Живая вечность
"Не сметь командовать", - командовал коммунистический диктатор. Сатана запрещает командовать другим, чтобы командовать самому. В человеке соседствует это сатанинское - бунт против команды во имя команды - и собственно человеческое: бунт против команды во имя свободы.
Команда, заповедь, - в общем, повелительное наклонение - плохи тем, что вытесняют общение. О любви нельзя сказать в повелительном наклонении. Бог Библии на удивление в этом смысле не похож на человека. Человек командующий скрывает свои эмоции. Бог Библии - нервничает, гневается, ревнует, любит и, что самое удивительное, говорит об этом человечеству словно девчонка девчонке.
Греховность человека не в том, что он тонет сам и топит других, а в том, что он думает, будто тонет - а ведь стоит на твёрдой земле. Сам образ моря, бушующего "житейского моря", в котором плавают нафаршированные пророками киты, - образ больного воображения. Кто переживает жизнь как море, тот видит в ближнем - утопающего, и начинает командовать ближним: протяни руку! А то просто - ударит по голове, чтобы не дёргался, и будет вытаскивать на берег. А берега-то и нет, ведь нет и реки! Нет надо никого бить по голове, никто не тонет! Вокруг прекрасный Божий мир, Божия забота и ласка, и единственное, что с этим не гармонирует - протухшее человеческое нутро. Человек на 90% состоит из воды, а дух человеческий на 99% состоит из воды затхлой, стоячей, эгоистичной. Человек - не утопающий, которого надо спасти, а гниющий, которому надо дать возможность распахнуть окна и двери, проверить себя, заглянуть в другого. Командовать (тем более, бить) здесь так же неуместно, как лечить заикание накладыванием гипса на язык.
Заповедь не есть с древа познания, с древа власти, кажется современному человеку слишком жестокой, потому что она дана без объяснения причины. Слова Бога о том, что вкушение плода повлечёт за собой смерть, воспринимаются нами как угроза, описание кары. Между тем, это именно объяснение причины. Смерть - не наказание за властолюбие, а следствие властолюбия и сама суть властолюбия. Командующий разрушает ткань жизнь, режет её ножницами на мелкие полоски, аккуратные, но ни на что не годные.
Заповедей слишком много. Если бы существовало только десять заповедей, данных на Синае - но есть еще и заповеди блаженства, данные на безымянной горе Иисусом. А как соединишь заповедь "не убий" с заповедью "блаженны миротворцы"? Нельзя ведь соединить идею с воздухом, хотя оба - невидимы и невесомы. Кое-что общее у ветхозаветных и новозаветных заповедей найти можно, но это всегда будет некоторая казуистика вроде шуточных загадок: "Что общего у рояля с унитазом?" Да, миротворцы вдохновляются заповедью "не убий" - но сколько подлинных миротворцев брались за меч и убивали!
Апостол Павел предельно заострил проблему, заявив, что "заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя" (Рим 13 9). Наша любовь к любви мощно свидетельствует против апостола: любовь не живет в судах и прокуратурах. Ее можно встретить там - в сердцах, но и на дне моря можно встретить человека - в стальном шаре. Любовь несоизмерима с идеями справедливости и честности, как несоизмерим Эверест и микроб - хотя средства измерения существуют. Любовь кощунственно сопоставлять с уголовным кодексом, как кощунственно сопоставлять Евангелие и Программу КПСС - хотя сходство на уровне буквы есть. "Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона", - говорит апостол, а Христос говорит - погубивший свою душу, спасет ее, и опыт подтверждает, что часто нарушение закона есть любовь. Апостол утверждает, что "любящий другого исполнил закон", а нам остается только удивляться: неужели в Римской империи законы исполнялись людьми иного психологического склада, чем сейчас?
Про любовь мы все понимаем правильно. Мы не понимаем смысла слова "заповедь"! Для нас это - запрет, и поэтому мы удивлены размышлениями апостола. Запретом заповедь является - для тех, кто хочет ее нарушить, разрушить, для тех, кто стоит снаружи заповеди. Заповедники - эти крохотные райские сады для животных - начинаются именно с заповедей, которые тоже можно воспринять как запреты, и именно "не убий" есть главная идея заповедника. Кто воспринимает эту заповедь как запрет? Тот, кто хочет проникнуть в заповедник, чтобы пострелять. Тот, кто хочет побывать в заповеднике (то есть, по прямому смысла слова "побывать" - причаститься бытию заповедника), воспринимает заповедь "не стреляй" как пожелание, а не как запрет. Так же воспринимали бы заповедь животные, если бы знали, что охраняет их.
