Л.А.Пименова

ИДЕЯ СВОБОДЫ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ XVIII в.

Оп.: Новая и новейшая история. №1, 1992.

Из составляющих знаменитой триады "Свобода, Равенство, Братство" наибольшей популярностью в годы Французской революции конца XVIII в. пользовался лозунг свободы. Это не было случайным. Идея свободы издавна была в центре внимания европейской общественной мысли. Со времен античности умы философов занимала проблема противоречий между потребностями общества и правами личности, властью и свободой. Христианские богословы рассуждали о соотношении божественного промысла и свободы воли человека. Вопрос о гражданской, политической и духовной свободе неизменно поднимался в философских учениях нового времени.

В век Просвещения во всех случаях, когда речь заходила о справедливом общественном устройстве, понятие свободы неизменно оказывалось ключевым. О какой же свободе мечтали люди во Франции XVIII в.? С одной стороны, тогда еще было живо представление о сословно-корпоративных свободах, которые основывались на устоявшихся традициях и выражались в форме привилегий. Их существование было одним из проявлений юридического неравенства, царившего во французском обществе Старого порядка. Каждая группа и каждый общественный институт защищали принадлежавшие им свободы. Так, духовенство пеклось о свободах галликанской церкви, дворяне - о привилегиях и вольностях дворянства, провинциальные штаты - об ослаблении налогов от гнета и иных привилегиях для своей провинции, городские власти - о вольностях для данного города.

С другой стороны, появилась мысль о свободе как естественном и неотъемлемом праве каждого человека, т.е. свободе, неотделимой от равенства. Деятели французской революции конца XVIII в. восприняли ее именно в этой трактовке и сделали своим знаменем.

Концепцию личной свободы, от рождения являвшейся неотъемлемым правом каждого индивида, в равной мере пропагандировали многие философы-просветители. При этом они полагали, что в окружающем их реальном мире царит тирания. Трактат Ж.-Ж.Руссо "Об общественном договоре" открывала ставшая крылатой фраза: "Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах" [1]. Этот несовершенный строй должен был исчезнуть, уступив место идеальному с точки зрения просветителей обществу, где частные свободы и привилегии сословий, провинций, городов, общин отвергались во имя всеобщей свободы человека и гражданина.

Просветители подчеркивали, что свобода не означает произвола и анархии. Они мечтали об обществе и государстве, в которых свобода и порядок не противоречили бы друг другу и где гармонически сочетались бы природная независимость личности и интересы государства. Но конкретные пути социального переустройства, предложенные просветителями, расходились в зависимости от того, что с точки зрения данного мыслителя являлось основополагающей ценностью. Многие исходили из приоритета естественных прав и свобод личности и критерием оценки тех иди иных государственных и общественных институтов, норм и обычаев считали их способность защищать личность и гарантировать ей свободу. Поэтому для Ш.-Л. Монтескье или энциклопедистов Д. Дидро и Ж.-Л. д'Аламбера политическая свобода государства в целом определялась разделением законодательной, исполнительной и судебной властей, а свобода отдельного гражданина обеспечивалась в том случае, если законы позволяли каждому не бояться произвола как со стороны других граждан, так и со стороны государства.

Иное решение проблемы предложили Ж.-Ж. Руссо и Г. Мабли, поставившие во главу угла общественные и государственные интересы. Они считали идеальным такой порядок, при котором личность полностью делегировала свои права обществу и государству. Согласно Руссо, люди, заключая между собой общественный договор и создавая государство, наделяли его правом выражать их коллективную волю. В результате государство получало неограниченную власть над личностью, так как оно действовало от имени всех граждан и являлось гарантом их свободы. Для тех случаев, когда воля отдельной личности вступала в противоречие с требованиями общества и государства, Руссо предложил парадоксальное решение: "Если кто-либо откажется подчиниться общей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, как то, что его силою принудят быть свободным. Ибо таково условие, которое, подчиняя каждого гражданина отечеству, одновременно тем самым ограждает его от всякой личной зависимости" [2]. Эта теория впоследствии нашла практическое воплощение во время якобинской диктатуры.

Итак, в предреволюционной Франции было общепризнанным, что свобода - это благо, но вместе с тем давались различные трактовки того, в чем именно она заключалась. Восторженную приверженность своих современников идее свободы и одновременно разнобой в истолковании самого этого понятия отметил Монтескье. "Нет слова, - писал он в трактате "О духе законов", - которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь различное впечатление на умы, как слово "свобода". Одни называют свободой легкую возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью; другие - право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи - право носить оружие и совершать насилия; четвертые видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или подчиняться своим собственным законам. Некий народ долгое время принимал свободу за обычай носить длинную бороду. Иные соединяют это название с известной формой правления, исключая все прочие" [3].

Накануне революции свобода пленяла умы и сердца людей в виде не только абстрактной философской идеи, но и аллегорического образа. Его истоки восходили к божеству Свободы из римской мифологии. Художники изображали ее в виде молодой женщины в белых одеждах, держащей в одной руке скипетр, а в другой колпак. Скипетр означал, что свободный человек - сам себе господин, а колпак считался у древних римлян символом отпущения раба на волю. Рядом с божеством изображали кошку - .животное, не терпящее принуждения. Другим распространенным иконографическим типом была "Свобода, завоеванная доблестью": женщина, держащая в руках пику с колпаком на конце и попирающая ярмо.

Во второй половине XVIII в. проблема свободы приобрела во Франции отчетливо выраженный политический смысл. Все громче зазвучали требования ограничить произвол королевских министров, провести в жизнь принцип разделения властей, изменить уголовное законодательство и обеспечить неприкосновенность личности, исключить возможность арестов и наказаний без суда и следствия, установить свободу печати, обеспечить каждому возможность свободно высказывать свои мыйли, выбирать род занятий по своему усмотрению, участвовать в политической жизни.

