Джейн Эллис

РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

Согласие и инакомыслие

Номер страницы указан после текста на соответствующей странице

К оглавлению

Глава четвертая

ПОДАВЛЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОГО ДИССИДЕНТСТВА: 1976 - 1980

К середине семидесятых годов на большинство православных диссидентов, о которых мы говорили в предыдущих главах, обрушились всякого рода гонения. Началось с социальной дискриминации. Они разделили судьбу многих советских диссидентов. Большинство православных диссидентов, включая значительное число высокообразованных специалистов, потеряло работу или нe могло продвигаться по своей специальности. Шафаревич был уволен из Московского университета, Барабанов - из издательства "Искусство", физик Л. Регельсон потерял место в московском планетарии, поэта

194

Виктора Кривулина не печатали в Советском Союзе, а Татьяна Горичева, исключительно одаренная в области философии, переписывавшаяся в свои студенческие годы с Хейдеггером, не могла найти соответствующую работу. Все они в свое время окончили Московский или Ленинградский университеты, и ясно, что в культурном развитии они намного превосходили средний уровень советских граждан. Отказывая им в праве на труд, власти вредили и своим собственным интересам. Ведь таким образом страна лишалась наиболее одаренных и образованных работников. Другие диссиденты не могли получить образование, потому что, как, например, Александр Огородников, были исключены из вузов. Вадиму Борисову Московский университет не разрешил представить к защите диссертацию по истории Православной Церкви XIV и XV веков.

Для того, чтобы избежать обвинения в тунеядстве и дальнейших репрессий, эти люди должны были найти работу. Некоторые перебивались переводами, другие брались за любую работу, обычно тяжелую и не приносящую удовлетворения Многие испытывали большие материальные трудности. Кому-то из них помогали родители, иногда не разделявшие их убеждений. Кто-то получал помощь от друзей или из-за границы. Им приходилось также сталкиваться с бюрократией, с различными советскими учреждениями. Трудности были на каждом шагу: с работой, с воспитанием детей, с лечением, с жильем - бесконечное множество раздражающих факторов и неприятностей, поглощавших время и истощавших жизненные силы. Многим приходилось перенести более тяжелые страдания, пережить тюрьмы и трудовые лагеря, например, Анатолию Левитину, Игорю Огурцову, Владимиру Осипову, отцу Василию Романюку, Сергею Солдатову. Некоторым, видимо, совершенно здо-

195

ровым людям, довелось испытать ужасы принудительного заключения в психбольницы, например, Геннадию Шиманову, Петру Старчику и Юрию Иванову. Другие решили выехать из страны, так как они не видели для себя будущего на родине. Некоторые сделали это под давлением властей, принуждавших их к выезду и тем самым к молчанию. Это трудное решение о выезде приняли такие православные верующие как Михаил Агурский, Михаил Меерсон-Аксенов, Анатолий Левитин, Татьяна Ходорович, Михаил Бернштам и Евгений Вагин. Все борцы за права человека, все верующие РПЦ, бывшие диссидентами, хорошо знали, какое наказание их ждет. То, что они настойчиво продолжали свое дело, показывает их преданность своим идеалам. Это важно помнить при оценке конфликта между церковной иерархией и диссидентами, при оценке спора о Церкви. Это не просто внутрицерковные споры, не просто столкновение двух точек зрения. Это жестокая, неумолимая борьба, в которой одной стороне угрожали принудительные лагеря и психбольницы. Поэтому мы часто слышим у авторов самиздата резкий полемический тон, иногда слишком резкий для западного читателя: писатели самиздата знают, что они ведут не просто академическую или церковную дискуссию, что за свои слова им, может быть, придется заплатить работой, здоровьем и свободой.

