ХРИСТИАНСТВО В ИСТОРИИ

Год издания II

№ 6 (октябрь-декабрь 1995 г.)

Оглавление:

Н.Костенко, Г.Кузовкин, С.Лукашевский. Трудное житие архиепископа Ермогена. - История Церкви в разных странах и в прошлом. - Летописчик. - Тематическое досье: часть 1, часть 2 - Комментарии, рецензии.

Главный редактор - Яков Кротов

Сотрудники редакции: Васса Должанская, Татьяна Шорникова, Иван Хотяинцев

Редакция не несет ответственности за мнения и оценки, отреферированные в обзоре прессы.

Материалы без подписи написаны Яковом Кротовым.

Журнал "Христианство в России" издается ежеквартально, публикует эссеистику, обзоры периодической печати, рецензии на поступающие в редакцию книги.

Этот выпуск журнала подготовлен при поддержке фонда "MATRA". института "Вера во втором мире", центра "Свет Христов".

Вы можете получать журнал "Христианство в истории" по почте.

Для этого необходимо перевести стоимость номера (10 тысяч рублей) по адресу: 119136, Москва, 3 Сетуньский проезд, дом 8, кв. 33. Я.Кротову.

Вы можете перевести сумму в два, три или четыре раза большую, и тогда получите соответствующее количество последующих выпусков.

Можно также приобрести 4-5 выпуски журнала.

Статьи, письма, книги для рецензирования, просьбы о подписке благоволите присылать по этому же адресу.

ЭССЕИСТИКА, ИНТЕРВЬЮ, СТАТЬИ, СООБЩЕНИЯ

Н.КОСТЕНКО, Г.КУЗОВКИН, С.ЛУКАШЕВСКИЙ

ТРУДНОЕ ЖИТИЕ АРХИЕПИСКОПА ЕРМОГЕНА.

Летом 1965 года Патриарху Алексию I было подано "заявление группы архиереев". Десять епископов поставили свои подписи под прошением к главе Русской Православной Церкви. Они предлагали пересмотреть решения Архиерейского Собора 1961 года, который, безропотно одобрив поправки к "Положению об управлении РПЦ", еще раз подтвердил, что только подчинение воле государства есть залог самого существования Церкви в СССР.

Мощная антирелигиозная кампания конца 50-х годов длилась несколько лет и сопровождалась отправкой в лагеря священников, повальным закрытием храмов и монастырей. Стала широко известна трагическая история насильственного выселения монахов из Почаевской Лавры в Тернопольской области на Украине. Летом 1961 власти предъявили Церкви условия нового "конкордата", которые были гораздо тяжелее тех, что установил в 1943 г. Сталин. На Архиерейском Соборе 1961 года Церковь оформила эти требования как собственное решение. Власти теперь получили возможность, ссылаясь на новое Положение, контролировать жизнь каждого прихода вплоть до мелочей. Церковно-приходской совет, главой которого вместо священника становился староста, наделялся всеми административно-хозяйственными и финансовыми полномочиями, включая выбор священнослужителя. Священник терял право быть членом совета, т.е. право голоса во всех хозяйственных и административных делах. За ним оставалось лишь духовное руководство общиной, эффективности которого, конечно, не способствовала полная административная и хозяйственная беспомощность.

В "Заявлении" 10 представителей епископата утверждалось, что такая ситуация противоречит и церковным канонам, и советскому законодательству. Это был один из немногих документов, вышедших из церковной среды и посвященных гражданским правам духовенства в атеистическом государстве. Насколько нам известно данная петиция иерархов — единственная за всю послевоенную историю РПЦ.

Коллективное выступление архиереев произошло на фоне "гармонизировавшихся" отношений руководства РПЦ с государством. Приход к власти Брежнева положил конец хрущевскому "волюнтаризму", частью которого были и "крайности" антирелигиозной кампании. Не исключено, что петиция была пробным шаром, пущенным, чтобы проверить, сколь далеко простирается "либерализм" властей.

О существовании "Заявления" стало известно не только среди церковной общественности в Союзе, но и на Западе, где в нем поспешили увидеть свидетельство того, что политике Патриархии в ее взаимоотношениях с государством противостоит целый ряд иерархов.

Автором и инициатором документа был архиепископ Ермоген.