Летом 1788 г., во время острого политического кризиса в стране, правительство вынуждено было уступить требованиям оппозиции и созвать Генеральные штаты, впервые с 1614 г. Весной 1789 г. развернулась предвыборная кампания, в ходе которой по всей стране составлялись наказы депутатам от различных сословий. Авторы наказов, как правило, требовали обеспечить гражданские и политические свободы.

Революция 1789 г. воспринималась ее участниками как борьба за торжество свободы. Известные слова Робеспьера "революция - это война свободы против ее врагов" - выражали не только его личное мнение. Под этим изречением мог бы подписаться каждый французский революционер. Революция была доя них крушением старого мира деспотизма и рождением того идеального и разумного нового мира свободы, о котором мечтали их идейные наставники-просветители.

Все в революционном лагере независимо от своих политических взглядов с пафосом клялись в верности делу свободы. Конституционный монархист по убеждениям, блистательный оратор граф О.-Г. Мирабо говорил на Учредительном собрании в сентябре 1790 г.: "С давних пор мои ошибки и мои заслуги, мои несчастья и мои успехи одинаково связывали меня с делом свободы... трудно будет привести хоть один факт из моей жизни, хоть одну речь мою, которые не свидетельствовали бы о великой и сильной любви к свободе" [4].

Видный жирондист Ж.-П. Бриссо в 1791 г., доказывая депутатам собрания, что все монархи Европы бессильны перед революцией, риторически вопрошал: "Какие солдаты деспотизма могут долго устоять против солдат свободы?" [5].

Пламенный трибун Ж. Дантон в сентябре 1792 г. говорил в Конвенте: "В течение трех лет я делаю все, что считаю своим долгом делать для свободы, я стоял всегда в рядах ее самых отважных защитников" [6].

Ставший впоследствии одним из виднейших якобинцев Ж.-П. Марат накануне революции, в феврале 1789 г., призывал современников: "Познайте же цену Свободы, познайте же цену мгновения" [7].

Депутат Конвента П.-Ж.Камбон два дня спустя после казни короля, в январе 1793 г., скажет: "Мы наконец-то приплыли на остров Свободы, и мы сожгли корабль, доставивший нас туда" [8]. Смысл этой реплики станет понятен, если вспомнить, что в самом начале революции, когда еще сильны были упования на единство нации и короля, Учредительное собрание торжественно провозгласило 11 августа 1789 г. Людовика XVI "восстановителем французской свободы" [9]. Свойственное участникам революции ощущение разрыва с прошлым проявилось в распространившемся в 1792 г. обычае датировать официальные бумаги "четвертым годом Свободы". 1789 г., год начала революции, стал, таким образом, первым годом новой эры Свободы.

Свобода являлась новым божеством, рожденным веком Просвещения и вознесенным на огромную высоту волной революционного энтузиазма. Именно этот образ занял центральное место в революционной символике и иконографии. Со дня штурма Бастилии вошел в употребление фригийский колпак, или колпак свободы. Уже в июле 1789 г. на памятной медали в честь установления нового муниципального правления в Париже вновь появилась свобода в образе молодой женщины. Аллегория свободы то венчала лаврами бюст Людовика XVI, то сопровождала крестьянина в разбитых цепях. Она заметно преобладала над другими кумирами того времени: Равенством, Справедливостью, Природой и т.д. Этот образ богини из революционного Пантеона бьет неразрывно связан с эстетическими канонами французского классицизма, в традициях которого художники революции изображали стилизованные в античном духе позы, жесты, одежды и атрибуты Свободы. Ее сопровождали и некоторые масонские символы, такие, как всевидящее око и треугольник с отвесом.

Как правило, Свобода представала перед зрителем с фригийским колпаком на голове, в руке или на острие пики. Она могла держать и скипетр разума со светящимся оком на конце, льва на привязи, палицу или секиру для сокрушения гидры деспотизма. Были два основных иконографических типа Свободы. Часто она изображалась воинственной и пылкой, в открытом платье до колена. Ее поза передавала порыв. Другой тип - Свобода торжествующая и безмятежная. Женская фигура, полностью задрапированная на античный манер, стояла или сидела со степенным видом и с ликующей улыбкой на устах.

Это официально пропагандировавшееся божество было принято народом. Французский историк М.Вовель, изучающий массовое сознание в эпоху Французской революции XVIII в., полагает, что тогда взяла реванш народная культура, долгое время подавлявшаяся церковью. Соединение революционного движения с многовековыми традициями народной культуры ярко проявилось, например, в обряде посадки "деревьев свободы". Этот обычай вел свое происхождение от народных праздников, разыгрывавшихся в былые времена вокруг "майских деревьев". Современники осознавали связь нового обряда с прежним, и не случайно во время Французской революции бытовало выражение "майские деревья свободы". Следуя традиции, участники торжества сажали живые деревья .или втыкали в землю длинный шест и украшали его цветами, венками, лентами и революционными эмблемами, а вокруг разворачивалось народное гуляние. Такой обряд появился в январе 1790 г. в провинции Перигор, а затем широко распространился по всей Франции. В мае 1792 г. в стране посадили уже примерно 60 тыс. "деревьев свободы".

Приобрели популярность девизы, в состав которых входило слово "свобода", как правило, стоявшее на первом месте. На документах, рисунках, даже посуде писали: "Жить свободным или умереть". Эти слова, как клятва, были внесены в текст первой конституции Франции 1791 г. Часто встречались девизы: "Свобода, Равенство, Безопасность" и "Свобода, Равенство, Собственность".

Когда же появился самый знаменитый революционный лозунг "Свобода, Равенство, Братство"? Существует мнение, что это произошло во время праздника Федерации в Париже в честь годовщины взятия Бастилии - 14 июля 1790 г. Но автор специального исследования, посвященного революционной триаде, известный французский историк А. Олар доказал, что в действительности это было не так.

