I. (1) Мой замысел, высокочтимый Август, заключался в том, чтобы – по примеру многих писателей – посвятить жизнеописанию каждого императора отдельную книгу для представления их твоей милости. (2) Действительно, я сам видел и узнал путем чтения, что так поступали многие. (3) Мне, однако, казалось недопустимым занимать внимание твоего благочестия множеством книг и тратить мой труд на писание очень многих томов. (4) Поэтому я объединил в этой книге троих Гордианов, облегчая себе – труд, а тебе – чтение, чтобы не заставлять тебя перелистывать очень много томов и читать, в сущности, одну и ту же историю. (5) Но чтобы не показалось, что, избегая длинных книг и многословия, я сам провинился в том, противником чего я так ловко притворяюсь, – перейду к делу.

II. (1) Гордианов было не двое, как утверждают некоторые несведующие писатели, а трое, и об этом они могли бы узнать у греческого историка Арриана, а также у греческого писателя Дексиппа, которые изложили все это хотя и кратко, но вполне достоверным образом. (2) Гордиан старший, то есть первый, родился от отца Меция Марулла и матери Ульпии Гордианы. По отцовской линии он вел свое происхождение от Гракхов, по материнской – от императора Траяна. Его отец, дед и прадед были консулами; были консулами его тесть, отцы тестя и тещи и два деда последних. (3) Он и сам был консулом, владел очень большим состоянием и пользовался громадным влиянием. В Риме он владел Помпеевым домом^[1], а в провинциях имел столько земель, сколько не имел никто из частных лиц. (4) После должности консула, которую он занимал вместе с Александром, он по постановлению сената был послан в Африку проконсулом^[2].

III. (1) Прежде чем говорить о приходе его к власти, скажу несколько слов о его правах. (2) Гордиан, о котором здесь идет речь, в юности написал поэмы (все они сохранились), притом – на все те темы, на какие писал Цицерон – и о Марии, и «Арата», и Гальционы, и Супружескую поэму, и «Нил»^[3]. Он написал их потому, что поэмы Цицерона казались слишком устаревшими. (3) Кроме того, подобно тому как Вергилий написал Энеиду, Стаций – Ахиллеиду, а многие другие – Александриаду, он написал Антониниаду, то есть об Антонине Пии и Антонине Марке; в очень звучных стихах он описал в тридцати книгах их войны и деяния в общественной и частной жизни. (4) Это он сделал, будучи еще мальчиком. Позднее, когда он вырос, он выступал с контроверсиями в Атенее, где его слушали даже императоры – его современники. (5) Должность квестора он исполнял с большим блеском. Будучи эдилом, он дал римскому народу за свой счет двенадцать зрелищ^[4], то есть по одному зрелищу в месяц, причем выпускал иногда по пятисот пар гладиаторов и никогда – меньше ста пятидесяти. Однажды он выпустил на арену сто ливийских диких зверей, в другой раз – тысячу медведей. (6) В доме Гнея Помпея, украшенном носами кораблей, принадлежавшем ему, его отцу и прадеду и перешедшем во владение вашей казны во времена Филиппа, сохранилась картина, изображающая замечательный – принадлежавший ему – лес. (7) На этой картине еще и сейчас можно видеть двести широкорогих оленей вместе с британскими оленями, тридцать диких лошадей, сто диких овец, десять лосей, сто кипрских быков, триста мавретанских страусов, раскрашенных киноварью, тридцать диких ослов, сто пятьдесят диких кабанов, двести горных козлов и двести ланей. (8) Все это он позволил народу расхватать в тот день, когда в шестой раз давал зрелище.

IV. (1) Должность претора он исполнял выдающимся образом. После исполнения судебных обязанностей он стал консулом – в первый раз с Антонином Каракаллом, во второй – с Александром^[5]. (2) У него было двое сыновей. Один из них был уже консуляром – тот, который вместе с ним был провозглашен Августом и погиб на войне в Африке, близ Карфагена. Была у него и дочь Меция Фаустина, вышедшая замуж за консуляра Юния Бальба. (3) Во время своего консульства Гордиан затмевал консулов своего времени, так что Антонин завидовал ему, изумляясь больше, чем это подобает императору, то его претекстам^[6], то широкой пурпурной полосе, то его цирковым играм. (4) Он первый из римлян, будучи частным лицом, имел свою собственную тунику, расшитую пальмовыми ветвями, и украшенную вышивками тогу^[7], тогда как прежде даже императоры получали их с Капитолия или Палатина. (5) С разрешения императора он роздал цирковым партиям^[8] сто сицилийских и сто каппадокийских коней^[9] и за это стал дорог народу, на который всегда действуют подобные вещи. (6) По словам Корда^[10], Гордиан устроил на свой счет во всех городах Кампании, Этрурии, Умбрии, Фламинии и Пицена театральные представления в течение четырех дней и ювеналий^[11]. (7) Он написал прозой хвалебную речь в честь всех живших до него Антонинов. Он так любил Антонинов, что и себе, как говорят некоторые, добавил имя Антонина, а согласно утверждению большинства – Антония. (8) Достаточно известно, наконец, что своего сына, по имени Гордиана, он отличил новым именем Антонина, когда по римскому обычаю, заявляя у префекта государственного казначейства о рождении сына, вписывал его имя в официальные документы.

V. (1) После своего консульства он был сделан проконсулом Африки при общем одобрении со стороны всех тех, кто хотел, чтобы правление Александра считалось и действительно было славным даже в Африке благодаря достоинствам его проконсула. (2) Имеется письмо самого Александра, в котором он выражает благодарность сенату за то, что он назначил Гордиана проконсулом Африки. (3) Вот его копия: «Вы не могли, отцы сенаторы, сделать ничего более угодного и приятного мне, чем послать проконсулом в Африку Антонина Гордиана, мужа знатного и великого духом, красноречивого, справедливого, воздержанного, хорошего»^[12] и прочее. (4) Из этого ясно, каким крупным человеком был в то время Гордиан. (5) Ни один проконсул до него не пользовался такой любовью африканцев. Одни называют его Сципионом, другие – Катоном, многие – Муцием и Рутилием или Лелием^[13]. (6) Мы имеем их возгласы, записанные Юнием в его сочинении. (7) Так, однажды, когда он читал им императорский указ, начинавшийся упоминанием о проконсулах Сципионах, раздался возглас: «Хвала новому Сципиону, истинному Сципиону, проконсулу Гордиану!». Такие и другие подобные возгласы он слышал часто.

VI. (1) Он был обычного для римлян роста; у него была красивая седина, величественный вид, цвет лица – скорее красный, чем белый; лицо очень широкое, выражение глаз, очертания рта и лба – внушавшие почтение, телосложение – несколько полное. (2) Он отличался таким уравновешенным нравом, что его нельзя упрекнуть ни в одном поступке, который был бы вызван горячностью, нескромностью или неумеренностью. (3) Он был исключительно привязан к своим близким, питал безграничную любовь к сыну и внуку, благоговейную – к дочери и внучке. (4) Он так уважал своего тестя Анния Севера, что считал себя как бы перешедшим в его семью в качестве сына, никогда не мылся вместе с ним и до получения должности претора никогда не садился в его присутствии. (5) В бытность свою консулом он либо постоянно пребывал в его доме, либо, если жил в Помпеевом доме, каждое утро или вечер заходил к нему. (6) Он был воздержан в употреблении вина, очень умерен в еде, носил щегольскую одежду, питал большую страсть к купанию, так что летом купался по четыре-пять раз в день, а зимой – по два раза. (7) У него была очень большая потребность во сне, так что, обедая у друзей, он без стеснения засыпал в столовой. Это происходило, по-видимому не от опьянения или невоздержанности, а в силу естественной потребности.

VII. (1) Добрые нравы, однако, не принесли ему никакой пользы. При таком почтенном образе жизни, постоянно читавший Платона, Аристотеля, Туллия, Вергилия и других древних писателей, он закончил свою жизнь не так, как заслуживал. (2) Во времена Максимина, человека свирепого и дикого, Гордиан в качестве проконсула управлял Африкой, причем в легаты ему был дан его сын – уже бывший консул. Один счетный чиновник проявлял по отношению к очень многим африканцам такую жестокость, какой не мог бы допустить даже сам Максимин: у очень многих он конфисковал имущество, многих убивал, распоряжался всем, превышая полномочия прокуратора. Затем, когда проконсул и легат, люди знатные и консуляры, стали обуздывать его, он начал угрожать им убийством. Африканцы, не будучи в состоянии терпеть дольше столь невыносимые обиды, прежде всего, соединившись с большим количеством воинов, убили самого счетного чиновника^[14]. (3) Убив его в то время, как весь круг земель пылал ненавистью к Максимину, они стали затем думать о том, как бы прекратить раздоры, возникшие между приверженцами Максимина и сельскими жителями, то есть африканцами. (4) Тогда некий декурион по имени Мавриций, пользовавшийся среди африканцев большим влиянием, обратился на своем поле близ города Тисдры к городскому и сельскому народу, словно на сходке, с речью, которая впоследствии получила широчайшую известность:

VIII. (1) «Воздадим благодарность бессмертным богам, граждане, за то, что они дали нам случай и притом вызванный необходимостью, заранее принять меры против бешеного человека – Максимина. (2) После убийства его прокуратора, совершенно похожего на него своими нравами и образом жизни, мы можем спасти себя только тем, что выберем себе императора. (3) Ввиду того, что неподалеку отсюда находится проконсул, муж весьма знатного происхождения, вместе с сыном, консуляром-легатом, и обоим им эта язва угрожала смертью, – назовем их, с вашего согласия, императорами и, сняв со знамен пурпур^[15], закрепим, согласно римскому праву, их избрание знаками власти». (4) Тогда раздались возгласы: «Верно! Справедливо! Гордиан Август, да хранят тебя боги! Счастливо будь императором! Повелевай вместе с сыном!». (5) После этого поспешно прибыли в Тисдру. Там нашли почтенного старца, который после разбора судебных дел лежал на кровати. Когда на него набросили порфиру, он упал на землю, но был поднят, несмотря на свое сопротивление^[16]. (6) Чтобы избежать опасности, которая грозила ему предположительно – со стороны приверженцев Максимина и бесспорно – со стороны его собственных благожелателей, старец, которому ничего другого не оставалось, согласился на то, чтобы его провозгласили императором.

IX. (1) Ему было уже восемьдесят лет, и он уже прежде, как мы сказали, управлял очень многими провинциями. Своей деятельностью он так хорошо зарекомендовал себя перед римским народом, что его считали достойным управлять всей империей. (2) Об убийстве счетного чиновника Гордиан раньше совсем не был осведомлен. Когда же он узнал об этом, то, находясь на пороге смерти и боясь больше всего за сына, он предпочел смерть за честное дело оковам и темнице у Максимина. (3) После провозглашения Гордиана императором молодые люди, по почину которых это было сделано, сбросили статуи Максимина, разбили его изображения, стерли его имя в официальных текстах, а самого Гордиана назвали Африканским^[17]. (4) Некоторые добавляют, что прозвание «Африканский» было дано Гордиану не потому, что он стал императором в Африке, а потому, что он происходил из рода Сципионов. (5) В большей части книг я нахожу указания, что и этот Гордиан, и его сын – оба были провозглашены императорами и получили прозвание Антонинов, а в некоторых книгах сказано – прозвание Антониев. (6) После этого они прибыли из Тисдры в Карфаген^[18] с царственной пышностью, со связками, украшенными лавром. Сын, бывший у отца легатом – по примеру Сципионов^[19], был облечен, как сообщает греческий историк Дексипп, такою же властью, как и отец. (7) Затем было отправлено в Рим с письмом Гордианов посольство^[20], которое рассказало о том, что произошло в Африке. Оно было с радостью принято Валерианом, первоприсутствующим в сенате, который впоследствии был императором. (8) Были посланы также письма к знатным друзьям, чтобы эти влиятельные люди одобрили самое дело и стали еще большими друзьями.

X. (1) Сенат принял с такой радостью весть о провозглашении противопоставленных Максимину Гордианов императорами, что не только одобрил случившееся, но и избрал двадцать мужей, среди которых были Максим, или Пуппиен^[21], и Клавдий Бальбин^[22] – оба они стали императорами после гибели Гордианов в Африке. (2) Этих мужей сенат выбрал для того, чтобы распределить между ними отдельные области Италии для защиты их против Максимина от имени Гордианов. (3) Тогда в Рим прибыли посольства от Максимина^[23] с обещанием забыть прошлое. (4) Но победу одержало посольство Гордианов, которое обещало всякие блага; оно сулило воинам огромное жалование, а народу – земли и раздачи, и ему поверили. (5) Гордианам доверяли в такой степени больше, чем Максимину, что – по приказу сената – был убит решительными людьми, квестором и воинами, стоявший во главе преторианцев некий Виталиан за то, что он прежде проявлял жестокость; теперь еще больше опасались его лютости, столь родственной и близкой нраву Максимина. (6) О его смерти передают следующий рассказ^[24]. Было составлено подложное письмо от имени Максимина, запечатанное как бы его перстнем. Отнести его было поручено квестору и воинам; они должны были добавить, что кроме письма им следует передать ему кое-что по секрету. (7) Прошли в отдаленный портик; он спросил их о том, что они должны были сказать ему по секрету, а они предложили ему сначала проверить печать на письме и в то время, как он рассматривал ее, убили его. (8) Воинов затем убедили в том, что Виталиан убит по приказанию Максимина. После этого в лагере было выставлено письмо и изображение Гордианов.

XI. (1) Важно, чтобы постановление сената, в котором Гордианы были провозглашены императорами, а Максимин объявлен врагом, получило известность в литературе. (2) Не в установленный для заседания сената, а в специально назначенный день^[25] консул, встретившись уже в своем доме с преторами, эдилами и народными трибунами, направился в курию. (3) Префект Рима, имевший какие-то подозрения, не получив официального извещения, воздержался от участия в собрании. Но это оказалось кстати, так как консул, прежде чем раздались обычные возгласы, раньше чем успели высказать счастливые пожелания Максимину, сказал: (4) «Отцы сенаторы, двое Гордианов – отец и сын, оба бывшие консулы, один – ваш проконсул, а другой – ваш легат, провозглашены императорами на великом совете африканцев. (5) Поэтому поблагодарим молодежь Тисдры, поблагодарим карфагенский народ, всегда преданный нам: они охранили нас от лютого чудовища, от этого дикого зверя^[26]. (6) Но почему вы с такой робостью слушаете меня? Почему озираетесь? Почему колеблетесь? Произошло то, чего вы всегда желали. (7) Максимин – враг. Боги сделают так, что он перестанет существовать, и мы с радостью испытаем на себе счастие и благоразумие старшего Гордиана, доблесть и твердость младшего». (8) После этого он прочитал письмо Гордиана, посланное ему и сенату. (9) Тогда раздались возгласы сената: «Благодарим вас, боги! Мы освобождены от врагов и да будем мы освобождены полностью! Мы все считаем Максимина врагом! Максимина вместе с сыном мы обрекаем подземным богам! (10) Гордианов мы провозглашаем Августами! Гордианов мы признаем государями! Да сохранят боги императоров, избранных из состава сената! Да увидим мы победителями благородных императоров! Да увидит наших императоров Рим! Кто убьет общественных врагов, заслуживает награды!».

XII. (1) Юний Корд говорит, что это постановление сената было тайным. Я вкратце изложу, что это за постановление и почему оно так называется. (2) В настоящее время тайное постановление бывает вообще одного только рода – когда ваша милость, созвав у себя во внутренних покоях высших должностных лиц, отдает распоряжения, не подлежащие обнародованию; обычно вы даже даете клятву для того, чтобы никто ничего не узнал и не подозревал, пока дело не будет завершено. (3) У наших предков этот обычай возник под влиянием государственной необходимости. Тайное постановление сената выносилось в тех случаях, когда со стороны врагов угрожало какое-нибудь насилие, вынуждавшее либо принять унизительное решение, либо постановить то, что следовало привести в исполнение, прежде чем об этом начнут говорить, – или в тех случаях, когда не хотели, чтобы какие-либо сведения проникли к друзьям. При таких делах не присутствовали ни писцы, ни государственные рабы, ни служащие ценза. Сенаторы брали все на себя, сенаторы исполняли все обязанности служащих ценза и писцов для того, чтобы ничего не было разглашено. (4) Таким образом, было вынесено тайное постановление сената, чтобы весть не дошла до Максимина.

XIII. (1) Но так уж устроены некоторые люди, что они стыдятся, если другие не узнают через них то, что известно им, и считают себя ничтожнейшими, если не выдадут того, что им доверено. Поэтому Максимин немедленно узнал обо всем и даже получил копию тайного постановления сената, чего прежде никогда не случалось. (2) Имеется следующее его письмо префекту Рима: «Я прочитал тайное сенатское постановление наших пресловутых вельмож, о существовании которого ты, префект Рима, может быть, и не знал, так как ты даже не присутствовал при этом^[27]. Посылаю тебе копию этого постановления, чтобы ты узнал, как ты управляешь государством». (3) Нельзя передать, в какое волнение пришел Максимин, когда узнал, что Африка поднялась против него. (4) Получив известие о решении сената, он бросался на стену, рвал на себе одежды, выхватывал меч, как будто он мог убить всех, и был явно в состоянии крайнего бешества. (5) Префект Рима, получив резкое письмо, обратился к народу и воинам с речью, в которой он сказал, что Максимин уже убит^[28]. (6) После этого ликование возросло. Немедленно были сброшены статуи и изображения того, кто был объявлен врагом. (7) Ввиду угрозы войны, сенат стал пользоваться подобавшей ему властью. Он приказал убить доносчиков, клеветников, прокураторов и всех подонков Максиминовой тирании. (8) Но того, что присудил сенат, оказалось мало; народ творил свой суд – убитых волочили по земле и бросали в клоаку. (9) Тогда был убит ударом палки и брошен на улице и префект Рима Сабин, который был уже консуляром^[29].

XIV. (1) Как только Максимин узнал об этом, он обратился к воинам с такого рода речью^[30]: «Священные для меня соратники, или, скорее, товарищи, связанные со мною присягой, большинство которых действительно участвует в войне вместе со мною, – пока мы защищаем от Германии величие Рима, пока мы освобождаем Иллирик от варваров, африканцы показали свое пуническое вероломство. (2) Они назначили нам в императоры двоих Гордианов, из которых один так одряхлел от старости, что не может стоять на ногах, а другой доведен излишествами до такой степени истощения, что его бессилие равносильно старости. (3) Но этого мало: сам наш благородный сенат признал дело, совершенное африканцами, и те люди, за чьих детей мы сражаемся, противопоставили нам двадцать мужей и высказались все против нас, словно против врагов. (4) Действуйте же так, как подобает мужам. Нужно скорее идти на Рим, – ведь там выбраны и противопоставлены нам двадцать мужей – консуляров. Надо оказать им сопротивление; при этом мы должны действовать решительно, а вы счастливо сражаться». (5) Сам Максимин понял на этой сходке, что настроение воинов – вялое, отнюдь не бодрое. (6) Он тотчас же написал сыну, который следовал за ним на большом расстоянии^[31], чтобы тот поспешил к нему: он опасался, как бы воины в отсутствие отца не замыслили чего-либо против сына: (7) Юний Корд опубликовал копию этого письма в таком виде: «Тинханий, принадлежащий к моей свите, сообщит тебе новости, которые я узнал относительно событий в Африке и Риме; сообщит он и о настроении воинов. (8) Прошу тебя, поспеши, как только можешь, чтобы солдатская толпа не учинила по своему обыкновению чего-нибудь чрезвычайного. Чего именно я опасаюсь – ты услышишь от моего посланца».

XV. (1) Одновременно с этими событиями против обоих Гордианов выступил в Африке некий Капелиан^[32], который и в частной жизни всегда был противником Гордиана и которого последний, став императором, отстранил от должности начальника мавров, на которую он как ветеран был назначен Максимином. После прибытия назначенного Гордианом преемника Капелиан, собрав мавров и беспорядочную толпу, устремился в Карфаген, и карфагенский народ, со свойственным ему пуническим вероломством, склонился на его сторону. (2) Желая испытать военное счастье, Гордиан послал против Капелиана и сторонников Максимина своего сына, человека уже зрелых лет, имевшего от роду сорок шесть лет, который, как мы сказали, был тогда его легатом, – в своем месте мы скажем о его нравах. (3) Но что касается военных действий – Капелиан оказался более смелым, а младший Гордиан – не столь опытным, так как его отвлекали от военного дела жизненные блага, которыми обычно пользуется знать; произошла битва, и Гордиан был побежден и убит.

XVI. (1) Говорят, что в этой битве погибло столько приверженцев Гордиана, что, несмотря на долгие поиски, не могли найти тело Гордиана младшего^[33]. (2) Кроме того, была ужасная буря, редкое явление в Африке, которая расстроила войска Гордиана перед сражением; воины Гордиана оказались не готовыми к битве, и это облегчило победу Капелиану. (3) Когда старший Гордиан узнал об этом, он, не имея в Африке никакой защиты, опасаясь Максимина, думая о пуническом вероломстве и о решительном наступлении Капелиана, удрученный горем и упавший духом, окончил жизнь, удавившись в петле^[34]. (4) Таков был конец обоих Гордианов, которых сенат провозгласил Августами, а впоследствии причислил к богам.

Гордиан Младший

XVII. (1) Он, сын старого Гордиана, проконсула Африки, провозглашенный Августом вместе с отцом – африканцами и сенатом, выделялся, помимо своего знатного происхождения, также своей образованностью и своими нравами. Род свой он вел, как утверждают некоторые, от Антонинов, а по мнению большинства – от Антониев. (2) В доказательство его знатного происхождения некоторые приводят то, что Гордиан старший назывался Африканским, то есть носил прозвание Сципионов, а также и то, что он владел в Риме Помпеевым домом, всегда носил прозвание Антонинов и сам пожелал, чтобы его сына называли в сенате Антонием, – все это указывает на принадлежность к определенным фамилиям. (3) Я, однако, разделяю мнение Юния Корда, который говорит, что знатность Гордианов складывалась из знатности всех этих фамилий. (4) Он был первым сыном своего отца от Фабии Орестиллы, правнучки Антонина, а это связывало его с родом Цезарей. (5) С первых дней после рождения он был назван Антонином. Потом в сенате он получил имя Антония, затем его обычно стали называть Гордианом.

XVIII. (1) В науках Гордиан подавал большие надежды, выделялся он и своей наружностью. Он обладал исключительной памятью, отличался замечательной добротой: когда в школе секли кого-нибудь из мальчиков, он не мог удержаться от слез^[35]. (2) Учитель его Серен Саммоник, ближайший друг его отца, до такой степени был привязан к нему и любил его, что, умирая, оставил Гордиану младшему все книги своего отца Серена Саммоника, которых насчитывалось до шестидесяти двух тысяч. (3) Это обстоятельство подняло его на недосягаемую высоту: получив в дар такую богатую и великолепную библиотеку, он приобрел во мнении людей славу блестяще образованного человека^[36]. (4) Должности квестора он достиг благодаря Гелиогабалу – вследствие того, что этому погрязшему в излишествах императору расхвалили разгульность молодого человека, которая, однако, не была связана ни с излишествами, ни с бесславием. (5) Благодаря Александру он получил должность городского претора, исполняя которую, он так прославился разбором судебных дел, что был удостоен консульства, которое отец его получил поздно. (6) Во времена Максимина или того же Александра сенат послал его легатом к отцу-проконсулу, и тогда произошли те события, о которых рассказано выше.

XIX. (1) Он питал некоторую страсть к вину, которое, однако, всегда было чем-нибудь приправлено – то розой, то полынью, то душистой смолой и всем тем, что доставляет величайшее удовольствие желудку. (2) В еде он был умерен, так что завтрак – в тех случаях, когда он завтракал, – и обед он кончал в одно мгновенье. (3) Женщин он любил страстно. Говорят, что у него были двадцать две заведомые наложницы и от каждой из них он оставил по трое-четверо детей. (4) Его называли Приамом своего времени, причем из-за его чрезмерного сластолюбия в шутку часто звали Приапом вместо Приама^[37]. (5) Жизнь он проводил в удовольствиях – в садах, банях, прелестнейших рощах. Отец не осуждал его за это и очень часто говорил, что сын его когда-нибудь скоро умрет в великой славе. (6) Отличаясь от хороших людей своим образом жизни, он, однако, не уступал им в храбрости, считался всегда одним из славнейших граждан и был готов подать совет в государственных делах. (7) Наконец, сенат очень охотно провозгласил его Августом, возлагая на него надежды государства. Одевался он очень изысканно. Был дорог рабам и всем своим домашним. (8) Корд говорит, что он никогда не хотел жениться. (9) Напротив, Дексипп полагает, что его сыном был Гордиан третий, который после этого еще мальчиком достиг императорской власти вместе с Бальбином и Пуппиеном, или Максимом.

