Борисоглебск находился почти целиком под влиянием "тихоновского" духовенства. Обновленцам в городе принадлежал один кладбищенский деревянный храм, но и там священники-тихоновцы и их помощники миряне не оставляли их в покое; верующим в городе разъяснялось, что отпевание покойных обновленцами не считается действительным. Тихоновскому духовенству принадлежало три храма, но "все три каменные и благоустроенные". "Архиепископ" Борисоглебский Александр в своем отчете указывает: "Монашествующих, именно женщин, в разных приходах много. Почти все они Тихоновского направления". "Паства заражена тихоновщиной и сектантством. Гнездом этой заразы является город Борисоглебск". В Казанском храме служил "целый собор протоиереев (кажется, 6) при участии протодьякона, дьяконов и хора певчих. Почти то же - в других их церквах. А у нас, - жалуется "архиепископ" Александр, - нет ни хора, ни дьякона. Поэтому неудивительно, что богомольцев в тех церквах бывает значительно больше"18.
В Борисоглебске у тихоновцев сохранилось три староцерковных храма: два в городе и один на окраине. Вместе со священниками и мирянами Борисоглебска церковную позицию перед лицом народа активно отстаивали и монахини из закрытых монастырей. В отчете отмечается: "Немалое зло обновленцам приносят и монашки, в большом количестве сгруппировавшиеся в городе из ближайших монастырей, теперь ликвидированных. Монашки ведут сильную агитацию против обновленцев, главным образом, когда они бывают в домах верующих для чтения Псалтири по покойникам. Так, например, в тех домах, где побывала монашка Анисья Маслова, после ее посещения перестали принимать обновленческого священника"19. Монахини разъясняли верующим, что обновленцы находятся под анафемой, а их таинства недействительны.
В обновленческом отчете оценивается и ситуация в сельских приходах "Борисоглебской епархии". В отчете отмечается, что большая часть приходов принадлежит "тихоновскому", а именно "сергианскому", духовенству20, при этом здесь 22 обновленческих прихода. Не приводя никаких фактов, но, руководствуясь выводами двух своих благочинных, обновленческий архиерей пишет: "Тихоновщина, хотя и не во всех (сельских приходах) существует, но там она настолько потеряла силу, обаяние и значение, что наш благочинный протоиерей Барбарин из Коленовского района пишет, что "со староцерковничеством21 здесь покончено"". ""Тихоновским священникам" активно помогают чернички. В отдельных случаях они действуют как партизаны в тылу врага, помогают обновленцам проводить службы (поют в хоре, но не целуют Евангелие, не причащаются здесь), чтобы иметь возможность вести среди прихожан разъяснительную работу, постоянно разоблачая обновленчество перед народом". В том же отчете говорится: "В Тихоновском селе Калмыке, смежном с нашим (селом) Никандровкой имеются чернички, которые занимаются активной антиобновленческой работой. Чернички приходят в церковь с. Никандровки, поют, читают на клиросе, но к кресту и Евангелию не подходят. После службы они ходили по домам верующих и убеждали последних выгнать священника из прихода, т.к. он коммунист, безблагодатный. И когда начинает службу, то говорит: "Не благословен Бог наш, а благословен Бог я", то есть называет себя Богом. Руководительницей является известная черничка Александра". Суммируя в конце отчета свои выводы, Борисоглебский архиерей, пишет: "Главное зло епархии - городское тихоновское духовенство и монашки"22.
Кроме черничек в число церковного антиобновленческого приходского актива нередко входили певчие, старосты, грамотные верующие. Вот как описывает обновленческий священник из Благовещенской церкви с. Кантемировки подобную ситуацию в своей жалобе епархиальному "архиерею": "Гавриил Михайлович Лемент - сергианец, непримиримый к обновленцам, вершит в приходе дела, все держит в руках. Он ведает приглашением священника на приход. Когда я приехал в Кантемировку 10 - 15 апреля, чтобы присоединить церковь к обновленцам, он не пустил меня и назвал "стриженной куклой", и сказал, что он - за "староапостольскую церковь". Он - упорный единоличник и говорит: "Тихоновцы - это единоличники, а обновленцы - это колхозники". Это он отстоял в храме колокола, а везде в округе сняли, отстоял храм от закрытия, сохранил церковные ценности, стал приглашать на службу "староцерковных" монахов-тихоновцев"23. Отмечено и то, что вместе с ним действуют в селе против обновленцев несколько церковных женщин.
