Радио "Свобода"ИСКУПЛЕНИЕВедущий Яков Кротов Об искуплении Анатолий Стрелянный: Искупление есть не выкуп, не торговля, а жертва любви. На таком понимании особенно настаивало в начале 20-го века русское православное богословие. Такое понимание оказалось близким даже лучшим из безбожников-революционеров. Они сознательно жертвовали собой, выкупали своим благополучием - нередко и жизнью - счастье человечества. Был сделан огромный шаг вперед от грубого древнего представления об искуплении как о сделке. Но в наши дни совершается не меньший откат назад. В предмет торга, выкупа превращают даже людей. Торжество психологии искупления простирается так далеко, что один грех (например, убийство) человек искупает другим - собственной гибелью. Какое отношение имеет к этому христианство? Отвечает ли оно за это? Что вообще стоит за понятием "искупление"? Насколько оно совместимо с современностью? Яков Кротов: Этот выпуск нашей передачи будет посвящен искуплению. Церковный, религиозный язык обладает свойством консервировать понятия. И понятие "искупление" для современного человека в большинстве современных стран говорит крайне мало, потому что сама практика выкупа, откупа ушла в далекое прошлое. Еще 10 лет назад на катехизации, когда я объяснял людям основы веры христианской, было трудно объяснить, что такое - искупление. В сегодняшней России это невероятно легко, потому что на наших глазах живые люди становятся предметом торга, обмена. Обменивают, выкупают пленников. Что это - возвращение к какому-то варварству? Здесь, конечно, полезно вспомнить, что на самом деле искупление, выкуп - это очень человеческое понятие и очень культурное, в этом смысле. Животные выкупа, искупления не знают, они не знают самой идеи, что можно и нужно заботиться о том, кто попал в плен. И я думаю, что в истории человечества, возможно, был такой период первоначальной дикости (хотя, конечно, точно здесь ни один добросовестный ученый ничего не скажет), когда люди спокойно смотрели на то, что их родственник попал в беду, что их односельчанин оказался в плену. И я боюсь, что и в сегодняшней России часто вот этот самый архаический слой сознания тоже присутствует, когда мы совершенно равнодушны к тем нашим ближним - а впрочем, и дальним - которые попали в беду. И, наверное, появление понятия выкупа, торга вокруг человеческой жизни в этом смысле было шагом вперед от точки абсолютного холода. Что же это за понятие? Каковы его истоки? И какое место понятие "искупление" заняло в современном христианстве? Говорит католический священник отец Стефан Каприо, настоятель прихода в городе Владимир. Стефан Каприо: Понятие искупления уходит в своих корнях в Библию. Близкий родственник, по Закону, обязан выкупать родственника в беде, в рабстве или где-нибудь в чужой земле. Так что Господь "выкупает" народ - особенно, когда он освобождает от египтян. Символ этого искупления - день искупления, день покаяния, день киппура. Символ общего искупления - это "козел отпущения". И есть много таких символов, которые остались до сих пор в христианской традиции, в библейской, литургической, молитвенной, псалмах. Эта тема была любима многими отцами церкви. В латинское средневековье - продолжалось, начиная именно с воплощения, почему Бог стал человеком. И наслаивали на категорию философскую, богословскую, которая в славянской, византийской традиции звучит не столь насыщенной смыслом, то есть понятие удовлетворения, сатисфакции. Как можно удовлетворить Бога? Ответ однозначный - никак. Человек не имеет достаточно богатств, достаточно сил, чтобы выкупать свою вину, чтобы удовлетворить Бога; это может один Бог. Поэтому, чтобы от имени человека Бог стал человеком - это слишком, может быть, рационалистическое, логическое объяснение, но которое очень удачно. Немножко, может быть, противоречит восточной традиции, которая говорит: нет, не можем мы ставить Богу какие-то условия, вроде как Бог вынужден как-нибудь заниматься торговлей, спасением человека. Многие отцы латинского Средневековья любили использовать слово "коммерция". То есть удивительная торговля бывает между Богом и человеком, что нарушает все законы экономики. Яков Кротов: Интересно, появление слов о коммерции, введение понятия торговли в богословский язык как связано с расцветом итальянских городов-коммун, итальянских торговых республик? Расцветом, в сущности, первого капитализма в современной в европейской истории? Стефан Каприо: В принципе, все эти категории возникают до начала эпохи коммуны, эпохи городских коммерческих структур. Это еще 12-й век, начало 13-го века - тогда, когда итальянские коммуны, начало свободной торговли - это уже начало 14-го века. Я бы сказал, что новое развитие экономики позднего Средневековья - это последствие философско-богословского размышления об искуплении. Освобождению человека от обязанности выкупать и заслужить свое спасение приписываются все понятия выкупа, компенсация, вознаграждение, заслуга самому Христу. И человеку, только условно в сочетании с Христом, как бы дал главный критерий, почему можно торговать земными и духовными благами. Так говорить, конечно, немножко кощунственно. Так почувствовал Мартин Лютер в 16-м веке, которому казалось, что ребята как-то переборщили с этими священными торговлями, и он резко против этого, как мы знаем, выступал. И сказал, что оправдание человека абсолютно безвозмездно, и - никакого выкупа, никакого освобождения и так далее. И в протестантизме это приняло тоже интересное развитие. Человек может пользоваться этим оправданием и расцветать, и показывает свою богоугодность и расцветает. Так что тот, кто процветает, свидетельствует о том, что Бог его любит, его избрал. Это начало американского капитализма. Сегодня в России трудно принять, что выкуп есть признание этики. То есть - поведение, которое соответствует некоторому существенному принципу спасения Бога. Потому что нам кажется, что любая коммерция - это все равно некая уступка высшим критериям святости. Наоборот - и в католическом варианте, и в протестантском варианте отлучать друг от друга есть попытка оценить то, что в мире просто неизбежно: компромисс, торговля, выкуп - это понятия, без которых мы не делаем ни одного шага на земле и в церкви. Яков Кротов: С психологической точки зрения, вот это открытие выкупа, открытие возможной мены, это ведь свойство человеческой психологии вступать в определенные отношения с предметным материальным миром. Как маленький ребенок, который еще совершенно бессилен, который воспринимает мир как сложную систему отношений между тем, что больше и сильнее его. Это власть родителей, это власть каких-то невидимых совершенно явлений, он - всего лишь игрушка. И вот маленький ребенок формирует свою психологию, играя с предметами. Что-то он передвинул, что-то он отдал, что-то бросил, и это как бы фундамент человеческого отношения с миром. Он хорошо виден в русских волшебных сказках, когда герой, спасаясь, что-то бросает за спину. Бросил расческу - вырос могучий дремучий лес, через который врагу не пробраться. И вот эта идея, что надо что-то отдать, когда мы сталкиваемся с Творцом Мира, мне кажется, является одной из фундаментальных в религиозном сознании. Это еще смутная идея, она есть и в язычестве. И в этом смысле понятие искупления вырастает из понятия откупа, взятки, жертвы Богу. Как соотносится библейское понятие искупления с этим языческим представлением об откупе от Бога? Говорит Валентина Кузнецова, член российского библейского общества "Библиист". Валентина Кузнецова: Самые какие-то древнеязыческие представления, насколько это было в первобытном Израиле, собственно: жертва - это кормление Бога. А потом жертва, наверное, уже отчасти теряет вот это грубое первобытное представление о том, что это - пища Богов; она приобретает значение действительно искупления. То есть человек грешен, человек знает, что он подлежит смерти за свои поступки. Но в жертву вместо него убивается невинное животное; животное невинно, оно не совершило тех грехов, которые совершил человек. И очень важно, что животное должно быть непорочно. Таким