XX. (1) Однажды, когда старший Гордиан совещался о гороскопе сына с астрологом, последний, говорят, сказал, что тот будет сыном и отцом императора и сам будет императором. (2) Когда старший Гордиан рассмеялся, астролог, как рассказывают, показал ему расположение звезд и, приводя слова древних книг, доказал, что он сказал правду. (3) С непоколебимой уверенностью в правдивости своих предсказаний астролог указал старику и молодому день и вид их смерти, а также место, где им суждено погибнуть. (4) Все это, как говорят, старший Гордиан рассказывал впоследствии в Африке, будучи императором и еще ничего не опасаясь, и говорил о смерти своей и сына и о роде смерти. (5) При виде своего сына старик очень часто пел следующие стихи:

Юношу явят земле на мгновенье судьбы – и дольше

Жить не позволят ему. Показалось бы слишком могучим

Племя римлян богам, если б этот их дар сохранило^[38].

(6) Имеются изречения Гордиана младшего и в прозе, и в стихах, которые и ныне повторяются его родственниками; они не блестящи, не ничтожны, но занимают среднее место. Они явно принадлежат человеку даровитому, но ведущему роскошную жизнь и губящему свое дарование.

XXI. (1) Он был в высшей степени жаден до фруктов и овощей, вообще же – весьма умерен в пище; он постоянно поглощал какие-нибудь свежие фрукты. (2) Ему очень нравилось холодное питье, летом он охотно пил только холодное и притом в большом количестве. Он отличался крупным телосложением и потому предпочитал холодное. (3) Вот что мы знаем о Гордиане младшем и что достойно упоминания. Ведь мы не считаем нужным говорить о том, о чем так смехотворно и глупо написал Юний Корд – по поводу домашних развлечений и прочих лишенных значения вещей. (4) Тот, кто пожелал бы познакомиться с этим, пусть читает самого Корда, который говорит и о том, какие рабы были у каждого государя, и какие друзья, и сколько дорожных плащей^[39], и сколько хламид^[40]. Знание таких вещей не может принести никакой пользы, – если историографы должны заносить в историю лишь то, чего нужно избегать или чему нужно следовать. (5) Считая, что нельзя оставить без внимания то, что я прочитал у Вулкация Теренциана, который также написал историю своего времени, я записал – так как это показалось мне удивительным, – что Гордиан старший чертами лица в такой степени напоминал Августа, что, казалось, был подобен ему также голосом, нравом и осанкой; сын его, как казалось, чрезвычайно походил на Помпея, хотя и утверждают, что Помпей не был тучен; внук же, изображения которого мы видим и теперь, был похож лицом на Сципиона Азиатского^[41]. Все это так удивительно, что я не счел возможным умолчать об этом.

Гордиан Третий

XXII. (1) После смерти двух Гордианов встревоженный сенат, еще сильнее опасаясь Максимина, провозгласил Августами бывших консулов Пуппиена, или Максима, и Клодия Бальбина – из числа двадцати мужей^[42], которые были избраны для защиты государства^[43]. (2) Тогда народ и воины попросили провозгласить маленького Гордиана, которому в то время, как утверждают многие, было одиннадцать лет, по словам некоторых – тринадцать, а согласно Юнию Корду – шестнадцать (ибо он утверждает, что этот Гордиан погиб на двадцать втором году жизни). (3) Его унесли в сенат, затем поставили перед сходкой, облачили в императорскую одежду и объявили Цезарем. (4) Родился он, как утверждают многие, от дочери Гордиана, а по словам одного или двух писателей (больше я найти не мог) – от сына, который погиб в Африке^[44]. (5) Став Цезарем, Гордиан воспитывался у матери. Когда после гибели Максимина были также убиты во время военного мятежа Максим и Бальбин, которые были императорами в течение двух лет^[45], юноша Гордиан, бывший до тех пор Цезарем, при проявлениях необыкновеной любви, необыкновенной привязанности^[46] и расположения был провозглашен Августом^[47] воинами, сенатом и всеми племенами. (6) Его любили за заслуги деда и дяди или отца, которые – оба – взялись за оружие против Максимина за римский сенат и народ, и погибли – один смертью воина, а другой вследствие стечения обстоятельств, вызванных войной. (7) После этого ветераны подошли к курии, чтобы узнать, что произошло^[48]. (8) Двое из них взошли на Капитолий, когда там происходило заседание сената, и были убиты перед алтарем бывшим консулом Галликаном и бывшим военным начальником Меценатом. (9) Возникло междоусобие, так как сенаторы были также вооружены, а ветераны не знали, что императорская власть принадлежит теперь одному только юноше Гордиану.

XXIII. (1) Дексипп уверяет, что третий Гордиан родился от сына Гордиана. После того как ветеранам стало известно, что императором является один только Гордиан, между народом, воинами и ветеранами установился мир^[49]. Присвоение консульства мальчику Гордиану положило конец междоусобию. (2) Но было указание о том, что Гордиан будет императором недолго: произошло солнечное затмение, так что, казалось, наступила ночь и нельзя было ничего делать без зажженных светильников. (3) После этого римский народ, чтобы загладить жестокие поступки, предался удовольствиям и наслаждениям. (4) В консульство Венуста и Сабина^[50] в Африке имело место выступление против Гордиана третьего под предводительством Сабиниана. Благодаря наместнику Мавретании, осадившему заговорщиков, Гордиан так стеснил Сабиниана, что все восставшие пришли в Карфаген, чтобы выдать Сабиниана, каялись в своем преступлении и просили прощения за свою вину. (5) После прекращения беспорядков в Африке, в консульство Гордиана (уже вторичное) и Помпеяна началась Персидская война^[51]. (6) В это время, прежде чем отправиться на войну, юноша Гордиан взял в жены дочь Мизитея^[52], ученейшего человека, которого Гордиан счел за его красноречие достойным своего родства и немедленно назначил префектом. (7) После этого правление Гордиана не казалось уже ребяческим и заслуживающим презрения^[53], так как ему помогал своими советами превосходный тесть и сам он, проникнутый чувством благоговения, стал несколько более рассудительным и не давал евнухам и придворным слугам своей матери торговать его волей, пользуясь его незнанием или попустительством.

XXIV. (1) Имеются, наконец, письма тестя Гордиану и самого Гордиана тестю^[54], из которых явствует, что государство стало в это время управляться лучше и исправнее благодаря помощи тестя. Вот их копии: (2) «Владыке, сыну и Августу Мизитей, тесть и префект. Мы избежали тяжкого позора нашего времени, когда евнухи и люди, которые казались тебе твоими друзьями (в действительности же они были злейшими недругами), торговали всем. Это тем более отрадно, что ты приветствуешь это улучшение, вследствие чего становится совершенно очевидным, что ты, мой уважаемый сын, не причастен к имевшим место злоупотреблениям. (3) В самом деле, никто не мог выносить того, чтобы назначения на руководящие военные посты зависели от ходатайства евнухов, чтобы отказывали в наградах за труды, чтобы убивали или освобождали по прихоти и за деньги тех, кого не следовало, чтобы государственная казна опустошалась, чтобы те, кто с коварнейшими замыслами бывал у тебя, плели интриги с целью обмануть тебя, причем наихудшие люди заранее сговаривались между собой относительно тех решений о хороших людях, которые следует внушить тебе: хороших людей они изгоняли, привлекали достойных ненависти и, наконец, торговали всеми твоими словами. (4) Поэтому поблагодарим богов за то, что по твоему собственному желанию управление государством улучшилось. (5) Приятно быть тестем хорошего государя, который обо всем осведомляется и хочет знать все, который удалил от себя тех, кто его самого как бы выставил для продажи с аукциона».

XXV. (1) Также – от Гордиана ему: «Император Гордиан Август Мизитею, отцу и префекту. Если бы всемогущие боги не оберегали Римскую империю, то и теперь еще купленные скопцы продавали нас, словно на публичных торгах. (2) Теперь, наконец, я понимаю, что не следовало ни назначать Фелиционов^[55] начальниками преторианских когорт, ни вверять командование четвертым легионом Серапаммону и – чтобы не перечислять всего – не следовало делать многое из того, что я сделал. Но благодарю богов за то, что от тебя, который ничем не торгует, я научился тому, чего не мог узнать, живя взаперти. (3) Что мне было делать, когда нами торговала даже мать и, заранее сговорившись с Гаудианом, Реверендом и Монтаном, хвалила одних и порицала других, а мне приходилось одобрять то, что говорила она и подтверждали они как свидетели? Отец мой, прошу тебя, выслушай правду: несчастен тот император, от которого скрывают правду: лишенный возможности ходить среди народа, он вынужден слушать и утверждать то, что он слышит, или то, что подтверждено большинством». (5) На основании этих писем стало понятно, что юноша благодаря советам тестя исправился и стал лучше. (6) Некоторые говорят, что письмо Мизитея было написано на греческом языке, но смысл письма именно такой. (7) Такой вес имели почтенность и безупречность Мизитея, что благодаря ему стал славным государем Гордиан, который до того ничем, кроме своего знатного происхождения, не выделялся.

XXVI. (1) При императоре Гордиане произошло такое страшное землетрясение, что даже целые города вместе с людьми погибли в расселинах земли. По этому поводу по всему Риму и по всему кругу земель были совершены обильные жертвоприношения. (2) Корд также говорит, что мировые бедствия прекратились после того, как справились в Сивиллинах книгах^[56] и исполнили все то, что в них было указано. (3) После прекращения землетрясения в консульство Претекстата и Аттика^[57] Гордиан, открыв храм двуликого Януса (а это было знаком объявления войны)^[58] выступил против персов с огромным войском и таким количеством золота, что мог бы легко победить персов с помощью либо вспомогательных войск, либо своих воинов. (4) Он направил путь в Мезию и во время самого похода истребил, обратил в бегство, изгнал и оттеснил всех врагов, сколько их ни было во Фракии. (5) Оттуда он через Сирию подошел к Антиохии, которой уже завладели персы. Там он часто вступал в сражения и побеждал^[59], (6) оттеснив персидского царя Сапора, который царствовал после Артаксеркса, он взял обратно и Антиохию, и Карры, и Низибис, которые находились все под властью персов.

XXVII. (1) Персидский царь так боялся государя Гордиана, что, несмотря на имевшиеся в его распоряжении его собственные и наши силы, добровольно увел свои гарнизоны из городов и передал эти города целыми и невредимыми их жителям, не тронув при этом ничего из их имущества. (2) Все это было достигнуто благодаря Мизитею, тестю Гордиана, который был и префектом. (3) Наконец, добились того, что персы, прихода которых боялись уже в Италии, после битв с Гордианом вернулись в свою страну, и Римское государство держало в своих руках весь Восток. (4) Имеется обращение Гордиана к сенату, где он пишет о своих деяниях и приносит глубокую благодарность Мизитею, своему префекту и тестю. Я привожу из него отрывок, откуда ты узнаешь истину: (5) «После того, отцы сенаторы, что было сделано нами в пути, и всех тех дел, которые были совершены в разных местах и заслуживают отдельных триумфов, мы – чтобы в коротких словах рассказать многое – сняли с антиохийцев железное персидское ярмо, которое они уже носили на шее, и удалили персов и персидских царей вместе с их законами^[60]. (6) Затем мы возвратили Римской империи Карры и другие города. Мы дошли до Низибиса и, если боги будут нам покровительствовать, дойдем до Ктезифонта. (7) Только бы здравствовал Мизитей, наш префект и отец, под чьим руководством и благодаря чьим распоряжениям мы завершили все это и завершим остальное. (8) Ваш долг – назначить благодарственные моления, молиться за нас богам и выразить благодарность Мизитею». (9) После прочтения этого письма сенат назначил Гордиану четверку слонов^[61] за победу над персами, чтобы он справил персидский триумф, а Мизитею – упряжку из шести коней, триумфальную колесницу и такого рода надпись: (10) «Мизитею, выдающемуся мужу, отцу государей, префекту претория, охранителю всего мира, восстановителю государства, воздали в свою очередь римский сенат и народ».

XXVIII. (1) Но счастье это не могло быть продолжительным. Действительно, Мизитей, по словам многих, пал жертвой происков Филиппа^[62], который был назначен после него префектом претория; по словам других, он умер от болезни. Наследником его стало Римское государство, так что все, принадлежавшее ему, увеличило собой средства города Рима. (2) Мизитей сделал такие распоряжения, чтобы не было ни одного – способного принять римское войско и государя – пограничного города, который не имел бы на целый год запаса продовольствия в виде винного уксуса, хлеба, сала, ячменя и мякины. Менее значительные города имели запас – одни на тридцать дней, другие на сорок, некоторые на два месяца и – самое меньшее – на пятнадцать дней. (3) Будучи префектом, он всегда производил осмотр оружия воинов. Он не позволял ни одному старику оставаться в рядах войска, ни одному мальчику получать паек. Он обходил всякий лагерь и его рвы, часто по ночам проверял караулы. (4) Все любили его за то, что он так любил государство и государя. Трибуны и военачальники до такой степени боялись и любили его, что не хотели оказываться виновными и ни в чем не бывали виноваты. (5) Говорят, что Филипп по многим причинам очень боялся его и поэтому злоумышлял против его жизни, действуя через врачей. Происходило это так: (6) когда Мизитей болел расстройством желудка и врачи прописали ему питье для закрепления желудка, приготовленное лекарство, говорят, было подменено и было подано другое, от которого расстройство усилилось. И таким образом скончался Мизитей.

XXIX. (1) После его смерти, в консульство Арриана и Паппа^[63] префектом претория на его место был назначен Филипп Араб, человек низкого происхождения, но надменный, который и при такой необычной и непомерной перемене в своей судьбе не сдержал себя и сразу начал, действуя через воинов, строить козни против Гордиана, который принял его на место, принадлежавшее раньше его отцу. Было это так. (2) Мизитей, как мы уже говорили, создал такие огромные запасы продовольствия, что римские военные планы могли выполняться беспрепятственно. Однако по проискам Филиппа, прежде всего, корабли, везшие хлеб, были направлены в другие стороны, а затем воины были отведены в такие места, где нельзя было достать провизии. (3) Этим он сразу восстановил против Гордиана воинов, так как они не понимали, что молодой человек был коварным образом обманут Филиппом. (4) Этим Филипп не ограничился: он пустил слух среди воинов, что Гордиан слишком юн и не может управлять империей, что лучше править тому, кто умеет управлять воинами и государством. (5) Кроме того, он даже подкупил военачальников и достиг того, что стали открыто требовать, чтобы Филипп взял на себя императорскую власть. (6) Сначала друзья Гордиана оказывали сильное сопротивление, но – ввиду того, что голод одолевал воинов,  – власть была вверена Филиппу. Воины требовали, чтобы Филипп был императором на равных правах с Гордианом и был как бы его опекуном.

XXX. (1). Приняв на себя императорскую власть, Филипп стал держать себя по отношению к Гордиану очень высокомерно, а тот, сознавая себя императором и потомком императоров и происходя из знатнейшей фамилии, не мог выносить наглости этого человека низкого происхождения. Он поднялся на трибуну и стал жаловаться начальникам и воинам в присутствии префекта Меция Гордиана^[64], своего родственника, в надежде добиться отнятия власти у Филиппа. (2) Но он ничего не достиг этой своей жалобой, обвиняя Филиппа в том, что тот забыл о его благодеяниях и оказался неблагодарным. (3) Он просил воинов, прямо обращался к начальникам, но приверженцы Филиппа оказались сильнее. (4) Наконец, видя, что его ставят ниже Филиппа, он просил, чтобы, по крайней мере, власть была разделена между ними на началах равенства, но не добился и этого. (5) Потом он просил, чтобы его считали Цезарем, но не получил и этого. (6) Он просил даже, чтобы его назначили префектом у Филиппа, но и в этом ему было отказано. (7) Последняя его просьба заключалась в том, чтобы Филипп взял его в полководцы и оставил ему жизнь. На это Филипп почти дал согласие – сам он хранил молчание, действуя через других и давая им знаки и указания. (8) Но, оставшись наедине и подумав о том, что – вследствие любви римского народа, сената, всей Африки и Сирии и всего римского мира к Гордиану, так как последний знатен, является внуком и сыном императоров и освободил государство, ведя тяжелые войны, – может случиться так, что когда-нибудь расположение воинов вновь вернется к Гордиану и ему будет возвращена власть, Филипп, воспользовавшись тем, что сильный гнев воинов против Гордиана, вызванный голодом, еще не остыл, приказал увести его, несмотря на его крики, снять с него все и убить. (9) Сначала это было отложено, а затем, согласно приказанию, исполнено. Таким образом Филипп и получил власть – бесчестным путем, а не по праву.

XXXI. (1) Гордиан был императором шесть лет. Пока все это происходило в Азии, скифский царь Аргунт^[65] начал разорять соседние царства, главным образом по той причине, что он узнал о смерти Мизитея, чьим разумом управлялось государство. (2) Филипп же, чтобы не казалось, что он достиг власти путем жестокости, послал в Рим письмо, в котором он написал, что Гордиан умер от болезни и что сам он избран всеми воинами. Сенат был введен в заблуждение, так как речь шла о делах, о которых он не был осведомлен. (3) Провозгласив Филиппа государем и назвав его Августом, он причислил юного Гордиана к богам^[66]. (4) Гордиан был жизнерадостным, красивым, обходительным молодым человеком – всем он нравился, в жизни был приятен, отличался образованностью – словом, он обладал всеми данными, кроме возраста, чтобы быть императором. (5) До интриги Филиппа его любили, как никого из государей, и народ, и сенат, и воины. (6) По словам Корда^[67], все воины называли Гордиана сыном; сыном звал его и сенат, а весь народ звал его своей отрадой. (7) Наконец, и Филипп, умертвив его, не осмелился ни удалить его изображения, ни сбросить его статуи, ни стереть его имя, но называя его всегда божественным даже перед теми воинами, которые участвовали, в его интриге, серьезно и с неримской хитростью чтил Гордиана.

XXXII. (1) Еще и теперь стоит дом Гордианов, который замечательно украсил последний Гордиан. (2) Существует и их вилла на Пренестинской дороге с двумястами расположенных в четыре ряда колонн, из них пятьдесят из каристского мрамора^[68], пятьдесят – из клавдианского^[69], пятьдесят – из синнадского^[70] и пятьдесят – из нумидийского, одинаковых размеров. (3) В ней имеются три базилики длиной в сто футов каждая; этому сооружению соответствует все прочее, также и термы, подобных которым в те времена не было на всем круге земель, за исключением Рима. (4) Относительно семьи Гордиана сенат постановил навсегда освободить его потомков от опеки, посольств и общественных повинностей, за исключением случаев, когда они сами пожелают взять это на себя. (5) В Риме не имеется сооружений Гордиана, если не считать некоторых нимфеев и бань. Но бани служили только для нужд частных лиц и были приспособлены им для частного пользования. (6) На Марсовом поле, у подножия холма, он предпринял постройку портика в тысячу футов с тем, чтобы и с противоположной стороны был также портик в тысячу футов, а между ними оставалось пространство в пятьсот футов, на котором с той и другой стороны должны были быть сады с густо посаженными лаврами, миртами, буками, а середина, выложенная мозаикой и окаймленная на протяжении тысячи футов – с обеих сторон – невысокими колоннами и маленькими статуями, должна была служить местом для гуляния и замыкаться базиликой в пятьсот футов. (7) Кроме того, он вместе с Мизитеем предполагал построить позади базилики летние термы, которые должны были носить его имя, а перед входом в портики поместить зимние бани; внутри должны были быть сады или портики. (8) В настоящее время все эти места заняты владениями, садами и постройками частных лиц.

XXXIII. (1) При Гордиане в Риме было тридцать два слона, из которых двенадцать прислал он сам, а десять – Александр; десять лосей, десять тигров, шестьдесят прирученных львов, тридцать прирученных леопардов, десять бельб – то есть гиен, тысяча пар казенных гладиаторов^[71], шесть гиппопотамов, один носорог, десять косматых львов, десять жирафов, двадцать диких ослов, сорок диких лошадей и бесчисленное количество всевозможных других животных. Всех этих животных Филипп либо роздал, либо позволил убить во время секулярных игр. (2) Предназначались все эти прирученные и дикие животные для персидского триумфа. (3) Но это общее желание осталось неисполненным, так как Филипп предоставил всех этих животных для секулярных игр, зрелищ и цирковых игр, когда он – в свое консульство и консульство своего сына – справлял тысячную годовщину основания Рима. (4) То, что, согласно преданию, произошло после смерти Гая Цезаря, случилось, как пишет Корд, и после смерти Гордиана: все те, кто напал на него с мечами (а их, как говорят, было девять человек), впоследствии, после убийства Филиппов, собственноручно умертвили себя своими мечами – притом теми же, которыми они пронзили Гордиана.

XXXIV. (1) Такова была жизнь троих Гордианов, которые все были провозглашены Августами. (Двое из них погибли в Африке, третий – в пределах Персии.) (2) У Цирцезийского укрепления в Персии воины устроили Гордиану могилу с такой надписью на греческом, латинском, персидском, еврейском и египетском языках, чтобы все могли прочитать ее: (3) «Божественному Гордиану, победителю персов, победителю готов, победителю сарматов, отвратившему римские междоусобия, победителю германцев, но не победителю Филиппов»^[72]. (4) Эти последние слова были добавлены, по-видимому, потому, что Гордиан на Филипповых полях отступил, побежденный в беспорядочном бою аланами^[73], и вместе с тем потому, что его, очевидно, убили Филиппы. (5) Лициний, который хотел, чтобы его считали потомком Филиппов, достигнув императорской власти, уничтожил, как говорят, эту надпись. (6) Я рассказал все это, великий Константин, для того, чтобы ты располагал полнотой сведений относительно всего того, что достойно быть предметом знания.

 I. (1) После гибели в Африке Гордиана старшего и его сына, когда взбешенный Максимин шел на Рим, чтобы учинить расправу за то, что Гордианы были провозглашены Августами, сенат, преисполненный страха, собрался за семь дней до июньских ид^[1], в день игр в честь Аполлона, в храме Согласия^[2], ища способа противодействовать ярости этого подлейшего человека. (2) Два консуляра, выдающиеся мужи Максим и Бальбин (большинство историков умалчивает о Максиме и вместо него вводит имя Пуппиена^[3], хотя и Дексипп^[4] и Арриан^[5] говорят, что после Гордианов были избраны и противопоставлены Максимину Максим и Бальбин), из которых один славился своей добротой, а другой – доблестью и строгостью, вошли в курию, причем на их лицах отражался особенный страх по поводу приближения Максимина. В то время как консул докладывал о разных других делах, тот, кому предстояло высказать первым свое мнение, начал так: (3) «Вы занимаетесь мелочами, и в самое горячее время мы рассуждаем в курии чуть ли не о бабьих делах. (4) Какая нужда говорить о восстановлении храмов, об украшении базилики, о Тициановых термах^[6], о постройке амфитеатра^[7], когда нам грозит Максимин, которого вы перед этим вместе со мной объявили врагом, когда погибли два Гордиана, которые были нашей опорой, и в настоящее время нет никакой защиты, благодаря которой мы могли бы спокойно дышать. Ну же, отцы сенаторы, назначьте новых государей! Что вы медлите? Берегитесь: пока каждый из вас порознь охвачен страхом, вы будете раздавлены, выказывая скорее трусость, нежели доблесть».