Алексей Степанович Голубев (в монашестве Ермоген ) родился 16(3) марта 1896 года в Киеве в профессорской семье. Его отец и дед по матери были известными историками церкви, преподавали в Киевской духовной академии и Киевском университете.

Судя по обмолвкам самого Ермогена и другим источникам, его отец был человеком строгим, авторитарным и придерживался весьма консервативных, если не реакционных, взглядов. (В бытность свою студентом Киевского университета, где он, кстати, вместе учился и дружил с отцом А.Э.Краснова-Левитина, С.Т.Голубев возглавлял местную студенческую организацию "Союз двуглавого орла").

Окончив гимназию, Алексей Голубев выбирает духовное поприще. Революционное лихолетье застало его на последних курсах Московскую духовной Академии. В 1919 г. он постригся в монахи и принял имя Ермоген . Менее чем через три месяца архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский) рукоположил Ермогена в сан иеродиакона в Даниловом монастыре .

Патриарх Тихон направил Ермогена на Украину. В период той недолговременной независимости на Украине (как и в наши дни) началось движение за автономию и даже за отделение православной церкви. Патриарх сначала шел на уступки, и в 1918 г. была создана украинская автокефалия. Но в 1921 г. она была отменена, и, что примечательно, вскоре после этого события Ермоген в Москве был возведен в сан архимандрита. Свое служение Ермоген продолжал на Украине и в 1926 г. в 30 лет стал настоятелем Киево-Печерской Лавры.

На излете очередной антирелигиозной кампании 1928—1930 годов Ермоген был арестован и 27 января 1931 года осужден в Киеве Судебной коллегией ОГПУ по 58-й статье "за антисоветскую деятельность" на 10 лет лагерей. В январе 1939 года постановлением Президиума Верховного Совета СССР помилован, и жил на попечении родственников. Возвращение к служению произошло только в 1945 в Астраханской епархии, где он 7 лет прослужил настоятелем в различных храмах . В январе 1953 года постановлением Патриарха Алексия I и Священного Синода хиротонисан во епископа и назначен на Ташкентскую и Среднеазиатскую епархию.

Именно здесь, в период "хрущевских" гонений на Церковь деятельность Ермогена сделала его заметной фигурой в епископате РПЦ. Он упорядочил епархиальные финансы, помогал священникам, не боялся рукополагать и назначал на церковные должности людей, имевших судимость по 58 статье, у него служили о. Петр (Рязанов), о.Павел (Адельгейм). Уполномоченный Совета по делам РПЦ писал об этом в Москву: "... в начале июля 1954 года, он совершил объезд приходов Прииссык-Кулья на двух автомашинах (его "ЗИМ" и благочинного РЯБЦОВСКОГО "Москвич"), в сопровождении благочинного РЯБЦОВСКОГО, двух диаконов (один из Ташкентского, другой из Фрунзенского соборов), его келейника и двух прислужников при архиерейском служении. По возвращению во Фрунзе он совершал служение "всенощной" в сослужении шести священников, стремясь тем самым придать этому своему служению наиболее торжественный характер. <...> При этом объезде приходов почти везде епископа встречали десятки, сотни, а в г. Пржевальске тысячи (более 3 тыс.) верующих людей. Причем в Пржевальске, Покровке Иссык-Кульской области и в Канте Фрунзенской области его путь, от ворот церковной ограды до входа в церковь (м/дом) , был устлан цветами. У входа в церковь или м/дом ему везде преподносили хлеб-соль, который он торжественно принимал". Ему не только удалось избежать закрытия храмов, но и отремонтировать несколько церквей. Главным же делом стала перестройка ташкентского кафедрального собора — одно из крупнейших церковных строительств послевоенного времени. Труды главы епархии были оценены Патриархом: в 1958 году Ермоген возведен в сан архиепископа. В резолюции на доклад Ермогена (февраль 1959) Патриарх писал: "Радость благоустроенности епархии, благодаря трудам и заботам архипастыря [Ермогена — авт.] и руководимым им духовенством. Да благословит Господь и на будущее время эти богоугодные труды".