На праздник Федерации жители каждого дистрикта (района) Парижа пришли под знаменем, на котором был начертан какой-нибудь девиз, например: "Закон, Согласие, Свобода", "Союз и Свобода", "Сила, Свобода, Мир", "Закон, Король. Свобода, Отечество", "Свобода и свободный король", "Законность, Свобода, Безопасность, Верность" и т.д. Но девиза "Свобода, Равенство, Братство" среди них не было. Он впервые прозвучал в мае 1791 г., и предложил его французам демократичный по составу политический клуб кордельеров при обсуждении вопроса о создании национальной армии. Кордельеры решили, что военные должны носить нагрудный знак со словами "Свобода, Равенство, Братство", так как это именно те принципы, на которых надлежало основать национальную армию [10].

Принято считать, что эти слова стали официальным девизом Первой французской республики. Однако, как было показано в том же исследовании Олара, во время революции какой-либо государственный девиз не вводился. Его употребление стало спонтанно установившимся обычаем.

В начале революции законодательство было проникнуто духом политического и экономического либерализма. Принятая 26 августа 1789 г. "Декларация прав человека и гражданина" провозгласила всех людей "свободными и равными в правах", а вслед за этим - свободу мнений, слова, печати, религиозных убеждений и принцип народного суверенитета, согласно которому вся власть исходит от нации.

В дальнейшем Учредительное собрание подтверждало и гарантировало свободы, записанные в "Декларации прав человека и гражданина". Полномочия короля были серьезно ограничены. Он оставался главой исполнительной власти, но его воля отныне не имела силы закона. Собрание осуществило реформу уголовного законодательства. Для ареста гражданина теперь требовалась санкция судьи, по истечении 24 часов после ареста задержанный получал право консультироваться с адвокатом, учреждался суд присяжных, вводилась гласность судопроизводства с состязательным участием сторон. Новая судебная система основывалась на выборности и независимости судей. В соответствии с принципом религиозной терпимости протестантам и иудаистам были предоставлены гражданские права. В первые годы революции во всей полноте существовала свобода печати. Широкие полномочия получили выборные органы местной власти.

Свобода восторжествовала и в сфере экономики. Устранялись препятствия, мешавшие предпринимателям свободно производить, получать прибыль и распоряжаться ею по своему усмотрению. В результате упразднения ремесленных и торговых корпораций, привилегированных мануфактур и торговых компаний, регламентации производства и рынка во Франции установилась свобода предпринимательства и торговли.

Вместе с тем на пути проведения в жизнь принципа свободы встретились и немалые трудности. Оказалось, что провозглашенные свободными от рождения индивиды стояли на разных политических позициях и подчас вступали в ожесточенную междоусобную борьбу. В годы революции проблема соотношения свободы личности и интересов общества переместилась из философской плоскости в политическую, а здесь французских революционеров подстерегало трудноразрешимое противоречие: в принципе они считали свободу естественным правом каждого человека, но на практике как политики они не были готовы признать это право за своим противником.

Отсюда неизбежными становились отступления от принципа свободы. В первую очередь это отчетливо проявилось в отношении к эмиграции. С одной стороны, конституция 1791 г. давала всем гражданам неограниченное право на свободу передвижения. С другой - эмигранты-роялисты с помощью иностранных монархов готовили вторжение во Францию и насильственную ликвидацию революционных завоеваний. В этих условиях осенью 1791 г. (всего два месяца спустя после принятия конституции) Законодательное собрание начало принимать декреты о репрессиях против эмигрантов. В данном случае в политике французских революционеров идея общего блага взяла верх над идеей личной свободы. С началом войны в апреле 1792 г. эта тенденция все нарастала, пока не достигла кульминации в якобинской диктатуре "общественного спасения".

После провозглашения в сентябре 1792 г, республики возникла необходимость в новом, не связанном с монархическим прошлым официальном символе французского государства. Раньше оно персонифицировалось в образе короля, изображенного на государствечной печати. Теперь государство стало абстрактным и анонимным. Его олицетворением уже не могло быть изображение конкретного человека; а потребность в таком символе возросла. Необходимы были простые и доходчивые, наглядные средства революционной пропаганды, способные мобилизовать народ на борьбу. Этого требовала трудная обстановка, сложившаяся к тому времени как внутри страны, так и за ее пределами: Франция вела тяжелую войну против коалиции европейских монархий, а в самой стране нарастала борьба между сторонниками различных путей развития революции.

В этих условиях аллегория свободы стала официальным символом Французской республики. Выступая в Национальном конвенте с докладом о государственной печати, аббат Грегуар предложил изобразить на ней женщину-свободу "с тем, чтобы, обходя земной шар, наши эмблемы показывали всем народам дорогие образы республиканской Свободы и республиканской гордости" [11]. По этому докладу был принят декрет, гласивший, что "государственная печать будет изменена и на ней будет изображена Франция в облике стоящей женщины, одетой по-античному, держащей в правой руке пику с фригийским колпаком, или колпаком Свободы, на острие, а левой опирающейся на фасцию; у ног ее будет кормило" [12]. Отличительным знаком депутатов Конвента стала медаль с профильным изображением сидящей женщины с непокрытой головой; в правой руке женщина держала фасцию, а в левой - фригийский колпак. Портрет женщины с фригийским колпаком появился и на монетах.

В годы республики в Париже были установлены две статуи Свободы. Одна из них находилась на площади Революции (так переименовали бывшую площадь Людовика XV, ныне площадь Согласия), на том месте, где раньше возвышался памятник Людовику XV. Свобода предстала перед парижанами в полный рост, опираясь на пику. На ее голове красовался фригийский колпак. Ее водрузили на пьедестал во время праздника Свободы в октябре 1792 г. Другая статуя появилась на площади Пик (бывшей площади Людовика Великого, ныне Вандомской), на месте памятника Людовику XIV.

