Один историк, рассказывая о Первой Мировой войне, замялся, объясняя, почему он считает эту войну началом современности. Он чувствовал, но выразить не мог.
«Современность» для человек не то, что современно ему, а то, что современно тем, кого он лично знал и знает. Сказывается соматичность, телесность человека.
«Прошлое», «настоящая история» — это до деда и бабушки, это после внука и внучек. После них хоть потом. Итого 70 лет туда и обратно. Поскольку продолжительность жизни возрастает, то и все сто, причём по мере старения продолжительность «современности» удлиняется. Вот если нет внуков и детей, то, наоборот, сокращается: у человека одинокого ощущение, что он и есть Ной, что на нём всё заканчивается.
Отсюда, из телесности, всплеск эмоций, когда обнаруживается, что «я знал человека, отец которого знал Пушкина». Пушкин оказывается в горизонте родства. Это Эйдельман очень любил выявлять, это хороший риторический приём вовлечения читателя внутрь истории. И я в юности знал людей, которые общались с Бердяевым, знал и внучку декабриста.
Культура есть преодоление этой соматичности — не через отрицание, игнорирование, а через распространение, расширение. Отсюда радостное выявление «первого общего предка» всех людей — около 140 тысяч лет назад. Вся история современна, просто время надо с биологических часов своего тела перевести на часы человечества. Скользко ходить по камешкам иным, о том, что близко, умолчим? Да и палеолит близко! Нельзя молчать, иначе мы утратим единственное, что отличает нас от звёзд на небе и от песка морскаго.