Лешек Колаковский (1927-2009 гг.) родился в Польше, тут и похоронен, но половину жизни прожил в США и Англии. Из Польши уехал, потому что в стране стали закручивать идеологические гайки. Был марксистом, причём активным, но разочаровался. Впрочем… Уже на склоне лет Колаковский стал защищать коммунизм от Алена Безансона:
«Большевизм в России с самого начала был террористическим режимом, но сперва ему не нужно было скрываться за личиной всеобъемлющей лжи. Его лживость нарастала постепенно, достигнув апогея в период позднего сталинизма. Коммунизм делал первые шаги в атмосфере идеологической подлинности. Называть его культурно бесплодным было бы несправедливо. Коммунизм как культурная формация, оставил до сих пор заметные и весьма важные следы в истории литературы, поэзии, кино, театра, живописи. … Можно ли то же самое сказать об истории культуры нацизма? Я полагаю, нельзя. В культуре нацизм принес только опустошение и вандализм».
Точно ли был бесплодным нацизм? Смотря, кого считать нацистом. Хайдеггер нацистом был. Далеко не все скульпторы и писатели, художники и кинорежиссёры, работавшие на Гитлера, были бесплодными смоковницами, и многие успешно продолжали свою деятельность и после крушения нацизма. Что до идеи, будто большевизм сперва не лгал, был «подлинным», то это, конечно, ложь, пусть даже добросовестная. «Плоды коммунизма» все были пустышками, а что под пятой большевиков и было создано подлинного, то не благодаря, а вопреки большевизму.
Книга Колаковского 1957 года (выходила и в 1986, и в 1990-е, автор от неё нимало не отрекался) «Небесный ключ: назидательные рассказы из Священной истории, собранные для наставления и предостережения», русский перевод которой вышел в Москве в 2016 году, — книга атеистическая, своего рода «Забавная Библия» Ярославского, только намного короче и немного поизысканнее. Отлично попала в такт антирелигиозной кампании Хрущёва. Не Анатоль Франс, но с претензией именно на Франса. Название пародирует набожные книги для детей (точнее было бы перевести, видимо, «Ключ от небес», сугубо барочный образ).
Символ веры самого Колаковского легко видеть уже из первой главы. Бог избрал Израиль от бескорыстной любви? Зря. «Не стоит полагаться на бескорыстные чувства. Давайте рассчитывать на взаимность … и верить обещаниям только тогда, когда дающий обещание знает, что мы будем в состоянии воздать ему по заслугам. Действенность этого принципа доказали десятки философов, начиная с Томаса Гоббса, не говоря уже о том, что его демонстрирует повседневная жизнь».
Гоббс, конечно, не родоначальник идеи do ut des — «даю, чтобы ты дал». Это даже не животное — это механическое начало в человеке. Добро — это продукт, выставляемый на рынок. Следовательно, «давайте рассчитывать на воздаяние по рыночной цене, а не потому, сколько сил мы вложили в произведенный нами продукт. Это доказано многими учеными, в том числе и Карлом Марксом, это каждый день нам доказывает жизнь».
Упорные ссылки на «жизнь» — это вытеснение и проекция, когда свои предрассудки, определяющие восприятие происходящего, выдаются за «жизнь». Бог — «жестокий самодержец», не то что «жизнь», которая наградила Колаковского профессурой в Оксфорде — он ведь остался марксистом, а там, где идеалы Маркса не воплотились в жизнь, марксистов ценят. Как это Колаковский остался марксистом, разочаровавшись в Марксе? А как он сам пишет, браня монотеизм за требование однозначности: боги «лишают существование человека милой двузначности, поистине одной из главных прелестей жизни».
«Жизнь» — то есть, чужие предрассудки — сполна отплатила Колаковскому. Он погребён в Варшаве на военном кладбище под крестом. Крест над могилой такого вольнодумца — как осиновый кол в могилу вампира. Что ж — Колаковский считал, что Ной предатель, коли не утонул со всем человечеством (довольно оригинальная идея?) — и в результате эмигрировал дважды — один раз живым из Польши, второй раз мёртвым — в Польшу. Дважды предатель, по его собственным критериям. На склоне лет договорился до призыва: «Здравый смысл подсказывает нам, что вечное спасение не может быть справедливым вознаграждением за наши, пусть даже самые выдающиеся, но все же конечные заслуги. Итак, Бог не справедлив, но милосерден. Так будем же и мы такими, как Он». Ирония это или пресловутая «двузначность»? Почему вдруг Колаковский забыл про вечные муки, абсолютно несправедливые и абсолютно немилосердные? Непоследовательный атеист!...
В некоторое извинение Колаковского можно отметить, что он, по крайней мере, не тронул Христа. Притормозил на Саломее, которая якобы была влюблена в Иоанна Предтечу, а тот влюбился в неё. Смысл этой фантазии? Но какой же смысл, коли человек заранее заявил, что верует в Милую Двузначность.
На фоне Колаковского особенно становится заметна изящность юморесок Феликса Кривина, в которых использованы библейские образы. Там — действительно изящная, более даже, чем у Анатолия Франса, ирония, но не по отношению к Библии или к вере с религией, а по отношению к человеческой слабости, ирония не разрушающая, а вдохновляющая не быть слабым, быть милым однозначно, и не наслаждаться «прелестями жизни», а быть жизнью.