образом, передается как бы его невинность, животное должно быть идеальное, не больное, не хромое, не слепое и так далее. Значит, каким-то образом механизм ни одна религия не раскрывает. Грех человека передается этому животному, и оно умирает - "вместо". Я думаю, что здесь есть какая-то мистическая связь, я не думаю, что люди того времени, тысячу лет тому назад, или 3 тысячи лет тому назад, - были намного глупее, чем мы. И действительно, верили, что можно принести в жертву барашка и переложить на него свои грехи. Значит, что-то здесь есть, здесь есть какая-то тайна, которая и заключена в тайне жертвы Иисуса. Яков Кротов: Еврейское слово "пада" - выкуп, означает выкуп первенца, первенца человека или первенца животного. Но выкуп у кого? У Бога. Потому что это принадлежит Богу, он дает нам все сотворенное. Детей без него бы не было, без него не было бы урожая, и поэтому ему все это принадлежит. И поэтому самое первое языческое сознание отдает Богу, как взятку, первые плоды. Возьми, это твое - ну, а остальное, извини, пожалуйста, мы этим попользуемся сами. И затем происходит выкуп у Бога и этих первенцев, первого ребенка уже не убивают. Это то, что описывают в рассказе Ветхого Завета о связывании Исаака. Бог запрещает человеческие жертвоприношения. Мне не нужно, чтобы вы так покупали себе благополучие на земле. А ведь все предки Авраама откупались от Бога, принося ему в жертву первых своих детей. Значит, такое искупление, такой откуп Богу неугоден. Но на этом развитие религиозного сознания не останавливается. И в античности, когда христиане соприкасаются с греко-римским миром, уже другое представление о выкупе. Здесь у греков слово "литрон" - выкуп, обозначало монетки, которые, если человек хочет освободить раба, то он приходит в храм и кладет эти монетки, как символический выкуп Богу за жизнь этого раба. Отсюда в Новом Завете у апостола Павла сравнение - он, обращаясь к христианам, говорил: вы куплены дорогой ценой. Значит, вы выкуплены из рабства. Чем еще понятие искупление в христианстве отличается от ветхозаветного? Иннокентий Павлов: В Новом Завете - и не только в Новом Завете, а и в церковном, я бы сказал, в культурном даже сознании уже людей новозаветной эпохи, последующих веков... я в данном случае в качестве примера приведу славянских первоучителей Кирилла и Мефодия. Греческие слова, которым соответствует уже позднейшее русское высокостильное искупление, например, "аполитросис" слово, "литросис" - они этим словам давали смысловой эквивалент. То есть - так, как они это понимали, как это было в их культурной среде, не только в культурной среде, но это было, собственно, и Павел это так же понимал, как избавление. То есть речь шла о том, что Бог избавляет человека через единственного Сына Господа нашего Иисуса Христа от вечной гибели. Поэтому, если мы возьмем церковнославянский перевод, причем, даже засвидетельствованный древнейшими славянскими рукописями, которые до нас дошли, то к тому, что потом стали переводить как искупление, там соответствует избавление. То есть - фигуральное понимание, то есть - не прямой смысл, а уже то, что понималось в то время, когда писался Новый Завет. Другое дело, что когда на греко-православное богословие и, в частности, на то богословие, которое было в России, стала оказывать влияние латинская схоластика, - то действительно, вот эта тема искупления... Причем, опять-таки западное латинское сознание как раз понимало "искупитель", то есть оно понимало не только в смысле переносном, но и в смысле прямом, то к нам вот это перешло. И уже с латыни, когда стали переводить, и появилось наше нынешнее высокостильное искупление, а по-русски это - просто выкуп, тот самый выкуп, который требует люди, занимающиеся похищением людей, с чем мы сейчас сталкиваемся. То есть речь пошла вот об этом. И действительно все вернулось к архаичным патриархальным представлениям, то есть - к тем самым представлениям, которые были в ветхозаветную эпоху, и не только в Палестине, но и по всей тогдашней обитаемой Экумени. Яков Кротов: Как вот