II. (1) После этого при общем молчании Максим, который был и старше летами^[8] и прославлен своими заслугами, доблестью и строгостью, стал высказывать свое мнение, настаивая на том, что следует избрать двух императоров. Тогда Векций Сабин^[9] из рода Ульпиев, испросив у консула разрешение выступить и прервать говорившего, начал так: (2) «Я знаю, отцы сенаторы, что при необычном положении должна появиться такая твердость духа, чтобы решения схватывались на лету, а не отыскивались, больше того – следует воздерживаться от бесконечных речей и высказываний там, где дело не допускает промедления. (3) Пусть каждый из вас позаботится о собственной голове, подумает о своей жене и детях, об отцовских и дедовских состояниях; всему этому грозит Максимин, человек по природе неистовый, дикий, лютый, ставший еще более диким по этой, как ему кажется, – вполне законной причине. (4) Он, располагаясь во всех местах лагерем, устремляется в боевом порядке^[10] к Риму, а вы проводите дни в заседаниях и совещаниях. (5) Не нужно длинных речей: надо избрать императора, нет – надо избрать государей, чтобы один ведал внутренними делами, другой – военными, чтобы один оставался в Риме, другой шел с войсками навстречу разбойникам. (6) Я назову государей, вы утвердите их, если вам угодно; если же нет – покажите лучших: (7) Максим и Бальбин, из которых один так велик в военном деле, что блеском своей доблести он возвеличил свой незнатный род, а другой столь славен своим высоким происхождением, что является необходимым для государства ввиду мягкости своего нрава и безупречности своей жизни, которая с детских его лет вся прошла в занятиях науками и литературой. (8) Вот вам, отцы сенаторы, мое мнение, может быть, более опасное для меня, чем для вас, но и для вас не совсем безопасное, если вы не изберете государями либо других лиц, либо этих». (9) После этого раздались единодушные возгласы: «Верно! Справедливо! Мы все согласны с мнением Сабина! (10) Максим и Бальбин Август, да хранят вас боги! Боги сделали вас государями, боги да сохранят вас! Обезопасьте сенат от разбойников, вам мы поручаем войну против разбойников! (11) Да погибнет общественный враг Максимин с сыном, преследуйте общественного врага! Вы счастливы благодаря суждению сената, государство счастливо благодаря вашей власти! (12) Что возложил на вас сенат, выполняйте решительно! Что возложил на вас сенат – охотно примите!»^[11].

III. (1) При таких и иных возгласах Максим и Бальбин стали императорами. (2) Выйдя из сената, они сначала поднялись на Капитолий и совершили жертвоприношение^[12]. (3) Затем они созвали народ к рострам. После их выступления с речью по поводу решения сената и их избрания римский народ вместе с воинами, которые случайно собрались сюда, закричал: «Мы все просим Гордиана в Цезари!». (4) Этот последний был внуком Гордиана – от сына^[13], который был убит в Африке. Многие говорят, что ему шел четырнадцатый год^[14]. (5) Его тотчас подхватили и, согласно постановлению сената, какого до тех пор не бывало (так как в тот же день уже ранее было вынесено постановление сената), ввели в курию и провозгласили Цезарем.

IV. (1) Первым предложением государей было – провозгласить двоих Гордианов божественными. (2) Некоторые, однако, считают, что провозглашен был один, именно старший, но я помню, что в книгах, которые с достаточными подробностями написал Юний Корд, я читал о причислении их обоих к богам; (3) ведь если старший окончил жизнь, удавившись в петле, то младший погиб на войне, так что он, во всяком случае, заслуживает большего уважения, так как его унесла война. (4) После этих предложений должность префекта Рима была возложена на Сабина, человека серьезного, чьи нравы соответствовали нравам Максима, а должность префекта претория – на Пинария Валента. (б) Но мне хочется – прежде чем говорить об их деяниях – кратко сказать об их нравах и происхождении, но сказать не так, как это со всеми подробностями изложил Юний Корд, а так, как это делали Светоний Транквилл и Валерий Марцеллин; с другой стороны, Курий Фортунациан, написавший историю всего этого времени, коснулся лишь немногих вопросов, зато Корд – столь многих, что зачастую описывал множество ничтожных и низких вещей.

V. (1) Отцом Максима был Максим, простолюдин, по словам некоторых – кузнец, по словам других – тележный мастер. (2) Максим родился у него от его жены по имени Прима. У Максима было четверо братьев – мальчиков и четыре сестры – девочки; все они погибли прежде возмужания^[15]. (3) Когда родился Максим, орел, говорят, бросил большой кусок говядины в их каморку, имевшую в потолке узкое отверстие; так как этот кусок мяса лежал и никто из религиозного страха не решался прикоснуться к нему, орел опять поднял его и отнес в ближайшее святилище, посвященное Юпитеру Хранителю. (4) В то время в этом не усмотрели знамения, но доказательством тому, что это случилось не без основания, служило провозглашение его императором. (5) Все свое детство он провел в доме своего дяди Пинария, которого он, став императором, немедленно повысил, назначив его префектом претория. (6) У грамматика и ритора он занимался недолго, зато всегда вырабатывал в себе воинскую доблесть и суровость. (7) Он был военным трибуном, командовал многими воинскими подразделениями, а потом исполнял должность претора, пользуясь средствами Песценнии Марцеллины^[16], которая приняла его к себе и воспитала как сына. (8) Затем он был проконсулом Вифинии, вслед затем – Греции, а в третий раз – Нарбоны. (9) Кроме того, посланный в качестве легата, он разбил в Иллирике сарматов, а переведенный оттуда на Рейн довольно счастливо вел дело против германцев. (10) После этого он заслужил одобрение как самый благоразумный, способный и строгий префект Рима^[17]. (11) На основании всего этого сенат, несмотря на то, что это было непозволительно, вручил ему, человеку незнатного рода, императорскую власть как нечто заслуженное, причем все признавали, что в то время в сенате не было человека более подходящего, кому подобало бы принять звание государя.

VI. (1) Ввиду того, что многие желают знать даже мелкие подробности, я скажу, что он был жаден до еды, очень умерен в употреблении вина, чрезвычайно редко прибегал к утехам Венеры, в своей домашней и общественной жизни всегда отличался суровостью, так что даже заслужил прозвание угрюмого. (2) Выражение его лица было серьезное и брюзгливое; ростом он был высок, телом – очень здоров, нрав имел надменный, но был справедлив и никогда не бывал до конца жестоким и немилостивым. (3) Когда его просили, он всегда прощал и гневался только в тех случаях, когда действительно следовало гневаться. (4) Он никогда не участвовал в интригах, был тверд в своих суждениях и не верил больше другим, чем самому себе. (5) Поэтому и сенат очень любил его, и народ боялся его – тем более что народ знал, какую требовательность проявлял он в бытность свою префектом, и понимал, что, став императором, он может быть еще строже.

VII. (1) Бальбин был очень знатного рода, дважды был консулом, был правителем бесконечного числа провинций. (2) В качестве гражданского администратора он управлял Азией, Африкой, Вифинией, Галатией, Понтом, Фракиями и Галлиями, иногда командовал войском^[18], но в делах военных отличался менее, чем в гражданских; однако своей добротой, полной безупречностью и порядочностью он снискал себе огромную любовь. (3) По его словам, он принадлежал к очень древней фамилии и вел свое происхождение от Бальба Корнелия Теофана^[19], который получил право гражданства благодаря Гнею Помпею, так как у себя на родине он принадлежал к высшей знати и был историком. (4) Роста он был также высокого, собою был видным, отличался чрезмерной склонностью к наслаждениям. Ему помогало его огромное богатство: он и благодаря своим предкам был богат, и сам многое собрал путем наследования. (5) Он славился своим красноречием и выделялся благодаря своему дарованию среди поэтов своего времени^[20]. (6) Он был жаден до вина, еды и утех Венеры, одевался изящно; у него не было недостатка в качествах, делавших его желанным в глазах народа. Был он любезен и сенату. (7) Вот что мы узнали о жизни того и другого. Наконец, некоторые считали, что их следует сопоставить друг с другом так, как Саллюстий^[21] сопоставляет Катона и Цезаря: один из них был строг, другой – милостив; один – добр, другой – непреклонен; один ни в чем не проявлял щедрости, другой в изобилии владел всякими средствами.

VIII. (1) Вот все, что касается их нравов и происхождения. Итак, после того так им были назначены все императорские почести и знаки отличия^[22], после того как они получили трибунские полномочия, проконсульские права, достоинство великого понтифика, а также прозвание отца отечества, они вступили во власть. (2) В то время как они совершали жертвоприношение на Капитолии, римский народ высказался против вручения императорской власти Максиму. Простые люди боялись его строгости, которую они считали в высшей степени приятной сенату и в высшей степени враждебной себе. (3) Вследствие этого они, как мы сказали, потребовали провозглашения государем юного Гордиана, который немедленно и стал государем. Народ позволил им пройти на Палатин в сопровождении вооруженной свиты не раньше, чем они нарекли внука Гордиана именем Цезаря^[23]. (4) После всего этого были совершены священнодействия, даны народу театральные представления и цирковые игры и устроены гладиаторские бои, и Максим – после произнесенных на Капитолии обетов – был отправлен на войну против Максимина с огромным войском; преторианцы, однако, остались в Риме. (5) Следует вкратце сказать о том, откуда повелся обычай^[24], чтобы отправляющиеся на войну императоры устраивали гладиаторские бои и охоты. (6) Многие говорят, что древние приносили такую жертву против врагов для того, чтобы кровью граждан, пролитой в своего рода битвах, насытилась Немезида, то есть некая сила Судьбы^[25]. (7) Другие же в своих сочинениях передают – и я считаю это более правдоподобным, что готовившиеся идти на войну римляне должны были видеть битвы, раны, оружие и обнаженных людей, нападающих друг на друга, – чтобы на войне не бояться вооруженных врагов и не приходить в ужас от ран и крови.

IX. (1) После отправления Максима на войну в Риме оставались преторианцы^[26]. (2) Между ними и народом возникли такие раздоры, что дело дошло до внутренней войны, большая часть города Рима была сожжена, храмы осквернены, все улицы залиты кровью, так как Бальбин, человек очень мягкий, не мог прекратить раздоров. (3) Он вышел к народу, протягивая руку каждому в отдельности, и его чуть было не ударили камнем, а некоторые говорят даже, что его ударили палкой. (4) Ему не удалось бы прекратить беспорядки, если бы он не вывел к народу одетого в пурпур малолетнего Гордиана^[27], посадив его на шею очень высокого человека. Увидав его, народ и воины до такой степени умилились, что из любви к нему помирились между собой. (5) Никогда никто в таком возрасте не был так любим, как он – за заслуги деда и дяди, которые положили свою жизнь в Африке за римский народ, борясь против Максимина. Так сильно у римлян воспоминание о добрых делах^[28].

X. (1) Итак, после отправления Максима на войну сенат разослал по всем областям консуляров, бывших преторов, бывших квесторов, бывших эдилов, а также бывших трибунов – с целью побудить каждую городскую общину заготовлять хлеб, оружие, средства защиты и позаботиться о стенах, для того чтобы Максимин истощал свои силы под каждым отдельным городом. (2) Было тогда же приказано все добро с полей собирать в города, чтобы общественный враг не мог ничего найти. (3) Кроме того, во все провинции были посланы тайные агенты и был дан письменный приказ считать врагом всякого, кто будет помогать Максимину. (4) Между тем в Риме вторично возникли раздоры между народом и воинами^[29]. (5) Бальбин издал тысячу декретов^[30], никто не слушал его; ветераны удалились в преторианский лагерь, вместе с самими преторианцами, а народ начал осаждать их. (6) Они никогда не согласились бы на примирение, если бы народ не перерезал водопроводные трубы^[31]. (7) Однако в городе, прежде чем было сообщено, что туда идут умиротворенные воины, были сорваны с крыш черепицы, и весь бывший в домах скарб выброшен наружу. (8) Таким образом погибла большая часть города и богатства многих людей. Дело в том, что к воинам присоединились с целью грабежа разбойники, знавшие где что можно найти.

XI. (1) В то время как все это происходило в Риме, Максим, или Пуппиен, в Равенне готовился – с огромным снаряжением – к войне, испытывая сильнейший страх перед Максимином, по поводу которого он очень часто говорил, что ведет войну не с человеком, а с циклопом. (2) Но под Аквилеей^[32] Максимин потерпел сильную неудачу и был убит своими же^[33], головы его и его сына были принесены в Равенну, а оттуда отосланы Максимом в Рим. (3) В этом месте не следует умолчать о преданности аквилейцев римлянам: говорят, они даже использовали волосы женщин в качестве тетив для пускания стрел. (4) Как только была принесена голова Максимина, Бальбин, который испытывал еще больший страх, обрадовался настолько, что немедленно заклал гекатомбу^[34]. (5) Гекатомбой называется такое жертвоприношение: устраивают в одном месте сто дерновых алтарей и перед ними происходит заклание ста свиней и ста овец. (6) Если это жертвоприношение совершает император, то убивают сто львов, сто орлов и других подобного рода животных по сто штук. (7) Говорят, что это делали и греки, когда они страдали от моровой язвы; известно, что такое жертвоприношение совершали многие императоры.

XII. (1) Закончив все это, Бальбин с величайшей радостью стал ждать Максима, возвращавшегося из Равеннской области с невредимым войском и силами – (2) ввиду того, что Максимин был побежден жителями Аквилеи и небольшим количеством бывших там воинов под начальством посланных сенатом консуляров Криспина^[35] и Менофила^[36]. (3) Сам Максим подошел к Аквилее для того, чтобы оставить в безопасности и неприкосновенности все эти места вплоть до Альп^[37] и обезвредить всякие остатки варварских отрядов, которые стояли на стороне Максимина. (4) Наконец, к Максиму было отправлено в качестве послов двадцать сенаторов^[38] – их имена названы у Корда (в их числе было четверо консуляров, восемь бывших преторов и восемь бывших квесторов) – с венками и постановлением сената, в котором ему назначались конные золоченые статуи. (5) Этим постановлением был несколько недоволен Бальбин, который говорил, что Максим потрудился меньше, чем он: ведь сам он прекратил дома столь крупные распри, а Максим сидел в бездействии в Равенне. (6) Но такова сила желания, что Максиму уже за одно то, что он отправился против Максимина, была приписана и самая победа, хотя в то время, как она была одержана, он ничего еще не знал о ней. (7) Итак, взяв с собой войско Максимина, Максим прибыл в Рим с необыкновенной пышностью и огромным количеством людей, причем воины печалились о том, что они потеряли того императора, которого сами выбрали, а имеют тех, которых избрал сенат. (8) И этой печали нельзя было скрыть: она ясно была написана на лицах отдельных людей; да и в речах их уже не было сдержанности, хотя Максим часто говорил перед воинами, что следует забыть все прошлое, роздал большое жалование и отослал вспомогательные войска в те места, какие они сами выбрали. (9) Но нет возможности держать в узде воинов, если их души полны ненависти. Услыхав возмутившие их возгласы сената, воины еще больше озлобились против Максима и Бальбина и стали ежедневно обдумывать между собой, кого бы им объявить императором.

XIII. (1) Вот какой вид имело постановление сената, вызвавшее негодование воинов. Когда – при вступлении Максима в Рим – навстречу ему вышли Бальбин, Гордиан, римский сенат и народ, сначала раздавались общие возгласы, которые не затрагивали воинов. (2) Затем пошли в сенат, где после того, что обычно бывает во время празднеств, – было сказано: «Так действуют разумно избранные государи, а государи, избранные неразумными, так погибают»; – а ведь было известно, что Максимина сделали императором воины, Бальбина же и Максима – сенаторы. (3) Услышав об этом, воины стали негодовать еще сильнее, преимущественно против сената, который, казалось, справил свой триумф над воинами. (4) Бальбин с Максимом на радость римскому сенату и народу очень разумно управляли городом^[39]: сенату оказывалось очень большое уважение; они издавали превосходные законы, терпеливо выслушивали тяжбы, внесли отменный порядок во все то, что относится к военному делу. (5) Все уже было готово для того, чтобы Максим отправился против парфян^[40], Бальбин – против германцев, а юный Гордиан оставался в Риме^[41], воины же, искавшие удобного случая убить государей, не находя его на первых порах, так как германцы сопровождали Максима и Бальбина, – все больше приходили в ярость.

XIV. (1) Были несогласия^[42] между Максимом и Бальбином, но скрытые, о которых можно было скорее догадываться, чем видеть их. Дело в том, что Бальбин презирал Максима как человека незнатного, а Максим третировал Бальбина как человека слабого. (2) Благодаря этому воинам представился удобный случай: они понимали, что можно легко убить несогласных между собой императоров. Наконец, во время театральных представлений, когда много воинов и придворных было занято, и в Палатинском дворце остались одни государи с германцами, воины произвели на них нападение^[43]. (3) В то время как воины производили такое смятение и Максиму дано было знать, что от их буйной толпы едва ли можно спастись, если не вызвать германцев, а германцы случайно были с Бальбином в другой части Палатинского дворца, Максим посылает к Бальбину людей с просьбой прислать ему охрану. (4) Тот, однако, подозревая, что Максим просит их с целью направить их против него, Бальбина, так как он думал, что Максим стремится к единовластию, сначала заставил его ждать, затем дело дошло до столкновения между ними. (5) Пока они – во время этого мятежа – препирались друг с другом, появились воины, сорвали с них царские одежды, вывели их с оскорблениями из Палатинского дворца и хотели потащить их, почти совсем растерзанных, по городу в лагерь. (6) Узнав о том, что подходят германцы с целью защитить императоров, воины убили их обоих и бросили на полпути. (7) Между тем Цезарь Гордиан, поднятый на руки воинами, был провозглашен ими императором, то есть Августом, так как никого другого в данное время у них не было; при этом воины издевались над сенатом и народом и немедленно удалились в свой лагерь. (8) Германцы же, чтобы не сражаться без всякого повода, так как их императоры были убиты, ушли за город, где находились их товарищи.

XV. (1) Таков был конец хороших императоров^[44], недостойный как их жизни, так и нравов: ведь не было никого более храброго, чем Максим, или Пуппиен, ни более ласкового, чем Бальбин, что можно было понять из хода самого дела: ведь сенат, имея возможность выбирать, не выбрал бы плохих. (2) К этому присоединяется еще и то, что они прошли испытание, занимая много должностей, соединенных с почетом и властью: один из них был два раза консулом и префектом Рима, другой – два раза консулом^[45] и префектом, императорами они стали, имея много лет от роду, были любезны сенату, а также народу, которые, однако, слегка уже побаивались Максима. (3) Такие сведения мы собрали относительно Максима, главным образом – из произведений греческого писателя Геродиана. (4) Многие, однако, говорят, что у Аквилеи Максимин был побежден не Максимом, а императором Пуппиеном и что последний был убит вместе с Бальбином, так что они опускают имя Максима. (5) И таково невежество или недобросовестность этих спорящих между собой историков, что многим хочется, чтобы Максимом назывался тот же, который назывался и Пуппиеном, хотя Геродиан, описавший современные ему события, называет его Максимом, а не Пуппиеном, да и греческий писатель Дексипп говорит, что после двоих Гордианов императорами были избраны и противопоставлены Максимину Максим и Бальбин и что Максимин был побежден Максимом, а не Пуппиеном. (6) К тому же писатели проявляют невежество, говоря о том, что мальчик Гордиан был префектом претория^[46]: многие не знают, что Гордиана часто носили на шее, чтобы показать воинам. (7) Максим и Бальбин были императорами один год^[47], тогда как Максимин с сыном были императорами, по словам некоторых, три года, а по словам других – два года^[48].

XVI. (1) Еще и теперь показывают в Риме дом Бальбина на Каринах^[49], огромный и внушительный, который и до сих пор является собственностью его семьи. (2) Максим, которого большинство считает Пуппиеном, был человеком совсем неимущим, но в высшей степени доблестным. (3) При них карпы сражались против мезийцев, началась война со скифами^[50], произошел в это время и разгром Истрии, или, как говорит Дексипп, Истрийской общины. (4) Дексипп очень хвалит Бальбина и говорит, что он смело вышел навстречу воинам и был убит, доказав, что он не боялся смерти; он говорит о нем, что он был обучен всяким наукам. О Максиме же он говорит, что это был совсем не такой человек, каким его описало большинство греческих писателей. (5) Кроме того, он добавляет, что ненависть аквилейцев к Максимину была столь велика, что они сделали тетивы для своих луков из волос своих женщин и так пускали стрелы. (6) Дексипп и Геродиан, которые изложили эту историю государей, говорят, что Максим и Бальбин были государями, избранными сенатом и противопоставленными Максимину после гибели в Африке двоих Гордианов и что вместе с ними был выбран мальчик Гордиан. (7) Но у большинства римских писателей я не нахожу имени Максима, а вместе с Бальбином встречаю императора Пуппиена; говорят даже, будто этот же Пуппиен сражался с Максимином у Аквилеи, причем упомянутые историки утверждают, что Максим и не сражался с Максимином, а сидел в Равенне и там услышал об одержанной победе; как мне кажется, Пуппиен – тот же, кого называют Максимом.

XVII. (1) Ради этого я присоединил сюда еще благодарственное письмо^[51], написанное консулом того времени о Пуппиене и Бальбине, в котором он выражает радость по поводу того, что они – после бесчестных разбойников – восстановили государственный строй: (2) «Пуппиену и Бальбину Августам Клавдий Юлиан. Как только я узнал, что по решению Юпитера всеблагого и величайшего, бессмертных богов и сената и с согласия всего рода человеческого вы приняли власть над государством для спасения его от преступления безбожного разбойника и для управления им согласно римским законам, безупречнейшие владыки и непобедимые Августы, то, хотя я узнал об этом не из божественных писем, а из сенатского постановления, которое переслал мне мой сотоварищ светлейший Цельз Элиан, я поздравил город Рим, на благо которого вы избраны, поздравил сенат, былое достоинство которого вы восстановили в награду за высказанное им относительно вас осуждение, поздравил Италию, которую вы мощно защитили от опустошения врагами, поздравил провинции, которые были растерзаны ненасытной жадностью тиранов и которым вы вернули надежду на спасение, поздравил, наконец, самые легионы и вспомогательные войска, которые повсеместно на земле почитают ваши образы за то, что они избавились от прежнего позора и теперь в вашем лице обрели достойный облик римских государей. (3) Ввиду этого никогда не было голоса столь могучего, речи столь удачной, дарования столь плодотворного, чтобы быть в состоянии выразить достойным образом общее счастье. (4) Сколь велико оно и каково оно – мы могли понять по первым шагам вашего правления: ведь вы вернули нам римские законы, упраздненную справедливость и милосердие, которое было совершенно уничтожено, жизнь, нравы, свободу и надежду на преемственность и наследников. (5) Все это и перечислить трудно, не говоря уже о том, чтобы изложить – шаг за шагом в выражениях соответствующего достоинства. (6) Ведь то, что вы возвратили нам жизнь, на которую посягал этот преступный разбойник, распустив по всем провинциям своих палачей, открыто заявляя о своем гневе против блистательного сословия, – как могу я это выразить или подробно изложить? (7) Тем более что – ввиду своей посредственности – я не могу не только выразить чувство общего счастья, но даже и собственную радость моей души, когда я вижу перед собой тех Августов и государей рода человеческого, от которых, как от моих старинных цензоров, я до сих пор желал получить выражаемое постоянным уважением одобрение моим нравам и скромности; хотя то и другое, надеюсь, удостоверено в свидетельствах прежних государей, однако вашими суждениями я гордился бы как имеющими большое значение. (8) Боги пусть доставят и в будущем будут доставлять такое счастье римскому миру. Ведь глядя на вас, я могу желать только того, о чем молил богов победитель Карфагена^[52], именно – чтобы они сохранили государство в том состоянии, в каком оно было тогда, так как другого, лучшего, нельзя было найти. (9) Так и я молю, чтобы они сохранили вам государство в том состоянии, в какое вы привели его, когда положение его было еще шатким».

XVIII. (1) Это письмо доказывает, что Пуппиен и есть тот, кого большинство называет Максимом. (2) В рассказах об этих временах у греков нелегко найти имя Пуппиена, а у римлян – имя Максима, и то, что было совершенно против Максимина, считается то делом Пуппиена, то делом Максима.

 I. (1) Сапору^[2] царь царей^[3] Вельзол: «Если бы я знал, что можно когда-нибудь по-настоящему победить римлян, я радовался бы за тебя по поводу победы, о которой ты сообщаешь. (2) Но так как это племя в силу ли своей судьбы или вследствие доблести обладает великим могуществом, – смотри, как бы то, что ты взял в плен старого императора, притом обманным образом, не отозвалось бы плохо на тебе и на твоих потомках^[4]. (3) Подумай о том, сколько племен, которые часто побеждали их, римляне из врагов сделали своими. (4) Мы слыхали,  – и это верно, что галлы победили их и сожгли их огромный город^[5], но верно и то, что теперь они в рабстве у римлян. А африканцы? Разве они не победили римлян? Но верно и то, что теперь они в рабстве у римлян. (5) О более отдаленных по времени, и, может быть, менее существенных примерах я ничего не говорю. Митридат Понтийский держал в своей власти всю Азию, но верно и то, что он был побежден^[6], верно и то, что Азия принадлежит римлянам. (6) Если ты спрашиваешь моего совета, воспользуйся благоприятным случаем для заключения мира и возврата Валериана своим. Я поздравляю тебя с твоим счастьем, если только ты сумеешь воспользоваться им».