Пожелание - то есть, нечто, что, собственно, не обязательно соблюдать и что очень легко нарушить. Действительно, трудно нарушить уголовный кодекс - по крайней мере, психологически трудно, но заповедь нарушить очень легко. Именно об этом говорил Христос, замечая, что кто хочет блуда - уже прелюбодей, кто обругал - уже убил. Если воспринимать и эти слова Божии как юридическое предписание - то заповедь жесточе любого кодекса. Но заповедь не суровее, а слабее законов и запретов. Она ничем не подкреплена, даже самый прочный для многих душ барьер между желанием нарушить заповедь и нарушением - иллюзия, раз с точки зрения Бога нет разницы между нарушением заповеди в психике и в действительности.
Многие предпочли бы видеть в заповеди - запрет. Так и живущие в заповедники предпочли бы, чтобы пограничные войска защищали не государства, а их самих; ведь иначе трудно обеспечить сколько-нибудь удовлетворительную охрану. Заповедники существуют не потому, что их хорошо охраняют - отнюдь! - а потому, что на браконьерство решаются лишь немногие. И мир стоит не потому, что нарушение заповедей безупречно карается людьми, законами природы или Богом, а потому что все же - все же! - лишь немногие решаются на нарушение заповедей.
Заповедь - это не приказание, а пожелание Бога человеку. Иначе самая первая заповедь была бы и самой идиотской: "Возлюби Господа Бога Твоего". Хороша любовь по приказу! Заповедь "не сотвори себе кумира" была бы безнравственной, как и любая попытка устранить конкурента. А заповедь "не поминай имени Господа Бога твоего всуе" - если это запрет, а не пожелание - даже понимать не хотелось бы: мало ли какая блажь придет начальству в голову! Но это пожелание, пожелание Любящего нас, и тут уже к каждому слову прислушиваешься, ибо веришь, что это слова - любви, а не угрозы. Это Любящий просит не произносит Его имени напрасно, то есть не для того, чтобы Он пришел - так деликатно просит Он почаще звать Себя.
Что уж говорить о заповедях нравственности - "не укради", "не завидуй", "не лги". Они потому и изложены без оговорок, без классификации видов краж и лжи, что это не запрет на воровство, а пожелание не быть вором, завистником, лжецом, быть достойным Божьей любви. Кто боится нарушить заповедь, кто не нарушает ее - делает так не потому, что боится наказания от Бога, а потому что знает: даже нарушившего заповедь Бог продолжает любить. Если что и удерживает нас, то не страх, а стыд, стыд перед Любящим и, в глубине сердца, Любимым Богом.
Заповеди Божии - это устав того заповедника, который называют Раем. Это устав любви и желания любви. Главная причина, по которой мы воспринимаем эти заповеди не как желания, а как запреты - та, что мы не в Раю. Более того, мы не просто редкие животные (все-таки нас несколько миллиардов), мы даже не просто скотины, мы - браконьеры. Не то грех, что мы изгнаны из рая - это следствие греха. Нас изгнали из заповедника, когда мы захотели из егерей и пасомых превратиться в браконьеров и поваров. Этот дух браконьерства: убить, попользоваться, пожрать - и заставляет пугаться заповедей, расценивать их как агрессивное законодательство. Совесть нечиста! Заповедь "не убий" - всего-навсего пожелание с точки зрения безоружной жертвы и суровый запрет - с точки зрения решившегося на убийство. Наша воля, кем быть.
"Да будет воля Твоя" - это о заповедях. И эти слова можно произносить по-разному: угрюмо или легко, с ненавистью или с любовью. Нужно ли доказывать, какими хотел бы слышать их Бог? Его воля та же, что каждого любящего - чтобы желания были общими. Только так можно понять заповеди Блаженства: уж они-то точно не приказания. Более того, их даже пожеланиями трудно считать - неужели Бог хочет, чтобы мы плакали, чтобы нас гнали? Заповеди блаженства - все! - описывают прежде всего самого Иисуса. Это Он был нищим духом, это Он плакал, это Он - кроток. Это Бог жаждет правды, милостив и чист сердцем. Это Господь - миротворец, изгоняемый и поносимый. Для людей эти Его свойства становятся пожеланиями или заповедями только потому, что Он хочет быть Единым с нами.