это представление об искуплении поддерживается в христианской жизни? Ведь центральное таинство церкви - это таинство евхаристии, это тоже жертва, это воспоминание об искупительной жертве Христа. Для современного христианина, я думаю - и для католика, и для русского православного - это отчасти пустой звук, мы слишком далеки от той материальной основы, которая в Ветхом Завете составляла представление об искуплении. Что же здесь связано с искуплением в таинстве евхаристии? Валентина Кузнецова: Сама Тайная Вечеря есть, прежде всего, воспоминание об исходе из Египта. Те элементы, которые находятся на столе, имеют чрезвычайное значение. Барашек, хлеб. И каждый из этих элементов получает особое толкование. Хлеб и вино, прежде всего. Это горький хлеб, который мы ели в рабстве, говорят перед тем, как есть этот хлеб, нужно объяснять, нужно растолковывать, нужно вспоминать, как это было. Можно придумать разные другие, то есть - нет жесткого какого-то текста, который обязаны произносить. Это медитация над хлебом, над барашком и над вином. Барашек - символ того, что кровью его были спасены первенцы Израиля. Потому что одна из Казней Египетских заключалась в том, что Бог избивал всех первенцев в Египте. Нужно было принести в жертву барашка, кровью его помазать притолоку двери, и ангел смерти проходил мимо. Здесь очень много переплелось тем. Они настолько плотно переплелись, что это - ковер, пестрый восточный ковер, из которого уже нельзя выдернуть какую-то ниточку. В нем даже трудно уловить узор, он все время двоится. Недаром апостол Павел и апостол Петр в первом послании постоянно называли Иисуса "нашей пасхальной жертвой", "нашим пасхальным барашком": "наша пасхальная жертва уже принесена". Договоры все заключались принесением жертвы. Кровью этой жертвы опрыскивались участники, тем самым они соединялись, тем самым верность договорным отношениям была обязательной, иначе это было святотатство. Значит, кровь жертвы людей объединяла. Яков Кротов: В понятии искупления, как стало ясно, очень важен момент равновесия, чтобы взамен того, кого мы выкупаем, мы приносили нечто адекватное. И именно поэтому, мне кажется, сегодня в России, когда речь идет - простите - о торговле людьми, вдруг так резко встал вопрос: вот человека отдали за других, а достоин ли был этого человек, он хороший, или он плохой? Если он плохой - значит, это вообще не выкуп, наплевать и забыть. Но под этим встает еще более мощный, более едкий нравственный вопрос: а вообще имеем ли мы право, мы - Русское государство, мы - российский народ, российские граждане, мы имеем право отдавать другого своего гражданина за чью-то жизнь, пускай - за жизнь десяти других русских граждан? Это ведь всего вариант вопроса, который давно мучил атеистов и мучает. Вспомните роман Войнич "Овод": "Что же это за Бог Отец, который отдает своего сына, зачем нам нужен такой Бог?" Справедливо ли искупление, каким оно должно быть, и правильно ли мы понимаем искупление как факт духовной жизни? К сожалению, в современной России, к нашему величайшему стыду, это архаическое, хотя и довольно культурное, о чем мы уже говорили, представление об искуплении, вернулось в нашу историю, когда мы считаем возможным - торговаться с кем-то, отдавать жизнь одного человека за жизнь десятерых других. Как сказал недавно один российский генерал: "За одного российского солдата я отдам десятерых российских журналистов". Это, конечно, лучше, чем полный неандерталец, который вообще плюет, если его сородич попал в плен, это уже шаг вперед по лестнице Дарвина. Но все-таки как-то более нравственно - за одного отдать одного. И в Ветхом Завете мы читаем о том, что жертва Богу, вот это искупление, эта жертва - должна быть непорочна, без пятна и порока. То есть телка должна быть без единого пятнышка, абсолютно одинакового, ровного цвета, тогда она достойна Бога. И начинается омерзительнейшее обсуждение: а вот человек, которого мы отдали в обмен - он хороший или плохой, он достойно выполнял свой профессиональный долг или недостойно? И дело здесь