К числу сложных вопросов относится вопрос о размежевании оппозиционных обновленчеству сил в селах. Монахини, чернички и священники, видевшие в обновленчестве угрозу Церкви, не были едины в своем противостоянии обновленцам. От Церкви постоянно откалывалась то одна, то другая группа. В Воронежском регионе активно действовали аморфные объединения верующих катакомбной церкви - истинно православных христиан (ИПХ), тогда еще без ясной сектантской направленности. Чернички в селах в большей степени, чем монахини, были дезориентированы в этой пестроте направлений церковной мысли и церковных движений. Часть их была на стороне "сергианских" священников, часть - на стороне ВЦС, другие вставали на сторону разных мятежных архиереев, например, епископа Алексия Буя. "Где староцерковный приход, - пишет россошанский "архиерей", - там везде много монашек и черничек. И у сергианцев и у ВЦС"24. Там, где отсутствовала монашеская среда для черничек, они склонны были принимать крайние решения: уходить в церковное подполье, вести тайную церковную жизнь, вступая в оппозицию официальной церковной и государственной власти.
Революция и советская власть сильно изменили социальное положение черничек. Монахини, осевшие в селах после закрытия монастырей, в 1930-е гг., встретили здесь множество дев-черничек25. Статус сельских черничек в деревнях и селах отличался от статуса обычных деревенских жителей. Хотя они были частью сельчан, но имели свою социальную нишу - не занимались специально сельскохозяйственным трудом, часто жили отдельно на средства от чтения Псалтири по покойным, обучая, преимущественно девочек, церковной грамоте, рукоделию, духовным песнопениям. В 1930-е гг. авторитет черничек для абсолютного большинства сельского населения был очень высок, но для органов власти они являлись частью сельского мира, и на них не обращали специального внимания. Положение изгнанных из монастырей монахинь было другим. Хотя многие из них вернулись в места, где была их родина, но, объявленные уже один раз врагами существующего строя, они были постоянно под подозрением. При этом духовный авторитет монахинь в селах был выше, чем у черничек. Чернички приняли старшинство монахинь, и те выступили духовными учителями для основной массы дев-черничек. Через черничек или напрямую монахини действовали как обличители обновленчества. Рядом с монахинями чернички начинали вести аскетический и уставной образ жизни, со временем вливаясь некоторой своей частью в число монахинь. Именно в советское время мы наблюдаем процесс массового пострижения26 дев-черничек в монашество, а также другие серьезные изменения в составе этой количественно немалой социальной группы27. В 1960-е гг. в Воронежской области в рамках борьбы с религией проводились мероприятия по сбору сведений о религиозности сельского и городского населения области. Там, где речь заходила о черничках, их однозначно связывали с монашеским статусом. М. Тепляков, организовавший многолетние исследования в области, писал: "Чернички - это келейницы монахинь, возвратившихся из монастырей в села, то есть они - послушницы, а потом наследницы имущества монахинь"28.
Наши полевые опросы пожилых священников Воронежской епархии позволили сделать вывод о том, что для молодых священников в 1940 - 1960-е гг. монахини выступали не только умелыми помощницами при подготовке и проведении богослужений, но и учителями и наставницами. Эту их функцию отмечают и обновленцы в своих отчетах: "Монашки занимают посты церковных старост, просфорен, певчих и просто ловких агитаторов Тихоновцев", - пишет благочинный 4-го благочинного округа Воронежской епархии "протоиерей" Александр. Город Грязи и его округа называются оплотом "тихоновщины". "Самые крепкие тихоновские приходы: в селах Таволжанка, Большой Самовец и Каменное. Всего тихоновских приходов Сергиевской ориентации - 32, в то время как обновленческих - 2. И в каждом тихоновском храме имеется несколько человек монашек и черничек. Во всем благочинии их насчитывается до 50 человек"29. Обновленческий благочинный пишет о невозможности внедряться в среду, где действуют монахини и чернички, так как она крепка духом единства веры и единомыслия: "Благодаря своей крепкой спайке, благодаря близости к верующей массе, благодаря дружной работе Тихоновских священников с монашками, Тихоновщина в благочинии крепка, живуча и влиятельна на народ. Монашки создают авторитет в приходе своим руководителям. Таволжанка, Большой Самовец, Ярлуково, Княж Байгора, Каменное сильны благодаря влиянию монашек-черничек, которых наблюдается в этих приходах до 10 и более. В Таволжанке они организовали в январе (1935 г.) бунт против обновленцев. Палками, кулаками обезумевшая толпа выбила из храма обновленцев. В Большом Самовце в феврале чернички своей группой выгнали из храма группу ВЦС. В Каменном силою захватили ключи, свечи, деньги, церковное имущество. В Ярлуково - тоже"30.