II. (1) Велен, царь кадузиев^[7], написал так: «Отосланные тобою назад мои вспомогательные отряды, целые и невредимые, я с радостью принял. Но с тем, что ты взял в плен Валериана, государя государей, я не очень тебя поздравляю; я поздравил бы тебя больше, если бы ты его вернул. Ведь римляне грознее тогда, когда они терпят поражение. (2) Действуй так, как подобает благоразумному человеку, и пусть счастье, которое уже многих обмануло, не воспламеняет тебя. У Валериана есть и сын император, и внук Цезарь. А что сказать обо всем римском мире, который целиком поднимается против тебя? (3) Итак, верни Валериана и заключил мир с римлянами, который будет полезен и нам ввиду понтийских племен».

III. (1) Артабазд, царь армянский^[8], послал Сапору такое письмо: «Я притязаю на долю славы, но боюсь, что ты не столько одержал победу, сколько посеял новые войны. (2) Валериана требуют обратно и сын его, и внук, и римские военачальники, и вся Галлия, и вся Африка, и вся Испания, и вся Италия, и все племена, живущие в Иллирике, на Востоке и в Понте^[9], которые сочувствуют римлянам или принадлежат им. (3) Ты взял в плен одного старика, но сделал все племена всего круга земель злейшими врагами себе, а возможно, и нам, в то время как мы послали тебе вспомогательные отряды, являемся вашими соседями и всегда страдаем, когда вы воюете друг с другом».

IV. (1) Бактрийцы^[10], иберы, албанцы^[11] и тавроскифы^[12] не приняли писем Сапора, но написали римским военачальникам, обещая прислать вспомогательные войска для освобождения Валериана из плена. (2) Но пока Валериан дряхлел^[13], живя у персов, Оденат Пальмирский, собрав войско, привел дела Римского государства почти в прежнее положение. (3) Он захватил царские сокровища и то, что для парфянских царей дороже сокровищ, – наложниц. (4) Поэтому Сапор, еще больше опасаясь римских военачальников, из страха перед Баллистой и Оденатом поспешно удалился в свое царство. Таков был пока конец войны с персами.

V. (1) Вот что стоит узнать о Валериане, жизнь которого, в течение семидесяти лет достойная похвал, окончилась с такой славой, что после всех почестей и должностей, которые он превосходно исполнял^[14], он стал императором не так, как это обыкновенно бывает благодаря беспорядочному стечению народа, благодаря шуму, поднятому воинами, а в силу своих заслуг и как бы единодушным решением всего мира. (2) Наконец, если бы даже была дана возможность высказать свое мнение о том, кого они хотят видеть своим императором, то не избрали бы никого другого. (3) И чтобы ты знал, сколь огромны были заслуги Валериана перед государством, я приведу сенатские постановления; пусть все обратят внимание на то, как всегда судило о нем блистательное сословие. (4) В консульство обоих Дециев^[15] за пять дней до ноябрьских календ^[16], когда сенат собрался в храме Кастора по поводу императорского послания^[17] и было спрошено мнение каждого о том, на кого возложить должность цензора (такие вопросы Деция передали в ведение блистательного сената), как только претор поставил вопрос: «Как вы смотрите, отцы сенаторы, на избрание цензора?», а затем спросил мнение того, кто был тогда в отсутствие Валериана (так как последний вместе с Децием готовился к боевым действиям)^[18] первоприсутствующим в сенате, все, нарушая порядок подачи голосов, в один голос сказали: (5) «Жизнь Валериана – это цензура. Пусть судит обо всех тот, кто лучше всех. Пусть судит о сенате тот, на ком нет никакого пятна. Пусть высказывает мнение о нашей жизни тот, кого ни в чем нельзя упрекнуть. (6) Валериан был цензором с раннего детства. Валериан был цензором в течение всей своей жизни. Разумный сенатор, скромный сенатор, почтенный сенатор. Друг порядочных людей, недруг тиранов, противник преступлений, враг пороков^[19]. (7) Все мы принимаем его в цензоры, все хотим подражать ему. Первый – по своему происхождению, человек благородной крови, безукоризненный в жизни, прославленный своей ученостью, человек исключительных нравов по примеру людей древности». (8) Так как все это повторялось много раз, то добавили: единогласно, и так было произведено голосование.

VI. (1) Получив это постановление сената, Деций созвал всех придворных, велел пригласить также и самого Валериана, и, прочитав в собрании самых высокопоставленных лиц это постановление сената, сказал: (2) «Счастлив ты, Валериан, благодаря решению всего сената, нет – благодаря тому, что ты привлек к себе души и сердца всего населенного людьми мира. Возьми на себя должность цензора, которую возложило на тебя Римское государство, которую ты один заслуживаешь, чтобы судить о нравах всех, чтобы судить о наших нравах. (3) Ты будешь оценивать, кто должен оставаться в курии, ты приведешь в прежнее состояние сословие всадников, ты положишь предел накоплению богатств, ты обеспечишь взнос податей, произведешь их распределение, установишь их размер, ты проверишь ход государственных дел; (4) тебе будет дано право писать законы, тебе предстоит судить о военных званиях; (5) ты будешь производить осмотр оружия, (6) ты будешь судить о нашем Палатине, о судьях, о самых высокопоставленных префектах, за исключением префекта города Рима, за исключением ординарных консулов, царя жертвоприношений и великой девы-весталки, если, конечно, она остается целомудренной, – обо всех ты будешь высказывать свое мнение. Угодить тебе будут стараться и те, о ком ты судить не можешь». Так сказал Деций. (7) Но мнение Валериана было такое: «Прошу тебя, безупречный император, не ставь меня в необходимость судить о народе, о воинах, о сенате, обо всем мире, о судьях, о трибунах, о военных начальниках. (8) Это – то, ради чего вы носите звание Августа; вам принадлежит вся полнота цензуры, частный человек не может это выполнить. (9) Итак, я прошу освободить меня от такой чести, которой не соответствует мой образ жизни, не соответствует степень уверенности в себе, которой, наконец, противится самое время, так что сама человеческая природа не требует цензуры».

VII. (1) Я мог бы привести много других постановлений сената и суждений государей о Валериане, если бы большая часть их не была известна и мне не было стыдно еще больше возвеличивать мужа, который был побежден неизбежным роком. Теперь я перейду к Валериану младшему.

VIII. (1) Валериана^[20] младшего, рожденного не от той матери, что Галлиен, выделявшегося своей наружностью, вызывавшего одобрение своей скромностью, отличавшегося для своих лет большой образованностью, очень приятным нравом и далекого от распущенности брата, отец, находясь вне Рима, провозгласил его Августом. (2) В его жизни не было ничего, о чем стоило бы говорить, если не считать знатного происхождения, прекрасного образования и жалкой гибели. (3) И так как я знаю, что многие, читая на могиле надпись об императоре Валериане, ошибаются, думая, что здесь покоится возвращенное тело того Валериана, который был взят в плен персами, то я решил – для того, чтобы не вкралась какая-нибудь ошибка, записать, что близ Медиолана похоронен младший Валериан и, по приказанию Клавдия^[21], добавлена надпись: «Император Валериан»^[22]. (4) Думаю, что никаких других сведений нельзя отыскать ни о старшем, ни о младшем Валериане. (5) И так как я боюсь, что нарушу обычные размеры тома, если Галлиена, сына Валериана, о котором уже много... у нас была речь... или также Салонина, сына... Галлиена, который и... был назван Галлиеном... добавив книгу... я перейду к другому тому... Ведь я всегда отдавал себя в ваше распоряжение... и славе, которой я ни в чем отказать не могу.

 I. (1) После того как был взят в плен Валериан (в самом деле, с чего следует начинать жизнеописание Галлиена^[1], как не с того главного бедствия, которое так тяжело отразилось на его жизни?), в то время как состояние государства стало шатким, когда Оденат уже захватил власть на Востоке, а Галлиен, узнав о пленении отца, радовался, – войска бродяжничали, роптали... военачальники, все были охвачены... скорбью по поводу того, что... император ... римский находится в рабстве у персов... всех... что Галлиен... отец, когда было сделано так... нравами... погубил. (2) Итак, в консульство Галлиена и Валузиана^[2] Макриан и Баллиста^[3] объединяются, созывают остатки войска и ввиду шаткого состояния Римской империи на Востоке обдумывают, кого бы избрать императором, так как Галлиен вел столь беспечный образ жизни, что войско даже не вспоминало о нем. (3) Наконец, они решили объявить Макриана и его сыновей императорами и взяться за защиту государства... Так, следовательно... была возложена... императорская власть... на Макриана... (4) Причины того, что на Макриана... с сыновьями... императорскую власть, были следующие: во-первых, в то время ни один полководец не считался мудрее его, ни один более подходящим для управления государством; затем, он был очень богат, так что из своих частных средств мог покрывать общественные издержки. (5) Сюда присоединялось и то обстоятельство, что его дети, очень храбрые молодые люди, всеми помыслами стремились к войне, так что были для легионов примером во всех... военных...

II. (1) Итак, Макриан... отовсюду вспомогательные войска... устремляется, заняв... части, которые сам... расположил так, чтобы... императорскую власть... эту войну организовал... так как был готов противостоять всему... что можно было замыслить против него. (2) Тот же Макриан назначил в Ахайю Пизона, одного из знатных и первенствующих в сенате, с той целью, чтобы он покончил с Валентом, который ведал там государственными делами, облеченный проконсульской властью. (3) Узнав о том, что Пизон идет против него, Валент принял на себя императорскую власть. Итак, Пизон удалился в Фессалию. (4) Там он был убит вместе с очень многими, когда Валент послал туда воинов; сам он также был провозглашен императором с прозванием «Фессалийский». (5) Макриан, задержав на Востоке одного из своих сыновей, сначала прибыл после замирения в Азию, потом направился в Иллирик. (6) В Иллирике он завязал сражение с полководцем императора Авреола, который, став против Галлиена, взял на себя императорскую власть. Имя этого полководца было – Домициан. Макриан имел при себе одного из своих сыновей и вел с собой тридцать тысяч воинов^[4]. (7) Макриан вместе со своим сыном, носившим имя Макриан, был побежден, и все войско перешло на сторону императора Авреола.

III. (1) В то время как государство было охвачено смутой на протяжении всего круга земель, Оденат, узнав о том, что Макриан с сыном умерщвлены, что царствует Авреол^[5], что Галлиен ведет дела крайне небрежно, поспешил ко второму сыну Макриана, чтобы захватить его с войском, если судьба предоставит такую возможность. (2) Но те, кто были с сыном Макриана, носившим имя Квиет, вступив по почину префекта Макриана Баллисты в соглашение с Оденатом, убили молодого человека и, перебросив через стену его труп, немедленно все сдались Оденату. (3) Итак, Оденат стал императором почти всего Востока^[6], в то время как Иллириком владел Авреол, Римом – Галлиен. (4) Тот же Баллиста убил одновременно с Квиетом и хранителем сокровищ многих эмесян, к которым бежали воины Макриана, так что город был почти уничтожен. (5) Между тем Оденат, как бы держа сторону Галлиена, направлял ему по поводу всех событий сообщения, соответствовавшие истине. (6) Узнав о том, что Макриан со всеми детьми убит, Галлиен, словно положение дел больше не внушало беспокойства и отец его был уже возвращен, предался разврату и удовольствиям^[7]. (7) Он устроил цирковые игры, театральные представления, гимнастические игры, а также зрелища, охоты и гладиаторские игры и призывал народ веселиться и рукоплескать, словно в дни побед. (8) Тогда как большинство скорбело по поводу того, что его отец в плену, его самого неумеренно радовала видимость блеска, падавшая на него оттого, что его отца, казалось, слишком далеко завлекло стремление к доблести. (9) Были известно, что, не будучи в состоянии выносить строгость своего отца, он горячо желал не чувствовать над своей головой отцовской взыскательности.

IV. (1) В то же время Эмилиан взял на себя императорскую власть в Египте и, захватив зернохранилища, подверг много городов бедствиям голода. (2) Но полководец Галлиена Теодот^[8], вступив с ним в бой, взял его в плен и к императору... отправил живым. Ведь Египет... был дан... когда Эмилиан... был... удавлен... воины^[9]... (3) Ввиду того что Галлиен погряз в роскоши и пороках, не занимался ничем, кроме забав и кутежей, и вел государственные дела так, как дети, которые в своих играх придумывают всякие должности, – галлы, которые в силу своих прирожденных свойств не могут терпеть легкомысленных, выродившихся в смысле утраты римской доблести и утопающих в роскоши государей, призвали к власти Постума, найдя себе сочувствие и в войсках, так как последние жаловались на то, что император занят только развратом. (4) Против него Галлиен... повел войско и, когда он стал осаждать город^[10], в который вошел Постум... причем его защищали галлы, Галлиен, обходя стены кругом, был ранен стрелой. (5) Дело в том, что Постум^[11] был императором семь лет и крепкой рукой охранял Галлии от всех бушевавших вокруг них варваров. (6) Под давлением этих бед Галлиен заключает мир с Авреолом, чтобы обратиться против Постума, и во время затяжной войны, где были различные осады и сражения, ведет дело то счастливо, то несчастливо. (7) К этим бедам присоединилось еще и то, что скифы вторглись в Вифинию и разрушили ряд городов^[12]. (8) Наконец, они подожгли и опустошили Астак, который впоследствии был назван Никомедией. (9) Наконец, когда все части земного круга были потрясены, словно вследствие заговора всего мира, началось и в Сицилии нечто вроде войны с рабами: там бродили разбойники, которые с трудом были разгромлены^[13].

V. (1) И все это происходило вследствие того, что Галлиен внушал к себе презрение. Ведь ничто в большей степени не подстрекает дурных людей к дерзостным поступкам, а хороших к достославным, чем страх перед дурным императором или презрение к распущенному. (2) В консульство Галлиена и Фаустиниана^[14] среди стольких бедствий, причиненных войной, произошло еще страшное землетрясение. Земля на много дней покрылась мраком. (3) Были слышны раскаты грома, но это гремел не Юпитер, а грохотала земля. Во время этого землетрясения было поглощено много зданий с их обитателями, многие умерли от страха. Несчастье это было еще более тяжелым в городах Азии. (4) Земля трясласть и в Риме и в Ливии. Во многих местах в земле образовались расщелины, причем во рвах появилась соленая вода. Много городов было затоплено морями. (5) Итак, обратились за помощью к богам, справились в Сивиллиных книгах и совершили, согласно предписанию, жертвоприношение Юпитеру спасителю. Ведь вспыхнула также такая моровая язва и в Риме, и в ахейских городах, что в один день погибло от одинаковой болезни пять тысяч человек! (6) В то время как судьба свирепствовала, в одних местах было землетрясение, в других разверзалась земля, в разных частях государства моровая язва опустошала римский мир. Валериан был в плену, большая часть Галлии была захвачена, пошел войной Оденат, теснил Авреол ...когда Эмилиан занял Египет, часть готов... от которого, сказано выше, готам было присвоено, захватив Фракии, опустошили Македонию, осадили Фессалонику^[15], и нигде не было видно ни малейшего успокоения. (7) Все это, как мы не раз говорили, происходило вследствие презрения к Галлиену, человеку, предававшемуся всяким излишествам и, если бы только он почувствовал себя спокойным, готового на всякие позорные поступки.

VI. (1) В Ахайе сражались под начальством Марциана против тех же готов; побежденные, они ушли, через страну ахейцев. (2) Скифы, то есть часть готов, опустошали Азию^[16]. Был разграблен и сожжен храм Эфесской Луны^[17]; это здание пользовалось достаточной известностью среди народов. (3) Стыдно передавать то, что в такие тяжелые времена по случаю всех этих событий не раз говорил Галлиен, на горе человеческому роду обращая все это в шутку. (4) Когда ему сообщили о том, что отпал Египет, он, говорят, сказал: «Ну что ж? Разве мы не можем существовать без египетского полотна?». (5) Когда он узнал, что Азия разорена от разгула стихий и набегов скифов, он сказал: «Ну что ж? Разве я не могу жить без пирожных?»^[18]. (6) После потери Галлии он, как рассказывают, засмеялся и сказал: «Неужели безопасность государства обеспечивается атрабатскими плащами?»^[19]. (7) Так он подшучивал над всеми частями мира, когда терял их, словно дело шло об утрате малоценных предметов обихода. (8) И в довершение всех бед, случившихся во времена Галлиена, город византийцев, славный своими морскими войнами, ключ к Понту, был так опустошен воинами того же Галлиена, что в нем не оставалось в живых никого решительно^[20]. (9) В сущности, у византийцев нельзя найти ни одного старинного рода, только те, что спаслись, потому что уехали путешествовать или были на военной службе, могут быть представителями древнего знатного рода.

VII. (1) Итак, против Постума Галлиен начал войну вместе с Авреолом и полководцем Клавдием, который впоследствии стал императором; он был родоначальником рода нашего Цезаря Констанция. Постум получил много вспомогательных отрядов от кельтов и франков и выступил на войну вместе с Викторином, с которым он разделил власть. После многочисленных сражений, имевших различный исход, победа оказалась на стороне Галлиена. (2) У Галлиена бывали внезапные вспышки решимости, так как временами он сильно переживал обиды. Словом, он двинулся, чтобы отомстить за византийцев, и хотя он не думал, что его впустят в стены города, однако был принят на следующий день и перебил всех невооруженных воинов, окружив их кольцом вооруженных и нарушив условие, которое он обещал соблюдать^[21]. (3) В то же время вследствие доблести и умелого командования римских полководцев и скифы в Азии подверглись разгрому и вернулись в свои места. (4) Перебив воинов в Византии, словно совершив этим великое дело, Галлиен стремительно помчался в Рим и, созвав сенаторов, отпраздновал десятилетие своего правления небывалыми играми^[22], невиданными дотоле торжественными шествиями, изысканными удовольствиями.

VIII. (1) Прежде всего он направился на Капитолий, окруженный сенаторами, одетыми в тогу, и всем сословием всадников; перед ним шли воины в белом и весь народ; впереди их шли рабы почти всех граждан и женщины с восковыми свечами и светильниками. (2) По обеим сторонам шло также впереди по сто белых быков с золотыми перевязями на рогах и блистая разноцветными шелковыми покрывалами; (3) шли впереди белые овцы, по двести с каждой стороны, и десять слонов, которые были тогда в Риме, тысяча двести гладиаторов, пышно разодетые, в золоченых одеяниях матрон, прирученные дикие животные разных пород, с множеством украшений, крытые повозки с мимами и всякого рода актерами, кулачные бойцы, бившиеся между собой расслабленными ладонями, а не по-настоящему. Все скоморохи разыгрывали миф о циклопе, показывая при этом удивительные и поразительные вещи. (4) На всех улицах стоял шум от игр, криков, рукоплесканий. (5) Сам он в украшенной вышивками тоге и в тунике, расшитой пальмовыми ветвями, направлялся, как мы сказали, на Капитолий, окруженный сенаторами, со всеми жрецами, одетыми в претексты. (6) С той и другой стороны несли по пятьсот золоченых копий, по сто знамен, не считая знамен коллегий, драконов, значки храмов, и всех легионов. (7) Кроме того, шли переодетые люди, изображавшие разные племена: готов, сарматов, франков, персов, так что в каждой группе их было не меньше двухсот.

IX. (1) Этой пышностью вздорный человек думал обмануть римский народ, но римляне со свойственными им шутками выражали расположение – одни Постуму, другие Регилиану, иные Авреолу или Эмилиану, кое-кто Сатурнину, ведь говорили, что и этот последний уже является императором. (2) Среди всего этого веселья слышались сильные сетования по поводу его отца, которого сын оставил неотомщенным и за которого так или иначе отплатили посторонние^[23]. (3) Но на Галлиена подобные вещи не действовали: сердце его зачерствело от наслаждений, и он только спрашивал у окружавших его людей: «Что у нас на завтрак? Какие приготовлены удовольствия? Что будет завтра в театре и в цирке?». (4) Так, совершив свой путь и принеся гекатомбы, он вернулся во дворец и после пиров и угощений посвящал прочие дни общественным развлечениям. (5) Не следует обойти молчанием замечательно остроумную шутку. Когда в торжественном шествии вели толпу персов, будто бы пленных (смехотворная затея!), несколько шутников смешалось с персами, старательно осматривая все и с удивительным любопытством разглядывая лицо каждого. (6) Когда их спросили, что означает эта необычная выходка, они ответили: «Мы ищем отца нашего государя». (7) Когда это дошло до Галлиена, он не почувствовал ни стыда, ни печали, ни любви к отцу, но велел сжечь шутников живыми. Этот поступок причинил народу большую скорбь, чем можно было бы предполагать, воины же были огорчены в такой степени, что немного времени спустя отплатили ему за это.

X. (1) В консульство Галлиена и Сатурнина^[24] пальмирский царь Оденат получил императорскую власть над всем Востоком, главным образом по той причине, что он благодаря своим смелым действиям выказал себя достойным освящения своего высокого положения, в то время как Галлиен либо ничего не делал, либо тратил время на излишества, на нелепые и смехотворные затеи. (2) Он немедленно объявил войну персам во имя отмщения за Валериана^[25], чем продолжал пренебрегать собственный сын последнего. (3) Он немедленно занимает Низибис и Карры, причем низибийцы и каррцы сдались ему, браня Галлиена. (4) Однако Оденат выказал по отношению к Галлиену почтительность: он отправил к нему взятых в плен сатрапов, едва ли не с целью посмеяться над Галлиеном и выставить в лучшем свете себя. (5) После того как они были приведены в Рим, триумф, хотя победителем был Оденат, справил Галлиен, ни словом не упомянув об отце. Даже к богам он причислил его только потому, что его к тому принудили, после того как он услыхал о смерти отца; в действительности последний был тогда еще жив, и сообщение о его смерти оказалось ложным. (6) Между тем Оденат осадил в Ктезифонте множество персов и, опустошив вокруг всю местность, перебил бесчисленное количество людей. (7) Но когда сюда спешно собрались для общей защиты из разных областей сатрапы, произошли длительные битвы с переменным успехом, но победа римлян оказалась более прочной. (8) И так как Оденат имел в виду только одно – освободить Валериана, то он каждый день теснил врагов; однако, хотя он и был превосходным полководцем, он все же страдал от неудобств местности в чужой земле.

XI. (1) Пока такие события происходили в стране персов, скифы вторглись в Каппадокию. Захватив тамошние города, они после продолжительной войны, шедшей с переменным успехом, устремились в Вифинию. (2) Поэтому воины опять подумали об избрании нового императора. Не будучи в состоянии успокоить их и снова привлечь на свою сторону, Галлиен, по своему обыкновению, убил их всех. (3) В то время как воины искали себе достойного государя, Галлиен был в Афинах архонтом, то есть высшим должностным лицом, под влиянием того же тщеславия, которое внушило ему желание быть вписанным в число афинских граждан и принимать участие во всех священнодействиях. (4) Так не поступали ни Адриан во время высшего благоденствия, ни Антонин^[26] среди полного мира, хотя они до такой степени увлекались греческой литературой, что даже, по мнению крупных людей, мало в чем уступали самым ученым мужам. (5) Кроме того, он хотел быть зачисленным в ареопагиты, а к Римскому государству относился чуть ли не с презрением. (6) Галлиен, чего нельзя отрицать, славился как оратор, как поэт и отличался во всех искусствах. (7) Ему принадлежал тот эпиталамий, который оказался лучшим среди произведений ста поэтов. Когда он женил сыновей своих братьев, то после того, как все греческие и римские поэты прочитали свои эпиталамий (а это продолжалось много дней), он, держа руки новобрачных, по словам некоторых, несколько раз, как говорят, сказал так:

Дети, не медлите вы! Растворитесь в любовной усладе,

Слейтесь, воркуйте нежнее голубок, сомкните объятья

Ваши теснее плюша, целуйтесь раковин крепче!

(9) Было бы долго передавать его стихи и речи, которыми он в свое время блистал среди поэтов и риторов. Но в императоре нужны одни качества, а от оратора или поэта требуются другие.

