Яков Кротов

К ЕВАНГЕЛИЮ

Оглавление книги

Ио. 1, 1 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

комм. Василия Великого; Златоуста; Ефрема Сирина; текст на иврите и арамейском;

Глубоковский Н. Бог — Слово: Экзегетический эскиз Пролога Иоаннова Евангелия (1, 1—18) // Правосл. мысль. — 1928. — Вып. 1. — С. 29—121.

№2 по согласованию. Следующая фраза.

Вот как, если по логике Эллиса перетасовать синодальный перевод, выглядел бы тот же самый текст в сугубо "прозаическом" виде, выстроенный по логике последовательной, а не параллельной:

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. 2 Оно было в начале у Бога. 18 Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил. 3 Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. 4 В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. 17 ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа. 5 И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

6 Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. 7 Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. 8 Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. 15 Иоанн свидетельствует о Нем и, восклицая, говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня. 16 И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать.

9 Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. 10а В мире был, и мир чрез Него начал быть. 14а И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; 10б и мир Его не познал. 11 Пришел к своим, и свои Его не приняли. 14б и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.

12 А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, 13 которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились".

Между определённостью и неопределённостью есть и среднее "состояние мира". Есть холод практический, который вот сейчас щиплет уши, есть холод теоретический, о котором рассуждают синоптики, и есть холодность, которая ни за что ни щиплет, которую нельзя подсчитать, но которая совершенно реальное качество души. В любом языке есть средства различить эти три "состояния мира". Русский язык напирает на суффиксы и всякие дополнительные прилагательные и частицы ("ну и холодрыга!" - "холодность" - "некий холод"), греческий язык на артикли и на инверсию, то есть, на место слова во фразе. Если слово без артикля - оно обозначает неопределённое нечто, когда стоит после глагола, и оно же обозначает некое вполне определённое качество, если стоит перед глаголом.

На практике это означает, что окончание первой фразы Евангелия от Иоанна может означать, как утверждает иеговисты, что Слово было неким божеством, или что Слово и было единым и единственным Богом (как это, к сожалению, звучит и в синодальном переводе), или что Слово было по своей сущности тем же самым, что и Бог.

В первом случае слово "Бог" надо было бы поставить без определённого артикля после глагола "быть", во втором надо было бы написать слово "Бог" с определённым артиклем, в третьем - без определённого артикля и перед глаголом быть. Первое - учения Ария (и иеговистов), второе - учение монархиан о тождественности Отца и Сына, третье - ортодоксия.

В греческом оригинале - третий вариант. Иисус был Богом по сущности, но Он - не Отец, Он - "одно с Отцом". Может быть, человеку легче понять это на примере стиха 14 в этой же главе, где точно так же - без артикля, перед глаголом - поставлено слово "плоть": Иисус стал не конкретной плотью, потеряв Своё отличие как Бога, Он стал не вообще плотью, - Он воплотился. Он одно с людьми, как одно с Отцом. Это может быть неверно, это может быть верно, но автор четвёртого Евангелия разделял именно эту точку зрения, её не три века спустя выдумали.

Единственный аналог в человеческом опыте - семья: сын не есть отец, но сын такой же мужчина, как и отец. Когда сын женится, он не становится женщиной, но он теперь уже "одна плоть" с женщиной. Почему Церковь и называют Невестой Христовой. Церковь сейчас - невеста Христа, чтобы человечество стало в вечности женой Христа.

Из-за проблем с воспитанием многие люди стесняются даже словосочетания "жена Христа". Они застенчиво говорят "супруга Христова". Такая стеснительность обычно предвещает изрядную агрессию в адрес как посторонних, так и близких, и даже самого себя. Викторианцы создавали империи, пороли детей, били жён и ходили к проституткам, чтобы те пороли их самих. Русское христианство (прежде всего, православие, но не только оно) остаётся именно викторианским. Многие его за это любят, в том числе иностранцы. С Запада едут в Россию за средневековым христианством, как с Запада едут в Малайзию за теми секс-услугами, которые на самом Западе категорически запрещены. Но никто не запрещает малайзийцам и малайзийкам просто любить - так даже и в России ничто внешнее не может помешать человеку быть со Христом и стать в сущности Богом, как Христос стал в сущности человеком.