Заповеди Блаженства потому заповеди, что они описывают заповедник Рая. К Моисеевым заповедям не приписаны угрозы - убьешь, мол, и будет тебе то-то и то-то. Но посмотрите, с какой легкостью соединится древние заповеди и обещания заповедей евангельских:
Возлюби Господа Бога Твоего - и твое будет Царство Небесное.
Не сотвори себе кумира - и утешишься.
Не поминай имени Господа Бога твоего всуе - и наследуешь землю.
Помни день субботний - и насытишься.
Чти отца твоего и матерь твою - и помилован будешь.
Не убий - и увидишь Бога.
Не прелюбодействуй - и будешь назван сыном Божиим.
Не укради - и твое будет Царство Небесное.
Не лги и желай чужого - и и велика будет твоя награда на небе.
Заповеди - кольцо. К первой заповеди намертво присоединена десятая. Невозможно почитать Единого Бога и при этом желать Многообразных Жизненных Благ: ближних ослов, домов, жен и так далее. Точнее, на первых порах вера в Бога Творца может уживаться - по инерции - с верой в то, что счастье заключено в обладании различными творениями Божиими, и что счастье тем пышнее, чем больше этих творений мы привели под свою руку. Но жизнь в вере неизбежно есть возрастание одной души в двух параллельных сферах: возрастая в небесном, мы отворачиваемся от веры в богов удачи, войны, разврата, торговли - но этот наш рост в земной плоскости оборачивается отказом от зависти, корыстолюбия, похоти, обмана. Это даже не параллельные процессы, это один и тот же процесс, и невозможно прильнуть к Единому Богу, о котором говорит Первая Заповедь, не отлепившись от Многих Благ, завидовать которым запрещает Последняя Заповедь. Забегая вперед, скажем, что такое же кольцо представляет собою и весь Символ Веры: он начинается с веры в Единого Бога, а заканчивается чаянием Вечной Жизни, что подразумевает отлипание от многих и многих не вечных подобий Бога.
Положительных заповедей могло бы быть намного больше, ибо неизмеримо много желает от нас Творец. Запретительных заповедей могло бы быть намного больше, ибо пакостям нашим несть числа. Но нет у Бога иного наказания, кроме разлуки с нами. Но изгнание человека из Рая болезненнее переживается Богом, чем человеком, наказан, если уж откровенно говорить, не Адам - а Творец. Страдаем не мы - Христос. И нет у Бога иной награды, кроме соединения с нами. Даже в заповедях блаженства дважды обещано одно и то же - Царство Небесное, да и все остальное по сути своей есть то же Царство, где мы не рабы Царя. Там Бог - Государь, а Церковь, в которой, если есть на то воля Божия, и мы - Государыня. Там осуществлена Евхаристия - соединение с Богом, которое для нас - страшное таинство, а для Иисуса - единственная награда за муки крестной любви. Там все желания наши и желания Божии сливаются в одно - в заповедь и пожелание любви, которая есть осуществление не только закона, но и всего мира, и всей жизни нашей. "Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди" (Ио 14: 15).
У биологов есть понятие "сложного органа", многофункционального. Голова для ношения шляпы и одновременно она же для ношения бороды. Заповеди, при всей их простоте, сложны. Каждая заповедь блокирует множество грехов. Идолопоклонство, например, соединяет в себе гордыню (любители футбола горделиво полагают, что их любимая игра есть символ целой страны), мстительность, прелюбодеяние (измену истинному Богу с божком), нарушается и заповедь "не убий" - невинная игра, если становится предметом идолопоклонством, превращается в символическое убийства врага. Наконец, "не пожелай" - ведь футболист желает мяч ближнего своего...
АБСОЛЮТ СРЕДИ НАС
Если бы я составлял пособие к Рождественскому посту, начал бы с Десяти заповедей как основы покаяния. Благо пост неподвижный, аккурат можно с 28 ноября по 7 декабря пройти весь декалог. В России до сих пор популярно пособие, в котором разные грехи систематизированы по декалогу. Это переделка римо-католического пособия XIX века (возможно, корни уходят и в более ранний период, не изучал). При этом сами грехи понимаются сугубо материалистически, фарисейски. Для совсем начинающих, возможно, и полезно, но не более.
Первая заповедь - о любви к Богу, о том, что Бог един. В истории Рождества один участник более всего подобен Богу. Это Иосиф. Его подобие - в сочетании абсолютной (с биологической, материалистической) точки зрения чуждости происходящему с абсолютной необходимостью. Чуждость не в том, что он биологически - не отец, а именно в том, что Иосиф - отец. По жизни отец, не по биологии. Можно быть протестантом и не верить в зачатие от Духа, но нельзя не знать, что мужчина не беременеет и не рожает. В древности это пытались подправить - мужчины изображали родовые муки, а потом с гордостью писали: "Имярек роди имярека", вычеркивая даму маму за ненужностью. Бог не рождает мир, а творит. Это не мешает Богу любить мир матерински, кормить и пестовать, но все же, но все же. Это делает мир свободным от Бога.