XII. (1) Хвалят один его прекрасный поступок. В консульство своего брата Валериана и Луцилла^[27], близкого к нему человека, узнав, что Оденат опустошил страну персов, что Низибис и Карры возвращены под власть римлян, что вся Месопотамия стала нашей, наконец, что римляне дошли до Ктезифонта, что царь бежал, сатрапы взяты в плен, множество персов убито, Галлиен разделил с Оденатом власть, назвал его Августом и велел отчеканить монеты с изображением Одената, ведущего за собой пленных персов. И сенат, и город, и люди всех возрастов с радостью приняли весть об этом. (2) Кроме того, он был очень находчив; хочется привести несколько случаев, чтобы показать его остроумие. (3) Когда однажды он велел выпустить на арену огромного быка и вышел охотник, который должен был поразить его, но после десяти выводов не мог убить его, Галлиен послал охотнику венок. (4) Так как все стали вполголоса выражать недоумение, почему такой в высшей степени неумелый человек получает венок, Галлиен, велел объявить через глашатая: «Не суметь поразить быка столько раз – дело трудное». (5) Когда кто-то продал его жене^[28] вместо настоящих драгоценных камней – стеклянные и она, узнав об этом, пожелала наказать его, Галлиен велел схватить продавшего как бы для того, чтобы отдать его на растерзание льву, а затем распорядился выпустить из клетки каплуна. Когда все удивились такой смешной выходке, он велел сказать через глашатая: «Он подделал, и с ним поступили так же», а затем отпустил торговца. (6) Когда Оденат был занят войной с персами, а Галлиен, по своему обыкновению, увлекался самыми нелепыми вещами, скифы, построив суда, добрались до Гераклеи и оттуда вернулись с добычей в свою землю; впрочем, многие из них погибли от кораблекрушения, потерпев поражение в морском бою.

XIII. (1) В это же время вследствие козней своего двоюродного брата был умерщвлен Оденат вместе со своим сыном Геродом, которого он также провозгласил императором. (2) Тогда Зенобия, жена Одената, под тем предлогом, что оставшиеся дети его – Геренниан и Тимолай – являются еще малолетними, сама взяла власть в свои руки и правила долго, не по-женски, не так, как правят женщины, (3) но тверже и искуснее не только Галлиена (лучше которого могла бы править любая девушка), но и многих других императоров. (4) Что касается Галлиена, то, получив известие о гибели Одената, он стал готовиться к войне с персами – это было слишком позднее отмщение за отца, и, когда стараниями его полководца Гераклиана войска были собраны, он пытался вести дело, как искусный государь. (5) Однако этот Гераклиан, отправившийся против персов, был побежден пальмирцами и потерял всех собранных им воинов^[29], ведь Зенобия правила пальмирцами и многими восточными народами по-мужски. (6) Между тем скифы, переплыв Евксин, вошли в Истр и причинили много бед на римской земле. Узнав об этом, Галлиен поручил византийцам Клеодаму и Афинею ведать восстановлением и укреплением городов. Бой произошел у Понта, и варвары были побеждены византийскими полководцами. (7) Римляне под начальством Венериана победили также готов, причем сам Венериан погиб смертью воина. (8) Затем готы опустошили Кизик и Азию, а потом и всю Ахайю, но были побеждены афинянами под начальством Дексиппа^[30], описавшего эти события. Изгнанные оттуда, они прошли через Эпир, Македонию, Мезию. (9) Между тем Галлиен, обеспокоенный, наконец, общественными бедствиями, встретился с готами, бродившими по Иллирику, и случайно перебил множество их. Узнав об этом, скифы, сделав укрепление из телег, попытались бежать через гору Гессак. (10) Оттуда Марциан, ведя войну с переменным успехом^[31] всех скифов... что и побудило всех скифов возобновить войну.

XIV. (1) Так полководец Гераклиан показал свою преданность государству. Не будучи в состоянии выносить порочность Галлиена, Марциан и Гераклиан приняли решение, чтобы один из них взял на себя императорскую власть^[32]... (2) и был избран Клавдий, лучший среди всех человек, как мы скажем в своем месте, который не участвовал^[33] в этом решении; он пользовался со стороны всех таким уважением, что казался действительно достойным императорской власти, как это впоследствии и подтвердилось. (3) Это тот Клавдий, от которого ведет свое происхождение бдительнейший Цезарь Констанций. (4) Когда они домогались императорской власти, в союзе с ними был некий Цероний, или Цекропий, начальник далматов, который очень ловко и разумно помог им. (5) Но так как при жизни Галлиена они не могли взять на себя императорскую власть, то они решили совершить покушение на его жизнь, применив хитрость, чтобы в государстве, истощенном от бедствий, отстранить от управления человеческим родом эту негоднейшую язву и чтобы в дальнейшем государство, отданное во власть театра и цирка, не погибло от соблазна удовольствий. (6) Хитрость была такого рода. Галлиен находился во вражде с Авреолом, который присвоил себе власть государя; он каждый день ожидал грозного и неудержимого прибытия скороспелого императора. (7) Зная это, Марциан и Цекропий неожиданно велели передать Галлиену, что Авреол уже подходит. (8) И вот, собрав воинов, Галлиен выступил словно на верное сражение и тут был умерщвлен подосланными убийцами^[34]. (9) Говорят, Галлиен был поражен мечом начальника далматов Цекропия, по словам некоторых, близ Медиолана, именно там, где был умерщвлен сразу после него и брат его Валериан^[35], о котором многие говорят, что он был Августом, другие – Цезарем, а иные, что он не был ни тем, ни другим^[36]. (10) Последнее неправдоподобно – ведь уже после пленения Валериана мы находим в фастах такую запись: «В консульство императора Валериана»^[37]. Какой это мог быть другой Валериан, как не брат Галлиена? (11) Происхождение его известно, но не вполне известно его достоинство, или, как начали говорить некоторые, его величество.

XV. (1) После убийства Галлиена произошел крупнейший мятеж среди воинов, которые в надежде на добычу и расхищение общественного достояния говорили, что у них отнят полезный, нужный, храбрый, способный вызвать зависть император. (2) Поэтому решение государей, было: успокоить волнение воинов теми мерами, какие обычно умиротворяют их. После того как через Марциана воинам было обещано и выдано по двадцать золотых (ведь под рукой было большое количество сокровищ), Галлиен, согласно решению военных, был записан в государственные фасты как тиран^[38]. (3) Так были успокоены воины, и императорскую власть принял Клавдий, человек безупречный и по всей справедливости заслуживающий уважения, дорогой всем порядочным людям, друг отечеству, друг законам, любезный сенату и известный народу с хорошей стороны.

XVI. (1) Такова была жизнь Галлиена, кратко мною рассказанная; рожденный только для своего брюха и удовольствий, он тратил дни и ночи на пьянство и разврат и довел дело до того, что чуть ли не двадцать тиранов опустошали весь круг земель, так что даже женщины правили лучше его. (2) Чтобы не обойти молчанием его жалких затей, я упомяну о том, что он устраивал спальни из роз, строил укрепления из фруктов, виноградные гроздья сохранял по три года, в разгар зимы у него подавались дыни, он научил, как в течение всего года иметь молодое вино. Он всегда в несоответствующие месяцы угощал свежими зелеными фигами и фруктами, прямо с деревьев. (3) Столы он всегда покрывал золотыми скатертями. У него были золотые сосуды, украшенные драгоценными камнями. (4) Волосы свои он посыпал золотым порошком. Он часто выступал в короне с лучами. В Риме, где государи показывались всегда в тоге, его можно было видеть в пурпурной хламиде с золотыми застежками, украшенными драгоценными камнями. Он носил пурпурную золоченую мужскую тунику, притом с длинными рукавами. Перевязь у него была украшена драгоценными камнями. Ремни на его обуви были осыпаны драгоценными камнями, башмаки же он называл головными сетками. (5) Пировал он открыто. Народ он умилостивлял раздачами^[39]. (6) Подарки сенату он раздавал сидя^[40]. Матрон он приглашал к себе на совещание и, когда они целовали ему руку, давал им по четыре золотых со своим именем.

XVII. (1) Услыхав о том, что его отец Валериан взят в плен, он сказал то, что, говорят, сказал лучший из философов о сыне, которого он потерял: «Я знал, что я родил смертного»^[41] (Галлиен сказал именно так: «Я знал, что мой отец – смертный»). (2) Был некий Анний Корникула, который в своих высказываниях лживо восхвалял его как твердого государя. (Однако хуже тот, кто этому поверил). (3) Часто он выходил под звуки флейты, уходил под звуки органа, так как приказывал, чтобы его выход и уход сопровождались музыкой. (4) Мылся он летом по семи или шести раз в день, зимой – по два или по три^[42]. (5) Пил он всегда из золотых бокалов и не признавал стеклянных, говоря, что нет ничего более пошлого. (6) Он всегда менял вина и никогда не пил на одном пире двух бокалов одного и того же вина. (7) Часто за его столом возлежали наложницы. При второй смене блюд у него всегда были наготове шуты и мимы. (8) Когда он шел в сады^[43], называвшиеся по его имени, все дворцовые слуги следовали за ним. Шли и префекты, и начальники всех дворцовых ведомств. Они участвовали в пирах и плаваниях и мылись вместе с государем. (9) Часто допускались к этому и женщины, с ним самим были прекрасные девушки, а с теми – безобразные старухи. Он часто шутил в то время, как со всех сторон терял власть над кругом земель.

XVIII. (1) По отношению к воинам, однако, он проявлял чрезмерную жестокость: в отдельные дни он убивал по три и по четыре тысячи воинов. (2) Он предписал, чтобы ему была поставлена статуя больше Колосса в виде Солнца, но он погиб раньше, чем она была окончена. Все же ее начали делать столь огромной, что, казалось, она будет вдвое больше Колосса. (3) Он хотел поставить ее на вершине Эсквилинского холма и чтобы в ее руке было копье, по древку которого ребенок мог бы подняться до самого верха. (4) Но и Клавдию, и затем Аврелиану эта затея показалась глупой, тем более что он велел сделать еще коней и колесницу в соответствии с размерами статуи и поставить их на очень высоком постаменте. (5) Он сам готовился продолжить Фламиниев портик^[44] до Мульвийского моста, так, чтобы колонны шли в четыре или, как говорят другие, в пять рядов и чтобы первый ряд состоял из столбов, а перед собой имел колонны со статуями, а второй, третий и далее – колонны di[ tess[rvn. (6) Долго было бы передавать все его причуды; кто хочет узнать о них, пусть читает Пальфурия Суру, который составил дневник его жизни. Мы же перейдем к Салонину.

Салонин Галлиен^[45]

XIX. (I). (1) Он был сыном Галлиена, внуком Валериана; нет ничего, что стоило бы записать о нем, за исключением разве того, что он был знатного происхождения, воспитан по-царски, а затем был убит не по своей вине, а за вины отца. (2) Относительно его имени существует большая неясность. Многие занесли его в историю как Галлиена, многие – как Салонина. (3) Те, кто называет его Салонином, говорят, что он был прозван так потому, что родился в Салонах^[46], а те, кто называет его Галлиеном, говорят, что он был прозван так по имени отца и деда Галлиена, некогда выдающегося государственного мужа. (4) Наконец, до сих пор существовала статуя у подножия Ромулова холма^[47], то есть перед священной дорогой между храмом Фаустины и храмом Весты у Фабиевой арки; на ней была надпись: «Галлиену младшему» с добавлением «Салонину»^[48]. Отсюда можно понять, каково было его имя. (5) Вполне ясно, что Галлиен стоял у власти больше десяти лет. Это я добавил потому, что многие сообщают, будто он погиб на девятом году своего правления. (6) О том, что при нем и другие поднимали восстания, мы скажем в своем месте, раз уж решено включить жизнеописание двадцати тиранов в один том ввиду того, что о них можно сказать немногое, да и большая часть этого уже рассказана в жизнеописании Галлиена. (7) О Галлиене достаточно будет и того, что сказано в этой книге. Ведь многое уже сказано в жизнеописании Валериана, многое мы скажем в книге, которую следует озаглавить «О тридцати тиранах». Повторять все это и несколько раз говорить об одном и том же представляется бесполезным. (8) К тому же кое-что я пропустил сознательно, чтобы опубликованием многих вещей не обидеть его потомков.

XX. (II). (1) Ведь ты сам знаешь, какие люди и какую войну ведут против тех, кто написал что-либо об их предках, и, думаю, всем известно то, что сказал Марк Туллий в «Гортензии»^[49] – который он написал в форме протрептика. (2) Все же я приведу один случай, довольно забавный при всей его наивности; он тем не менее создал новый обычай. (3) Так как большинство военных, которые приходили на пир, снимали во время пира свои военные пояса, то Салонин, или Галлиен, будучи мальчиком, говорят, похитил у них золоченые украшенные жемчугом перевязи; ввиду того, что трудно было найти в Палатинском дворце то, что пропало, эти люди молча примирились со своей потерей, но в другой раз, получив приглашение на пир, они возлегли уже опоясанными. (4) Когда их стали спрашивать, почему они не сняли поясов, они, говорят, ответили: «Из уважения к Салонину», и отсюда пошел обычаи возлежать в присутствии императора в поясах. (5) Однако я не могу отрицать и того, что многим кажется, будто этот обычай возник по другой причине: говорят, что к военному завтраку, который называется парандием, потому что он подготовляет воинов к битве^[50], они приступали опоясанными; доказательством этого служит то обстоятельство, что обедают они, снимая пояса, даже в присутствии императора. Я поместил эти сведения потому, что мне они казались достойными того, чтобы отметить и запомнить их.

XXI. (III). (1) Теперь перейдем к двадцати тиранам, которые появились во времена Галлиена вследствие того, что дурной государь внушал к себе презрение; о них надо сказать кратко и немного. (2) Ведь большинство из них недостойно того, чтобы даже именами подобных людей заполнять книгу, хотя некоторые из них обладали, по-видимому, немалой доблестью и даже принесли много пользы государству. (3) Мнения относительно имени Салонина очень разнообразны, и тот, кто думает, будто он говорит об этом вернее других, сообщает, что он был назван по имени своей матери Салонины... хотя он безумно любил... по имени Пипера, дочь варварского царя...^[51] (4) Галлиен вместе со своими придавал своим волосам светлорусую окраску. (5) О числе лет правления Галлиена и Валериана передают сведения настолько неопределенные, что, хотя твердо установлено, что они правили пятнадцать лет, то есть, что Галлиен достиг почти до пятнадцатого года их правления, а Валериан был взят в плен на шестом году, некоторые говорят о девяти годах, а иные пишут, что Галлиен правил не больше десяти лет, хотя точно известно, что он отпраздновал в Риме десятилетие своего правления, а после этого праздника десятилетия он победил готов, заключил мир с Оденатом, вступил в соглашение с Авреолом, вел войну против Постума, против Лоллиана и совершил много такого, что можно было отнести к его доблести^[52], а еще больше такого, что навлекало на него позор. (6) Ведь говорят, что по ночам он всегда посещал трактиры и проводил жизнь со сводниками, мимами и шутами.

 I. (1) Написав уже много книг не так, как пишут историю, и не красноречиво, а самым обыкновенным языком, мы дошли до того времени, когда в годы правления Галлиена и Валериана ввиду того, что Валериан был занят великими нуждами Персидской войны, появилось тридцать тиранов^[1], ибо к Галлиену относились с презрением не только мужчины, но и женщины, как мы в своем месте докажем. (2) Вследствие того, что эти люди, набросившиеся на императорскую власть из разных частей мира, были настолько малоизвестными, что даже ученейшие мужи не могли ни много рассказать о них, ни разведать; далее, ввиду того, что все историки, писавшие по-гречески и по-латыни, пропустили некоторых из них и даже не упомянули их имен^[2]; наконец, так как некоторые сведения о них у большинства писателей^[3] переданы совсем по-разному, я собрал их в одну книжку, притом краткую, главным образом потому, что, как известно, большая часть сведений о них сообщена в жизнеописании Валериана или Галлиена и повторять их не следует.

Кириад

II. (1) Убежав от своего отца Кириада^[4], он, человек богатый и знатный^[5] , огорчавший безупречного старика своей расточительностью и нравственной испорченностью, похитил большую часть золота и неисчислимое количество серебра и устремился к персам. (2) Там, сблизившись с царем Сапором и став его другом, он начал подстрекать его идти войной на римлян, привел на римскую землю^[6] сначала Одомаста, а затем Сапора; после взятия Антиохии и Цезареи он удостоился звания Цезаря^[7] . (3) Затем он был назван Августом и наводил ужас на весь Восток своей силой и дерзостью. Он умертвил своего отца (другие историки отрицают это)^[8], сам был убит^[9] вследствие козней своих приближенных уже после прибытия Валериана для войны с персами. (4) О нем не сохранилось больше никаких исторических данных, которые представлялись бы достойными упоминания; в литературе он стал известен благодаря предательству, отцеубийству, жестокой тирании и безумной расточительности.

Постум

III. (1) Это был муж^[10] в высшей степени храбрый на войне, в высшей степени твердый в мирное время, во всех случаях жизни серьезный. Поэтому Галлиен препоручил ему своего имевшего жительство в Галлии сына Салонина с тем, чтобы Постум охранял его жизнь и наставлял его в том, как должен вести себя и действовать император. (2) Он, однако, по утверждению многих (что, впрочем, не соответствует его нравам), впоследствии нарушил верность и, убив Салонина, взял на себя императорскую власть^[11]. (3) Как вернее передают многие другие, галлы, жестоко ненавидевшие Галлиена и не желавшие терпеть над собой власть мальчика, провозгласили императором того, кто управлял порученной ему частью империи и, подослав воинов, убили юношу. (4) После его убийства все войско и все галлы с радостью приняли Постума, и он в течение семи лет^[12] так хорошо проявил себя, что восстановил порядок в Галлиях, в то время как Галлиен проводил время в роскоши и по трактирам и изнурял себя любовью к варварской женщине^[13]. (5) Однако Галлиен начал против него войну, именно ту, в которой Галлиен был ранен стрелой. (6) Любовь к Постуму в душах всех галльских народов была огромной, так как он, прогнав все германские племена, возвратил Римской империи прежнюю безопасность. (7) Но так как он держал себя очень грозно, а галлы всегда готовы к переворотам, то он и был убит, когда выступил Лоллиан^[14]. (8) Тот, кто хочет найти доказательство заслуг Постума, поймет суждение о нем Валериана – из письма, посланного им галлам: (9) «Военным начальником зарейнской границы и наместником Галлии^[15] мы назначили Постума, человека вполне подходящего для галлов, которые известны своей суровостью; при нем не потерпят ущерба ни воины в лагере, ни законы на форуме, ни судебные тяжбы в трибуналах, ни достоинство в курии; он сохранит каждому то, что ему подобает. Это человек, которому я сам удивляюсь больше, чем кому-либо другому, и который по праву заслуживал бы звания государя; за него, я надеюсь, вы будете благодарить меня. (10) Если я ошибаюсь в своем мнении, которое я высказал о нем, то знайте, что нигде среди людей нельзя найти человека, которого можно было бы одобрить во всех отношениях. (11) Его сыну, юноше по имени Постуму, я дал должность трибуна воконциев^[16], и он покажет себя достойным нравов своего отца».

Постум Младший^[17]

IV. (1) О нем почти нечего сказать, разве только то, что отец провозгласил его Цезарем, а затем в честь отца он был провозглашен Августом. Говорят, он был убит вместе с отцом, когда поставленный на место Постума Лоллиан принял возложенную на него галлами императорскую власть. (2) В своих речах (это единственное, что заслуживает упоминания) он был так красноречив, что его контроверсии, говорят, были включены в сборник Квинтилиана^[18], и при первом чтении любой главы сразу становится ясным, что он является остроумнейшим мастером красноречия римского племени.

Лоллиан^[19]

V. (1) Во время поднятого им в Галлии восстания был убит Постум, человек, превосходивший всех храбростью, ведь в то время, как положение в Галлии оказалось вследствие расточительности Галлиена шатким, он привел Римскую империю в прежнее состояние. (2) Лоллиан был также человеком очень храбрым, но вследствие того, что он восстал, он пользовался у галлов меньшим по сравнению со своими силами авторитетом. (3) Он был убит Викторином, сыном Витрувии или Виктории, которая получила впоследствии имя матери лагерей^[20] и наделена званием Августы, хотя сама она, уклоняясь от столь тяжкого бремени, добровольно передала императорскую власть сначала Марию, а затем Тетрику и его сыну. (4) И Лоллиан оказал некоторые услуги государству. Ведь много галльских городов, а также некоторые лагеря, которые Постум за семь лет построил на варварской земле^[21], разграбленные и сожженные во время внезапного вторжения германцев после убийства Постума, он привел в прежнее состояние. Потом он был убит своими воинами за то, что он требовал от них слишком напряженного труда^[22]. (5) Таким образом, в то время как Галлиен губил государство, в Галлии заступниками римского достояния являлись сначала Постум, затем Лоллиан, потом Викторин, наконец – Тетрик (о Марии мы ничего не говорим). (6) Я верю, что все они были даны свыше для того, чтобы, в то время как эта язва утопала в неслыханной роскоши, германцы не получили возможности завладеть римской землей. (7) Если бы тогда германцы возвысились так, как готы или персы, то эти племена, вступив между собой в соглашение, положили бы конец этой почтенной империи, носящей имя Римской. (8) Жизнь Лоллиана во многих отношениях так же темна, как и жизнь самого Постума, но лишь частная их жизнь: они прожили, прославившись доблестью, а не весом своего знатного происхождения.

Викторин

VI. (1) Когда Постум старший увидел, что на него надвигаются большие силы Галлиена и что ему необходима помощь не только со стороны воинов, но и со стороны другого государя, он призвал к участию в императорской власти Викторина^[23], человека по-военному деятельного^[24], и вместе с ним^[25] боролся против Галлиена. (2) Благодаря привлечению ими огромного количества вспомогательных отрядов из германцев война затянулась, но они все же были побеждены. (3) Тогда был убит и Лоллиан, и у власти остался один Викторин. Так как он занимался тем, что разрушал браки воинов и командиров, то и его самого заколол^[26] поведший против него интригу в Агриппине интендант, жену которого он обесчестил. Сын его Викторин был провозглашен Цезарем своей матерью Витрувией или Викторией, которая была названа матерью лагерей; но и сам этот маленький мальчик был умерщвлен сразу же после того, как был убит в Агриппине его отец. (4) Многие подробно говорят о том, что он был очень храбрым человеком и, если отвлечься от его развращенности, превосходным императором. (5) Но мне кажется, что вполне достаточно привести отрывок из одной книги Юлия Атериана^[27], где он так говорит о Викторине: (6) «Я думаю, что никого нельзя поставить выше Викторина, который правил Галлией после Юлия Постума, – ни Траяна в смысле доблести, ни Антонина в смысле милосердия, ни Нерву в смысле почтенности, ни Веспасиана в смысле управления государственным казначейством, ни Пертинакса или Севера в смысле строгости всей жизни и военной выдержки. (7) Но все это было погублено его развратом и страстью к наслаждениям с женщинами, так что никто не осмеливается описывать доблести того, что, по общему суждению, заслужил свою кару». (8) Итак, раз писатели высказали такое суждение о Викторине, то мне кажется, что я достаточно сказал о его нравах.

Викторин Младший^[28]

VII. (1) О нем в литературе сообщается только то, что он был внуком Виктории и сыном Викторина и что мать или бабка объявила его Цезарем в тот самый час, когда был убит Викторин, но воины в гневе немедленно убили его. (2) Близ Агриппины находятся простые могилы, на которых лежит короткая мраморная плита, на них сделана надпись: «Здесь покоятся двое Викторинов – тиранов»^[29].

