«Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем» (Мк. 6, 4).
Рай это космос, грех — попытка построить в бесконечности домик себе и своим. Выгородить в жизни вечной жизнь временную. Создать в неразрушимом времяночку.
Спасение лечит подобное подобным. Просто вернуть человека, каким он стал в своей погоне за автономией, в бесконечность означало бы свести человека с ума. Бог не изгнал человека из рая, Бог спас человека от сумасшествия в раю, предоставив нам космос во временное пользование. Весь космос.
Мы живём не в каком-то особом мире, мы живём в особом измерении рая, и это измерение создано специально для такого случая. Мир хорош не тем, что нас в нём восхищает — ах, как удобно жить. Во-первых, далеко не так уж удобно, во-вторых, когда неудобно — тоже слава Богу. Мир хорош просто фактом своего существования. Лежит песчинка — и она прекрасна своим цветом, своей формой, своей плотностью. Она может попасть нам в ботинок, но это уже наша проблема, а песчинка прекрасна, как и Млечный Путь, как и любая невидимая нашему глазу частица бытия.
Бог спасает человека, создавая внутри нашего ада — потому что с точки зрения Бога, это ад — создавая внутри этого ада дом, в котором можно жить как в раю. Нечто вроде заповедника. Пункт передержки.
Дом — не первая метафора спасения. Самая древняя, видимо — еда, потому что еда и питьё это потребность базовая, ещё животная (отсюда Иисус и «Тело Мое»). Следующая — путь, дорога. Человек стронулся с места и пошёл… Дом — метафора третьего уровня. Завтрак съеден, путь пройден, цель достигнута — дом, в котором тепло, уютно, светло, безопасно… Китаец при слове «дом» нарисует одно, канадец другое, масаи третье, но общее одно — дом не возникает сам по себе. Пещера — не дом, хотя в пещере можно создать очень уютный дом. Но именно что создать. Пожалуй, «дом спасения» это дом именно в пещере — учитывая, что и в Библии, и у Платона мир сравнивается именно с тёмной пещерой.
Со времён Авраама спасение — это дом, но дом в представлении бедуина, каковым Авраам и был («бедуин» не национальность, а род занятий). Это дом с прилегающей к нему землёй, необходимой для существования. Дом может быть очень лёгким, даже переносным, главное пастбище.
Однако, в большинстве текстов Библии спасение — это дом в более привычном для нас смысле. Да, это пространство — земля, но это уже не пастбища, это крестьянская, оседлая земля, её первый признак — молоко и мёд. Для сравнения: в декларации Бальфура, которой 1918 году британский чиновник британскому же гражданину изъявил согласие выделить евреям в Палестине место для поселения (это была делёжка шкуры неубитого медведя, Турецкой империи; впрочем, медведь был уже почти убит, британские войска завоевали Иерусалим через месяц) — в этой декларации не было «государство Израиль», было написано «национальный дом». Любопытно, что во французском (и из французского в русском) переводе это передали как «национальный очаг», «fоуег national». Дом там, где костёр.
Молоко с мёдом или камин с весело греющим огнём, — не повсеместные признаки дома. А вот как со свободой? Для британца — да, «мой дом — моя крепость». Тут еврей соглашается. Конечно, в современном мире такое редкость — большинство домов многоквартирные. С другой стороны, для метафоры спасения многоквартирный дом подходит лучше. Земля Обетованная — дом для двенадцати племён Израилевых, а в каждом племени тысячи семей. Но единица счастья — именно Дом Спасения, страна Израиля. Не случайно в Израиле так много названий, начинающихся с «бет» — «дом». Кстати, и буква «бет» похожа на план дома, это и в кириллической азбуке сохранилось: комната и крылечко.
Евреи всегда считали свободу принципиальным качеством своего национального дома. Конечно, даже в лучшие, легендарно великие годы Давида и Соломона это была свобода от внешнего угнетения, а внутри этого величия было очень мало свободы, как и в любом патриархальном, аграрном обществе. Достаточно того, что большинство населения — женщины — были в фактическом домашнем рабстве у мужчин. Но Библию писали в основном мужчины, их больше интересовало убить Голиафа чем поговорить с женой.
Впрочем, и национальная независимость была скорее исключением в истории Израиля — куда более редким явлением, чем в истории итальянцев или русских. Израиль последовательно входил в состав нескольких империй, из которых Турецкая была самой приличной. Заметим, что главным признаком свободы считалось наличие своего, родного царя. Династию Ирода недолюбливали за её нееврейское происхождение, но всё-таки Ирод старался быть евреем.
Казалось бы, какая разница, кто по паспорту хозяин дома, где ты арендуешь квартиру? В современном Нью-Йорке разницы никакой, а в древнем мире большая разница. Если ты не свой по крови, другого рода, могут и выгнать, и избить, и кровь пустить. Благополучие твоё висит на ниточке. Надо это крепко почувствовать, чтобы понять тягу к дому вполне «своему», чтобы все, живущие в этом доме были тебе родня. Любое государство — исполинская коммуналка, так сделаем коммуналку хотя бы из «своих»!