не в том, с моей точки зрения, я думаю, с разумной точки зрения, что человек достойно выполнял свой профессиональный долг. Дело даже не в том, что если приоткрыть то, что составляет интимную тайну человека, то окажется, что и этот человек - христианин. Он не афишировал свою веру, но он христианин - такой же, как я, такой же, как многие из тех, кто его обличают, словно он - пособник иноверцам и врагам России. Но ведь дело даже не в этом. А дело в другом: вообще имеем ли мы право так ставить вопрос? А ведь здесь вопрос ставится очень похоже на христианскую постановку вопроса. Бог отдает своего сына за весь мир, это становится возможным, потому что Христос - не такой как все люди, он - безгрешный. И не случайно в 20-30-е годы во время натиска воинствующего безбожия столько доказывали, что Христос - подлец, подонок, он спал с Марией Магдалиной, он блудил, он грешил. Если бы это было можно доказать, то христианство бы пало. Но мы берем в руки Евангелие, мы читаем его, и мы видим это чудо евангельского текста, что там действительно описан человек абсолютно без пятна и порока. Как это происходит, объяснить литературоведение не в состоянии, а сердце это чувствует. И тогда встает другой вопрос: хорошо, Христос - хороший, отец его - хорош ли? Как мог Бог отдать свое сына на закланье? Это тот вопрос, из-за которого сошел с ума Овод. И для него это был вопрос не только религиозный, вопрос о его родном отце - Римском кардинале. Как ты посмел предать меня ради своей духовной карьеры? Может быть, как кардинал, ты спас тысячи людей, направил их на стезю спасения, но меня-то ты предал. Как может сын быть отдан на растерзание толпе? Валентина Кузнецова: Рациональным образом это объяснить никак нельзя, потом что мы опять придем к какой-то глупости. Здесь ведь идея в том, что Бог отдает своего сына, он его не заставляет, это добровольная отдача, это - одна из тем Нового Завета. Бог велит, но сын выполняет волю добровольно. И сын, в принципе, всегда бы мог от этого отказаться. И несколько раз говорится, что его искушал сатана. Я не думаю, что сатана стоял рядом, с хвостиками и рожками, это - внутренняя борьба. Это была борьба в пустыне, когда Иисус, вероятно, обдумывал разные пути, как вести себя с миром, и ему представлены были те самые пути, которые выбирает человечество, и на эти самые грабли оно все время наталкивается. Это - власть, "добро должно быть с кулаками". Это - сделать всех богатыми и счастливыми. И это - сила чуда. Иисус это преодолевает. Несколько раз были эти искушения, когда Иисус даже запел "Пронеси эту чашу мимо меня", но он дальше говорит: "Но пусть исполнится не моя воля, а - Твоя". Вот в этом великая тайна, что Бог отдает своего сына, но он его не заставляет. Значит, воля Отца и Сына настолько одна, что Иисус идет на эту жертву добровольно. Он - не античный герой, который идет без страха и упрека, он умирает так, как, скажем, не умирали партизаны. Он уходит - это предел падения, потому что его не окружает даже толпа сторонников, которые рыдают, плачут, смотрят на него с восторгом, а его все бросают. Самое страшное, что его хоронили чужие люди. Яков Кротов: В романе Виктора Гюго "93-й год" главный герой - это сын отца. Отца, правда, приемного, но там так построен сюжет, что это не имеет значения. И весь сюжет этого романа - о революционерах Великой Французской революции, это роман о том, как отец вынужден пожертвовать сыном ради революции. И сына ведут на гильотину, отец подписал ему приговор, и сын сам хотел, чтобы именно так совершилось, он отказался бежать. Здесь у Гюго, конечно, просвечивают христианские мотивы. Не то что - просвечивают, это просто пересказ Евангелия. И в тот момент, когда голова сына под ударом гильотины катится в корзину, отец стреляет себе в лоб из пистолета. Понятно, что Бог Отец не может покончить с собой, но понятно и то, что революционеры, в том числе и русские революционеры - их психология была психологией жертвы. Это была очень благородная, яркая психология искупления. В современном коммунизме - хоть