Чем активней была его деятельность, тем большее раздражение вызывал он у чиновников Совета по делам РПЦ. "Он открыто проявляет враждебное недовольство той ролью, которая определена церкви Советским государством, нередко заявляя о том, что у нас на деле нет свободы совести, поскольку духовенство не может выступать в печати в защиту своего учения <...> Наряду с этим он проявляет свое недовольство в проповедях в Кафедральном соборе, заявляя, что церковь переживает гонение ...",— писал о нем в очередной характеристике уполномоченный . Не идеально складывались отношения Ермогена и с клиром и мирянами. В Москву посылались доносы: "Гермоген просидел 26 лет в лагере и за это время никчему не научился и не исправился, а наоборот вышел отъявленным врагом Советской власти и всех честных Советских людей. Гермоген старается узнавать о тех людях, которые являются преданы Советской власти без различия будет ли он постой мирянин или священник. Гермоген всякими неправдами старается их терерозировать. Он окружил себя уголовным преступным элементом и разного рода проходимцами и таких взял под свой покровительство и эту мразь натравляет на лучших советских людей, и творит самые ужасные издевательства над теми священниками лиш потому, что они преданы своей Родине" .

Присланный из Москвы в ответ на докладные уполномоченного инспектор Совета по делам РПЦ сообщал, что "... на партийных активах в г.Ташкенте неоднократно поднимали вопрос о незаконных действиях Ермогена. Руководство области предложило Уполномоченному Совета поставить вопрос перед Советом о переводе Ермогена в другое место или увольнении на покой" . Эти требования, наконец, возымели свое действие, и 15 сентября 1960 года Патриархия под нажимом Совета по делам РПЦ вынуждена была отправить его за штат, определив местом пребывания Жировицкий Успенский монастырь. В ответ Ермоген написал несколько писем уполномоченному и непосредственно в Москву в Совет по делам РПЦ, доказывая, что по советским законам он полностью невиновен. Конечно же решение отменено не было.

"Законник"

Подобным же образом складывалось пребывание Ермогена правящим архиепископом в Омске (1962—1963) и Калуге (1963—1965). Он развивал бурную деятельность. Местный уполномоченный пытался его "приструнить" и писал злобные докладные в Москву. В результате возникали "осложнения", как выражались в Патриархии, которыми его не мало попрекали позднее. В довершение ко всему Ермоген начинал, апеллируя к букве "законодательства о культах" доказывать свою невиновность и правоту, вызывая крайнее недовольство властей, которые сами рядились в тогу блюстителей законности.

В период хрущевской антирелигиозной кампании, начавшейся в 1958 году, неугодных священнослужителей в целях дискредитации обвиняли именно в нарушении советских законов . Пострадало даже высшее духовенство: были осуждены Архиепископы Казанский Иов (Кресович) и Черниговский Андрей (Сухенко).

Возможность противостоять беззаконию, прикрывавшемуся ссылками на закон, Ермоген видел в доскональном изучении законодательства и правовом просвещении духовенства. Он внес в Патриархию предложение "о сборнике законов и распоряжений, касающихся правового положения Церкви и духовенства". Предложение получило одобрение, однако дальше дело не пошло.

В 1962 г., обобщив собственный опыт и собрав случаи незаконных притеснений верующих со стороны местной администрации в других епархиях, Ермоген направил пространное письмо Н.С. Хрущеву, в котором отверг огульные обвинения духовенства в нарушении религиозного законодательства. Письмо было выдержано в духе полной лояльности власти, но вместе с тем, Ермоген писал о том, что представители администрации, гораздо чаще, нежели духовенство, вступают в противоречие с законом.

Репутация архиерея, стойко противостоящего давлению властей, привлекла к нему молодых священников, искавших пути к изменению ситуации внутри Церкви. О. Александр Мень обращался к нему с просьбой духовного наставничества. О.Николай Эшлиман и о.Глеб Якунин не раз приезжали в Калугу и говорили с владыкой о необходимости реальных действий. Они надеялись обрести в нем руководителя, епископа, имеющего вес и авторитет в Церкви.

Свящ.Глеб Якунин так вспоминает об их общении: "Мы прислушивались к нему, для нас он был действительно вождь, кумир и единственный чистый епископ, который поднимает голос в защиту правды. <...> Все-таки в Церкви роль епископа огромна ... Среди нас были люди очень одаренные, талантливые, такие как Краснов , о.Сергий (Желудков). <...> Они писали правду и сочным, замечательным языком, но все-таки они были не епископы. Ведь епископ — глава Церкви. <...> А тут действительно появился епископ и, одновременно, наш единомышленник. Это нас вдохновляло ..."

Ермоген, видимо, отнесся к ним с доверием и сообщил, что написал заявление, настаивающее на пересмотре "Положения об управления РПЦ" и собирает под ним подписи епископов.