Статуи Свободы были и в главных городах департаментов: в Нанте, Монпелье, Эксе, Лионе, Труа. В деревнях обычно ограничивались тем, что сажали "деревья свободы". Правда, кое-где были установлены и памятники в камне. Французский историк М.Агюлон описывает цоколь одного из таких памятников, сохранившийся до наших дней в деревне Сен-Люсьён департамента Эр-и-Луар. На цоколе, который сейчас служит подножием креста, видна латинская надпись: "1789 г., 1-й год Свободы".

Статуи и бюсты Свободы украшали залы заседаний в различных государственных учреждениях, клубах и народных обществах. Сохранились сведения о том, что в городе Родезе департамента Авейрон, в одном из таких залов в качестве изображения Свободы решили использовать статую Пресвятой Девы. Люди, которым пришла в голову подобная идея, объяснили, что ведь Свобода - это "единственное божество, которое вскоре будет почитаться на земле" [13].

В Родезе от этой затеи все же отказались, но на острове Олерон она была проведена в жизнь.

Итак, свободе поклонялись, как божеству, ради нее клялись пожертвовать жизнью. Но, как только возникала необходимость конкретизировать это понятие, вспыхивали споры. Дискуссия на эту тему разгорелась 22 сентября 1792 г., когда собравшийся впервые два дня назад Конвент приступил к обсуждению вопроса о провозглашении Франции республикой. Депутат Ж.Н.Бийо-Варенн потребовал, чтобы отныне официальные бумаги датировались не IV годом Свободы, а 1 годом французской революции. Депутат Ж.-Б.Салль возразил ему. что эпоха взятия Бастилии никогда не должна исчезнуть из памяти потомков и даты должны обозначаться по-прежнему, "так как начало французской свободы относится к 1789 г.". В ответ на это депутат М.-Д.Ласурс воскликнул: "Смешно обозначать дату IV годом свободы, ибо при прежней конституции народ вовсе не имел истинной свободы... Нет, господа, мы свободны лишь с тех пор, как у нас нет больше короля" [14]. В конечном счете было решено датировать отныне все официальные документы 1 годом французской республики.

Эта полемика показала, насколько разными были у французских революционеров представления о свободе. Для одних она означала ограниченную монархию и разделение властей; доя других - то, что принято называть "священными принципами 89 года", в первую очередь, права человека, провозглашенные в декларации 1789 г. Для кого-то свобода была немыслима без республики со всеобщим избирательным правом и т.д. Некоторым казался чересчур радикальным девиз "Свобода, Равенство", понимаемый дословно. В принципе не имея ничего ни против свободы, ни против равенства, эти люди опасались крайностей, до которых могло, на их взгляд, довести буквальное следование данным принципам.

Известен случай, как в 1793 г. администрация национального Дома инвалидов велела исправить девиз "Свобода, Равенство" на картине, висевшей в зале над камином, и написать: "Свобода без вседозволенности, Равенство в рамках приличия". В ответ на это Клуб кордельеров стал добиваться, чтобы департаментские власти приказали снять картину и запретили менять или исправлять революционный девиз [15].

После прихода к власти якобинцев принятая ими в июне 1793 г. Конституция по-прежнему провозглашала свободу естественным и неотъемлемым правом всех людей. Как и раньше, она признавалась одной из основополагающих человеческих ценностей. Подобно "Декларации прав человека и гражданина" 1789 г., декларация 1793 г. содержала статьи, провозглашавшие свободу и неприкосновенность личности. Декларация обещала гражданам, что "право выражать свои мысли и свои мнения как посредством печати, так и любым иным способом, право собираться вместе, соблюдая спокойствие, и свободное отправление религиозных обрядов не могут быть воспрещены. Необходимость провозглашения этих прав предполагает наличие деспотизма или живое воспоминание о нем" [16]

Как провозглашенный принцип и как предмет поклонения, во время якобинского правления свобода осталась в неприкосновенности. В преамбуле закона 30 мая 1794 г. (11 прериаля II года) о составлении полного кодекса законов Франции говорилось, что следует "основывать законы на принципах Свободы и Равенства" [17]".

С сентября 1793 г. Франция начала жить по республиканскому календарю. Началом новой эры был официально признан 1792 г., 1 год республики. Но вместе с тем сохранялась и ранее возникшая неофициальная датировка, в соответствии с которой 1789 г. считался 1 годом свободы, так что по новому календарю 1793 г. стал V годом свободы и II годом республики. Почитание свободы нашло отражение ив названиях дней респубпикакского календаря. Его составители разделяли месяцы на декады. Каждый ее день имел свое посвящение и символ, в которых олицетворялись республиканские ценности. Второй день декады (дуоди) - бьет посвящен свободе, и его символом стал колпак; четвертый день (квартиди) - свободному человеку и в качестве символа получил пику.

Причудливые формы приобрел культ Свободы осенью 1793 г., когда в стране развернулось так называемое дехристианизаторское движение. В нарушение свободы вероисповеданий закрывались церкви и были предприняты попытки насильственно упразднить католический культ, заменив его культом Разума. В представлении революционной интеллигенции, выступавшей инициатором дехристиани-зации, разум и свобода были неотделимы друг от друга.

Кафедральный собор Парижской богоматери в это время перестал действовать как католический храм. Коммуна Парижа (городской муниципалитет) решила провести в его здании торжество в честь Свободы. В ходе подготовки праздник, который состоялся 10 ноября 1793 г. (20 брюмера II года по республиканскому календарю), преобразовали в "Триумф Разума", Церемония получилась пышной, театральной и насыщенной различными аллегориями.