российском, хоть западном - она совершенно умерла. Но те коммунисты, те революционеры - они действительно, прежде всего, жертвовали собой, а не другими. Потом - пришли, и все опошлили, и стали искать "козлов отпущения", их посылать на уничтожение в ГУЛАГ. Но первые революционеры были людьми благородными. Что же это означает? Означает ли это, что идея искупления у христиан должна быть отобрана, и действительно должна стать средством социального служения? Спасение человечества - не в вере в какого-то мифического Бога, а в том, чтобы каждый человек жертвовал собой, отдавал себя на искупление. Валентина Кузнецова: Это означает, что идея эта вообще-то не какая-то уникальная, она жива, а то, что она может меняться и приобретать уродливые формы. Ведь почитайте Апокалипсис еще раз, там замечательные есть сцены. Сначала рассказано о мучениках христовых, об агнце, который там стоит, как бы закланный, но и живой, с семью рогами, с семью очами. Потом, через несколько глав, будет описание противника его - зверя. У него тоже будет семь рогов, он будет так же как бы заклан, но воскреснет. Здесь есть какая-то идея, что сатана вообще не творец, он сам ничего не может выдумать нового, он пародирует. И поэтому ведь сатана не говорит, что черное есть белое, а он просто выдает серое за белое, он говорит: это - то же самое. Вот этот обман заключается в том, что это - очень похоже. Просто есть какая-то неуловимая грань, где это - добро, а это уже зло, это уже страшная пародия, которая приближается почти к тому, что мы можем назвать кощунством. Яков Кротов: В конце застоя к нам пришел последний фильм Андрея Тарковского, фильм "Жертвоприношение". Вообще этот фильм лучше было бы название перевести как "Искупление". Там ведь сюжет о чем - начинается атомная война, и вот мужчина жертвует собой. Он молится Богу и говорит: "Возьми мою жизнь, сделай что угодно, но пусть все вернется туда, на сутки назад, пусть не будет этой атомной войны". И так все и происходит: он отдает свой дом, он отдает, в сущности, жизнь, его увозят в сумасшедший дом. И все было бы очень благородно и красиво, стихи про апокалипсис, но есть одна заковырка, потому что сам этот искупительный акт - человек жертвует собой, идя к какой-то женщине, за которой в округе - слава колдуньи. И вот этот акт возвращает нас в какое-то глубоко дохристианское прошлое, языческое представление об искуплении, которое существовало на протяжении многих тысячелетий, может быть, десятков тысяч лет. Христианство, в этом смысле, очень тонкий слой на мощной почве языческой религиозности. И я боюсь, что в современной России доминирует именно эта языческая религиозность. Здесь ведь как часто отвечают христианскому проповеднику, как часто отвечали и мне: что ты лезешь со своим Богом? Что он меня искупил - моя жизнь от этого лучше не стала. Да, я в церковь не хожу, да, я, может быть, грешу. Да, прелюбодействую, ворую, лампочку с работы унес, - не позорь меня! Но вся моя жизнь такая тяжелая, я так страдал, или так страдала, уж я этим все искупила! Сколько людей я знаю, которые не ходят в церковь - я знаю, по крайней мере, двоих, - потому что у них 10-11 собак и кошек, и они за ними ухаживают. Они считают, что они искупают, что они вот так в самого Бога верят, но в церковь не пойдут, потому что "мы заняты вот этим добрым делом". И это может приобрести еще более уродливую форму. Когда человек идет на фронт и говорит: да, я убью этих сволочей, да, я погублю свою душу, потому что я совершу убийство, я нарушу заповедь, но я спасу Россию - значит, я искуплю свой грех. Насколько такое искупление допустимо, легитимно, с христианской точки зрения? Иннокентий Павлов: Это не идеология сегодняшнего дня, а это, простите, что недавно такой термин был - пережиток прошлого, того нашего дореволюционного прошлого, когда действительно в российской армии как раз в качестве такого лозунга висела эта цитата, кстати, самая важная, если можно так сказать, цитата из Евангелия. Там ведь говорится о чем, собственно, Иисус своим ученикам говорит о