Петиция

В своем объяснении по поводу подачи петиции 10-ти иерархов Ермоген писал: "Инициатива заявления и текст его принадлежат мне. Оно - плод глубокого изучения церковного и советского права по затрагиваемому в нем вопросу. По своему содержанию и тону оно лояльно как к церковной, так и к гражданской власти, и представляет собой мотивированную просьбу, подача которой не возбранена ни церковными ни гражданскими законами."

В "Заявлении" предлагалось "при согласовании с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР" издать специальное разъяснение о возможности участия духовенства в церковных советах. Этим можно было бы привести практику церковной жизни в соответствие с церковным и гражданским законодательством, а, следовательно, пересмотреть "Положение об управлении РПЦ", нарушавшее гражданские права священников. Апелляция к праву вводит "Заявление" в контекст тех общественных выступлений 1965 года (с ними принято связывать начало правозащитного движения в СССР), в которых борьба с произволом уже сознательно облекается в форму требования к властям соблюдать ими же принятые законы. И все же одно существенное обстоятельство коренным образом отличает его от правозащитных выступлений середины 60-х. Важной составляющей этих выступлений было то, что подача петиций, адресованных в государственные и прочие инстанции, а порой и исключительно к общественному (в т.ч. международному) мнению, сопровождалась их активным и открытым распространением. Гласность этих заявлений делала их важным фактором общественной жизни, чего нельзя сказать о "Заявлении" Ермогена. О нем стало известно благодаря Эшлиману и Якунину, действовавшим уже чисто "по-диссидентски". Ермоген же уповал на метод "тихой дипломатии", он решил инициировать исправление "ненормального" положения, в котором оказалось духовенство после Архиерейского Собора. По словам Ермогена, Патриарх благословил его начинание . Ссылаясь на это благословение (или, по словам Архиепископа Михаила , сочувственное отношение), он стал собирать подписи архиереев под прошением к Патриарху.

Сбор подписей носил случайный характер, состав подписантов был весьма разнороден. Последнее становится очевидным, если воспользоваться "классификацией Фурова" . Из тех, кто подписал "Заявление" Ермогена, Архиепископ Григорий , по его мнению, относится к первой группе, которые "и на словах и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая законы о культах и в том же духе воспитывают приходское духовенство, верующих, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церкви в обществе и, понимая это, не проявляют особенной активности в расширении влияния православия среди населения". Представители второй — Архиепископы Михаил и Леонид — "стремятся к активизации служителей культа и церковного актива, выступают за повышение роли церкви в личной, семейной и общественной жизни с помощью модернизированных или традиционных концепций, взглядов и действий, подбирают на священнические должности молодежь, ретивых ревнителей православного благочестия". Никон же из тех, у кого "в разное время проявлялись и проявляются попытки обойти законы о культах, некоторые из них религиозно-консервативны, другие способны на фальсификацию положения в епархии и сложившихся отношений к ним органов власти, у третьих замечены попытки подкупа уполномоченных и клеветы на них и на должностных лиц местных органов власти". Подобный разнобой можно рассматривать как косвенное свидетельство в пользу того, что Ермоген собирал подписи, подкрепляя это ссылкой на Патриарха. Однако к тому моменту, когда заявление попало к Патриарху, видимо, и ему, и его окружению стало ясно, что государство не намерено пересматривать сложившееся положение. Как высказался заместитель Куроедова Макарцев: "Тому, кто попытается сопротивляться постановлениям о приходах, мы переломаем ноги".

В своей резолюции, датированной 5 августа 1965 года, Патриарх просил Священный Синод вызвать Ермогена и "указать ему на незаконность организации групп архиереев". Содержанию же заявления внимание было уделено как бы мимоходом: "Кроме того (курсив наш — авт.) <...…> решение архиерейского Собора 61 года имеет свою давность и вошло в жизнь, не вызывая в настоящее время каких-либо осложнений и возражений" . Патриарх, похоже, стремился максимально ограничить возможные негативные последствия письма, сделать его исключительно внутрицерковным фактом, предугадывая или уже зная реакцию Совета. В петиции Совет мог увидеть опасный прецедент. Внешне жесткая резолюция в действительности выглядит направленной на минимизацию последствий заявления, чтобы в нужный момент отрапортовать, что необходимые внушения сделаны и более не следует ожидать каких-либо осложнений.