В алтаре собора соорудили гору, символизировавшую якобинизм (как известно, Горой именовалась якобинская группировка в Конвенте). Ее украшал маленький храм, посвященный - как указывала надпись - философии. У входа в него стояли бюсты философов. Девушки в белых одеяниях, в лавровых венках и с факелами в руках двумя рядами спустились с горы и вновь поднялись на нее. В этот момент из храма вышла сама Свобода, которую изображала красивая актриса. Она села на утопающий в зелени трон и стала принимать поздравления от участников праздника. На церемонии присутствовали депутаты Конвента. Был исполнен написанный специально к празднику "Гимн Свободе" М.-Ж. Шенье на музыку Ф.-Ж. Госсека:
.

Появление актрисы в роли Свободы было новшеством. За три дня до праздника в Париже при обсуждении его сценария городские власти предполагали по обыкновению воздвигнуть в соборе статую Свободы на том месте, где раньше стояла фигура Богоматери. Однако организаторы торжества отказались от привычного ритуала, так как пожелали внести свой вклад в борьбу с предрассудками и идолопоклонством. Они рассуждали, что человек - венец природы - не должен поклоняться каменной статуе. Приглашая актрису воплотить образ Свободы, онк хотели внушить народу, что свобода - не идол, а некая идея, носителем которой является сам человек.

История этого праздника наглядно показывает, насколько многообразным было восприятие свободы. Инициаторы даижениядехристианизации желали заменить католицизм новой, гражданской религией, святынями которой стали бы абстрактные понятия разума, истины и свободы. Они противопоставляли богиню Свободы центральному женскому образу католического культа - Деве Марии. А для присутствовавших на празднестве депутатов Конвента аллегория свободы была прежде всего символом государственной власти, занявшим место короля.

Этот созданный просвещенной элитой сложный образ, наполненный как античными реминисценциями, так и идеями европейской общественно-политической мысли нового времени, получил неожиданное переосмысление в народной среде. Народная праздничная традиция приняла и усвоила его. Американская исследовательница Л. Хант пришла к выводу, что на проводившихся повсюду праздниках Разума богиня Свободы обычно напоминала традиционную королеву карнавала [19] Как и в былые времена, жители выбирали королевой, а теперь Свободой, на один день самую красивую женщину своей округи, деревни или городка. Впрочем, на роль Свободы могли приглашать и актрис, как это было на первом празднике Разума в Париже.

Зимой 1793 - весной 1794 г. в стране состоялось множество дехристианизаторских карнавалов. Они начинались с шествий, возглавлявшихся богинями Свободы, а после обычно проходили так называемые братские трапезы. Каждый гражданин обязан был выставить перед своим домом стол с угощением для всех желающих.

Церемонии, в которых участвовала живая "Свобода", производили особенно сильное впечатление на зрителей и оставляли о себе долгую память. Много лет спустя поэт П.-Ж. Беранже написал стихотворение "Богиня" с посвящением "К женщине, олицетворявшей Свободу на одном из празднеств Революции":

По мнению М. Вовеля, для той части народа, которая приняла революцию, свобода стала святой покровительницей французов. Ее изображения могли соседствовать на стенах крестьянского жилища с образами Девы Марии и католических святых [21]. Наряду с празднествами в честь Разума, в 1793 - 1794 гг. распространилось и почитание "мучеников свободы". Их было трое: убитый Шарлоттой Корде в июле 1793 г. Ж.-П. Марат, М.Лепелетье, убитый роялистом в январе 1793 г., и казненный в мятежном Лионе в июле того же года глава местных якобинцев М.-Ж. Шалье. В отличие от культа Разума, поклонение "мученикам свободы" зародилось уже непосредственно в народной среде. Оно было ближе и понятнее народным низам, чем почитание слишком абстрактного доя них Разума. Культ мучеников особенно усилился в разгар дехристианизации, когда с закрытием церквей на время было запрещено совершение католических обрядов.

Отправляя новый культ, его приверженцы прославляли республику, причащались делу свободы и крепили свою революционную веру. При этом обряды в честь "мучеников свободы" совершались с поистине религиозной пышностью, с торжественными кортежами и участием хоров. В церквах, ставших храмами Разума, изображения католических святых сменились бюстами революционной троицы Марата, Лепелетье и Шалье.

Современные французские историки, изучающие обряды и культы Французской революции, употребляют применительно к ним такое понятие, как "перенос сакральности" [22]. В частности, культ "мучеников свободы" был рожденной в ходе революции формой народной религиозности. Он возник, с одной стороны, благодаря популярности убитых якобинских вождей, в особенности "друга народа" Марата. С другой стороны, его истоками были христианский культ святых и поклонение мощам (почитатели "мучеников свободы" поклонялись не только их изображениям, но и останкам). Марат, Лепелетье и Шалье стали революционными святыми великомучениками и заступниками. Принимая рожденные революцией новые ценности и новых героев, народ выражал свое преклонение в привычных, традиционных формах.

Почитание свободы отразилось также в новых именах и названиях. В это время появился обычай давать детям "революционные" имена в честь античных и современных героев, дней и месяцев республиканского календаря, гражданских добродетелей. Так Свобода (Либерте) стала именем, которое давали не только девочкам, но и мальчикам.

Итак, культ свободы сохранялся. Но вместе с тем, как известно, демократичная конституция якобинцев так и не вступила в силу. Конвент постановил отложить ее введение вплоть до окончания войны. К осени 1793 г. во Франции постепенно оформился режим диктатуры, или, как его тогда официально именовали, "эволюционное правление". Тем самым гражданские, политические и экономические свободы были фактически сведены на нет.

Этот процесс начался еще до прихода якобинцев к власти. 10 марта 1793 г. был учрежден чрезвычайный уголовный трибунал, впоследствии, осенью 1793 г., реорганизованный и названный революционным трибуналом. Его создание шло вразрез с принципами, провозглашенными в "Декларации прав человека и гражданина".