Марий

VIII. (1) После умерщвления Викторина, Лоллиана и Постума императором в течение трех дней^[30] был Марий, который, как говорят, раньше был кузнецом^[31]. (2) Не знаю, что еще требуется узнать о нем, кроме того, что он прославился благодаря этому очень кратковременному пребыванию у власти. Ведь тот, кто в течение шести часов в середине дня занимал должность сменного консула, был отмечен такой шуткой Марка Туллия: «У нас был консул столь строгий и требовательный, что в его консульство никто не завтракал, никто не обедал, никто не спал»^[32]. И относительно Мария можно, по-видимому, сказать: в первый день он стал императором, в следующий день правил, а на третий был убит. (3) Был он человеком деятельным и поднялся по всем ступеням военной службы до звания императора; многие называют его Мамурием, некоторые – Ветурием^[33], именно как мастера по ковке железа. (4) Но слишком много о нем. Достаточно добавить, что ничьи руки не были сильнее, когда нужно было ударить или толкать; казалось, что на пальцах у него были не вены, а какие-то тетивы. (5) Одним указательным пальцем он, говорят, отталкивал катившиеся на него возы и самых сильных людей ударил одним пальцем так, что они чувствовали боль, словно от удара палки или тупого железа. Двумя пальцами он многое мог растереть в порошок^[34]. (6) Он был убит каким-то воином, который когда-то был в его кузнице и к которому Марий выказал пренебрежение либо тогда, когда был военным начальником, либо когда принял императорскую власть. (7) Говорят, что убийца добавил: «Это тот меч, который ты сам сделал». Говорят, что первая речь Мария на сходке была такая: (8) «Знаю, соратники, что меня могут попрекнуть моим прежним ремеслом, свидетелями которого вы все являетесь. (9) Но пусть кто угодно говорит, что хочет. Хотел бы я всегда заниматься железом, а не погибать от вина, цветов, бабенок, трактиров, как это делает Галлиен, недостойный своего отца и своего знатного рода. (10) Пусть меня попрекают моим ремеслом кузнеца, лишь бы только иноземные племена благодаря своим поражениям узнали, что я имел дело с железом. (11) Я буду стараться о том, чтобы вся Аламанния и вся Германия с прочими прилегающими к ним племенами считали римский народ железным племенем, чтобы с нашей стороны именно железо внушало им страх. (12) И вы также, прошу вас, подумайте о том, что вы сделали государем того, кто никогда ни с чем другим, кроме железа, не умел обращаться. (13) Это я говорю потому, что эта утопающая в роскоши язва может поставить мне в вину только то, что я был оружейным мастером».

Ингенуй

IX. (1) В консульство Туска и Басса^[35], когда Галлиен проводил время за вином и в трактирах и, окружив себя сводниками, мимами и блудницами, губил в нескончаемых излишествах хорошие задатки, данные ему от природы, Ингенуй, управлявший тогда Паннониями, был провозглашен императором мезийскими легионами с согласия прочих паннонских легионов^[36]. Казалось, ничем другим воины не помогли государству больше, нежели тем, что в то время, как надвигались сарматы, был избран императором тот, кто благодаря своей доблести мог поправить тяжелые обстоятельства. (2) С его стороны причиной принятия им тогда власти было опасение, что он станет подозрительным в глазах императоров, так как он был человек очень храбрый, нужный для государства и, что всегда причиняет тревогу властителям, любезный воинам. (3) Но насколько Галлиен был пропащим негодяем, настолько же, доведенный до крайности, он становился стремительным, храбрым, энергичным, жестоким. Словом, в последовавшем столкновении он победил Ингенуя^[37] и, убив его, стал ужаснейшим образом свирепствовать против всех мезийцев как воинов, так и граждан. Он не оставил никого, кто не испытал бы на себе его жестокости, и был так суров и дик, что во многих городах не оставил в живых ни одного мужчины. (4) Говорят, что этот Ингенуй после взятия города утопился и так окончил свою жизнь, чтобы не попасть в руки жестокого тирана. (5) Имеется письмо Галлиена, написанное им Целеру Вериану; оно показывает, сколь чудовищна была его жестокость. Я помещаю его здесь для того, чтобы все поняли, что человек, утопающий в роскоши, может быть чрезвычайно жестоким, если этого требует необходимость: «Галлиен Вериану. (6) Ты не удовлетворишь меня, если предашь смерти только вооруженных, которых мог бы погубить на войне любой случай. (7) Следует истребить весь мужской пол; с моей стороны не будет упрека, если будут убиты и старики, и малые дети. (8) Должен быть убит всякий недоброжелатель, всякий, кто злословил против меня, против сына Валериана, против отца и брата стольких государей. (9) Ингенуй стал императором! Терзай, убивай, руби, пойми мое настроение, проникайся моим гневом; все это я написал своей собственной рукой».

Регилиан

X. (1) Так было суждено нашему государству, чтобы во времена Галлиена всякий, кто только мог, выскакивал в императоры. И Регилиан^[38], который был военным начальником в Иллирике, стал императором по почину мезийцев, которые до того были побеждены вместе с Ингенуем и против чьих родичей так тяжко свирепствовал Галлиен. (2) Он, однако же, предпринял много решительных действий против сарматов, но был убит по подстрекательству роксоланов, с согласия воинов, под влиянием страха, охватившего провинциалов, как бы Галлиен не применил снова еще более жестоких мер^[39]. (3) Может быть, покажется удивительным, если объяснить, с чего началась его императорская власть. Он заработал царство благодаря замечательной шутке. (4) Как-то, когда воины обедали вместе с ним, нашелся один заместитель трибуна, который сказал: «Откуда, по-вашему, происходит имя Регилиана?», а другой тут же: «По-нашему, от слова „царство“ (regnum)». (5) Тогда присутствовавший при этом школьный учитель стал, словно по грамматике, склонять: «Царь, царя, царю, Регилиан». (6) Воины: а люди этого рода склонны быстро осуществлять то, о чем они думают – «Значит, он может быть царем?». Также другой: «Значит, он может управлять нами?». Также третий: «Бог возложил на тебя царское имя». (7) Но к чему много слов? Когда после этих речей, он утром следующего дня вышел, воины первых рядов приветствовали его как императора. Таким образом, что иному доставила храбрость или рассудительность, то ему доставила хитрая шутка. (8) Нельзя отрицать того, что это был человек испытанный в военном деле и уже раньше возбуждавший у Галлиена подозрение, так как он казался достойным императорского положения; был он родом из Дакии и, как говорят, родственником самого Децибала^[40]. (9) Имеется письмо божественного Клавдия, тогда еще частного человека, в котором он благодарит Регилиана, бывшего военным начальником Иллирика^[41], за возвращение Иллирика, в то время как все погибало от бездеятельности Галлиена. Это письмо, найденное среди подлинников, я решил поместить здесь, так как оно было официальным. (10) «Клавдий Регилиану большой привет. Счастливо государство, которое удостоилось иметь в своих военных лагерях такого мужа, счастлив Галлиен, хотя ему никто не сообщает ничего верного ни о хорошем, ни о плохом. (11) Бонит и Цельз из свиты нашего государя рассказали мне, каким ты был в битве при Скупах, сколько битв и с какой быстротой ты закончил в один день. Ты оказался бы достойным триумфа, если бы были прежние времена. (12) Но к чему много слов? Помня о некоем человеке, я хотел бы, чтобы ты побеждал осторожнее. Пожалуйста, пришли мне сарматские мечи и два военных плаща, только с застежками^[42], а я послал тебе наши». (13) Из этого письма видно, что думал о Регилиане Клавдий, а его суждение было, несомненно, в его время самым важным. (14) Регилиан был выдвинут не Галлиеном, а его отцом Валерианом, подобно Клавдию, Макриану, Ингеную, Постуму и Авреолу, которые были убиты, имея звание императоров, хотя и заслуживали императорской власти. (15) Валериан как государь вызывает удивление тем, что все, кого только он ни назначал полководцами, впоследствии достигли императорской власти благодаря признанию их со стороны воинов, так что ясно, что при выборе полководцев для государства старый император был таким, какого требовало счастье римского народа, если бы оно могло, по воле судьбы, продолжаться под властью хорошего государя. (16) О, если бы либо те, кто захватил императорскую власть, могли оставаться властителями, либо сын Валериана не был так долго императором, – в том и другом случае наше государство могло бы удержаться в прежнем положении. (17) Но судьба решила дать слишком много воли своим прихотям: она устранила вместе с Валерианом хороших государей и сохранила для государства Галлиена дольше, чем это было нужно.

Авреол^[43]

XI. (1) Он также был начальником иллирийских войск и вынужден был, как все в то время, вследствие того, что Галлиен внушал к себе презрение, взять на себя под давлением со стороны воинов императорскую власть. (2) Когда Макриан^[44] с сыном своим Макрином двинулся против Галлиена с очень большими силами, Авреол захватил его войско, а некоторых подкупил и сделал своими преданными сторонниками. (3) Благодаря этому он стал сильным императором, и Галлиен после неудачных попыток победить этого храброго мужа, заключил с Авреолом мир^[45], намереваясь биться против Постума. О большей части этих событий уже рассказано и будет рассказано дальше. (4) После гибели Галлиена Клавдий убил этого самого Авреола во время столкновения с ним у того самого моста, который теперь называется мостом Авреола, и устроил ему как тирану очень простую могилу. (5) До сих пор сохранилась греческая надпись, имеющая такой вид:

После многих боев победивши тирана, счастливый

Клавдий могилой почтил, дав Авреолу ее.

Сам уцелев, он смертного долг и законы исполнил.

Жить бы оставил его, если б не слушался чувств

Храброго воина, жизнь отнимавшего у недостойных;

Вот почему пощадить он Авреола не мог.

Все-таки милостив был и останки его сохранил он,

Также ему посвятил мост Авреола и холм^[46].

(6) Эти стихи, переведенные каким-то грамматиком, я вставил сюда ради соблюдения достоверности, не потому, чтобы их нельзя было перевести лучше, но чтобы соблюсти историческую точность, придерживаться которой я считаю долгом и притом меньше всего забочусь о том, что относится к красноречию. (7) Ведь я поставил себе целью сообщить вам о делах, а не о словах, тем более – при таком обилии событий, сколько их собралось в жизнеописаниях тридцати тиранов.

Макриан

XII. (1) После того как был взят в плен Валериан, бывший долгое время славнейшим первенствующим гражданином государства, затем храбрейшим императором, а в конце самым несчастным из всех как потому, что на старости лет томился у персов, так и потому, что оставил после себя недостойных потомков^[47]; когда Баллиста, префект Валериана, и Макриан^[48], первый из полководцев, поняли, что Галлиеном следует пренебречь, причем и воины также стали искать государя, они сошлись в одном месте, спрашивая, что следует предпринять. (2) И тогда было решено: ввиду того что от Галлиена никакой пользы нет^[49], а Авреол узурпировал власть, кто-нибудь должен стать государем, и притом человек очень хороший, чтобы не появился какой-нибудь тиран. (3) Речь Баллисты (как сообщает Меоний Астианакт, который участвовал в совещании) была такая: (4) «Мой возраст, род занятий^[50] и собственная воля делают меня далеким от замыслов стать императором, и я не могу отрицать того, что сам ищу хорошего государя. (5) Но кто, в конце концов, может занять место Валериана, как не такой человек, как ты – храбрый, твердый, неподкупный, испытанный в государственных делах и, что имеет особенное значение для императора, богатый? (6) Займи же смело место, принадлежащее тебе в силу твоих заслуг. Меня ты будешь держать при себе в качестве префекта до тех пор, пока захочешь. Ты только веди государственные дела так, чтобы римский мир радовался тому, что ты стал государем». (7) На это Макриан ответил: «Признаюсь, Баллиста, разумному человеку императорская власть дается не зря. Ведь и я хочу прийти на помощь государству и отстранить эту язву от кормила правления, но не таков мой возраст: старик я и не могу уже как следует ездить верхом, мне приходится чаще мыться, есть более изысканную пищу, богатство давно отучило меня от военного образа жизни. (8) Нужно поискать каких-нибудь молодых людей, и не одного, а двоих или троих очень храбрых, чтобы они, действуя в разных концах населенного людьми мира, восстановили государство, которое погубил Валериан по воле судьбы, Галлиен – своим образом жизни». (9) После этого Баллиста понял, что говорит он так с той целью, чтобы стало ясно, что он думает о своих сыновьях. Поэтому он обратился к нему с такими словами: (10) «Государство мы передаем твоей мудрости. Ты же дай своих сыновей Макриана и Квиета, храбрых молодых людей, которых уже давно Валериан назначил трибунами, так как, пока императором является Галлиен, они не могут быть в безопасности, потому что они хороши». (11) Тогда Макриан, заключив, что его слова поняты, сказал: «Сдаюсь без сопротивления; из своих средств я заплачу воинам двойное жалование. Но ты возьми на себя заботы префекта и в нужных местах заготовь продовольствие. Я же постараюсь сделать так, чтобы Галлиен, эта самая грязная из всех женщин, понял, каковы полководцы его отца». (12) Таким образом, в согласии с желанием всех воинов, он вместе со своими двумя сыновьями, Макрианом и Квиетом, был объявлен императором^[51] и немедленно начал свой поход против Галлиена, предоставив Восток самому себе^[52]. (13) Ведя с собой сорок пять тысяч воинов^[53], он столкнулся в Иллирике или на окраинах Фракии с Авреолом, был побежден^[54] и умерщвлен вместе с сыном. (14) Тридцать тысяч воинов отдались под власть Авреола. Его победил Домициан, самый храбрый и самый энергичный из полководцев Авреола, ведший свое происхождение от Домициана и Домитиллы^[55]. (15) Мне кажется недопустимым обойти молчанием мнение Валериана о Макриане, высказанное им в своем обращении к сенату, посланном из пределов Персии. Из обращения божественного Валериана (среди прочего): (16) «Я, отцы сенаторы, ведя войну с персами, доверил все государство, именно по военной части, Макриану. Он верен вам, он предан мне, воины его и любят и боятся, а он, всякий раз, как того требует дело, обращается к войскам. (17) Все это, отцы сенаторы, не является для нас ни новым, ни неожиданным: доблести его получили признание, когда он был мальчиком – в Италии, когда был юношей – в Галлии, молодым человеком – во Фрации, уже пожилым – в Африке, наконец, на пороге старости – в Иллирике и Далмации, когда он, показывая пример, храбро действовал в разных сражениях. (18) К этому присоединяется еще и то, что у него есть молодые сыновья, а он достоин быть в римской коллегии^[56], достоин нашей дружбы» и прочее.

Макриан Младший^[57]

XIII. (1) Многое уже предвосхищено о нем о рассказе о правлении его отца. Он никогда не стал бы императором, если бы не было оказано доверие мудрости его отца. (2) Относительно его храбрости^[58] в молодом возрасте рассказывают много удивительного. Но какое значение в смысле изменения судьбы или исхода войны имеет храбрость одного человека? (3) Этот энергичный человек вместе со своим мудрейшим отцом, благодаря заслугам которого он начал считаться императором, был побежден Домицианом и лишился (я сказал об этом выше) тридцати тысяч воинов. По матери^[59] он был знатного происхождения, отец же его был только храбрым человеком, имевшим военную подготовку, и с необыкновенным блеском прошел путь от низших военных должностей до высших командных постов.

Квиет^[60]

XIV. (1) Он был, как мы сказали, сыном Макриана. По решению Баллисты, он вместе с отцом и братом был объявлен императором. Но как только Оденат, уже давно владевший Востоком, узнал о том, что Макриан, отец Квиета, и его брат Макриан побеждены Авреолом, что их войско отдалось под власть Авреола, он, делая вид, будто стоит на стороне Галлиена, умертвил юношу и Баллисту, который долгое время был префектом^[61]. (2) Этот юноша был в высшей степени достоин стать римским императором, так что он казался подлинно сыном Макриана и братом Макриана, а эти двое были в состоянии вести государственные дела в эти смутные времена. (3) Не следует, мне кажется, обойти молчанием одну постоянную отличительную черту фамилии Макрианов, которая и до сих пор процветает. (4) Мужчины всегда имели чеканное изображение Александра Великого Македонского на перстнях и на серебре, а женщины – на головных сетках^[62], на носимых на правой руке браслетах, на перстнях и на всякого рода украшениях, так что до сих пор еще существуют женские туники, ленты и дорожные плащи, на которых можно видеть изображение Александра, сотканное из разноцветных нитей. (5) Мы недавно видели, как Корнелий Макр из той же фамилии, давая обед в храме Геркулеса, подал понтифику жертвенную чашу из электра^[63], в середине которой находился портрет Александра, а вокруг – вся его история в маленьких плоских изображениях, а затем велел пронести чашу кругом, чтобы показать ее всем почитателям этого великого мужа. (6) Все это я поместил здесь потому, что, как говорят, всякий, кто носит изображение Александра на золоте и серебре, получает от него помощь во всех своих делах.

Оденат

XV. (1) Если бы после пленения Валериана, когда силы Римского государства были истощены, Оденат^[64], князь Пальмирский, не взял в свои руки императорскую власть, Восток был бы потерян. (2) Поэтому, приняв прежде всего царское звание^[65], он собрал войско и двинулся против персов вместе со своей женой Зенобией, старшим сыном по имени Геродом и младшими – Гереннианом и Тимолаем^[66]. (3) Прежде всего он возвратил под свою власть Низибис и большую часть Востока вместе со всей Месопотамией, а затем, победив самого царя, обратил его в бегство^[67]. (4) Наконец, преследуя Сапора и его детей до самого Ктезифонта, захватив в плен его наложниц, захватив большую добычу^[68], он вернулся на Восток в надежде одолеть Макриана, который, выступив против Галлиена, начал править как император. Макриан, однако, уже отправился против Авреола и против Галлиена^[69]; когда же он был убит, Оденат умертвил его сына Квиета, причем Баллиста, как сообщают многие, захватил власть, боясь, как бы его самого не убили. (5) Упорядочив в значительной степени дела на Востоке, Оденат был умерщвлен своим двоюродным братом Меонием, равно как и его сын Герод^[70], который по возвращении из Персии был вместе с отцом провозглашен императором. (6) Я верю, что на наше государство разгневались боги, если они после умерщвления Валериана не пожелали сохранить Одената. (7) Конечно, он вместе со своей женой Зенобией мог бы восстановить порядок не только на Востоке, где он уже восстановил прежнее положение, но и во всех прочих частях всего мира; это был человек, проявлявший решительность на войне и, как говорит большинство писателей, всегда славившийся своими замечательными охотами: с ранних лет он гонялся за львами, леопардами, медведями и другими лесными зверями, с увлечением отдаваясь этому достойному мужей занятию, жил всегда в лесах и на горах, перенося жару, дожди и все невзгоды, которые сопряжены с охотничьими удовольствиями. (8) Закаленный благодаря всему этому, он перенес и солнце, и пыль персидских походов. Точно так же ко всему этому была привычна и его жена, которая, по мнению многих, была еще храбрее мужа; это была знаменитейшая из всех женщин Востока, и, как утверждает Корнелий Капитолин, красивейшая.

Герод

XVI. (1) Герод^[71], рожденный не от Зенобии, а от первой жены, принял власть вместе с отцом; это был человек, превосходивший всех своей изнеженностью и совершенно утопавший в восточной и греческой роскоши: у него были палатки с рельефными украшениями, золоченые шатры и вся персидская пышность. (2) Принимая во внимание его природные наклонности, Оденат, движимый отцовской снисходительностью, отдал ему всех захваченных царских наложниц, все богатства и драгоценные камни. (3) Зенобия относилась к нему, как настоящая мачеха, что вызывало к нему еще большее расположение со стороны отца. Больше о Героде сказать нечего.

Меоний

XVII. (1) Он был двоюродным братом^[72] Одената и, руководимый не чем иным, как проклятой завистью, погубил превосходного императора, хотя не мог выставить против него никаких обвинений, кроме роскошной жизни его сына Герода. (2) Говорят, что сначала он сговорился с Зенобией, которая не могла выносить, что имя ее пасынка Герода стояло в перечне государей впереди имен ее сыновей Геренниана и Тимолая. Но и он был грязнейшим развратником. (3) Поэтому, ошибочно провозглашенный императором, он был в скором времени умерщвлен воинами, как того и заслуживал из-за своих излишеств.

Баллиста^[73]

XVIII. (1) Относительно этого человека у историков имеется разногласие: был ли он императором. Ведь многие говорят, что после убийства Квиета Оденатом Баллиста получил прощение и тем не менее объявил себя императором, так как не мог довериться ни Галлиену, ни Авреолу, ни Оденату. (2) Другие утверждают, что он был умерщвлен как частный человек в приобретенном им имении под Дафной^[74]. (3) Многие говорят, что он принял порфиру, чтобы стать императором по римскому обычаю, повел войско и многое обещал от себя воинам, но был убит теми, кого Авреол послал для захвата Квиета, сына Макриана, которого он называл своей добычей. (4) Баллиста был человек замечательный, научившийся ведению государственных дел, обнаруживавший энергию в своих решениях, прославившийся своими военными предприятиями, необыкновенно умелый в делах продовольственного снабжения, в такой степени любезный Валериану, что тот в одном письме так свидетельствует о нем: (5) «Валериан Рагонию Клару, префекту Иллирика и Галлий^[75]. Если в тебе, родственник Клар, заложены хорошие задатки, а они, я знаю, есть, то выполни распоряжения Баллисты. (6) Сообразуй с ними государственные порядки. Ведь ты видишь, что он не обременяет провинциалов: коней он держит там, где есть корм, заказывает продовольствие для воинов там, где есть хлеб, не заставляет ни провинциала, ни владельца давать хлеб там, где его нет, пасти коней там, где он не может пасти. (7) Ведь лучший порядок выдачи продовольствия – выдавать на своих местах то, что там родится, чтобы не обременять государство перевозками и расходами. (8) Галатия имеет в изобилии хлеб, богата им Фракия, полон Иллирик^[76]: пусть же здесь будет размещена пехота. Впрочем, во Фракии без всякого вреда для провинциалов могли бы зимовать и всадники: ведь там собирается с полей много сена. (9) Также вино, сало и прочие виды продовольствия должны даваться в тех местах, где они имеются в достаточном изобилии. (10) Это все советы Баллисты, который потребовал, чтобы из всякой провинции доставлялся один только вид продовольствия на том основании, что он имеется там в изобилии, и чтобы воины были отстранены от его собирания. Об этом было опубликовано постановление». (11) Есть и другое письмо, в котором он благодарит Баллисту; в нем Валериан указывает, что он получил от Баллисты наставления относительно управления государством, и радуется тому, что благодаря его совету нет ни одного сверхкомплектного, то есть свободного от обязанностей трибуна, ни одного человека в его свите, который в действительности ничего не делает, ни одного воина, который в действительности не сражается^[77]. (12) И этот муж, говорят, был убит, лежа в своей палатке, каким-то рядовым воином в угоду Галлиену и Оденату. (13) Сам я собрал о нем недостаточно достоверных сведений, потому что писатели тех времен рассказали много о нем, как о префекте, но мало как об императоре.

Валент

XIX. (1) Этот военный человек, которому, однако, и гражданские его доблести создали великую славу, с честью исполнял тогда обязанности проконсула Ахайи, куда назначил его Галлиен. (2) Макриан, сильно опасавшийся его как потому, что он знал о его славе на всех жизненных поприщах, так и потому, что был уверен в его враждебном отношении к себе, питая зависть к его доблестям, послал Пизона, человека из очень знатной в то время семьи, в которой было много консулов, с приказом убить Валента^[78]. (3) Валент, тщательнейшим образом оберегавший себя и заботившийся о себе, принял звание императора^[79], рассудив, что только этим он может помочь себе, но вскоре был убит воинами.

Валент Прежний

XX. (1) Мне кстати приходит на ум, что, говоря об этом Валенте, следует сказать что-нибудь и о том Валенте, который был умерщвлен во времена прежних государей^[80]. (2) Ведь о нем передают, что он приходился двоюродным дедом со стороны матери тому Валенту, который был объявлен императором при Галлиене; другие же говорят, что он приходился ему только дядей по матери^[81]. (3) Но судьба того и другого была одинакова: ведь и он был убит через несколько дней после того, как был объявлен в Иллирике императором.

Пизон

XXI. (1) Он был послан Макрианом, чтобы убить Валента. Узнав, что Валент, видя, что ему предстоит, объявил себя императором. Пизон^[82] удалился в Фессалию и там, имея немногочисленных сторонников, принял императорскую власть и получил прозвание Фессалийского^[83], но был умерщвлен. Это был человек безупречнейший и в те времена, в которые он жил, заслужил прозвание честного; говорят, он вел свое происхождение от фамилии Пизонов, с которой породнился, чтобы быть ближе к знати, Цицерон^[84]. (2) Он был очень любезен всем государям. Даже сам Валент, который, как передают, подослал к нему убийц, сказал, как говорят, что перед судом подземных богов у него нет оправдания в том, что он велел убить Пизона, хотя и своего врага, но человека, равного которому не имело Римское государство. (3) Я с удовольствием помещаю здесь сенатское постановление о Пизоне для того, чтобы дать представление о его величии. За шесть дней до июльских календ^[85], когда пришло известие о том, что Пизон умерщвлен Валентом и что сам Валент убит своими, консуляр Ареллий Фуск, имевший право первым высказывать свое мнение^[86], занявший место Валериана, сказал: «Консул, собирай мнения»^[87]. (4) Когда спросили его мнение, он заявил: «Я предлагаю, отцы сенаторы, назначить Пизону божеские почести и уверен, что наши государи, Галлиен, Валериан и Салонин одобрят это; ведь не было лучшего и более стойкого человека, чем он». (5) После этого прочие, когда спросили их мнение, предложили назначить Пизону статую среди триумфаторов и колесницу с четверкой коней. (6) Статую его можно видеть и сейчас, а назначенная ему колесница четверкой под тем предлогом, что ее нужно перенести, поставлена в другом месте и до сих пор не возвращена. (7) Она ведь находилась в тех местах, где выстроены Диоклетиановы термы^[88], носящие имя столь же вечное, сколь и священное.