Буквально на следующий день появился рапорт архиепископа Григория, в котором он просит прощения у Патриарха и снимает свою подпись под заявлением. Через несколько дней, 10 августа, отказался от подписи епископ Нестор.

Второго сентября митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен в присутствии членов Синода Митрополита Киевского Иоасафа, митрополита Ленинградского Никодима и архиепископа Таллинского Алексия зачитал Ермогену резолюцию Патриарха. Ему было настоятельно предложено отказаться от заявления и снять свою подпись . В своем письме "Преосвященным — постоянным членам Священного Синода" от 3 сентября Ермоген взял всю ответственность за инициативу и текст заявления на себя, в целом обосновывая законность своих действий, но признал ошибочным и просил у Патриарха прощения лишь за надписание заявления "от группы архиереев". Он сообщил также, что "во избежание всяких кривотолков, имеющийся у меня подлинник заявления будет мною показан Председателю Совета Владимиру Алексеевичу Куроедову".

В. Куроедов в своем отчете в ЦК КПСС "О некоторых отрицательных явлениях в русской православной церкви" (1967) сообщает иное число подписантов (восемь) и пишет: "<�…...> впоследствии семь епископов отказались от своих подписей, заявили о несогласии с содержанием петиции и выразили полную приверженность Патриарху" . Если учесть, что Совет по делам религий к этому моменту располагал подлинником заявления, то можно лишь предположить, что из числа подписавших были исключены архиепископ Григорий и епископ Нестор, которые сняли свои подписи сразу же, как только стало известно о негативной реакции Патриарха . В дальнейшем их имена не назывались и не учитывались. Таким образом осталось восемь подписантов . Сообщая в победной реляции о том, что свои подписи сняли семеро, В. Куроедов лукавил — только два из известных нам объяснений с Патриархией можно квалифицировать как отказ от подписи, архиепископы Павел и Михаил, открестились от участия в каких бы то ни было группах, но не от идей, изложенных в "Заявлении". Вызывает сомнение, что эти иерархи дали объяснения по собственной инициативе. Письма архиепископов датированы ноябрем, причем с разрывом в два дня, а то, что спустя несколько дней (24 ноября) появляется "Прошение" Ермогена о перемещении его на другую кафедру, во всяком случае заслуживает внимания.

Судя по всему, на упоминание о "Заявлении" в Патриархии было наложено табу, поскольку ни тогда, ни впоследствии оно ни разу не вменялось в вину Ермогену, в то время как жалобы из Калужского облисполкома называли "беспрецедентными", выдавая их за последнюю каплю, переполнившую чашу терпения властей.

В "Прошении" Ермоген тоже ни словом не обмолвился о "Заявлении". Он не согласился с предъявленными ему обвинениями, хотя признал невозможность дальнейшего пребывания в Калуге, и главное,— просил не об отпуске, а о перемещении "на другую епархию" (курсив наш - авт.). Уже на следующий день вышло Постановление Священного Синода, освобождавшее его от управления епархией, и, "ввиду того, что в настоящий момент нет соответствующей вакантной кафедры" , отправлявшее Ермогена на покой в Жировицкий Успенский монастырь.

Документ мог так и остаться известным только незначительному кругу непосредственно причастных людей. Однако те, кто уважали Ермогена за стойкость в отстаивании интересов церкви и сочувствовали его попыткам инициировать пересмотр "Положения об управлении РПЦ", восприняли увольнение Ермогена как гонение на одного из достойнейших иерархов РПЦ.

Оо. Н. Эшлиман и Г. Якунин в "Письме епископам Русской Церкви" излагали содержание "Заявления" и подробности увольнения Ермогена. Священники утверждали, что "действия церковной власти, направленные на пресечение церковно-полезной деятельности архиепископа Ермогена, были продиктованы руководством Совета <...> . Святейший Патриарх, через управляющего делами Московской Патриархии Архиепископа Таллинского, изъявил Архиепископу Ермогену пожелание, чтобы Преосвященный Владыка подал прошение о предоставлении ему длительного отпуска без указания срока [так в тексте — авт.], при этом Архиепископу Ермогену дано было понять, что пожелание Патриарха вызвано настоятельным требованием руководства Совета, которое использовало для этой цели несостоятельные жалобы председателя Калужского Облисполкома".