Трибунал получил очень широкие полномочия. Его члены не избирались, а назначались Конвентом. Выносившиеся приговоры не подлежали ни апелляции. ни кассации. 17 сентября 1793 г. вышел декрет, который предписывал немедленный арест всех лиц, объявленных "подозрительными". Тюрьмы наполнились людьми, многие из которых не совершили никакого преступления и были арестованы за инакомыслие, за родство с эмигрантом или по подозрению в неблагонадежности. Презумпции невиновности более не существовало. Органы якобинской диктатуры стали проводить политику террора.

В момент его кульминации появился декрет 22 прериаля II года (10 июня 1794 г.) о реорганизации революционного трибунала. В соответствии с этим декретом обвиняемые были лишены защитников, отменялся обязательный вызов свидетелей, вместо реальных улик было достаточно нравственцой убежденности присяжных, а единственной мерой признавалась смертная казнь. Авторы этого декрета, узаконившего полнейший произвол, обосновывали подобный порядок работы революционного трибунала не чем иным, как необходимостью защищать свободу. Трибунал, говорилось в декрете, был учрежден доя того, чтобы карать врагов народа, т.е. тех, "кто силой или хитростью стремятся уничтожить общественную свободу" [23].

Вместе со свободой личности была уничтожена и свобода печати. Провозглашенная в декларации 1789 г., уже с осени 1792 г. она стала постепенно ограничиваться. После установления республики были запрещены роялистские газеты. Затем в декабре 1792 г. появился декрет, грозивший смертной казнью за пропаганду уравнительного передела земли. Таким образом, уже к началу 1793 г. свободно могла вестись полемика только между жирондистами и монтаньярами. Их противники и справа, и слева были лишены свободы слова. После прихода к власти якобинцев и жирондисты потеряли право пропагандировать свои взгляды. За это полагался арест на основании декрета о "подозрительных". Отныне можно было открыто выражать только правительственную точку зрения.

Примечательно, что люди, проводившие в жизнь все эти и другие подобные меры, не усматривали в них посягательства на свободу. Напротив, свобода уничтожалась... во имя свободы. Французские революционеры не сомневались, что ч борьбе за нее можно не останавливаться перед применением самых крайних средств.

Осенью 1792 г. Л.-А.Сен-Жюст угрожающе пообещал: "Наша Свобода пролетит, как гроза, а ее триумф будет подобен удару грома" [24]. А год спустя он произнес печально известную фразу: "Свобода должна победить какой угодно ценой".

Подобный образ мыслей проявился и в знаменитом докладе "О принципах революционного правительства", произнесенном Робеспьером в Конвенте 25 декабря 1793 г. "Революция, - говорил Робеспьер, - это война свободы против ее врагов; конституция - это режим победоносной и мирной свободы. Революционному правительству нужно употреблять чрезвычайную активность именно потому, что оно ведет войну... Революционное правительство обязано оказывать честным гражданам покровительство нации, а врагам народа должно нести только смерть" [25].

Эта речь стала официальным обоснованием государственного террора, проводимого якобинцами.

Однако подобное видение происходящих событий отнюдь не было особенностью одних якобинцев и их вождей - Робеспьера и Сен-Жюста. Так, г-жа Манон Ролан, предводительница жирондистов, вскоре оказавшихся в числе первых жертв организованного террора, в письме от 1 июля 1791 г. провозглашала: "Нам необходимо прийти к этой свободе, хотя бы через море крови" [26]. Позднее, в ноябре 1793 г., поднимаясь на эшафот, она горестно воскликнет: "О свобода, сколько преступлений совершается твоим именем! " [27]. Но раньше, пока нож гильотины не был занесен над ее собственной шеей, она рассуждала, подобно Сен-Жюсту.

Другой лидер жирондистов А.-М. Инар в октябре 1791 г. требовал смерти для врагов свободы. Вскоре он снова взывал с трибуны Законодательного собрания: "По отношению к политической свободе простить преступление значит почти участвовать в нем... Подобная строгость приведет, быть может, к пролитию крови, - я это знаю; но если вы не прибегнете к ней, то не будет ли пролито еще больше? Не будет ли гражданская война еще большим бедствием? Надо отрезать пораженную гангреной часть, чтобы спасти остальное тело" [28]. Эти слова вызвали аплодисменты депутатов Собрания,

А вот что говорил в Конвенте 25 сентября 1792 г. Дантон, впоследствии ставший среди якобинцев лидером "снисходительных" и выступавший против крайностей диктатуры и террора: "Бесспорно, нужен строгий закон против тех, кто стремится посягнуть на общественную свободу. Прекрасно, проведем этот закон! Проведем закон, грозящий смертной казнью всякому, кто выскажется в пользу диктатуры или триумвирата" [29].

Откуда взялась у просвещенных гуманистов и борцов за свободу столь странная, на первый взгляд, готовность жестоко расправляться со своими противниками?

Здесь проявилось свойственное французским революционерам стремление начать историю заново. Еще в 1774 г. в книге "Цепи рабства" Марат писал: "Свобода всегда возникает из огня возмущения" [30].

Во имя торжества свободы деятели революции считали необходимым насильственным путем низвергнуть, уничтожить старый мир деспотизма. При этом их мышление отличалось догматизмом и нетерпимостью к инакомыслию. Любого политического противника они склонны были объявлять врагом свободы и защитником тирании. Свобода, возведенная в ранг божества, превратилась для них в самоцель, и это породило призывы к свободе любой ценой.

Сказалось и влияние Руссо, верными учениками которого были якобинцы. Ведь именно он в "Общественном договоре" доказывал необходимость полного подчинения личности (для ее же блага, разумеется) обществу и государству. Именно он утверждал, что человека можно принудить быть свободным против его воли. Эти идеи развивал Робеспьер, выступая в Конвенте с парадоксальным утверждением, что "революционное правление - это деспотизм свободы против тирании" [31].

