Яков Кротов

Дневник литератора

К оглавлению "Дневника литератора"

К оглавлению за 1999 год

Опубликовано в газете "Сегодня" в сокращенном виде.

Самое поразительное в последнем Римском папе нашего века то, что он, безусловно, не последний. Конечно, в мире достаточно сумасшедших, могущих устроить атомную войну, после которой не останется ни пап, ни мам, но если этот фактор не вмещать в сознание (а он и не вмещается), то ясно: Католическая Церковь жива и здорова. Ее приверженцев больше миллиарда, ее лидер вызывает у читателей газет и журналов больший интерес, чем любой физик или лирик. Это не тривиально: сто лет назад только ленивый не пророчил скорую ее гибель. Сегодня скорее поверишь в то, что себя исчерпала наука, космонавтика или социализм.

Личная популярность Иоанна Павла II является другим нетривиальным, поистине историческим фактом. Вообще культ личности пап явление не новое, хотя и не такое уж древнее, как может показаться. Он возник одновременно с массовой культурой, в том же девятнадцатом столетии: фотографии пап среди образков и розариев, путешествия в Рим не столько к святыням или за индульгенциями, сколько ради приема у Святого Отца, "ответные" визиты Пап в ту или иную страну (Иоанн Павел II в этом отношении рекордсмен, побывал почти всюду), публикация при жизни Пап их биографий (у Иоанна Павла II их несколько сотен), интерес к тому, что папа сказал или написал. Этот культ личности способствовал принятию догмата о папской безошибочности в вопросах вероучения, а еще больше — искаженному пониманию этого догмата многими католиками, не говоря уже об остальном человечестве. Возможно, в современной католической Церкви только Папа и еще десятка полтора человек понимают, что "безошибочность" не есть безгрешность, знают, что она есть на самом деле — как в современной физике только десятка полтора человек понимают, что же такое теория Эйнштейна на самом деле. Культ Папы зародился, как противоядие от культа государства, монарха, от культа служителей культа — священников и епископов. Произошло своеобразное "короткое замыкание" между паствой и римском Первосвященником, и это короткое замыкание помогло Католической Церкви выжить в период распада всех и всяческих многоступенчатых иерархий.

Культ личности папы, как и всякий культ личности, личностью Папы как раз интересуется мало. Фанаты эстрадных или оперных певцов более верны своим кумирам, чем фанаты пап. Стоит отойти в лучший мир их кумиру, как уже его энциклики забыты, его фотографии заменены на другие, и восхищение с той же силой обрушивается на нового понтифика. Из пап двадцатого века только двое, совершенные антиподы, избежали подобной участи: архиконсерватор Пий XI, между двумя мировыми войнами руководивший католиками совершенно в стиле Сталина, и архиреформатор Иоанн  XXIII, с пиком активности которого совпала российская "оттепель" — но по сравнению с обновлением, которое устроил католикам "добрый папа Иоанн", наши оттепели и перестройки всего лишь унылые завывания зимнего ветра в промороженной избе. Все преемники Иоанна XXIII лишь натягивали вожжи, и к нынешнему Папе это относится больше, чем к любому другому. Другое дело, что Иоанн XXIII свел на землю такой огонь, что все усилия Иоанна Павла II "подморозить" ситуацию достаточно безнадежны. В этом отношении он более всего напоминает другого "подмораживателя" — Победоносцева. Как и Победоносцева, Иоанна Павла II недолюбливают и те, кто рвется вперед,  и те, кто рвется назад. Для первых он чересчур Павел (преемник Иоанна XXIII, начавший процесс торможения), для вторых — чересчур Иоанн.