Два огромных комплекса библейских книг и описывают жизнь Израиля в родном доме: псалмы и пророки. Описание изнутри. Даже не описание, а репортаж с петлёй на шее. Дело в том, что и лучшее из государств это всего лишь государство. «Национальный дом» это коммуналка, где все соседи — из одной семьи. Каин, Авель… Что уж говорить о седьмой воде на киселе?
Псалмы переполнены отчаянием — и отчаяние это прежде всего против своих. Псалмы, написанные во время депортации в Вавилон, очень немногочисленны. Более того, самый яркий псалом отчаяния — это покаянная песнь Давида, которого вообще никто не обидел, который сам обидел. Это, если угодно, псалом Каина, гимн Иуды. Раскаявшихся, конечно.
В реальной жизни цари не сильно-то каялись, почему и появились Исайя, Иеремии и прочие пророки. У них всего два идеи. Одна: чтобы сохранить свободу Израиля, надо быть свободными, а не ложиться под Египет, Сирию или Персию. Вторая: свободу надо не только сохранить, но и реализовать, а для этого не нужно насиловать бедняков, вдов, сирот и вообще никого. А вы только этим и занимаетесь, сукины вы дети! — говорят пророки — и вот уж тут точно Бог говорит, не люди. Бог называет сукиных детей сукиными детьми, потому что Бог все люди — дети Божии, но некоторые дети Божии, заполучив деньги и власть, становятся сукиными детьми. Даже не знаешь, что хуже — что ещё больше Божьих детей становятся сукиными детьми, чтобы заполучить деньги и власть, а получают фигу с маслом и очередного диктатора на свою голову.
Псалмы и пророки рисуют не какой-то особый мир, напротив — абсолютно обычный, нормальный для дурдома человечества. Нормальный мир дома, где братья и сестры — а так же дяди, тёти, кузены, кузины и их более отдалённые седьмые воды на киселе — женятся, разводятся, обкрадывают друг друга, дарят друг другу подарки на день рожденья, подсыпают мышьяка в борщ и цианиду в мацу, отстаивают национальную независимость, продают отечество за ломаный грош… Страдают, завидуют, радуются, молятся, слышат Бога…
Слышат Бога! Вот здесь Библия из библиотеки становится Откровением Божьим.
Конечно, доказать это невозможно. Для внешнего наблюдателя перед нами всего лишь комплекс литературных произведений небольшого ближневосточного народа. Образы, стилистика, мысли, чувства, — всё как у всех людей и, точнее, как у соседей. Оригинального очень мало.
Отсюда скандал XIX века, когда почтенные джентльмены, выросшие в убеждении, что Библия — явление уникальное и поэтому богооткровенное — получили под нос открытия археологии, доказавшие, что все — все! — основные темы и образы Библии заимствованы у более древних народов, у более культурных народов, у более многочисленных народов. У шумеров, египтян, вавилонян и т.д. А ведь бытие Божие и превосходство христианства над всеми религиями доказывали его уникальностью.
Пришёл страшный час расплаты: разочарованные люди стали покидать Церковь. Ну, правда, не такой уж и страшный. Во-первых, сами виноваты, что представляли свою веру в таком странном виде, да ещё детям. Во-вторых, помогли учёные. Наверное, точнее всего подыскал сравнение Клод Леви-Стросс: ноты одни, да мелодии не одинаковы. Из одинаковых букв складывается бесконечное множество текстов.
Между прочим, с этим далеко не все согласны. Цинизм, уныние, усталость от жизни заставляют иногда думать, что «все слова уже сказаны». Нет и не будет ничего нового под Солнцем. Жизнь есть бесконечно тасуемая колода одних и тех же карт. Всё суета сует…
Ой, так ведь это как раз в Библии сказано! Значит, уныние и обзывание жизни суетой — тоже суета? А как же! Откровение Божие не в том, чтобы назвать суету суетой, а в том, что царствовать над суетой, хотеть её спасения, преображения, воскресения. Суета сует и есть труп вечной жизни.
Дом Израиля (оборот, который очень любил пророк Исайя) есть Дом, сердцем которого является Дом Божий — Храм Соломонов, Дом, дающий убежище избранникам Божиим (иудеям и всем, кто пожелает принять иудаизм). Это если этот дом живой. Но ведь он может быть и мёртвым — и тогда это гетто для своих и концлагерь для чужих.
Тексты псалмов и пророков передают и радость, благодарность Богу за существование Земли Обетованной, передают и злость, страх, отчаяние от того, что в Земле Обетованной столько же несправедливости и зла, сколько в рабстве египетском. Ну, чуть-чуть поменьше или, точнее сказать, иначе распределённые. Но какой-нибудь еврейке, ковыряющейся на кухне, нечувствительно, что там, за оградой — фараон или царь Соломон. Муж бьёт её одинаково, одинаково её не пускают в синагогу, одинаково её место кирхе, кюхе, киндер.
Псалмы и пророки как памятник культуры древней ближневосточной страны, очень аграрной и патриархальной, вроде сегодняшнего Афганистана, интересны либо историкам, потому что историкам интересно вообще всё, либо тем, кто по каким-то причинам считает себя связанным с той, давно исчезнувшей страной. Вот если бы порнография, пусть и древняя! Но порнографии в Израиле не было, как и в древнем Вавилоне.