В отчете "протоиерея" Андрея Юменского по 3-му благочинническому округу Воронежской митрополии подчеркивается, что там, где наблюдается отсутствие монахинь и черничек, победа обновленцам всегда обеспечена. "Монашествующих в округе почти нет". В результате, во всем благочинии нет ни одного действующего "сергианского" храма, в то время как обновленческих храмов насчитывалось семнадцать31.
Одним из центров сосредоточения женского монашества в 1930-е гг. в Воронежской области был сам Воронеж и находящиеся недалеко от него монастыри в гг. Землянске, Нижнедевицке, Усмани32, с. Сомовке Курской обл., а также два монастыря в г. Задонске Липецкой области. В рамках обновленческой Воронежской митрополии Воронеж относился к 1-му благочиническому округу, в самом городе имелось три обновленческих храма, в Усмани - один.
В данном благочинии на 1 января 1935 г. было зарегистрировано 8 обновленческих приходов и 20 "староцерковных", из которых 12 относились к "сергианским". Обновленческий благочинный в своем отчете указывает на методы борьбы, которые применяли здесь монахини и чернички против обновленцев. "Свою разрушительную деятельность они совершают повсюду, но очень скрытно. Местопребывание и личности трудно установить. Часть монахинь проживают у своих родственников или знакомых как частные лица.
Несомненно, у них проходят молитвенные собрания, они устраивают у себя нечто вроде малых монастырей с разными матушками игуменьями и казначеями и т. п. Поминовение умерших исключительно перешло в их руки и служит главным источником их дохода. Обновленчество они ненавидят и распространяют о нем всякие небылицы". Из окружающих Воронеж сел, судя по отчету, антиобновленческой активностью отличались Углянец, Трехсвятское и Большая Приваловка. Именно сюда в праздничные дни направлялись потоки богомольцев из города. В с. Углянец в это время служил иеромонах Иоаннн Склеров, в самой Усмани - иеромонах Гавриил (Казмин) и псаломщик Владимир Никульшин, в с. Парижская Коммуна - о. Василий Садовский. Вокруг них и объединились монахини и чернички Усмани33.
Отчет обновленческого "архиепископа" Острогожской епархии34 Сергия (Танаевского) содержит не менее красноречивые свидетельства противодействия православных монахинь и черничек обновленчеству, хотя данная епархия по числу обновленческих приходов была в числе ведущих. Здесь было 60 обновленческих приходов (7 городских и 53 сельских), 36 - "сергианских", 32 - ВЦС и 1 "буевский"35.
В Елецкой обновленческой епархии Воронежской митрополии к 1935 г. наблюдалось почти равное соотношение "сергианских" (62) и обновленческих приходов (65). Здесь также просматривается антиобновленческая активность со стороны монахинь из разоренных монастырей. "Архиепископ" Василий (Павлов) указывает на их большое количество в епархии, говоря, что их так много, что "подсчитать дело невозможное". Монахини действуют под руководством духовных авторитетов - епископа Уара, иеромонаха Феодосия (Некрасова), "батюшки Волобуева", странника Иллария и нескольких матушек36.
К 1927 г. обновленцам принадлежало 338 церквей и 400 священников. После ареста в 1926 г. тихоновского архиерея архиепископа Петра (Зверева) обновленцы пошли в наступление. Начался захват храмов. За полгода к ним перешло 14 церквей. Таким образом, к середине 1926 г. у обновленцев было 36% храмов, 13% - в ведение ВЦС под омофором митрополита Русанова, ставленника ВЦС. Тихоновцам принадлежал 51% церквей. Ими руководил митрополит Сергий Страгородский. Обновленцы поставили задачу любыми средствами привлечь простой народ к себе, для этого они подняли святыни - мощи свт. Митрофана Воронежского и пошли крестным ходом по улицам города. "Староцерковники во время крестного хода с мощами в 3-х попутных церквах не звонили в колокола и даже отвязали веревки у колоколов. Когда мощи проносили мимо них, они не крестились, стояли на паперти". "Также обновленческий митрополит Корнилий совершил крестный ход по улицам Задонска с мощами святого Тихона Задонского в день его памяти. В крестном ходе участвовало много тысяч крестьян". Но при этом, когда начиналась обычная повседневная церковная жизнь, на богослужение к обновленцам никто не ходил, "дохода никакого", "священники бегут отсюда", - отмечали они в отчетах. Народ узнавал правду о живоцерковниках от монахов-тихоновцев, живших рядом с закрытыми монастырями и от монахинь из разоренных женских обителей37.