По иронии судьбы именно это открытое письмо, опубликованное на Западе, сделало широко известными события, связанные с "Заявлением" десяти иерархов. Само же оно не стало событием религиозного самиздата.

"На покое"

В постановлении Синода увольнение мотивировалось отсутствием "в настоящий момент вакантной кафедры". Шло время, освобождались кафедры, но о Ермогене не вспоминали. В двух заявлениях и "Объяснительной записке", направленных в Патриархию, он доказывал необоснованность своего пребывания за штатом. Но безрезультатно — назначения не последовало.

Ровно через два года после синодального постановления, 25 ноября 1967 года, Ермоген направляет заявление Патриарху, в котором расставляет все точки над "i", и, в первую очередь, в своих взаимоотношениях с ним. На протяжении многих лет Алексий I благоволил Ермогену. Без его покровительства он вряд ли бы снова стал правящим архиереем после Ташкента и Омска. Владыка был вхож к Алексию, принимавшему его даже на отдыхе. Сложилось мнение, что он близок к Патриарху и даже имеет на него влияние. Насколько такое мнение оправданно, сказать трудно. Ермоген неустанно повторял, что Патриарх одобрил его замысел и даже благословил на сбор подписей. Представить, что архиепископ ссылался на одобрение Алексия, не получив хотя бы намека на него, почти невозможно. Неожиданная легкость, с которой Ермоген согласился подать прошение о переводе после неудачи с петицией, находит свое объяснение только в ноябрьском заявлении. Оказывается, он получил заверения Патриарха, что будет назначен на кафедру "в ближайшее время" , когда страсти улягутся. Прошло два года, но Алексий не выполнил данное им обещание. И Ермоген решился открыто сказать, что "патриарх лишен возможности сохранять верность своему слову" , и назвал причину — неприемлемое и по церковным канонам, и по советским законам, вмешательство Совета по делам РПЦ в деятельность Патриархии.

Внесение в официальный документ конфиденциального обещания Патриарха, обвинение в нарушении канонов Церкви — означало отказ архиепископа от попыток кулуарной постановки вопросов, методов "тихой дипломатии". Он подчеркивал, что ждет назначения на кафедру не для реализации личных амбиций, в чем его позднее неоднократно обвиняли, а для "восстановления канонического правопорядка" .

Кроме того, в "Заявлении" от 25 ноября 1967 года Ермоген впервые поднимает тему неканоничности практики "назначения" епископов, принятую в Патриархии. В год 50-летия восстановления патриаршества он считает уместным обратиться к опыту Поместного собора 1917—1918 годов, который "восстановил канонический порядок избрания епископов" . Этот вопрос подробно рассмотрен им в "Историко-канонической и юридической справке "К пятидесятилетию восстановления Патриаршества", которая уже сознательно распространялась Ермогеном и в конце 1967 года появилась в парижском "Вестнике РСХД" вместе с заявлением Патриарху от 25 ноября 1965 года. Действительно, как высказался архиепископ Алексий (Ридигер) , преосвященный последовал опыту оо. Н. Эшлимана и Г. Якунина. Более того, теперь Ермоген сам говорил, "что это — единственный путь, дающий надежду на рассмотрение вопросов" .

Патриархия пыталась представить дело так, как будто Ермогеном движет лишь желание занять кафедру. Действительно, в епископате РПЦ было достаточно иерархов, находившихся на покое и осыпавших Патриархию просьбами предоставить кафедру. Свой отказ Патриархия мотивировала либо отсутствием вакантных кафедр, либо наличием "более достойных кандидатов" на освободившиеся. Отказ мог означать как несогласие самого Патриарха, так и Председателя Совета, без разрешения которого не могло состояться ни одно назначение. В резолюции Патриарха на ноябрьское "Заявление" говорилось: "В настоящее время дело обстоит так, что настроение Преосвященного, как видно по тону и характеру его заявления , не дает надежды на то, что не будет повторения того, что было у него в Ташкенте, Омске и Калуге, и потому от него самого зависит дать возможность Синоду прекратить его пребывание на "покое" и назначить его на Епархию" . Т.е. Патриархия представляла Ермогена как рядового просителя, да еще и не выказывающего соответствующей лояльности.