Очевидцы революционных событий, известные литераторы и либеральные общественные деятели мадам Ж. де Сталь и Б. Констан предложили свое объяснение такого обращения якобинцев с принципом свободы. По их мнению, роковая ошибка революционеров состояла в том, что, примеривая на себя античные одежды, они не увидели принципиальной разницы между античной и современной трактовками свободы. В древности свободный человек был целиком и без остатка растворен в жизни общины, тогда как человек XVIII в. стал индивидуалистом и не желал поступаться свободой собственной личности в интересах общества [32].

Воцарившийся "деспотизм свободы" привел к переосмыслению некоторых девизов революции. Летом 1793 г. директория парижского департамента призвала всех жителей в течение июля месяца написать на фасадах своих домов: "Единство, Неделимость Республики, Свобода, Равенство, Братство или Смерть". 3 июля этому примеру последовала директория департамента Мелен. Жители откликнулись на призыв и стали не просто писать большими буквами слова революционного девиза, но даже выбивать их на стенах домов и общественных зданий. Постановления Комитета общественного спасения, донесения комиссаров Конвента, другие официальные бумаги, письма, объявления и плакаты сопровождались заголовками: "Свобода, Равенство, Братство или Смерть", "Свобода, Равенство или Смерть", "Свобода или Смерть".

Подобные девизы были не новы. Они звучали по крайней мере с 1790 г. и изначально представляли собой клятвы умереть, защищая свободу. Именно в таком смысле девиз "Жить свободным или умереть" вошел в текст конституции 1791 г. Внешне к этой же верности до самой смерти принципам свободы, равенства и братства призывала граждан и директория парижского департамента летом 1793 г. Однако во время террора данные слова приобрели угрожающий смысл. Их стали интерпретировать как обещание казнить всех "врагов свободы".

В этот трагический момент революции тема смерти проникает и в изобразительное искусство. Полотно Ж.-Б.Реньо под названием "Свобода или Смерть" как бы иллюстрирует девиз. Художник изобразил гения Республики летящим между даумя фигурами. С одной стороны восседает Свобода, которая держит фригийский колпак и треугольник с отвесом, а с другой стороны - устрашающая Смерть с косой. Но эта картина является, пожалуй, единственным примером столь мрачной интерпретации образа Свободы. Тема смерти, заполонившая якобинскую фразеологию, практически не успела найти отражения в революционном искусстве. Преобладали по-прежнему изображения воинственной, победоносной и торжествующей Свободы.

После государственного переворота 9 термидора II года (27 июля 1794 г.) и свержения робеспьеристов начертанные или выбитые на стенах домов надписи начали уничтожать. Их концовка была объявлена негуманной. Так весной 1795 г. парижская секция Бон Нувель приняла постановление, в котором вопрошала: "Раз уж Франция более не кладбище, почему мы на каждом шагу на дверях и на стенах читаем слово "смерть?" . Газета "Мируар" в мае 1797 г. назвала эту надпись "сигналом к резне" [33]. Девиз был сведен до первых слов: "Свобода, Равенство, Братство" или "Свобода, Равенство". В таком виде он еще весьма широко употреблялся после 9 термидора.

Наполеон во время переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 г.) счел нужным заявить во всеуслышание о своей приверженности свободе. Выступая в Совете старейшин, он сказал: "Мы желаем республики, основанной на истинной свободе, на гражданской свободе и на национальном представительстве, мы будем иметь ее, я клянусь в этом, я клянусь в этом от моего собственного имени и от имени моих товарищей по оружию! " [34].

Обычай сопровождать официальные бумаги девизом "Свобода, Равенство" сохранялся и при наполеоновском режиме Консульства, и в первые годы Империи. Он окончательно исчез приблизительно после 1808 г. В последние годы революции сохранялись и изображения женщины, персонифицирующей идею свободы. Так, после 1795 г. на нагрудном знаке членов Совета пятисот были выгравированы две женские фигуры, стоящие перед алтарем закона. Одна из них в колпаке и с пикой символизировала Свободу, а другая, с весами, - Равенство.

Торжества в честь свободы Продолжались, но их содержание изменилось. Праздник Свободы стали ежегодно отмечать 9 термидора. Грандиозное торжество состоялось, например, в Париже 9 термидора VI года (27 июля 1798 г.), когда к этому дню был приурочен триумфальный ввоз в столицу произведений искусства, захваченных Наполеоном в Италии. Церемония завершилась на Марсовом поле перед сооруженными там алтарем отечества и статуей Свободы.

Итак, 9 термидора праздновали как день возвращения попранной Робеспьером свободы. Определенные основания для этого имелись: термидорианцы отменный кровавый прериальский декрет о революционном трибунале, а потом вообще упразднили и сам революционный трибунал, уничтожили режим революционной диктатуры, восстановили свободу предпринимательства. О якобинской диктатуре они с ужасом вспоминали как о периоде тирании и беззакония, не замечая, что сами во многом действовали так же, как свергнутые и казненные якобинцы. В случаях, когда принцип свободы личности вступал в противоречие с требованиями"общего блага", выбор опять совершался не в пользу свободы.

Это хорошо видно на примере отношения термидорианцев к свободе слова и печати, которая так и не была восстановлена в полной мере. Один из них, М.-Ж. Шенье, выступая в мае 1795 г. в Конвенте и обличая распоясавшиеся роялистские газеты, говорил:

"Роялистские речи, произносимые публично, должны наказываться по всей строгости законов... абсурдно полагать, будто нет никакого преступления в том, чтобы публиковать и седть по всей Франции то, о чем преступно даже говорить... естественной границей всякого права является вред, наносимый другому или обществу в целом" [35].

Этот курс продолжила Директория (высший орган исполнительной власти согласно принятой в 1795 г. конституции). Своим постановлением от 18 нивоза IV года (4 января 1796 г.) она категорически запретила петь контрреволюционную песню "Пробуждение народа против террористов". 27 и 28 жерминаля IV года (16 и 17 апреля 1796 г.) появились законы, ограничивавшие свободу слова и печати. В соответствии с законом от 27 жерминаля устные и печатные призывы к роспуску Законодательного корпуса или Директории, к восстановлению королевской власти или любому другому изменению установленной формы правления, к покушению на общественную или частную собственность карались смертной казнью.