Репрессии конца 1930-х гг. коснулись как "староцерковников", так и обновленцев, не обошли они и женское монашество, но сама по себе церковная ситуация на сельских приходах уже изменилась: простые прихожане узнали цену обновленчеству, научились разбираться в деятельности тех и других и, по сути, на обозримое будущее проблема обновленчества для Церкви здесь была решена. В период Великой Отечественной войны, когда начала меняться политика советского правительства по отношению к Церкви и верующим, наметились изменения и в жизни рассеянного женского монашества. Легальных женских монастырей после войны существовало не так много, к тому же все они находились в западной и северо-западной частях страны (в основном, на Украине и в Молдавии)38. Но основная часть жившего вне монастырских стен монашества не могла воспользоваться возможностью жить в западных монастырях, поэтому они продолжали оставаться в миру39. Определенная либерализация церковной политики позволила им в целом более открыто действовать на приходском уровне. Началось их интенсивное приходское служение. Они были певчими на клиросах, а в целом - ближайшими помощницами приходских священников: уставщицами, пономарками, алтарницами. Они действовали как духовные воспитатели для верующих и результатом их воспитания была не только значительная часть мирян из приходов, но и немало будущих священников и даже архиереев40.
Мнения тех, кто учился у этих монахинь, и тех, кто следил за их поведением (уполномоченные), совпадали: и те, и другие отмечали их огромное влияние на сельчан. Например, уполномоченный по делам религий в Курской обл., выясняя причины высокой религиозности в одном из сел, однозначно признал заслуги живших здесь четырех монахинь. Уполномоченный по делам религий отметил, что в Озерках клуба нет, детей все крестят, на праздники также все село в церкви, у коммунистов в домах висят иконы, даже председатель, заболевши, решил собороваться. "Есть монахини. Вчера хоронили монахиню (очевидно старицу Херувиму. - О. К.). Народу собралось очень много, человек 200. В беседе с настоятелем (5 лет отбывал наказание за веру, с 1935 по 1940 г. - О. К.) Чичевым выяснилось, что покойная монахиня и ее сестра пользовались в селе большим авторитетом, и среди окружающих сел, и даже за пределами района. На похороны приехали даже из Воронежской области. Еще 3 июня (похоронили 2 июня 1956 г.) в сторожке обедали 20 нищих, поминали покойную. 20 лет назад, после ликвидации Сомовского монастыря в Воронежской обл., сюда приехали и поселились 4 монахини-сестры. Они прислуживали в церкви, поддерживали церковный хор и оказывали влияние на религиозное воспитание населения, особенно женщин. К ним обращались за советами, и они своим авторитетом привлекали прихожан в церковь, и не только данного села (к приходу с. Озерки относятся 4 села с населением в 1000 чел. - О. К.). Благодаря ним в церковь стекалось много народа. Умер давно брат и две сестры. Теперь умерла третья, осталась одна монахиня. Умрет она и приход зачахнет, так как все держалось на них. В притворе церкви раскрашенный щит из фанеры, на котором наклеены листовки религиозного содержания: "О вере в Бога", "О страшном суде", "О вреде родительского проклятия", изданные в Одессе. Их тоже повесили монахини"41.