В начале января Ермоген приехал в Патриархию, где передал управляющему делами митрополиту Алексию (Ридигеру) свою "Историко-каноническую справку", хотя к этому времени она была опубликована на Западе. Содержание этой и последующих бесед Ермогена и Алексия (Ридигера) известно из пересказов последнего, регулярно через несколько дней после бесед отправлявшего соответствующие отчеты в Совет по делам религий . Ермогену было выговорено за обращение к установлениям Поместного собора 1917—1918 годов и за намерение распространить "Справку" среди епископата и церковной общественности, и даже за возможное появление ее в западной печати: "Можете ли вы как архиерей РПЦ и гражданин Советского Союза, пойти на то, чтобы ваши справки были подобным образом использованы в грязной борьбе против Советского Союза и нашей Церкви?" Получив от Ермогена обещание впредь не распространять свои работы, митрополит Алексий не знал еще о том, что не только "Справка", но и ноябрьское "Заявление" уже опубликованы на Западе, однако написал подробный отчет о беседе в Совет по делам религий, который закончил так: "Думается, что после получения новых материалов от арх. Ермогена и их изучения — следовало бы его пригласить в Москву и иметь с ним беседу, чтобы погасить его пыл, так как распространение любых материалов за его подписью не будет полезно" .

Вряд ли Ермоген не сознавал, что после публикации в "антисоветском реакционном" журнале никакого разговора о назначении его на кафедру быть не могло, но в ходе беседы дал ясно понять, что предал гласности "Заявление" и "Справку" вследствие незаконного отстранения его от служения, поскольку иные способы добиться справедливости успеха не имели. Поэтому увещевания управляющего делами были впустую: "Поверьте, что не пользу, а явный вред наносите Вы и церкви, и себе самому, когда даете за своей подписью такой материал нашим врагам, а те тенденциозно его используют в своей антисоветской пропаганде. Вы сами закрываете себе дорогу на кафедру и пеняйте только на себя, только себя обвиняйте в том, что Вы находитесь на покое" . Ни о назначении на епархию, ни даже о встрече с Патриархом Ермоген просить не собирался, что и констатировал Алексий: "Хотя сам архиеп. Ермоген не просил такового приема, а поставил вопрос таким образом — "если Святейший меня захочет повидать, я с удовольствием у него буду". Докладывая Патриарху о встрече с архиепископом Ермогеном, я поставил этот вопрос перед патриархом, но Святейший не высказал желания видеть архиеп. Ермогена и высказал свое мнение, что, если он будет продолжать свою подобную деятельность [так в тексте - авт.], придется принять в отношение его какие-то меры" .

Но Ермоген не собирался оставлять в покое Патриархию: на очередной встрече с управляющим делами Ермоген сообщает ему о своих новых планах: писать на имя Патриарха и Синода докладную с предложением выработать статус Русской православной церкви и, кроме того, подготовить документ о правовом положении Церкви, который собирался направить в Юридическую комиссию Совета Министров. Синоду пришлось-таки рассмотреть его дело.

Поскольку еще в ноябрьском "Заявлении" он отрицал право Синода наказывать архиереев за проступки, видимо, Ермоген приехал на заседание 30 июля только для того, чтобы публично изложить свои взгляды. Патриарх на нем не присутствовал, но его "периодически информировали о ходе заседания", которое вел заседание управделами Алексий. Он же выступил с пространным докладом, посвященным несостоятельности "Историко-канонической справки" и деятельности Ермогена, наносящей "вред" Церкви. Опальный архиепископ в меру сил отвечал на обвинения членов Священного Синода, но, наверное, не ожидал, что нападки на него будут столь резкими и огульными от "безразличия к порученному делу и беспринципности" до "нарушения законов" и даже "потворства карловчанам". "Вред, нанесенный вами, — говорил митрополит Алексий, — надо исправить, стереть, изгладить". Ему вторил митрополит Пимен (Извеков), утверждавший, что Ермоген "дает оружие в руки наших врагов" . Дело кончилось тем, что Ермоген еще раз пообещал не распространять свои произведения, но не признал их вредоносность для Церкви. Выпущенное в тот же день официальное постановление Синода гласило: "<...> по-своему истолковывал свое увольнение и выражал устно и письменно недовольство постановлением Священного Синода и при этом тенденциозно излагал некоторые стороны церковной жизни; в отношении Святейшего патриарха, Священного Синода и других Преосвященных архиереев выражал недопустимую несдержанность <...> рассылал письма, вносящие соблазн в течение церковной жизни, с целью оказать влияние на высшую церковную власть в нужном ему направлении" .