Термидорианцы оставались детьми своего времени. Они поклонялись свободе, но, подобно своим предшественникам, в реальной политике руководствовались не столько стремлением обеспечить торжество свободы, сколько страхом, что этим смогут воспользоваться враги.

Итак, образ свободы остался в памяти французов как символ революции. Он сливался с образом Марианны, аллегорией французской республики. Ярким примером может служить известная картина Э. Делакруа "Свобода, ведущая народ", или, как ее еще называют, "Свобода на баррикадах", написанная под свежим впечатлением Июльской революции 1830 г. Женщина с обнаженной грудью, с фригийским колпаком на голове, держащая в одной руке трехцветное знамя, а в другой - штык и увлекающая за собой повстанцев, выглядит родной сестрой многочисленных богинь Свободы, появившихся во время французской революции XVIII в. Одновременно она воспринимается и как республика-Марианна, и как аллегория Великой французской революции, вдохновляющей на борьбу революционеров XIX в.

В 1848 г. слова "Свобода, Равенство, Братство" впервые стали официальным девизом Французской республики. Когда победила буржуазно-демократическая революция и к власти пришло Временное правительство, первое его обращение к народу 24 февраля 1848 г. кончалось словами: "Свобода, Равенство и Братство как принципы, Народ как девиз и лозунг - вот демократическое правительство, которым Франция обязана себе самой и которое будет ей обеспечено нашими усилиями" [36]. Революционная триада была начертана на трехцветном знамени провозглашенной на следующий день Второй республики.

Один из наиболее глубоких знатоков французской революции XVIII в. Ж. Лефевр отмечал: "Итак, свобода и равенство оказывали неотразимое воздействие на воображение. Французский народ уверовал в то, что вскоре его жизнь станет лучше, что по крайней мере дети заживут счастливо; он надеялся даже, что и другие народы тоже будут счастливы и, свободные и равные, они навсегда умиротворятся. И тогда .мир воцарился бы на земле, свободной от угнетения и нищеты. Расцвел мифический характер Революции... К энергии реализма Революция добавила энтузиазм; в этом был двойной секрет ее победы" [37].

В годы Французской революции свобода во всех ее ипостасях - как политико-философский принцип, как лозунг, как национальная святыня, наконец, как божество - возбуждала революционный энтузиазм в самых разных слоях общества. Она вдохновляла французов и иностранцев, богатых и бедных, просвещенных интеллектуалов и неграмотных крестьян. Свободу понимали по-разному, подчас весьма туманно, но, несмотря на это (а возможно, именно благодаря этому), она обладала колоссальной притягательной силой.

1. Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М. 1969, с. 152.

2. Там же, с. 164.

3. Монтескье Ш.-Л. Избр. произв. М., 1955, с. 283.

4. Олар А. - Ораторы революции. Т. 1. Учредительное собрание. М., 1907, с. 105.

5. Олар А. Ораторы революции. Т. 2. Законодательное собрание и Конвент. М„ 1908. с. 151.

6. Дантон Ж.-Ж. Избранные речи. Харьков, 1924, с. 9.

7. Vovelle М. La mentalite revolutionnaire; Societe et mentalites sous la Revolution francause, Paris, 1985, p. 25.

8. Ibid. p. 26.

9. Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII-XIX вв. Под ред. П.Н. Галанзы. М„ 1957, с. 232.

10. Aulard A. Etudes et lecons sur la Revolution francaise.6-eme serie. La devise "Liberte, egalite, fraternite" Paris. 1910, p. 10-16.

11. Agulhon M. Marianne au combat: l'imagerie et la symbolique republicaines de 1789 a 1880. Paris, 1979, p. 28-29.

12. Ibid р.29.

13. lbid.,p. 35.

14. Олар А. Политическая история французской революции: происхождение и развитие демократии и республики. 1789-1804. М., 1938, с. 334. .

15. Aulard A. Ор. cit. p. 5.

16. Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII-XIX вв., с. 331.

17. Aulard A. Op.cit., p.5.

18. Песни первой французской революции. М., 1934, с. 652 (перевод. Вс. Рождественского).

19. Hunt L. Politics. Culture and Class in the French Revolution. Berkeley. 1984, p. 63-65.

20. Беранже П.-Ж. Полное собрание песен в 2-х т., т. 1. М. - Л.,1936, с. 569 - 570.

21. Vovelle М. La Revolution francaise. Images et recit, t. 1. Palis, 1986, p. 297.

22. Vovelle М. La mentalifte revolutionnaire, p. 184-190

23. Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII-XIX вв., с. 371.

24. Vovelle М. La mentalite revolutionnaire, p. 26.

25. Робеспьер М. Избр.произв., в 3-х т., т. 3. М., 1965, с. 91.

26. Жорес Ж. Социалистическая история французской революции, т. V. М., 1983, с. 699-700.

27. Жорес Ж. Социалистическая история Французской революции, т. VI. М., 1983, с. 268.

28. Олар А. Ораторы революции, т. 2, с. 124-125.

29. Дантон Ж.-Ж. Указ. соч., с. 9-10.

30. Марат Ж.-П. Избр.произв. в 3-х т., т. 1. М., 1956, с. 125.

31. Робеспьер М. Указ соч., т, 3, с. 113.

32. Furet F., Ozouf M. Dictionnaire critique de Revolution francaise. Paris, 1988, p. 773-774.

33. Aulard A. Ор. cit. р. 20-22.

34. Олар А. Политическая история Французской революции, с. 843.

35. Reimpression de l'ancien Moniteui, t. 24. Paris, 1840-1854, p. 361-362.

36. Aulard A. Op. cit. p. 1.

37. Lefevre G., La Revolution francaise. Paris, 1968, p. 168.