В сельской местности, куда перебралось большинство монахинь, они жили большей частью небольшими группами, по 2 - 3 человека, продолжая жить по уставу, и по мере возможностей и сил помогать верующим. Там, где были святыни (св. родники, места явленных икон и т. д.) они организовывали сельчан на проведение служб, допустимых для мирян (чтение акафистов, канонов, отдельных молитв и песнопений). На это указывают многочисленные свидетельства уполномоченных по делам религий. Например, в Тамбовской обл. в Бондарском районе в с. Вердеревщино существовал почитаемый источник, связанный с памятью иконы в честь Божией Матери Скорбящей. Здесь до 1936 г. была старинная часовня, потом ее сломали и икону забрала жительница села Кудряшова Прасковья Петровна. Часовню восстановили, очевидно, в войну, и в 1950-гг. она еще существовала. В праздничный день (16 - 17 июня) икона приносилась на явленный источник, здесь люди молились, звучали песнопения в честь Божией Матери. До 1951 г. собрания верующих возглавляли священники, но после их запрещения организаторами стали монахини и отдельные верующие. Люди приходили сюда (до 3 - 4 тыс. чел.) из нескольких районов Тамбовской и Пензенской областей. В колхозном саду в 200 м от села с вечера 16 июня начиналось празднование. Около часовни ставили стол, на нем зажигали свечи перед образами и молились вечер и всю ночь до 9 - 10 час. утра. Утром часть людей шла на службу в действующую в с. Бондари церковь42. В с. Оржевке Тамбовской обл. (здесь было до революции два монастыря: мужской и женский) Уметского района священник Лазуткин Василий Яковлевич проводил нелегальные богослужения в своем доме. В этом селе около бывшего мужского монастыря около родника собиралась масса верующих под руководством "монашек", и совершалось богослужение43.
Там, где не было храмов, где люди не знали, как им без священника покрестить ребенка, похоронить покойника, отпеть, как провести богослужение в праздничный день, - там очень часто помогали монастырские монахини. Эти свидетельства в основном сохранились в архивах, потому что фиксировались уполномоченными по делам религий. Монахини, оторванные навсегда от родных стен, от монашеского сообщества, от всего внешнего, что связывало их с монастырем, не терялись в гуще народа, не утрачивали своей идентичности, хотя и переходили на чернический образ жизни, зарабатывая чтением Псалтири и тканными работами. Вот, например, какими помнит монахинь своего села Марфа Фроловна Сурайкина, жительница деревни Жерновки (12 км от Дивеева)44. "Когда Дивеево разрушили, все матушки ушли кто куда. И вот с нашей деревни была одна монашка, она приехала жить к племяннику. Построили всем миром ей баньку и там она жила, а мы ходили все к ней. Мы церковной жизни не знали, церковь в селе рано закрыли, и она много нас просвещала. У меня подруг было много. Помню, пришли на прощальную неделю (в Прощенное воскресенье) к ней, время 12 часов ночи. Взбрело нам в голову, гуляли до того, гуляли и решили пойти к тете Саше. И она без всякого возражения встала, с радостью открыла и приветила нас. А мы тогда у нее прощения попросили за беспокойство. Была и другая монахиня у нас, она вернулась к брату, он предложил ей жить у него в избе, но она отказалась, и брат построил ей отдельную келейку. Их обеих уже после войны чуть было не забрали "чекисты" в кожаных куртках. А дедушка мой в первую мировую был прапорщиком, и потому и в деревне был как ответственный человек, и "чекисты" его взяли в проводники, чтобы он привел их к монахиням. А он не знает что делать. А тут одна из них идет сама на встречу. Чекисты спрашивают: "Она?" "Нет, - говорит дед, - другая". Пошли дальше. И другая монахиня им тоже, как нарочно, попадается, дед в полной нерешительности, а милиционеры подходят к ней и спрашивают издалека: "Вы замужем?" Та отвечает: "Нет". "А почему?" "Мужик не взял, а за бабу не пошла". Дед мой развел руками - видите, мол, какая монашка. Так они и уехали ни с чем, и монахинь перестали искать. Они отпевали, ходили читать по покойникам, помогали людям, вели благочестивую жизнь. Когда мама моя привела меня к матушке Саше (тете Саше) домой, я увидела там, в углу, статую Божией Матери с Младенцем, на троне как будто белого цвета и с покрывалом. Мама часто ходила к матушке за советом. Чуть только тяжело на душе, мама говорит: "Пойдем к тете Саше". Целыми вечерами сидела, получала утешение. А потом тетя Саша провожала ее домой, до половины дороги, километра три, все наставляла на истинный путь, ты делай так-то, а так - не делай. У нее были книги, но люди в селе были неграмотными, читать не умели, хотя тогда специально газеты бесплатно раздавали, чтоб учились читать. Только монахини и умели читать по церковно-славянски. Однажды я вместе с другими детьми присутствовала у тети Саши на пасхальном богослужении. Мы сидели на печке. Она всю ночь читала, а старушки молились. Крестный ход был вокруг ее домика, в 12 часов ночи. Вообще собирались у нее верующие, в основном, на праздники. Не хотели ее лишний раз беспокоить, она же все время молилась. Приходили если только сама пригласит. На сельские праздники она никогда не ходила. С ней в селе считались, ходили к ней посоветоваться, верующих тогда много было. Монахини дожили до начала 1960-х гг., умерли здесь же, в деревне. Ближайший храм от нас был в 40 км"45.