Только вера в Бога делает историю древнего Израиля интересной кому-то помимо патриотов и порнозависимцев. Понятно, кому — тем, кто продолжает веровать в того же Бога. Псалмы и пророки не только изнутри дают почувствовать эту веру с яркостью, достоверностью и силой, отнюдь не частой ни в древности, ни теперь. Плохо это или хорошо, но эти тексты действительно уникальны в своём роде, как уникальны тексты Платона или древнеегипетские заклинания. Культура отнюдь не равномерна и не одинакова. Да, образы, слова, иногда целые монологи — заимствованы, но целое — оригинально. Это даже не симфония, это — концерт, объединяющий музыкантов, которые за пределами концертного зала никогда бы не встретились. Случайное объединение? Или замысел устроителя концерта гениален? Это предмет веры, но саму уникальность концерта отрицать невозможно. Можно отрицать, что Бог обращался к Израилю через пророков, можно отрицать и существование Бога, но нельзя отрицать, что тексты пророков и по форме, и по содержанию не повторение прописных истин, а нечто новое.
Многие, если не все народы древности в той или иной степени увязывали свою религию со своей культурой, тут евреи вполне типичны. Но то, какая это увязка — это уникально. В сущности, поставлено на карту само существование евреев и Израиля — ведь оно поставлено в зависимость не от силы государства, его армии, его политиков, его экономики, а в зависимость от воли Божией. А воля Божия… У кого и где получить справку, что ты её знаешь и ей следуешь?
Бог через пророков так же раскачивает верующих, как верующие через псалмы раскачивают Бога. Они дёргают Его, Он дёргает их. У нас свои просьбы, у Него свои. Договор с Богом оказывается договором о разговоре, скорее брачным договором, чем пактом политиков или сделкой бизнесменов. Сошлись, чтобы сходиться и дальше, с криками, топотом, слезами, кровью. Вроде бы всё обговорено, и всё навсегда, но — сама формулировка «навсегда» заставляет углубляться, открывать в другом и в себе какие-то новые пропасти и вершины. Дом Израиля — Дом Божий, и в этом доме отнюдь не тишина, а постоянные ссоры, гимны вперемешку с проклятиями и попрёками, объятия вперемешку с укорами, и в конце концов то ли угроза, то ли высшая награда — обещание Хозяина сделать этот дом открытым. А хозяйка, выходит, будет на весь мир готовить?
Эта шумная семейная жизнь с её конфликтами и примирениями продолжается по сей день и в иудаизме, и в христианстве. Сильная сторона веры в Бога Библии продолжается в слабостях. Люди истово веруют, что их жизнь не безразлична Богу, что Бог выстраивает для этой жизни дом, выстраивает на протяжении поколений, — и именно поэтому люди превращают свой дом в добровольное гетто. Идёт ли речь об Израиле как стране или о Церкви как организации, — быть страной или организацией менее всего соответствует Божьему замыслу о спасении, «домостроительный комбинат» выдаёт совсем другую продукцию, а то, что люди монтируют себе концлагерь, используя то, что запроектировано быть вселенной, это уж человеческое, слишком человеческое. Бог строит спасение, а люди устраивают перестройку — чтобы спасение было по их разумению. А разумение это вполне пещерное — пусть пещера будет для меня, а для кого я не люблю, пусть она не будет. Ну и остаётся человек в конце концов один в пещере, и хорошо ещё, если кто-то вспомнит, что вон в той пещере жил Исак Абрамыч, а в той Иван Петрович. Могут палеонтологи раскопать и дать им совсем другие имена…
Из всех видов гетто самое страшное — добровольное. Увы, все человеческие союзы и объединения, как ни старайся — именно гетто, потому что всегда пытаются спасти одних за счёт дистанцирования от других. Любое государство, любая религия, любое направление в искусстве. Не исключение и Израиль. Избрание Богом используется для обособления от людей. Страну превращают в ковчег, хотя никакого потопа нет. Точно то же потом произойдёт — уже произошло — с Церковью.
Так что ж, Богу плюнуть и заняться Своими делами? Он с нами и так, и сяк… То землю даст, то эту землю из-под ног выдернет и в Вавилон сошлёт, то к сердцу прижмёт, то римлян пришлёт.
Так это потому, что Бог на нас реагирует. Вот мы на Бога не очень реагируем, отсюда и проблемы. Из двух участников договора с Авраамом один явно глуховат, подслеповат, да ещё и преувеличивает свою глухоту, чтобы не тратить время на попрошаек.
Свою книгу о жизни Израиля и всего человечества накануне Рождества отец Александр Мень назвал «На пороге Нового Завета». Да, это порог. Но это порог, который не вводит в дом, а выводит из дома, из гетто, из пещеры туда, где, собственно, и живёт Спасение и где нет ни евреев, ни римлян, ни рабов, ни свободных, но только рай и спасение для всех, потому что спасение не для всех это гибель.