Источник всякого зла - патернализм, подменяющий отцовство. Гордыня есть самозванчество, богозванчество, и уж тут и мужчины, и женщины вполне едины. Вообразить себя источником жизни и подателем духа. Вообразить себя Богом. Грех не в том, что человек воображает себя Богом, а в том, что человек при этом совершенно неверно понимает Бога. Пытаемся подражать Не Просто Плотнику, а надо подражать Просто Плотнику - Иосифу.
Между Богом и миром такое же отношение как между строителем и домом. "Домостроительство спасения". Бог - не крыша человека, наподобие того, как рэкетир - крыша несчастному торговцу. Бог чинит человеку крышу и этим ограничивается. А мы... Братья и сёстры, гендеры и гендерши, согрешили мы рэкетирством, патернализмом, воображалой-хвост-поджалой.
Угодно катехизический анекдот, чтобы компенсировать прекращение мяс? Пограничник слышит шум и кричит: "Стой, кто идёт!" - "Ша! Уже никто никуда не идёт!" Не пересекать границу! Не протаскивать контрабандой своё я в жизнь Бога и в жизнь других людей. Любовь и контрабанда несовместимы.
Само понятие греха есть производное от табу, запрета, заповеди, ограничения. Но что это за ограничение? Это не то, что составляет суть культуры, в том числе религиозной - разнообразные средства классификации, упорядочивания мира и отношений с миром и людьми, размежевание, поставление терминов (так в древнем Риме называли межевые столбы, вехи) на поле жизни. Это ограничения после грехопадения, а до грехопадения было одно единственное ограничение, совершенно непонятное. Чего-то там не есть. Да и то ограничение, заметим, снято, когда Иисус протягивает Себя и говорит: а теперь - приятного аппетита.
Единственное ограничение, которое было изначально и будет всегда, есть граница между человеком и Богом. Можно сколько угодно воспарять, благодачиться и теожить, но Бог есть Бог, а люди есть люди. Бог не в единственном числе, в единственном числе - люди, "человечество", а Бог - в нулевом числе. Его нет в системах счисления. Он не поддаётся счёту, тем более, учёту. Он - не абсолют, холодный и бездушный, но Он - абсолютно иной, абсолютно Другой. Потому богообщение и есть высшее счастье, высшая человечность, что в этом общении всегда Бог остаётся Богом, а человек только в богообщении становится человеком. Это богообщение возможно только в одиночестве, в пустыне, и в этой пустыне все люди встречаются друг с другом. А с Богом - не встречаемся, потому что Он - Бог. Он всё равно остаётся Иным и Другим, Непознаваемым и Недоступным, и особенно Бог недоступен тогда, когда открывает Себя в благодати и вере.
В Иисусе Бог не становится доступнее. Просто недоступность становится из заоблачной наземной. Иисуса сравнивают с посредником, но посредничество Его не в облегчении контакта с Богом. Контакт и так лёгок, когда Бог касается нас Духом. Посредничество Иисуса не в том, что убирается граница между Богом и человеком, а в том, что люди подводятся к этой границе из хаоса гордыни и самобожничества. Посредничество Иисуса в облегчении контакта с людьми. Оно начинается с установления контакта между Марией и Иосифом - самое тяжелое чудо Евангелия. Оно закончится тогда, когда последний из живших без Бога людей войдёт в Рай.
БОГ: СЛИШКОМ ВНИМАТЕЛЕН ИЛИ НЕДОСТАТОЧНО ВНИМАТЕЛЕН?
Атеистическая литература часто упрекает Бога в мелочности. Что Он лезет под одеяло и смотрит, кто с кем спит? Десять заповедей - не свидетельство ли странного для высшего существа интереса к сугубо материальным мелочам? Ну, украл я лампочку, Ты-то что дёргаешься? Твоё дело не допускать цунами и холеры, не отвлекайся!