Особенность культа личности нынешнего Папы именно в том, что это первый культ, в основном поддерживаемый не христианами или, во всяком случае, не католиками. Иоанн Павел II вызывает больше энтузиазма у посторонних, и академик Роальд Сагдеев рассказывал, что перед аудиенцией у Папы ватиканские завсегдатаи не ленятся остужать пыл туристов, предупреждают их, "чтобы они не поддавались его обаянию, не верили в искренность его участия к каждому конкретному человеку во время групповых аудиенций" . Не помогает! С таким же успехом можно объяснять. что Иоанн Павел — никакой драматург, никакой поэт, никакой музыкант и довольно посредственный богослов. Все равно шум вокруг выпущенного в начале 1999 года компакт-диска, в котором Папе отводилась роль Паворотти, оказался огромнейшим, причем не подчиненные старались (в отличие от фильма по его сценарию, который раскручивала как раз паства), а посторонние (в чем отличие культа личности нынешнего папы Римского от культа нынешнего патриарха Московского).

Причина такого парадоксального культа личности, видимо, лежит в особенности нынешнего времени, которое можно назвать Частным. У Иоанна Павла II есть политика, многие католики ею недовольны, но внешнему миру политика совершенно неинтересна. Частным лицам интересно именно, что Иоанн Павел II способен и на папском престоле сохранять некоторые черты частного лица, "на протяжении всей своей церковной карьеры неуклонно разрушает стереотипы, представая перед прихожанами не символом былой славы, а современником, не чуждым модных увлечений", "смотрит Феллини и слушает Дилана", "даже в спорте ... преуспел" . Он подчеркивает свою национальность, что многим христианам (не из поляков) кажется дурным вкусом. Он не стесняется издавать свои пьесы и стихи, правда, под "непапским" именем Кароля Войтылы (в чем, конечно, намного меньше греха, чем в восторженных отзывах об этих произведениях). Он действительно, будем надеяться, любезен с людьми не по должности, а по-человечески.

В отличие от своих предшественников, да и в отличие от большинства священников и епископов любых конфессий, Иоанн Павел II не сразу вступил на духовную стезю. Годы, которые другие проводят в семинарии, он провел в увлечении театром, работал в карьере, на фабрике техником, под автомобиль попал в сорок четвертом, террорист в него стрелял. Конечно, все это почитателями чрезвычайно раздуто, Войтыла очень быстро был втянут в мясорубку церковной карьеры, перемалывающей личное, но ведь хоть было что раздувать. Нынешний папа — герой Частного Времени именно потому, что он вроде бы по всем параметрам "средний класс", но при этом у него есть какие-то отклонения от среднего стандарта, те маленькие приключения, которые, собственно, и делают человека действительно средним, типичным, живым и теплым. Он не только Иоанн Павел, он все-таки еще и ощутимо Лёлек, как его звали в юности.

Граница между светским и церковным отношением к Папе лежит в пятом пункте. Некатолическим фанатам Папы совершенно безразлична его национальность. Среди его паствы, политиков, прессы она является излюбленной темой для обсуждения. Первый не итальянец с шестнадцатого века! Это восклицание, этот интерес сразу и возвращают нас к мышлению, в шестнадцатом веке зародившемуся, к озабоченности национальным государством, многонациональными империями, гуманистическими и псевдогуманистическими интернационалами. Не так плохо, что Папа не перестал быть поляком, как то, что этим озабочены его пасомые. Католический мир оказывается менее универсалистским, чем мир секулярный. Это и вообще плохо, и мешает понять нынешнего Папу. Да, он поляк — но был избран прежде всего благодаря инициативе и голосам немецких кардиналов во главе с Кенигом (и заплатил за это, надо сказать, сполна, проводя политику чуть более консервативную, чем хотелось бы ему). Впрочем, и христианство в Польшу принесли немцы, что и придает взаимоотношениям немцев и поляков такую же прелестную двусмысленность, как отношениям русских и грехов: две национальные гордыни борются во Христе и дружат во Христе.