любви. Причем, перед этим говорится, что он до конца их полюбил. Что это значит - "любовь до конца"? И он говорит, что нет большей любви, чем эта, когда кто-нибудь положит душу за своих друзей. То есть это акт одномоментный, потому что душа, то есть наша биологическая жизнь, она у нас одна, и ее можно лишь однажды положить. То есть это не есть какая-то константа: ах, вот я люблю на протяжении всей жизни кого-то. Высшая любовь, любовь, доведенная до конца - именно когда человек жертвует собой. Но в контексте и тогдашней морали, и тогдашней государственной идеологии, будем так говорить, это все выглядело именно так. Другое дело, что и тогда, кстати, и теперь все-таки это осознается, осознается ненормальность такого положения. И я лично все-таки скажу так, что я вижу определенный нравственный прогресс, через который прошло человечество за последние сто лет, мы, к сожалению, здесь были несколько на обочине. Самое интересное, что после падения большевизма, особенно в церкви, многие решили, что нужно некое возвращение на 80 лет назад. Здесь мы сталкиваемся не столько с нашей сегодняшней проблемой, сколько с нашим не очень радостным наследием не такого уж далекого прошлого. Яков Кротов: Религиозная история человечества проходит сложный путь от незнания искупления, от того, что человек просто не знает, как он может помочь другому, от абсолютно дикого питекантропского эгоизма, до веры в то, что выкуп дать можно. Следующая ступень религиозного развития отражена в пророческих книгах Ветхого Завета. Книги написаны в рабстве, и люди необычайно там научились ценить свободу. И пророку открывается Бог-искупитель, который говорит: я отдал за тебя, Израиль, я отдал Египет, Эфиопию и Савею, так как ты дорог и в очах моих многоценен. Что это означает? Как это Бог отдал Египет за Израиль? Он избрал этот народ, чтобы приготовить мир к пришествию Христа, с точки зрения верующих - то, что Иисус и есть тот мессия, тот искупитель, в которого верили люди Ветхого Завета. Отдал Египет, чтобы потом через Иисуса - и в Иисусе - спасти все человечество. Один Иисус может искупить всех. Хотя слово "искупление" в Новом Завете не упоминается, но там сам Господь Иисус говорит: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою, за свою жизнь? "Придет Сын человеческий во славе Отца своего с ангелами и тогда воздаст каждому по делам его". Вот это и будет завершение искупления. Для современного русского человека это все удивительные слова. Мы слишком часто понимаем, что искупление - это, прежде всего, сделать какой-то грех, чтобы выкупить другой. Вот я читаю в газете: крупный чиновник взят в кремлевскую структуру и брошен на пост, где он должен лгать, выходить перед людьми, позориться. И он сам понимает, что он лжет и позорится. А это, пишет журналист, специально, потому что до этого он был в антикремлевском лагере, вот теперь его послали, пусть искупит свою вину. И вот эта психология искупления греха через грех, она ведь, мне кажется, торжествует в современной России. Действительно ли это так? И как соотносится вот это искупление через грех с искуплением христианским? Светлана Коначева: Скорее, характеристикой современного русского, постсоветского человека будет просто глобальный инфантилизм и нежелание брать на себя ответственность. Удивительное сосредоточение на себе, своих несчастьях, очень часто - вполне реальных. Ожидание, что придет кто-то (не важно, в социальной сфере, или для религиозного - человека высшее существо), и это высшее существо, как насекомое из стакана, тебя вытащит. Как раз и вопрос в том, что оно делает, это то высшее существо, которое спускается и вытаскивает нас из этого стакана с водой, или все-таки это действительно тот пример, та возможность примирения с Богом, которая показана человеку. Здесь я тоже могу вспомнить книгу Дитриха Бонхоффера "Следование Христу". Единственный путь христианина - не ожидание, что кто-то придет, принесет за тебя жертву, и все будет в порядке. Да, жертва принесена, но другое дело, что это не выкуп, а призыв к