Эмилиан

XXII. (1) Египетскому народу свойственно, подобно одержимым и безумным, доходить по каким-нибудь ничтожным поводам до поступков, влекущих за собой крайне опасные последствия для государства^[89]. (2) Часто из-за приветствия, оставшегося без ответа, из-за неуступленного в бане места, из-за наложения запрета на мясо и овощи, из-за рабской обуви и тому подобного они доходили до поступков, крайне опасных для государства, поднимая мятежи, так что против них приходилось направлять вооруженные силы. (3) Итак, с обычной для них яростью, однажды, когда раб какого-то попечителя, который управлял тогда Александрией, был убит военным за то, что говорил, будто его башмаки лучше, чем башмаки воина, собралась толпа, подошла к дому военного начальника Эмилиана^[90] и яростно напала на него со всякого рода орудиями, какими действуют во время мятежей: в него бросали камнями, в него метили железным оружием, тут были всякие средства нападения, какими пользуются мятежники. (4) Все это заставило Эмилиана взять на себя императорскую власть^[91], так как он понимал, что ему так или иначе придется погибать. (5) Его сторону приняло египетское войско, главным образом из ненависти к Галлиену. (6) Твердости, нужной для управления государством, у него было достаточно: он прошел Фиваиду и весь Египет и, насколько мог, оттеснил варварские племена, опираясь на свой основанный на храбрости авторитет. (7) Наконец, благодаря своим доблестям, он заслужил прозвание Александра или Александрийского (это также считается неясным). (8) Когда он готовился к походу против индийцев^[92] и был прислан полководец Теодот^[93], Эмилиан по приказанию Галлиена понес наказание; рассказывают, что его удавили в тюрьме, как обычно делали в древности с пленниками. (9) Когда речь идет о Египте, не следует, думается, умолчать о том, что подсказывает мне древняя история, а также и поступок Галлиена. (10) Когда он пожелал облечь Теодота проконсульской властью^[94], этому воспротивились жрецы: они сказали, что консульские связки не должны вступать в Александрию^[95]. (11) Мы хорошо знаем, что об этом упоминает и Цицерон, когда он говорит против Габиния^[96]. Наконец, и сейчас еще помнят об этом не раз упоминавшемся обстоятельстве. (12) Поэтому вашему родственнику Гереннию Цельзу, когда он желает получить консульство, следует иметь в виду то, что он хочет непозволительного. (13) Ведь, как передают, в Мемфисе на золотой колонне написано египетскими письменами, что Египет станет свободным только тогда, когда в него вступят римские связки и претекста римлян. (14) Об этом можно найти указание у грамматика Прокула^[97], ученейшего человека своего времени, там, где он говорит об иноземных странах.

Сатурнин

XXIII. (1) Сатурнин^[98] был лучшим из полководцев времен Галлиена, но особенно любил его Валериан^[99]. (2) Так как он не был в состоянии выносить распущенность Галлиена, все ночи проводившего вне дома, и управлял воинами не по способу своего императора, а по своему собственному, то он также принял от войск императорскую власть. Он был человеком необыкновенно благоразумным, чрезвычайно почтенным, своим образом жизни вызывал к себе общую любовь, был также повсюду прославлен своими победами над варварами. (3) В тот день, когда воины облачили его в императорскую мантию^[100], он, говорят, созвав сходку, сказал: «Соратники, вы потеряли хорошего полководца и создали плохого государя». (4) Наконец, несмотря на то, что во время своего правления он во многих случаях проявил себя как человек деятельный, те же самые, которые объявили его императором, умертвили его за то, что он был строг и требователен по отношению к воинам. (5) Замечательно одно его постановление: он велел воинам возлежать на пирах в военных плащах, чтобы не оставлять обнаженной нижнюю часть тела, зимой в толстых, летом в тонких.

Тетрик Старший

XXIV. (1) После того как были убиты Викторин^[101] и его сын, мать его Виктория или Витрувия^[102], убедила принять императорскую власть сенатора римского народа Тетрика^[103], правившего в Галлии в качестве наместника, потому что, как говорят многие, он был ее родственником^[104]; она добилась провозглашения его Августом^[105], а сына его нарекла Цезарем. (2) После многих удачных действий^[106] и долгого правления^[107] Тетрик, побежденный Аврелианом^[108] и не будучи в состоянии выносить бесстыдство и наглость своих воинов, сам добровольно сдался этому весьма требовательному и весьма суровому государю. (3) Передают, что он сразу же послал Аврелиану такой стих: «Непобедимый, из бед исторгни меня»^[109]. (4) Аврелиан, нелегко принимавший простые, мягкие и спокойные решения, вел за собой в триумфе сенатора римского народа, притом еще консуляра, который на правах наместника управлял всеми Галлиями, – одновременно с Зенобией^[110], женой Одената, и младшими сыновьями Одената Гереннианом и Тимолаем. (5) Однако этот чрезмерно суровый человек почувствовал стыд и сделал того, над кем он справлял триумф, корректором всей Италии^[111], то есть Кампании, Самния, Лукании бриттиев, Апулии, Калабрии, Этрурии и Умбрии, Пицена, Фламинии и всей области, обязанной поставлять продовольствие^[112]; он позволил Тетрику не только жить, но и оставаться в великой чести^[113], называя его сотоварищем, иногда соратником, а временами даже императором.

Тетрик Младший

XXV. (1) Его, когда он был еще совсем маленьким мальчиком, Виктория провозгласила Цезарем^[114], когда сама она была наречена войском матерью лагерей^[115]. (2) Вместе с отцом он был проведен в триумфе, а впоследствии исполнял все почетные сенаторские должности^[116], не уменьшив своего наследственного состояния, которое он передал своим потомкам, как говорит Авреллий Фуск^[117], оставаясь всегда на виду. (3) Дед мой рассказывал, что он был с ним знаком и что Аврелиан и другие государи после него никого не ставили выше Тетрика. (4) Еще и поныне на Целийском холме, между двумя рощами, против Метеллова храма Изиды^[118], существует прекраснейший дом Тетриков. В нем есть картина, изображающая Аврелиана, который дарует им обоим претексту и сенаторское достоинство и принимает от них скипетр, венец и цикладу. Картина эта – мозаичная. Освящая ее, оба Тетрика, как говорят, пригласили Аврелиана на пир.

Требеллиан

XXVI. (7) Стыдно продолжать рассказ о том, какие были тираны при Галлиене по вине этой язвы; ведь в нем сидела такая жажда роскоши, что он заслужил возникновение множества восстаний, и такая жестокость, что он внушал к себе, и вполне основательно, страх. (2) Он проявил ее и по отношению к Требеллиану^[119], который стал государем в Исаврии^[120], так как сами исавры искали себе вождя. В то время как другие называли его архипиратом, сам он провозгласил себя императором. (3) Он приказал даже чеканить монету. В крепости Исаврии он устроил дворец. Так как он забрался в самые отдаленные и безопасные местности Исаврии, то в течение некоторого времени он был императором у киликийцев, защищенный недоступностью этих мест и горами. (4) Но Камсисолей, один из полководцев Галлиена, родом египтянин, брат^[121] того Теодота, который захватил Эмилиана, заманил его на открытую равнину, победил и убил. (5) Однако и впоследствии никакая человечность других государей не могла успокоить исавров, напуганных свирепостью Галлиена. (6) Словом, после Требеллиана их считают варварами; их страна, находясь посреди земель, подчиненных римской мощи, окружена небывалого рода охраной, словно здесь граница, она защищена особенностями мест, а не людьми. (7) Ведь они не отличаются статностью, не обладают доблестями, не снабжены в достаточном количестве оружием, не способны принимать разумные решения; они пребывают в безопасности только благодаря тому, что, живя на возвышенностях, трудно досягаемы. Божественный Клавдий, однако, едва не довел дело до того, чтобы, удалив их из их мест, расселить в Киликии^[122] с намерением передать все Исаврийские владения в собственность одному из своих самых близких друзей, чтобы на будущее время устранить всякую возможность возникновения в них какого-нибудь восстания.

Геренниан

XXVII. (1) Умирая, Оденат оставил двоих маленьких сыновей – Геренниана и брата его Тимолая^[123]; от их имени Зенобия захватила императорскую власть и дольше, чем это подобало женщине, удерживала управление государством в своих руках, выставляя вперед двоих мальчиков, одетых в порфиру – одеяние римского императора, беря их с собой на солдатские сходки, которые она всегда посещала, словно мужчина, поминая по разным поводам Дидону, Семирамиду и Клеопатру, родоначальницу своего рода. (2) Остается неясным, как они окончили свою жизнь^[124]. Многие говорят, что они были умерщвлены Аврелианом; многие – что они умерли своей смертью, ведь еще и теперь среди римской знати имеются потомки Зенобии^[125].

Тимолай

XXVIII. (1) О нем, думается нам, подобает знать то, что было сказано о его брате. (2) Однако в одном отношении он отличался от брата: он с такой страстью занимался латинским языком, что, как говорят, в короткий срок усвоил то, что преподал ему грамматик, и мог бы даже стать превосходным римским ритором.

Цельз

XXIX. (1) Когда были захвачены галльские и восточные, даже понтийские, фракийские и иллирийские части империи^[126], пока Галлиен пьянствовал и тратил свою жизнь на бани и сводников, африканцы, по предложению Вибия Пассиена^[127], проконсула Африки, и Фабия Помпониана^[128], военного начальника ливийской границы, провозгласили императором Цельза^[129], облекши его в мантию Небесной богини^[130]. (2) Бывший трибун, он проживал частным человеком в Африке в своем имении. Он, однако, отличался такой справедливостью и большим ростом, что казался достойным императорского звания. (2) Объявленный по этим причинам императором, он был умерщвлен некоей женщиной по имени Галлиена, двоюродной сестрой Галлиена, в седьмой день своей власти, поэтому его трудно встретить даже в перечнях малоизвестных государей. (4) Тело его пожрали собаки, которых натравливали жители Сикки^[131], сохранившие верность Галлиену. Изображение Цельза, это был новый вид глумления, было поднято на крест при неистовствах черни; казалось, будто сам Цельз пригвожден к виселице.

Зенобия

XXX. (1) Пропал уже всякий стыд, если изнуренное государство дошло до того, что, пока Галлиен проводил жизнь как последний негодяй, империей превосходно правили даже женщины, (2) и притом еще иноземки. Иноземка по имени Зенобия^[132], о которой многое уже сказано выше, которая хвалилась тем, что она из рода Клеопатр и Птолемеев, после своего мужа Одената, набросив себе на плечи императорский военный плащ, в одеянии Дидоны^[133], надев также диадему, правила от имени своих сыновей Геренниана и Тимолая^[134] дольше, чем это было совместимо с ее женским полом. (3) Еще в правление Галлиена эта гордая женщина приняла на себя царские обязанности. Клавдий был занят войнами против готов, так что она была, наконец, побеждена и проведена в триумфе только Аврелианом и покорилась власти Рима^[135]. (4) Существует письмо Аврелиана, которое содержит в себе свидетельство в пользу этой женщины, уже взятой в плен. Ввиду того, что некоторые упрекали его в том, что он, храбрейший муж, вел в своем триумфе женщину, словно какого-то полководца, он в письме, направленном римскому сенату и народу, защищал себя, дав о ней такой отзыв: (5) «Слышу, отцы сенаторы, что меня упрекают, говорят, что вести Зенобию в моем триумфе было делом, не достойным мужчины. Право, те, кто упрекает меня, не находили бы для меня достаточных похвал, если бы знали, что это за женщина, как разумны ее замыслы, как непреклонна она в своих распоряжениях, как требовательна по отношению к воинам, как щедра, когда этого требует необходимость, как сурова, когда нужна строгость. (6) Могу сказать, ее достижением было то, что Оденат победил персов и, обратив в бегство Сапора, дошел до самого Ктесифона^[136]. (7) Могут утверждать, что все восточные народы и египтяне испытывали такой страх перед этой женщиной, что ни арабы, ни сарацины, ни армяне не смели пошевельнуться^[137]. (8) Я не сохранил бы ей жизнь, если бы не знал, как много пользы она принесла Римскому государству, охраняя для себя и для своих детей свою власть на Востоке. (9) Поэтому пусть те, кому ничем не угодишь, хранят про себя яд своих языков. (10) Ведь если недостойно победить и вести в триумфе женщину, то что они скажут о Галлиене, из презрения к которому она хорошо правила империей? (11) Что о божественном Клавдии, безупречном и чтимом нашем вожде, который, будучи занят походами против готов, позволял ей, как говорят, сохранять за собой власть? И это он сделал разумно и мудро: предоставив ей охранять восточные части империи, он сам тем спокойнее мог выполнять то, что наметил». (12) Это обращение показывает, как судил Аврелиан о Зенобии. Говорят, она соблюдала в жизни такую чистоту, что даже мужа своего она знала только ради зачатия. Разделив с ним один раз ложе, она затем, выждав месячные, в дальнейшем воздерживалась, если оказывалась беременной; в противном случае она вновь позволяла домогаться детей. (13) Жила она с царской пышностью. Перед ней падали ниц, в сущности – по персидскому обычаю. (14) Пиры она устраивала по обычаю персидских царей. По обычаю римских императоров она являлась на сходки со шлемом на голове, с пурпурной каймой на одежде, причем с краев бахромы свешивались драгоценные камни, а посредине был закреплен улиткообразный камень наподобие женской застежки; руки ее часто бывали обнажены. (15) Лицо ее было смугловато, темной окраски, ее черные глаза отличались необыкновенным блеском, дух – божественный, очарование – невероятное. Белизна ее зубов была такова, что большинство думало, что у нее не зубы, а жемчужины. Голос – ясный и мужественный. (16) Суровость тиранов – там, где этого требовала необходимость, и милосердие добрых государей, где этого требовало великодушие. Она отличалась разумной щедростью, сокровища берегла лучше, чем это доступно женщинам. (17) Она пользовалась крытой повозкой, редко парадной, чаще ездила верхом. Говорят, что она часто проходила пешком с пехотинцами по три или четыре мили. (18) Охотилась она со страстностью испанцев^[138]. Она часто пила с вождями, хотя вообще была трезвенницей; пила она и с персами, и с армянами, так что в этом даже побеждала их^[139]. (19) Она употребляла на пирах сосуды, украшенные драгоценными камнями, употребляла также сосуды, принадлежавшие Клеопатре. Прислуга ее состояла из евнухов пожилого возраста и очень небольшого числа девушек. (20) Сыновьям она приказала говорить по-латыни, так что по-гречески они говорили с трудом и редко. (21) Сама она владела латинским языком недостаточно хорошо, но говорить на нем стыдилась. По-египетски она говорила в совершенстве. (22) Она была настолько сведуща в истории Александра и истории Востока, что, как говорят, написала краткое ее изложение; римскую же историю она читала по-гречески. (23) Когда Аврелиан взял ее в плен^[140] и, приказав привести ее к себе, обратился к ней с такими вопросами: «Зенобия, что такое? ты осмелилась издеваться над римскими императорами?», – она, говорят, ответила: «Императором я признаю только тебя, так как ты побеждаешь, Галлиен же, Авреол и прочие не были для меня государями. Считая Викторию подобной мне, я хотела, чтобы она совместно со мной правила империей, если бы позволили географические условия». (24) Ее провели в триумфе в таком виде, что римский народ не видел более пышного зрелища. Прежде всего, на ней были украшения из огромных драгоценных камней, так что она изнемогала под тяжестью украшений. (25) Передают, что эта могучая женщина очень часто останавливалась, говоря, что она не может нести на себе бремя драгоценных камней. (26) Кроме того, на ногах у нее были золотые оковы, на руках золотые цепи, на шее тоже золотая цепь, которую нес шедший впереди персидский шут^[141]. (27) Аврелиан сохранил ей жизнь, и, говорят, она вместе с детьми жила уже как римская матрона, получив в окрестностях Тибура земельное владение, которое и ныне еще называется Зенобией, недалеко от дворца Адриана и места, носящего название Конка^[142].

Виктория

XXXI. (1) Не столь достойным делом было бы описать также жизнь Витрувии или Виктории^[143], если бы нравы и жизнь Галлиена не были причиною того, что даже женщины стали считаться достойными памяти. (2) Когда Виктория увидела, что ее сын и внук убиты воинами, что умерщвлены Постум, затем Лоллиан, а также Марий, которого сами воины нарекли государем, она убедила Тетрика, о котором сказано выше, взять на себя императорскую власть, – она всегда осмеливалась на чисто мужские дела. Кроме того, она носила особый титул, называя себя матерью лагерей^[144]. (3) Были начеканены ее медные, золотые и серебряные деньги, монеты такой формы еще и теперь сохранились у треверов. (4) Жила она не очень долго: в правление Тетрика, она, по словам многих, была убита, или, как утверждают другие, умерла в силу неизбежного рока^[145]. (5) Вот что мне казались нужным сказать о тридцати тиранах. Всех их я собрал в один том, для того чтобы подробный рассказ о каждом из них не породил ненужную и невыносимую для читателя скуку. (6) Теперь я перехожу к государю Клавдию. Мне кажется, о нем мне следует выпустить особый, хотя и небольшой, том ввиду важности его жизни и добавить жизнеописание его брата, человека исключительного^[146], так, чтобы об этой столь безупречной и столь знатной фамилии было, по крайней мере, рассказано кое-что. (7) Я умышленно поместил здесь рассказ о женщинах в насмешку над Галлиеном – ведь ничего более чудовищного, чем он, Римскому государству испытывать не приходилось. Теперь я намерен добавить еще двоих тиранов, как бы сверх имеющегося числа, так как они принадлежали другому времени, один из них был во время Максимина^[147], другой – Клавдия^[148], чтобы в этом томе заключались жизнеописания тридцати тиранов. (8) Прошу тебя, который получил уже законченную книжку, не посетуй и благосклонно прибавь к твоему тому этих двоих, которых я решил было присоединить после Клавдия и Аврелиана к тем, которые были между Тацитом и Диоклетианом, подобно тому как я поступил в этом томе с Валентом прежним. (9) Но мою ошибку исправило твое точное знание и память об исторических событиях. (10) Я чувствую признательность за то, что твоя мудрость милостиво дополнила число и оправдала заглавие моей книги. Никто в храме Мира^[149] не скажет, что я поместил в число тиранов также и женщин, то есть тиранок или тиранид, как они со смехом и шутками обычно выражаются, говоря обо мне. (11) Перед ними точное число, заимствованное из тайников истории и включенное в мое произведение. (12) Ведь Тит и Цензорин... из которых один, как я сказал, был при Максимине, другой – при Клавдии; оба они были умерщвлены теми же воинами, которые облекли их в порфиру.

Тит

XXXII. (1) Как указывает Дексипп^[150], о чем не умалчивает и Геродиан^[151], а также все писавшие об этом для сведения потомков^[152],  – Тит, трибун мавров^[153], которому Максимин дал отставку, боясь, как они говорят, насильственной смерти, а согласно утверждению многих, против своей воли под давлением со стороны воинов, принял императорское звание и спустя немного дней после кары за отпадение, подготовленное консуляром Магном, был умерщвлен своими же воинами^[154]. Императором он был, как говорят, шесть месяцев. (2) Он принадлежит к числу тех, кто за свою домашнюю и общественную жизнь больше всех заслуживает похвалы с государственной точки зрения, но как император он не имел счастья. (3) Другие говорят, что его сделали государем армянские стрелки, которых Максимин ненавидел и оскорблял как приверженцев Александра^[155]. (4) И не удивительно, что существует такое разнообразие мнений о человеке, самое имя которого едва известно. (5) Женой его была Кальпурния^[156], безупречная и почтенная женщина из рода Цезонинов, то есть Пизонов^[157], которую наши предки почитали в числе самых святых женщин, как единомужнюю жрицу; статую ее, золоченую, с мраморными конечностями^[158], мы еще видели в храме Венеры. (6) Говорят, она владела жемчужинами, принадлежавшими Клеопатре^[159], владела серебряным, упоминаемым у многих поэтов, подносом, весом в сто фунтов, на котором была изображена история ее предков. (7) По-видимому, я зашел дальше, чем того требовало дело. Но что поделаешь? Знание, поддержанное природной склонностью, становится многословным. (8) Поэтому я перейду к Цензорину, человеку знатного рода, который, как говорят, не столько на благо государства, сколько к несчастью для него, был императором в течение семи дней.

Цензорин^[160]

XXXIII. (1) Человек в полном смысле слова военный, а в курии издавна пользовавшийся значением: дважды консул^[161], дважды префект претория, трижды префект Рима^[162], в четвертый раз проконсул, в третий – консуляр, во второй раз – легат, бывший претор, в четвертый – бывший эдил^[163], в третий – бывший квестор, в чрезвычайном порядке отправленный послом в Персию, а также к сарматам. (2) После всех этих почестей, будучи уже стариком и хромая на одну ногу вследствие ранения, полученного им на войне с персами во времена Валериана, он проживал в своем имении. Его объявили императором, и шутники в насмешку назвали его Клавдием. (3) Он держал себя очень сурово и стал невыносим для воинов вследствие своей требовательности в смысле дисциплины, а потому и был умерщвлен теми же людьми, которые сделали его императором. (4) Близ Бононии имеется его могила, на ней крупными буквами вырезан перечень его почетных должностей. (5) В последней строке приписано: «Счастливый во всем, он был несчастнейшим императором». Род его до сих пор существует, и в нем часто встречается имя Цензорина; часть его потомков из ненависти к римским порядкам удалилась во Фракию, часть – в Вифинию^[164]. (6) Существует и прекраснейший дом^[165], соединенный с владениями рода Флавиев; этот дом, говорят, некогда принадлежал императору Титу. (7) Перед тобой полное число тридцати тиранов. По этому поводу ты делал мне упреки, хотя и совместно с недоброжелательными людьми, но доброжелательно. (8) Теперь дай любому человеку эту книжечку, отличающуюся в большей степени достоверностью, нежели красноречивостью. Да, я, кажется, обещал не красноречие, а дельные сообщения; ведь эти выпущенные мною книжки о жизни государей я не пишу, а диктую и диктую с такой поспешностью, какую, исполняя свои обещания и твои просьбы, сам себе предписываю, так что у меня нет даже возможности перевести дух.

 I. (1) Мы дошли до государя Клавдия, чью жизнь мы, учитывая желание Констанция Цезаря, должны тщательно описать. Отказаться писать о нем я не мог уже потому, что о других, скороспелых, императорах и царьках я написал в выпущенной мною книге о тридцати тиранах, в которой содержится сейчас упоминание о потомках Клеопатры^[1] и Виктории^[2], (2) – раз уж дело дошло до того, что сравнение с Галлиеном привело к необходимости дать даже жизнеописания женщин^[3]. (3) И непозволительно было бы умолчать о том государе, который оставил такое многочисленное потомство, который доблестно окончил войну с готами^[4], который как победитель уврачевал общественные бедствия^[5], который на благо человеческому роду, хотя и не по собственному почину^[6], но сам как будущий император удалил от кормила государственного правления чудовищного императора Галлиена; если бы он мог дольше пробыть в этом государстве, то вернул бы нам благодаря своим доблестям, своей рассудительности, своей предусмотрительности Сципионов, Камиллов и всех прочих древних героев.