Особенно прискорбен оказался миф о том, что его польскость как-то помогла падению коммунизма — вот съездил героический антисоветчик в Польшу, и пал режим Ярузельского, а за ним и большевиков очередь настала. На самом деле, польский католический епископат не хуже русского православного мирился с коммунизмом, только умел вовремя промолчать, что создавало ощущение многозначительной оппозиционности. Дело не в трусости церковных политиков, а в принципиальной, тысячелетней претензии и на Небо вести, и на земле лидерствовать. Это рождает безысходную нравственную драму, проявившуюся уже в юности Войтылы: его сверстники подняли Варшавское восстание и погибли, тогда как Кароль готовил себя к служению Церкви и Родине после освобождения от нацистов. Конечно, можно сказать, что не христианское это дело восстания поднимать (это действительно так), но тогда и не надо претендовать на политические лавры; хватит с нас небесного. Нацисты сменились коммунистами, иноземный тоталитаризм — родненьким, польским. И руку Ярузельскому Папа пожимал, коммунизм с капитализмом уравнивал, много делал такого, о чем только правдолюбцы-интеллектуалы говорят, но это неинтересно тем, кто ищет миф.  Но такие мифолюбцы никогда не поймут, почему в Польше, как и в России, нарастает не то что антиклерикализм, а прямо-таки аллергия на Церковь.

Продолжается эта игра в политику и сейчас, причем расплачиваются за компромиссы Ватикана слабейшие из его паствы, в том числе украинские греко-католики, да и русские католики. Неудивительно, что и в Польше, не говоря уж о России, коммунизм не столько "пал", сколько "отжался" — хотя основная вина, конечно, не на Папе. А все-таки обидно: как и семьсот лет назад, когда сжигали тамплиеров, как пятьсот лет назад, когда сжигали Жанну д’Арк, так и сегодня в решающий момент Папа оказывается занят какими-то более важными делами, нежели помощь частным лицам в их частных, но довольно жгучих проблемах. Получить улыбку на аудиенции или энциклику о смысле жизни по-прежнему легче, чем деловой ответ по частному же вопросу. Конкретных суждений и решений Папы, хоть ошибочных, хоть безошибочных, в Католической Церкви немногим больше, чем в Русской Церкви соборности, этого фирменного блюда православия. Учитывая консерватизм Иоанна Павла II, это, может быть, и к лучшему.

В современном мире Папа является лидером более миллиарда католиков, из которых наибольшая часть проживает в Латинской Америке, наиболее богатые живут в Америке Северной, а наиболее влияют на церковную политику проживающие в Западной Европе. При этом деньги, география, политика не только сплачивают католиков, но еще более их разделяют, почему американские католики, за чей счет фактически живут миллионы других, меньше заметны в Католической Церкви, чем католики Африки. По сей день при папском дворе идет чисто средневековая борьба французской и немецкой партии, вовсе уже миниатюрная и безвредная для окружающих. В этих условиях попытки Папы быть Папой для всех, как он выразился — и для тех, кто едет по правой стороне шоссе, и для тех, кто едет по левой стороне — кажутся и лукавыми, и обреченными на провал. Кто-то же должен победить, кто-то — проиграть? Но вновь вспоминается, что и сто лет назад казалось невероятным, что может выдюжить в современном мире Церковь, обремененная жесткой иерархией, недвусмысленными догматами, двухтысячелетней историей святости пополам (в лучшем случае) с грехом, замкнутая на Едином Боге, таинственном Богочеловеке, отданная под начало одному-единственному человеку. Но ведь выдюжила, в отличие от многих своих могильщиков, изменилась ровно настолько, чтобы соответствовать изменившемуся миру, не переставая соответствовать и Богу, и нынешний Папа с его частными достоинствами и частными недостатками — один из тех, кто и составляет жизнь этой удивительной Церкви.

Библиография

Малински Мечислав. Позвали меня... Пер. с литовского. Вильнюс: АРБА, 1991. С. 122. Воспоминания ксендза, знакомого с Войтылой с 1930-х гг.

Ср. о визите Папы в Грузию.