Любопытно, что за пределами текстов, в повседневной жизни, даже атеист иначе претендирует Бога: почему Он недостаточно внимателен?! Это логичнее - ведь если Бог подлинно всемогущ, Его вполне может хватить и на цунами, и на сверхновую, и на Карла, который украл у Клары коран. Логичнее и эгоистичнее, а убеждения должны стоять на эгоизме. Вера не чурается эгоизма, апеллирует к желаниям, которых человек стесняется - жить вечно, быть любимым всеми... Ну, конечно, вера малость преображает эгоизм, что спорить...
Если всерьёз, и десять заповедей, и беспокойство Бога о фантике Мани не суть результат Его беспокойства о человеческих делах. Вот человек, даже когда он по-видимости беспокоится о другом, обычно беспокоится именно о делах, о вторичном, о "пене дней". Если бы всё в мире выглядело хорошо, если бы исчезли проявления зла, победило бы царство гламура и розовых отчётов, - человек бы успокоился. Такого, конечно, никогда не будет, но тенденция очевидно: при всей тревожности, мы страшно падки на успокоительные речи. Без особой нужды никто не рвётся приподымать завесу, которая отделяет приличное лицо повседневности от вони, которая за ней кроется. "Не тронь, не пахнет". Всё равно сделать ничего нельзя с глубинной этой порочностью, так и не надо суетиться. Да здравствует расслабон и удовольствиеполучон!
Бог иной. Он хочет спасти не лицо человека, а личность. Поэтому Ему отвратительны наши гламурные всесожжения и ханжеские проповеди. Поэтому Он страдает, когда люди "бросают понты", "строят потёмкинские деревни" - пусть из лучших побуждений. Богу абсолютно наплевать на человеческие дела - что, кстати, объясняет Его милосердие, доходящее до абсурда и несправедливости. Богу важен делопроизводитель, а не дела, отсюда постоянный акцент на вере и довольно экстравагантные придумки по части дел - включая, кстати, религию, таинство Евхаристии, "подставь щёку", "раздай имение", "отца не хорони", "крест неси"... ну что за цирк...
До тех пор, пока десять заповедей воспринимаются как регулятор внешнего поведения, невозможно соблюсти первую из этих заповедей - любить Бога. Ну какое это дело?! Если "любить человека" ещё можно представить себе как комбинацию дел - цветы дарить, обнимать, холить, целовать и... ну и так далее, то "любить Бога" - абсолютное безделье. Типа монашества. Стой столпом и люби.
Самое главное дело оказывается лишённым всяких признаков дела. У любви к людям чуть иначе - она не может не проявляться в делах, но если дела отождествляются с любовью, любовь умирает. Трудно принять Божий взгляд - взгляд, сосредоточенный на человеке, а на делах - лишь постольку-поскольку. Это трудно, но естественно. Трудно перестать быть противоестественным.
Естественно, глядя в окно, сосредотачиваться на том, что за окном, а не разглядывать стекло - однако, как же часто мы видим лишь грязь и царапины на стекле, не замечая радости жизни за ним. Иногда это оправдано - если человек в тюрьме, то, сколько ни свети солнце, он сосредоточен прежде всего на решётке, которая перечёркивает солнце. Тем не менее, даже в тюрьме можно сосредоточиться на Солнце - и это будет естественность веры. Сосредоточиться на Солнце и повернуться к сокамерникам - и тогда все мелкие тюремные проблемы, от параши до обеда, займут своё законное, но совершенно последнее место.
* * *
Заповеди Декалога не так просты, как кажется. Достаточно сравнить их с многочислеными подражаниями. Например, один патриотом для своих соотечественник предложил заповедь "не давать и не брать взяток". Дальше читать не стал. Налицо нелогичность, избыточность. Порядочный человек не должен давать взяток. Всё! И если никто не будет давать взяток, то и брать никто - при всём желании - не будет. Это как с абортами - если никто не будет хотеть сделать аборт, то ни один медик и не будет делать аборты. Если никто не будет платить за просмотр порнографии, то никто не будет снимать порнографии. Вот почему большинство запретов избыточны, лицемерны и вредны. Достаточно заповеди "не убий" - и не нужно отдельной заповеди "не будь повешенным", "не давай себя убить" и т.п. Достаточно заповеди "не завидуй" - и не нужно заповеди "не будь таким, чтобы тебе завидовали". Достаточно заповеди "не лжесвидетельствуй" и безумная была бы заповедь "живи так, чтобы о тебе не могли солгать". Не почитай кумиров - и все изготовители кумиров разорятся. Так ведь нет, тянет нас на одиннадцатую заповедь: "Будь как все, и пока все не перестанут убивать - убивай, пока все не перестанут лгать - лги, пока все не перестанут давать взятки - давай взятки".