Власти еще некоторое время тревожились по поводу Ермогена и после постановления Синода. В сообщениях "доброжелателей" и в секретных информационных документах Совета по делам религий сообщалось о паломниках приезжающих в Жировицкий монастырь к Ермогену получить "благословение и наставления" ("Только архиепископ Ермоген, единственный в своем роде, стоит на правильных путях, говорили они. А Патриарх, Его Синод - продались коммунизму" ), о многочисленных письмах, отправляемых и получаемых им в основном с оказией. Владыку предлагали перевести в более отдаленную обитель ("Из Жировиц его надо как можно скорее удалить и поселить там, куда доступ к нему будет прекращен..." ). Впрочем власти признавали, что: "Ермоген последнее время ведет себя осторожно, сожалеет появление в западной печати копии его письма патриарху и синоду" .

Последний документ, которым мы располагаем, датирован 1970 годом. Никаких сведений, которые бы отражали деятельность Ермогена вплоть до его смерти в Жировицком монастыре 9 апреля 1978 года в нашем распоряжении не имеется. Нам неизвестно, как откликнулся владыка на Архиерейское совещание и Поместный Собор 1971 года, где вновь в центре внимания оказалось "Положение об управлении РПЦ" . Хотя еще за два года до того Ермоген продолжал следить "за нашим законодательством и как оно на деле осуществляется". Об этом свидетельствует и то, что на 1969 г. им были выписаны "газеты "Правда" и "Известия" и семь [курсив наш — авт.] юридических правовых журналов" . В 1972 году в "Великопостном письме Патриарху Пимену", осуждая Патриархию за молчание о гонениях, А. Солженицын упомянул Ермогена, но сам архиепископ молчал: быть может, считал свою задачу выполненной, ведь постановление Синода сделало очевидным то, что он был отправлен в Жировицкий монастырь не по доброй воле. Возможно, продолжать сопротивление было уже слишком тяжело для его преклонных лет. Не исключено также, что он прекратил свою деятельность, сочтя ее бесполезной или опасаясь усиления преследований после жесткого синодального постановления.

Многие работы, претендующие на полноту и затрагивающие историю Церкви в новейший период, сообщают о "Заявлении" десяти архиереев и называют Ермогена его автором и инициатором. Однако изложению и трактовке событий вокруг петиции присущи определенный схематизм и неточности, неизбежные при недостаточном внимании к личности ее автора. Неординарность Ермогена не исчерпывается его стойкостью по отношению к гонениям на Церковь и преследованиям властей. "Хрущевский ренессанс" невольно способствовал пробуждению правосознания в некоторой части общества, хотя бы потому, что вполне прагматическая цель — поставить под жесткий контроль огромную репрессивную машину — прикрывалась декларациями "восстановления социалистической законности". До сих пор неразвитость правосознания характерна для общества в целом, а в то время призывы пионеров правового просвещения — Э.С. Орловского и А.С. Есенина-Вольпина — понимать законы так, как они писаны, а не так, как их трактует начальство, тем более не воспринимались всерьез. Ермоген принадлежал к числу немногих, начавших самостоятельно изучать законы и апеллировать к их букве. Его сознательная опора на право в отстаивании им своей позиции представляется нетривиальной, в особенности для церковной среды, и, пожалуй, достойна самостоятельного исследования.

Ныне Церковь свободна от диктата извне, а Поместный Собор 1988 г. фактически внес в "Положение о РПЦ" все те изменения, за которые выступал и пострадал архиепископ Ермоген. Совершенно естественно было бы в этой связи вспомнить о судьбе Ермогена. Владыка был личностью для своего времени не самой заурядной, и опыт его самоотверженной деятельности представляется небесполезным для Церкви. Однако что-то все-таки заставляет Патриархию и нынешнего Патриарха, лично сыгравшего не последнюю роль в судьбе владыки, не особенно вспоминать о нем и представлять в качестве старого, доброжелательного иерарха на покое, не совсем адекватно воспринимавшего действительность. Весьма мимоходом упоминается о событиях 1965 г. в изданном по благословению Патриарха "Учебнике для православных духовных семинарий", и ни слова не говорится о том, что претерпел Ермоген за "предложения <...> продиктованные,— как пишет автор учебника прот. В.Ципин,— искренней тревогой за состояние церковных дел" .

Авторы исследования — сотрудники НИПЦ "Мемориал"