Особый монашеский мир складывался там, где монахиням удавалось поселиться большой группой. В небольших городках они расселялись в "частном секторе", по 3 - 4 человека в домике, выбирали старшую сестру и жили строго в послушании. По сути, такие образования можно назвать монастырями в миру: здесь была и своя иерархия, и уставная жизнь, и порядок богослужебной жизни, и жизнь по послушанию. Такие монашеские общинки существовали во многих городках Черноземья, столь плотно заселенного до революции общежительными монастырями: Муром, где жили дивеевские сестры, Моршанск с большой монашеской слободой на окраине города, где проживали монахини из двух закрытых обителей, Кирсанов, с большой монашеской общиной из двух закрытых монастырей в округе, Мичуринск (Козлов) также имел монашеские слободы, состоявшие из сестер двух закрытых монастырей и одной общины, Липецк, Усмань и т. д.
Много лет нам пришлось работать в Борисоглебске Воронежской обл., где находился крупный монашеский центр, поскольку это было официальное место ссылки многих монахинь. Монахини, собранные из разных монастырей46, сумели превратить место своего почти тюремного заключения в отдельный монастырь без стен. Здесь была своя игуменья, и все делалось у монахинь по послушанию. Главный труд, который совершали монастырские монахини, - молитва. Старшие монахини были "бесподобные молитвенницы", - передает их ученица монахиня Сергия (Чернышева). Матушка Сергия с детства воспитывалась ими и с детства имела желание стать монахиней. Монахини поражали ее, прежде всего, своим строгим молитвенным устроением: "Не знаю, как они выдерживали. Начинали молиться с 11 часов ночи и до 3-х часов ночи молились. Вычитывали большое правило, акафисты, каноны. Много читали, книг было много, но их прятали. Потом лягут, два часа отдохнут, а утром идут обязательно каждый день на литургию. В Знаменской церкви (единственно не закрытой в городе) служили четыре священника и два диакона. Матушки пели раннюю литургию в 7 часов, а потом шли на работу. Многие работали санитарками, уборщицами. Другие трудились на дому: стегали одеяла на заказ, платки вязали, убирали иконы. В церкви тем, кто пел на клиросе и был псаломщицей, полагалась пенсия, и матушки получали эти небольшие деньги, много уходило на налоги, т.к. для церковных людей они были большие. С вечера ложились часика на полтора отдохнуть. Каждая несла Богородичное правило, обязательно читалась "неусыпаемая Псалтирь", двадцать человек несло это послушание. Монахини по кафизме читали и близким мирянам давали читать. Также мирские помогали читать каноны дневным святым, Параклис Божией Матери, по Саровскому обычаю. Со своих монастырей монахини привезли синодики: из Дивеева, Таволжанского монастыря, других, по 400 - 500 имен в каждом. В Таволжанском было 300 имен. Синодики ими вычитывались за службой на клиросе. После вечернего правила каждый вечер перед иконой Спасителя каждая сестра отдельно читала "исповедание грехов" на каждый день, составленное игуменьей Тамарой. В праздники после службы собирались в одном доме по 6 - 7 человек, пели псалмы47. Днем за работой читали Иисусову молитву, а также были отдельные молитвы, которые произносились в разное время в течение дня, например, молитва "против охлаждения": "Видишь, Господи, мою мертвую душу, но рцы слово, и исцелюсь". Также, в праздничные дни обязательно вслух читалось житие святого или праздничное чтение, также акафист. Читали Лествицу, Добротолюбие, Иоанна Кронштадтского, его жизнеописание и дневник "Моя жизнь во Христе". Великим постом ели один раз в день, без масла. Обычно же, за стол садились после 11 - 00, как заканчивалась литургия. И второй раз легкий ужин в 19 - 00. Игуменья Тамара вливала себе супчику три ложки в чайную чашку и этим довольствовалась. А ужинать уже не садилась, что-то у себя в уголочке съедала. В первую неделю Великого поста матушки проводили вообще без пищи, только просфора со святой водой. Говорили и мирянам о серьезности поста".