"Слово было от Бога, и Слово было Бог", - все-таки прежде всего загадка о Спасителе, а не философский трактат. Это и загадка о человеческом слове (в конце концов, у Бога слова нет, это всего лишь сравнение, антропоформизм). Когда мы произносим слово, мы иногда освобождаем это слово, томившееся внутри нас. Иногда мы освобождаем себя от этого слова - оно сказано, мы можем заняться другими делами и словами. Наконец, нынешнее "молчание Бога" - это молчание Слова? молчание Того, Кто сказал и второй раз повторять не намерен, во всяком случае, в ближайшее время? Во всяком случае, человек всегда знает о себе, что он не равен своему слову. Иногда больше, иногда меньше, но равенства здесь нет, а Иисус - Слово Божие, равное Богу до тождественности, до сущности. Этим Иисус отличается от Библии - Слова Божия, Богу отнюдь не равного. Поэтому можно не знать Библии, но знать Христа, не знать Откровения, но знать Того, через Кого открылось. Вера не облегчает, а осложняет, ведь вера приходит помимо нашего усилия, благодатью. После восемнадцати веков богословствования все яснее, что Бог не в словах, а в Слове, и именно поэтому опасно по словам судить веру человека. А другого способа нет - значит, надо просто не судить. Кстати, это очень легко, потому что с какой, собственности, стати человек вдруг начинает судить? Ему дана власть. Иногда ему кажется, что дана власть, но это уже клинический случай. Но, даже если власть дана, - не бери ее или не используй ее. Это и есть молчание - неосуждение. Слово Божие пришло не судить, а спасти мир. Слова людей не должны ни судить, ни спасать. Они могут просто отдыхать. или выражать любовь, не более (гм!) того.

В русском языке отсутствие артиклей с лихвой может быть восполнено указательными местоимениями. Именно с избытком: вряд ли англичанин может так сказать про Лондон как русский про Москву: "Это та самая моя любимая Москва". Недаром москвичей так волнует факт существования где-то в американской глубинке крохотной Москвы, - они нуждаются в сознании того, что есть именно "моя Москва". Увы, потому что на самом деле Москва изначально строилась как "их Москва", ставка если не ханская, та хамская, где очередной правитель может хамствовать по своему усмотрению, лишь бы длился покой той хамской среды, которая его порождает. В греческом языке все проще, указательный артикль и неопределённый (или вовсе без артикля) - "тот" или "некий", говоря по-русски. Поэтому в первой фразе Евангелия от Иоанна нужно переводить не "Бог был Слово", а "Слово было Бог": хотя в оригинале на первом месте стоит "Бог", но Бог - без артикля, а "Слово" - с определённым артиклем, так что это то самое единственное Слово было божественно. Никак не наоборот. Что ещё важнее в 1 Ио. 4,8: "Бог есть любовь" - Бог с определенным артиклем, любовь - без. А сколько русских людей понимают эту фраза так, что любовь есть нечто божественное - следовательно, нет иного бога, кроме моей любви к этой женщине - к этому вину - к этой идее. К счастью, есть Бог, лишь слабым подобием которого является моя любовь. (См.: Сергиенко Генн. Анд. Особенно предикатно-номинативных конструкций в Новом Завете // Путь богопознания. - Вып. 1. - М.: Московская богосл. семинария евангельских христиан-баптистов, 1996. С. 26-355).

*

Слово - недостающее звено между Богом и человеком

Права человека – противоестественны. Возьмём основную свободу – свобода слова, из которой растут права говорить, собирать информацию, собирать митинги и т.п. В природе нет слов – есть  щебетанье, рычанье, мычанье. Слово похоже на них, но всё же оно – иное.

Тут начинается вера, как и то, что неуклюже именуется «религиозная основа прав человека». Нельзя доказать, что слово – не от природы, а от Бога. Правда, нельзя доказать и обратного. Слово – чудо. Когда человек говорит «Верую во единого Бога…» он прежде всего провозглашает не веру в Бога, а веру в слово.  Верую, что возможно словами говорить о Боге, верую, что слово «верую» содержательно, верую, что «помилуй» - реальное слово к Богу. Тут пропасть между «Богом глубоко в душе» - в той глубине, идеже несть слов, фраз, формул и прочего ничего нет, а есть лишь слово о неверии в слова.  Мысль, видите ли, изреченная есть ложь. А неизреченная мысль – вообще не мысль! На то и свобода слова, чтобы мышление было, а не мычание внутри собственного мозга.

«В начале было Слово». Оно и остаётся в начале – в начале человека. Именно слово преображает мир. Оно делает космос – вселенной, бездонную черноту – уютным планетарием. Звёзды называют именно для этого. Слово делает из пространства – место. Когда Авраам сооружает в пространстве пустыне горку из камней в память о Боге и даёт этому месту название – пространство становится местом. Слово превращает страсть в любовь, а любимого – в человека. Слово – недостающее звено между обезьяной и нами. Найти это звено нельзя, а выковать – каждый выковывает по десятку в минуту. Если только это слова, а не брань наворотеневисящая. Промолчи – в палачи, может, и не попадёшь, а в гориллы запросто. Но самая мудрая горилла глупее заговорившего ребёнка.

Достоинство крестьянина – в плуге, достоинство буржуа – в бухгалтерской книге, достоинство аристократа – в мече, а достоинство каждого человека – в слове. Даже того, кто не может говорить – почему нельзя убивать даунов. Рыцарь, лишенный наследства, меча, коня, доспехов, - всё же рыцарь. Человек, лишённый дара слова – всё же человек. Он сам себе слово. Его, это слово, можно слушать, обдумывать, любить.  Достоинства нет лишь у того человека, кто использует дар слова, чтобы сказать «убей», «прокляни», «подчинись».