II. (1) Его правление, я не могу отрицать это, было кратковременным^[7] , но оно было бы кратковременным и в том случае, если бы этот великий муж мог властвовать столько времени, насколько могло бы хватить человеческой жизни. (2) Есть ли в нем что-нибудь, что не вызывало бы удивления, что не являлось бы замечательным, в чем он не превосходил бы древнейших триумфаторов? (3) В нем – Доблесть Траяна, благочестие Антонина, умеренность Августа, все добрые качества великих государей соединялись таким образом, что ему не было надобности брать пример с других, но, если бы не было перечисленных государей, он сам оставил бы пример для других. (4) Ученейшие из астрологов считают, что человеку дано прожить сто двадцать лет, и утверждают, что никому не уделено больше, добавляя при этом, что один только Моисей, близкий богу, как говорят книги иудеев, прожил сто двадцать пять лет; когда он жаловался на то, что умирает молодым, ему, говорят, был дан неведомым божеством^[8] ответ, что никто не будет жить дольше. (5) Поэтому, если бы Клавдий прожил даже сто двадцать пять лет, его поразительная и удивительная жизнь учит, что даже неизбежная смерть его была бы неожиданной, как говорит Туллий о Сципионе (за Милона)^[9]. (6) Чем только не был велик этот великий муж в своей общественной и домашней жизни? Он любил родителей, – что в этом удивительного? Но он любил и братьев, – это уже может считаться достойным изумления. Он любил своих близких,  – в наши времена это можно приравнять к чуду; он никому не завидовал, преследовал дурных. Судьям-ворам он выносил приговоры явно и открыто; к глупцам относился снисходительно, смотря на них как бы сквозь пальцы. (7) Он дал превосходные законы. (8) Управляя государством, он был таким, что его потомков выдающиеся государи выбирали в императоры, а сенат, если только он был хорош, желал их.

III. (1) Возможно, кто-нибудь подумает, что я говорю это, чтобы угодить Констанцию Цезарю, но и твоя совесть и моя жизнь являются свидетелями того, что я никогда ничего не думал, не говорил, не делал ради угождения. (2) Я говорю о государе Клавдии, чей образ жизни, порядочность и вся государственная деятельность принесли ему такую славу у потомков, что римский сенат и народ оказали ему после его смерти небывалые почести. (3) В его память, по единодушному решению сената, в римской курии был помещен золотой щит^[10] (clypeus) или, как говорят грамматики, clypeum; так что еще и сейчас можно видеть его рельефный погрудный портрет. (4) В его память, чего раньше ни для кого не делалось, римский народ на свой счет поставил на Капитолии перед храмом Юпитера всеблагого и величайшего статую в десять футов. (5) В его память, по решению всего мира, у ростр была воздвигнута колонна, украшенная пальмовыми ветвями^[11], а на ней водружена статуя из серебра в тысячу пятьсот фунтов. (6) Он, как бы памятуя о будущем, расширил владения Флавиев^[12], принадлежавшие Веспасиану^[13] и Титу (я не хочу, однако, говорить Домициану) . Он в короткое время закончил войну с готами. (7) Значит, льстит сенат, льстит римский народ, льстят иноземные племена, льстят провинции, если даже все сословия, люди всех возрастов, все города почтили хорошего государя статуями, знаменами, венками, святилищами, арками (алтарями и храмами).

IV. (1) Важно для тех, кто подражает хорошим государям, и для всего населенного людьми мира, узнать, какие постановления сената были вынесены относительно этого замечательного человека, чтобы все знали суд общественного мнения. (2) Когда за восемь дней до апрельских календ было объявлено в самом святилище Матери, в день крови^[14], что Клавдий стал императором, а сенат не мог собраться из-за того, что совершались священнодействия, присутствовавшие, надев тоги, пошли в храм Аполлона, и по прочтении письма государя Клавдия о Клавдии было сказано: (3) «Клавдий Август, да покровительствуют тебе боги!», – сказано шестьдесят раз. «Клавдий Август, мы всегда желали иметь государем тебя или такого человека, как ты!», – сказано сорок раз. «Клавдий Август, в тебе нуждается государство!» – сказано сорок раз. «Клавдий Август, ты брат, ты отец, ты друг, ты хороший сенатор, ты подлинно государь!»,  – сказано восемьдесят раз. (4) «Клавдий Август, охрани нас от Авреола!», – сказано пять раз. «Клавдий Август, охрани нас от пальмирцев!», – сказано пять раз. «Клавдий Август, освободи нас от Зенобии и Витрувии!», – сказано семь раз. «Клавдий Август, Тетрик ничего не сделал!», – сказано семь раз.

V. (1) Став императором, он прежде всего после столкновения с Авреолом, который ввиду того, что он был очень угоден Галлиену, был в тягость государству, удалил его от кормила правления и, послав народу эдикт, а сенату свое обращение, объявил Авреола тираном. (2) К тому же серьезный и грозный император не внял просьбе Авреола, предлагавшего заключить договор, и отверг ее, дав такой ответ: «Этого надо было просить у Галлиена; тот, чьи нравы соответствовали твоим, мог бы и побояться тебя!». (3) Наконец, Авреол, по решению своих воинов, получил в Медиолане конец, достойный его жизни и нравов. Однако и его некоторые историки пытались хвалить, притом смехотворным образом. (4) Так, Галл Антипатр^[15], прислужник важных лиц и позор для историков, начал об Авреоле таким образом: «Мы дошли до императора, оправдывающего свое имя». (5) Нечего сказать, великое достоинство – получить имя, происходящее от названия золота. Среди гладиаторов, я знаю, такое имя часто дается хорошим бойцам. Совсем недавно в твоей программе^[16] имелось это имя в списке участников игр.

VI. (1) Но вернемся к Клавдию. Как мы сказали выше, те готы, которые ушли от преследовавшего их Марциана и которых Клавдий не позволил выпустить^[17], чтобы не произошло то, что действительно случилось, подняли все свои племена для грабительского набега на римлян^[18]. (2) Затем различные скифские народности – певки, грутунги, австроготы, тервинги, визы, гипеды, а также кельты и эрулы^[19], охваченные жаждой добычи, вторглись в римскую землю и произвели там большие опустошения, пока Клавдий был занят другими делами и по-императорски готовился к войне, которую он и закончил для того, чтобы было ясно, что роковые бедствия Рима затягиваются, если хороший государь слишком занят, (3) но я думаю для того, чтобы слава Клавдия возросла и его победа приобрела большую славу во всем мире^[20]. (4) Ведь число вооруженных в этих племенах доходило тогда до трехсот двадцати тысяч. (5) Пусть те, кто обвиняет нас в лести, скажут, что Клавдий заслуживает меньшей любви. Триста двадцать тысяч вооруженных! У какого Ксеркса^[21] было их столько? В какой сказке выдумано это число? Какой поэт сочинил его? Было триста двадцать тысяч вооруженных! (6) Прибавь к этому рабов, прибавь домочадцев, прибавь обоз, прибавь то, что реки были выпиты, леса уничтожены, что сама земля, наконец, страдала, приняв на себя такую массу варваров.

VII. (1) Имеется его письмо, посланное сенату для прочтения народу, в котором он указывает количество варваров. Оно таково: (2) «Римскому сенату и народу государь Клавдий (говорят, что это письмо он сам продиктовал, слова его начальника канцелярии мне не нужны). (3) Отцы сенаторы, с удивлением выслушайте то, что истинно. Тридцать двадцать тысяч вооруженных варваров вступило на римскую землю. Если я одержу победу над ними, воздайте мне по заслугам. Если же я не одержу победы, то знайте, что я хочу вести войну после Галлиена. (4) Все наше государство изнурено: мы бьемся после Валериана, после Ингенуя, после Региллиана, после Лоллиана, после Постума, после Цельза, после тысячи других, которые вследствие того, что император Галлиен внушал к себе презрение, отложились от нашего государства. (5) У нас нет уже ни щитов, ни палашей, ни копий. Галлии и Испании – источник силы нашего государства, держит в своей власти Тетрик; всеми стрелками, стыдно сказать, владеет Зенобия. Что бы мы ни сделали, все будет достаточно великим». (6) Однако Клавдий благодаря своей прирожденной доблести победил этих врагов; в короткое время он сокрушил их и лишь нескольким из них позволил вернуться в родную землю. Я спрашиваю: большой ли наградой за столь великую победу является щит в курии? Большой ли наградой является одна золотая статуя? (7) Энний^[22] говорит о Сципионе: «Какую статую сделает римский народ, какую колонну, которая способна рассказать о твоих деяниях?». (8) Мы можем сказать, что славу Флавия Клавдия^[23], единственного на земле государя, поддерживают не колонны, не статуи, а сила общественного мнения.

VIII. (1) Сверх того, варвары имели две тысячи судов, то есть двойное число сравнительно с тем, с каким также некогда вся Греция и вся Фессалия пытались завоевать города Азии^[24]. Но что – выдумка поэтического стиля, а это относится к истинной истории. (2) Итак, мы, писатели, льстим Клавдию, который уничтожил две тысячи варварских судов и истребил, разгромил, стер в порошок триста двадцать тысяч вооруженных; частью предал огню, частью со всеми их домочадцами отдал в рабство римлянам тот огромный обоз, какой такая масса вооруженных могла заготовить себе и оборудовать, (3) как мы узнаем из его же письма, написанного Юнию Брокху, защищавшему Иллирик: (4) «Клавдий Брокху. Мы уничтожили триста двадцать тысяч готов, потопили две тысячи судов. (5) Реки покрыты их щитами, все берега завалены их палашами и короткими копьями. Не видно полей, скрытых под их костями, нет проезжего пути, покинут огромный обоз. (6) Мы захватили в плен такое количество женщин, что каждый воин-победитель может взять себе по две и три женщины.

IX. (1) О, если бы государству не пришлось претерпеть Галлиена! О, если бы не пришлось вынести на себе шестьсот тиранов! Если бы остались целыми воины, которых унесли у нас разные сражения, если бы остались целыми легионы, которые Галлиен, горе-победитель, предал смерти, какое было бы прибавление у государства, (2) если еще и теперь нашим старанием собрано для спасения Римского государства то, что осталось после крушения государственного корабля». (3) Сражались же в Мезии, было много битв у Марцианополя. (4) Многие погибли^[25] во время кораблекрушения, большинство царей было взято в плен, были взяты в плен знатные женщины различных племен, римские провинции были наводнены рабами-варварами и скифскими земледельцами. Гот стал поселенцем пограничной линии с варварами. (5) Не было ни одной области, которая не имела бы раба-гота, попавшего в рабство после этого триумфа. (6) Какое множество варварских быков увидели наши предки! Какое множество овец! Какое множество кельтских кобылиц, прославляемых молвой! Все это надо целиком отнести к славе Клавдия. Клавдий даровал государству и безопасность и изобилие богатств. (7) Кроме того, бились у Византии, причем храбро действовали сами уцелевшие византийцы. (8) Бились и у Фессалоники, которая в отсутствие Клавдия была осаждена варварами. (9) Бились в разных областях, и везде под верховным командованием Клавдия над готами были одержаны победы, так что казалось, будто уже тогда Клавдий устанавливал спокойную жизнь в государстве для своего будущего внука Констанция Цезаря.

X. (1) Мне, кстати, приходит на ум, что надо сообщить предсказание, данное ему, как передают, в Коммагенах, чтобы все поняли, что роду Клавдиев было суждено свыше принести счастье государству. (2) Когда он, став императором, вопрошал о том, как долго он будет императором, ему выпал такой жребий:

(3) Ты, что правишь теперь страною отчей

И над миром царишь, богов посредник,

Молодежью ты старших одолеешь,

Ибо будут царить твои потомки

И своим отдадут потомкам царство.

(4) Также, когда он вопрошал о себе в Апеннине^[26], он получил ответ такого рода:

Третье лето доколь не узрит, как он Лацием правит^[27].

(5) Также – на вопрос о своих потомках:

Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока^[28].

(6) Также – на вопрос о своем брате Квинтилле, которого он хотел иметь соправителем, он получил ответ:

Юношу явят земле на мгновение судьбы^[29].

(7) Все это я поместил сюда для того, чтобы всем было ясно, что Констанций, муж божественного происхождения, безупречнейший Цезарь, и сам происходит из августейшей семьи и после себя даст многих Августов, – да пребудут во здравии Диоклетиан и Максимиан Августы и его брат Галерий.

XI. (1) В то время как божественный Клавдий был занят всем этим, пальмирцы под предводительством Сабы и Тимагена начинают войну против египтян, но терпят поражение вследствие упорства и неутомимости египтян в бою. (2) Однако египетский полководец Пробат^[30] был умерщвлен вследствие козней Тимагена. Все египтяне отдались под власть римского императора и присягнули отсутствовавшему Клавдию. (3) В консульство Аттициана и Орфита^[31] божественное покровительство помогло начинаниям Клавдия; множество уцелевших варварских племен устремилось в Гемимонт и там так сильно страдало от голода и моровой язвы, что Клавдий считал уже недостойным победить их. (4) Наконец, была окончена эта тягчайшая война, и римская мощь освободилась от опасений. (5) Моя добросовестность заставляет меня говорить правду, и пусть в то же время те, кто желает считать нас льстецами, знают, что я не умалчиваю о тех подробностях, сообщения которых требует история: (6) в то время, когда уже была достигнута победа, большинство воинов Клавдия, опьяненные успехами, которые иногда смущают даже души мудрых людей, набросились на добычу, не думая о том, что даже очень небольшое количество врагов может обратить их в бегство, раз они душой и телом предаются похищению добычи. (7) Словом, во время самой победы почти две тысячи воинов были перебиты небольшим количеством варваров, теми самыми, которые бежали. (8) Когда об этом узнал Клавдий, он, стянув свое войско, схватил всех тех, кто проявил непокорный дух, и отправил их в Рим в оковах, предназначая их для общественных игр. Итак, то, что было сделано либо судьбой, либо воинами, было прекращено благодаря доблести хорошего государя. И не только победа над врагом, но и наказание оказались предусмотренными. (9) В этой войне, которую вел Клавдий, необыкновенную доблесть проявили далматские всадники, потому что думали, что Клавдий происходит из этой провинции, хотя другие говорили, что он – дарданец и ведет свой род от родоначальника троянцев Ила и от самого Дардана^[32].

XII. (1) В это время скифы побывали и на Крите и пытались опустошить Кипр, но были побеждены повсюду, так как их войско страдало от болезней и голода. (2) После окончания Готской войны стала распространяться очень тяжелая болезнь; тогда и Клавдий, сраженный болезнью, покинул смертных и устремился на небо, столь близкое ему в силу его доблестей^[33]. (3) После его переселения к богам и светилам его брат Квинтилл^[34], человек безупречный и, чтобы сказать правду, подлинный брат своего брата, принял императорскую власть, врученную ему всеобщим решением, не по праву наследования, а потому, что он заслужил ее своими доблестями; он стал бы императором, даже если бы не был братом государя Клавдия. (4) В это время уцелевшие варвары попытались опустошить Анхиал и даже захватить Никополь. Но благодаря доблести провинциалов, они были уничтожены^[35]. (5) Квинтилл же за краткостью времени не мог совершить ничего достойного императорской власти, так как на семнадцатый день своего правления ввиду того, что он выказал себя требовательным и строгим по отношению к воинам и обещал стать настоящим государем, он был убит таким же образом, как Гальба и как Пертинакс^[36]. (6) Дексипп не говорит, что Квинтилл был убит, а только что он умер. Однако он не добавил от какой болезни, так что, по-видимому, он сам находился в сомнении.

XIII. (1) Так как мы уже рассказали о его военных делах, то сейчас следует сказать хотя бы несколько слов о его роде и семье, чтобы не показалось, что мы обошли молчанием то, что необходимо знать. (2) Клавдий, Квинтилл и Крисп были братьями. У Криспа была дочь Клавдия; от нее и Евтропия, знатнейшего мужа дарданского племени, родился Констанций Цезарь^[37]. (3) Были также и сестры, из которых одна, по имени Константина, выданная за трибуна ассирийцев, умерла в первые годы после брака. (4) О его дедах нам известно мало. Многие писатели дают о них противоречивые сведения^[38]. (5) Сам Клавдий замечателен строгостью нравов, замечателен своим необыкновенным образом жизни и исключительной целомудренностью. Воздержанный в употреблении вина, он был охотником до еды; имел высокий рост, огненный взгляд, широкое и полное лицо и настолько крепкие пальцы, что часто одним ударом кулака выбивал зубы у лошадей и мулов. (6) Он проделал нечто подобное, будучи еще юношей, на военной службе, когда во время Марсовых игр на поле была устроена борьба между всеми сильнейшими^[39]. (7) Рассердившись на того, кто вывернул у него не пояс, а половой орган, он одним ударом кулака выбил у него все зубы. К этому отнеслись снисходительно, так как это было мщение за оскорбленную стыдливость. (8) Император Деций, в присутствии которого все это произошло, публично превозносил доблесть и стыдливость Клавдия и, одарив его браслетами и шейными цепями, потребовал от собрания воинов, чтобы они старались не причинять жестоких повреждений, которых не требуют правила борьбы. (9) У самого Клавдия детей не было. Квинтилл оставил двоих, а Крисп, как мы сказали, дочь.

XIV. (1) Теперь перейдем к суждениям, высказанным о нем разными государями, и остановимся на них не больше, чем это необходимо для того, чтобы было ясно, что рано или поздно Клавдий должен был стать императором. (2) Письмо Валериана Зосимиону, прокуратору Сирии: «Мы назначили Клавдия, человека иллирийского происхождения, трибуном пятого Марсова храбрейшего и преданнейшего легиона^[40], этого человека следует поставить выше всех храбрейших и преданнейших людей древности. (3) Ты будешь давать ему содержание из нашей частной казны: в год – три тысячи модиев пшеницы, шесть тысяч ячменя, две тысячи фунтов сала, старого вина – три тысячи пятьсот секстариев, хорошего масла – сто пятьдесят секстариев, масла второго сорта – шестьсот секстариев, соли – двадцать модиев, воску – сто пятьдесят фунтов, сена, мякины, винного уксуса, овощей, зелени – сколько ему нужно, шкур для палаток – тридцать десятков, мулов – шесть в год, лошадей – трех в год, верблюдиц – десять в год, мулиц – девять в год, изделий из серебра – пятьдесят фунтов в год, филиппеев^[41] с нашим изображением – сто пятьдесят в год и в виде новогодних подарков – сорок семь и сто шестьдесят третей^[42] золотого. (4) Также в кубках, кружках и горшках – одиннадцать фунтов. (5) Туник военных красных – две в год, военных хламид – две в год, застежек серебряных позолоченных – две, золотую застежку с кипрской булавкой – одну. Один серебряный позолоченный пояс, одно кольцо весом в унцию с двумя драгоценными камнями, один обруч весом в семь унций, одну шейную цепь весом в один фунт, один позолоченный шлем, два щита с изображениями из золота, один панцирь – с возвратом. (6) Два геркулианских копья^[43], две палки с остриями, два кривых ножа, четыре косы. (7) Одного повара – с возвратом, одного погонщика мулов – с возвратом. (8) Двух красивых женщин – из пленниц. Одну полушелковую белую одежду с гирбитанским пурпуром, одну подпанцирную одежду с мавретанским пурпуром. (9) Одного письмоводителя – с возвратом, одного распорядителя на пирах – с возвратом. (10) Две пары кипрских ковров для ложа, две чистые нижние рубашки, два мужских шарфа, одну тогу – с возвратом, одну – с широкой пурпурной полосой – с возвратом. (11) Двух охотников, чтобы следовать за ним, одного тележного мастера, одного домоуправителя, одного водоноса, одного рыболова, одного кондитера. (12) Дров на день – тысячу фунтов, если есть запас, если же нет, то сколько и где будет; ежедневно четыре лопаты сухих дров. (13) Одного банщика и дрова для бани; если их нет, пусть моется в общественной бане. (14) Все прочие мелочи, которых нет возможности перечислить, ты будешь предоставлять ему в разумном количестве, но так, чтобы он ничего не переводил на деньги и, если чего-нибудь где-либо будет не хватать, то не предоставлять этого и не требовать взамен этого деньги. (15) Все это я назначил ему в особом порядке не как трибуну, а как военному начальнику, потому что это такой человек, которому следовало бы дать еще больше».

XV. (1) Также из другого его письма префекту претория Аблавию Мурене, среди прочего: «Перестань жаловаться на то, что Клавдий до сих пор остается трибуном и не получил войска как вонный начальник, на что, как ты не раз говорил, жалуется и сенат, и народ. (2) Он назначен военным начальником и притом военным начальником всего Иллирика. Под его начальством войска фракийские, мезийские, далматские, паннонские, дакийские. (3) Этот замечательный человек должен, и по нашему суждению, надеяться на консульство и, если это будет ему по душе, пусть получит, когда захочет, должность префекта претория. (4) Ты, конечно, знаешь, что мы назначили ему такое содержание, какое полагается занимающему должность префекта Египта, столько одежд, сколько мы определили для проконсула Африки, столько денег, сколько получает управляющий горными разработками Иллирика, такое количество прислуги, какое мы сами себе назначаем по каждому городу, чтобы все поняли, какого мы мнения о таком человеке».

XVI. (1) Также письмо Деция о том же Клавдии: «Деций Мессале, наместнику Ахайи, привет». Среди прочего: «Нашему трибуну Клавдию, превосходному молодому человеку, храбрейшему воину, весьма стойкому гражданину, который необходим и лагерю, и сенату, и государству, мы предписали направиться в Фермопилы и поручили ему наблюдение за пелопоннесцами, так как мы знаем, что никто лучше его не выполнит всех обязанностей, которые мы на него возлагаем. (2) Ты дашь ему двести воинов из Дарданской области, сто человек из панцирников^[44], шестьдесят из всадников, шестьдесят из критских стрелков, тысячу хорошо вооруженных из новобранцев. (3) Ведь хорошо, если мы поручим ему новонабранные войска, ибо нельзя найти человека, более преданного, более храброго, более почтенного, чем он».

XVII. (1) Также письмо Галлиена, написанное тогда, когда были получены от тайных агентов сведения о том, что Клавдий негодует против него за его изнеженный образ жизни: (2) «Ничто не произвело на меня такого тяжелого впечатления, как то, о чем ты сообщаешь в своем донесении: Клавдий, родственник и друг наш, под влиянием многих злостных сплетен, сильно разгневался. (3) Поэтому прошу тебя, мой Венуст, если ты хочешь показать мне свою верность, постарайся умиротворить его с помощю Грата и Геренниана, но так, чтобы об этом не знали дакийские воины, которые уже сейчас неиствуют: как бы они не приняли этого слишком близко к сердцу. (4) Сам я послал ему подарки; ты постараешься, чтобы он принял их с удовольствием. Кроме того, следует позаботиться о том, чтобы он не догадался, что я об этом знаю, чтобы он не подумал, что я гневаюсь против него, и не был вынужден принять крайнее решение. (5) Я послал ему две украшенные драгоценными камнями трехфунтовые жертвенные чаши, две золотые кружки с драгоценными камнями весом каждая в три фунта, серебряную тарелку с украшениями в виде ягод плюща весом в двадцать фунтов, серебряный поднос с украшениями в виде листьев винограда весом в тридцать фунтов, серебряную миску с украшениями в виде плюща весом в двадцать три фунта, серебряное блюдо с изображением рыбака весом в двадцать фунтов, два оправленных в золото серебряных кувшина весом в шесть фунтов и в меньших сосудах двадцать пять фунтов серебра, десять египетских и разной работы чаш; (6) две хламиды с каймой, блестящие по-настоящему^[45], шестнадцать различных одежд, белую полушелковую одежду, одну шелковую цветную ленту в три унции, три пары мягких парфянских сапог^[46] из числа наших, десять далматских коротких одежд, одну дарданскую плащеобразную хламиду, один иллирийский плащ, одну бардскую накидку с капюшоном, (7) два мохнатых капюшона^[47], четыре сарептских платка; сто пятьдесят золотых валерианов, триста салонинских третей золотого».

XVIII. (1) Прежде чем достигнуть императорской власти, он получил из ряда вон выходящие отзывы и со стороны сената. По получении известия о том, что он вместе с Марцианом храбро боролся против разных племен в Иллирике, в сенате раздались возгласы: (2) «Будь здрав, Клавдий, наш храбрейший полководец! Хвала твоим доблестям, твоей преданности! Мы все посвящаем Клавдию статую! Мы все хотим видеть Клавдия консулом! (3) Так действует тот, кто любит государство! Так действует тот, кто любит государей! Так действовали древние воины! Счастлив ты, Клавдий, благодаря суждениям о тебе государей, счастлив, благодаря своим доблестям, ты – консул, ты – префект! Живи, Валерий, и будь любим государем!». (4) Долго было бы писать о нем столько, сколько он заслужил. Однако об одном обстоятельстве я не должен умолчать: и сенат, и народ и до того, как он стал императором, и в то время, как он был императором, и после того, как он перестал быть императором, любили его так, что можно вполне определенно сказать, что ни Траян, ни Антонины, ни кто-либо другой из государей не были так любимы.