соучастию. Яков Кротов: Когда наши власти, наши российские власти поняли, что, отдав российского гражданина за других российских граждан, они на самом деле пытались, видимо, замазать какой-то грех, вышло так, что они невольно уподобили человека Христу. И они пытались уже сдать назад, но поздно, потому что концы с концами не сходятся. И вновь перед нами как бы символ 20-го века - Мать Мария Скобцова, которую многие почитают святой, русская эмигрантка, которая в юности была эсеркой, была в качестве революционерки даже мэром города Анапы в гражданскую войну. В эмиграции, подружившись с Бердяевым, стала развивать движение благотворительности, помогать эмигрантам - прежде всего, материально. Она даже не пошла в монастырь, она пожертвовала своим монашеством ради того, чтобы просто накормить голодных людей. Затем, во время войны. она отдала себя служению евреям, спасала евреев от газовых камер. Ее арестовали и саму отправили в лагерь, и вот там она вновь отдала себя в искупительную жертву. Так рассказывали уцелевшие: когда хотели отправить в газовую камеру какую-то еврейку с ребенком, она предложила себя и пошла вместо нее. Может быть, это легенда. Многие говорят, что эсэсовцы не были настолько милосердны, но все равно это образ искупления. В современном мире часто из этого высшего подвига любви делают вывод, что только такое искупление реально. Давайте кормить голодных, как сказал Спаситель, навещать страждущих, давайте превратим наши монастыри в социальные служения, давайте искупим наши грехи перед людьми, это и будет наше богоподобие. Насколько такая позиция соединима с верой в Христа-искупителя? Стефан Каприо: Либо искупление уже совершилось, либо не совершилось. Если уже совершилось, тогда любое дело, скажем, благотворительное, милосердие, дело прославления Бога и благодарения, соединяется с заслугой Христа. То, что люди стали, например, считать, что можно компенсировать, возместить, допустим, отсутствие или недостаток веры добрыми делами, это действительно потеря христианского сознания. Потому что это значит, что люди считают, что спасение надо еще приобретать, что человек живет, чтобы спасаться. Не живет - оттого что он уже спасен. Это совсем другой критерий - постхристианский, нехристианский, антихристианский. Когда церковные учреждения, монашеские ордена, общины, приходы превращаются в благотворительные организации, - значит, христианством уже не пахнет ничуть. Яков Кротов: И я не стал его поправлять, потому что для итальянца, пусть прожившего в России уже много лет, вот эта разница между возмездием и возмещением часто может быть не ощутима. Но ведь, действительно, в попытке возместить другому ущерб, мы, по-нашему, по-человеческому, часто приносим урон и другому, и себе. Об этом говорит православная аскетика: не будь слишком горд, не думай, что ты можешь, как Христос понести грехи других, не думай, что ты можешь искупить другого. Проси Господа, чтобы он принял тебя в свое искупление любви. Но и не будь сторонником лжесмирения. Есть и такое, когда человек говорит: я слаб, я ничего не могу. Поэтому - прощай молитва, прощай церковь, мы уж тут как-нибудь "поколупаемся" среди наших грешных дел, извините, батюшка, не до того. Нет, и это - смирение ложное. А истина лежит не посередине, истина - там, где Христос. Может быть, действительно, вся современная экономика стоит на этом сложнейшем представлении об искуплении, о коммерции как искуплении, о предпринимательстве как средстве спасения человека, наверное, не самом совершенном. Но революция оказывается намного хуже, а мы должны выбирать из нескольких зол. И вот тогда, когда мы вроде бы приблизились к благополучию - а это все-таки возможно в каких-то пределах - вот тогда, оказывается, и на Западе, и на Востоке, что в счастье и в блаженстве все равно остается потребность в искуплении человеческой жизни. Но уже в искуплении - не через власть, не через счастье, а искупление - через любовь. И это искупление, говорит христианство, - оно. Конечно, только во Христе, с его Отцом через Святого духа. |