Раиса Владимировна Лычагина, жительница Борисоглебска долгие годы тесно общавшаяся с монастырскими матушками, рассказала об уставной жизни Борисоглебских монахинь: "Я молодая была, три года только замужем была, муж на фронте погиб, они меня спасли. За меня многие сватались, даже один директор. А у меня два ребенка на руках осталось, аборты не делала, не грешила этим, боялась страшно. Мальчик один умер, один остался, вырос. Я как познакомилась с матушками, они сказали, чтоб я приходила к ним, они научат молиться. Молитвенник мне подарили для чтения утреннего и вечернего правила, потом - Псалтирь. Мысли ведь, что река, и даже сейчас, в старости. Их только молитвой Иисусовой побеждаешь. Иисусову молитву я от них узнала. Для них эта молитва многое значила. Они постепенно увеличивали мое правило".
Ученица монастырских монахинь современная монахиня Сергия (Чернышева) отмечает: "Люди с горем своим шли к ним, они успокаивали их, отчего многие получали утешение для души. Они наставляли, чтобы верующие в посты постились, чтобы учились правильно молиться. Многие получали из их библиотеки книги для переписывания молитв и акафистов. К монахиням за советами полгорода шло, и всех они привечали. Тот, кто особенно духовно откликался, становился близок матушкам, они вели его тесным духовным путем"48.
К концу 1960-х гг. ушли из жизни последние монастырские монахини, и вместе с ними уходила особая культура дореволюционного женского монастыря, который вырастал на иной почве и иных социальных ценностях, нежели монастыри постсоветского времени.
Оценивая характер деятельности женского монашества в советский период, следует отметить, что благодаря своему мощному численному и трудовому потенциалу, оно не сразу было изгнано из стен монастырей, а сумело продержаться там в виде трудовых общин до конца 1920-х годов. Окончательное изгнание женского монашества совпало с коллективизацией, поскольку абсолютное большинство женских монастырей были сельскими, состоявшими из крестьянского населения. Следующий этап - 1930-е гг., был отмечен у женского монашества, расселившегося в основном по селам, яркой антиобновленческой деятельностью, в результате чего эта опасность для православной церкви перестала существовать окончательно. Неизвестно, сколько в 1935 - 1937 гг. пострадало монахинь, но, судя по воспоминаниям тех, кого мы опрашивали, почти никого из числа поселившихся в селах после закрытия монастыря, не миновала участь ареста или по меньшей мере трехлетней ссылки. Многие из тех, кто остался жив, вернулись на те же самые места, откуда их забрали. Послевоенный период, связанный с изменением отношения советского правительства к церкви, дал возможность и монашеству сделать дополнительный шаг к церковным приходам. Здесь они смогли реализовать свой богатый церковный опыт и в богослужебной деятельности (певчими, уставщицами, алтарницами), и во внебогослужебной, помогая верующим в разных обстоятельствах, воспитывая будущие кадры церкви.
Примечания
1. ЗЫРЯНОВ П. Н. Русское монашество конца XIX-XX века. - Церковь и время. 2002, N 1 (18), с. 179.
2. Неуказные послушницы - принятые в монастырь на послушание, но еще не указаконенные Синодом в статусе послушниц.
3. ЛЯШЕВСКИЙ СТЕФАН, прот. "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря". Ч. П. 1903- 1927 гг. М. 1998, с. 9.
4. В 1904 г. в Тамбовской епархии в мужских монастырях находилось 376 насельников, в женских - 2641 (919 монахинь, 951 послушница и 755 неуказных послушниц). РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2059, л. 58 об.
5. Женская Зосимова пустынь. Исторический очерк. М. 2008, с. 425.
6. Там же, л. 98.
7. Со слов монахини Сергии (Чернышевой) из г. Борисоглебска (2000 г.), сами монахини из Лысогорского монастыря ей говорили, что перед революцией в монастыре было около 300 сестер вместе с послушницами.
8. Государственный архив Воронежской области (ГАВО), ф. 1950, оп. I, д. 182, л. 3 - 4; д. 321, л. 199.
9. Там же, д. 90, л. 203, 204.
10. Там же, д. 108, л. 63.
11. Там же, ф. 1172, оп. 1, д. 496, л. 10.
12. Там же, ф. 1950, оп. 1, д. 108, л. 61.
13. Рассказ монахини Сергии (Чернышевой). Экспедиция ИЭА РАН 2001 г. Архив автора.
14. Полевые исследования автора в 1998 - 2007 гг. в Тамбовской, Воронежской, Липецкой, Курской областях.
15. Центральный архив новейшей истории Воронежской области (ЦАНИ ВО), ф. 9353, оп. 2, д. 22562, т. 3, л. 205.
16. ВАСИЛЬЕВА О. Ю. Судьбы русских монастырей в XX в. Монашество и монастыри в России XIX в. Исторические очерки. М. 2002, с. 335.
17. ВЦС, или ВВЦС - Временный Высший Церковный Совет - "григорианское" направление раскола (по имени архиеп. Екатеринбургского Григория (Яцковского)), возникло в 1925 г. и существовало в основном до 1933 г., а в ряде мест и до 1937 года. Члены ВЦС выступали против обновленчества, но при этом сами имели ряд канонических отклонений. ИОАНН (СНЫЧЕВ), митр. Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб. 1995, с. 64 - 65.
18. ГАВО, ф. 2565, оп. 1, д. 11, л. 42об. -43.
19. Там же, л. 43 - 44об.
20. Там же, л. 47.
21. То есть с дореволюционным - "тихоновским" типом священника.
22. ГАВО, ф. 2565, оп. 1, д. 11, л. 47об.
23. Там же, л. 67.
24. Там же, л. 65.
25. В разных регионах их называли по-своему: "монашки", "мамаши". ИКОННИКОВА С. А. Праведники в миру: их роль и значение в народной жизни Рязанского края. Православие и традиционная народная культура Рязанской области. Рязань. 2001, с. 107; Л. А. Тульцева выявила большую группу региональных синонимов слов, синонимичных понятию "чернички": христовы невесты, келейницы, спасенички, вековуши, волкуши, старки, богомолки, читалки. ТУЛЬЦЕВА Л. А. Девичья доля: из вековух - в чернички. - Родина, 2001, июнь, с. 84.
26. Полевые исследования автора в Воронежской, Липецкой, Тамбовской областях в 1998- 2007 годах.
27. В дореволюционных статистических справочниках чернички упоминались как особая социальная группа населения. Сб. статистических сведений по Воронежской губернии. Воронежский уезд. Т. 2. Воронеж. 1884, вып. 1, с. 281.
28. ТЕПЛЯКОВ М., ГУРОВ Ю. Кто такие чернички? - Газета Заря. Воронеж. 2.II.1966.
29. ГАВО, ф. 2565, оп. 1, д. 11, л. 80.
30. Там же, л. 80об.
31. Там же, л. 112 - 115.
32. До революции в Воронеже существовал один женский Покровский монастырь, в Усмани - Софийский, в Нижнедевицке - св. великомученицы Варвары, в Землянске - Знамения Божией Матери, в Задонске - Богородице-Тихоновский и Свято-Троицкий.
33. ГАВО, ф. 2565, оп. 1, д. 22, л. 5об., 6, 7, 35об.
34. В епархию входили следующие районы: Острогожский, Лискинский, Бобровский, Бутурлинский, Воробьевский.
35. ГАВО, ф. 2565, оп. 1, д. 22, л. 46.
36. Там же, д. 24, л. 1, 2об.
37. Там же, д. 26, л. 2 - 2об.
38. В 1958 г. было открыто 28 женских монастырей с 2911 насельницами. ЦЫПИН ВЛАДИСЛАВ, прот. История Русской Церкви. 1917 - 1997. М. 1997, с. 383.
39. Из числа живших по селам Курской, Воронежской, Тамбовской областей, судя по нашим опросам, уезжали единицы.
40. Полевой материал за 1998 - 2007 гг. в Тамбовской, Воронежской, Липецкой областях.
41. Государственный архив Курской области (ГАКО), ф. 5027, оп. 5, д. 10, л. 48 - 49.
42. Там же, л. 68 - 69.
43. ГАТО, ф. Р-5220, оп. 2, д. 2, л. 15, 70.
44. Архив автора. Экспедиция ИЭА РАН 2000 г.
45. Рассказ М. Ф. Сурайкиной 2001 г. Архив автора.
46. Здесь были монахини их двух монастырей Воронежской епархии: Таволжанского Казанского и Успенского Лысогорского, Сомовского Варваринского, Воронежского Покровского, Дивеевского Троицкого, одного из сельских Тверских монастырей, большая группа из Ставропольского Мариинского монастыря вместе с игуменьей.
47. Псальмы (а не псалмы) - так называли в южной части России духовные стихи.
48. Монахиня Сергия (Чернышева). (Борисоглебск). Экспедиция ИЭА РАН 2001 г. Архив автора.