УСИЛЕНИЕ НАПАДОК В ПЕЧАТИ

Начиная с середины семидесятых годов, советское правительство стало еще строже относиться к церковным диссидентам (и диссидентам вообще). Разумеется, это касалось только активных диссидентов. Отношение

196

властей к Церкви как таковой существенно не изменилось, а если и казалось в чем-то более мягким, это лишь подчеркивало контраст между диссидентами и другими верующими. Антирелигиозная пропаганда не прекращалась, делались попытки раздуть ее. А с 1976 г. усилились действия, направленные против диссидентов. Началось это с кампании в печати, которую мы описывали, когда речь шла и о новом издании книги "Диверсия без динамита". Ничего нового тогда сказано не было - обычная советская антирелигиозная литература. Однако вскоре затем последовало резкое нападение лично на четырех православных верующих.

В "Литературной газете" от 13 и 20 апреля 1977 г. появилась статья Рощина "Свобода религии и клеветники". В ней содержались только клеветнические нападки на отца Димитрия Дудко, отца Глеба Якунина, Льва Регельсона и Александра Огородникова . 27 апреля все четверо выступили на пресс-конференции, устроенной в московской квартире Дудко, и сделали заявление (подписанное также и их друзьями), отрицавшее обвинения "Литературной газеты" и представлявшее правдивую версию событий, о которых шла речь2. Как обычно в таких случаях, их опровержение не было опубликовано в СССР, и поэтому читатели "Литературной газеты" должны были довольствоваться односторонним изложением событий. Анатолий Левитин сделал в Швейцарии заявление, в котором он отрицал обвинения, предъявленные всем четверым православным, на том основании, что он знает их лично, и призвал христиан всего мира помочь им 3.

Как и в книге "Диверсия без динамита", в статье Рощина выражалось недовольство западными радиостанциями и газетами, которые, мол, вечно толкуют о каких-то гонениях на верующих в СССР. Целью статьи было показать, что лица, о которых шла речь, не были

197

борцами за религиозную свободу, что они вообще ничтожества, пренебрегающие советскими законами, исходя из недостойных побуждений. Якунин, по словам Рощина, руководствовался больше антисоветскими, чем церковными мотивами. Он, якобы, прежде всего искал славы. Отец Димитрий Дудко и Александр Огородников обвинялись в обмане молодежи с целью влияния на нее. Дудко также обвинялся в сотрудничестве с фашистами. А о Льве Регельсоне говорилось, что он действовал с целью выгоды, ради получения денег и посылок из-за границы. Это были лишь главные обвинения, они сопровождались многочисленными намеками. Общий тон статьи был направлен на унижение "обвиняемых". Вот, например, рассказ Рощина о том, как Якунин стал священником:

"В отличие от Огородникова, Якунин сумел все же закончить сельскохозяйственный институт и даже около года работал охотоведом Но через несколько месяцев ему наскучило ловить зверей: он счел более выгодным улавливать души человеческие. Якунин бросает работу и устраивается в Московскую духовную семинарию. Однако долго ему там учиться не пришлось - вскоре он был отчислен за непристойное поведение. Якунин не пал духом и, мобилизовав свои знакомства, устроился на работу в одну из московских церквей. Через некоторое время ему удалось даже получить сан священника .

Ничего компрометирующего здесь по сути дела нет: молодой человек, неудовлетворенный своей работой, чувствует призвание к священству и поступает в соответствующее учебное заведение. После исключения из семинарии он также идет честным путем: находит работу в церкви и встречает архиерея, который согласен его рукоположить. Но рассказ Рощина так перегружен намеками, что читатель не очень склонен принимать за чистую монету и другие данные, приводимые в статье.

198

Самое скверное то, что утверждается, будто Якунин был исключен из семинарии за "непристойное поведение", но полное отсутствие каких-либо доказательств не позволяет принять на веру и это обвинение.

Рощин цитирует письмо Льва Регельсона американскому бизнесмену Генри Дэйкину в доказательство того, что Регельсон сомнительными путями пытался достать деньги за границей. Копия этого письма якобы выпала из кармана Огородникова, когда тот вынимал документы по требованию офицера милиции5. Регельсон заявил, однако, что документ был найден у Огородникова при незаконном обыске, проводившемся без санкции прокурора, и что Рощин исказил его слова. Из письма, которое получил Дэйкин, видно, что так оно и было. Дэйкин выпустил заявление с протестом против того, что личное письмо Регельсона, адресованное ему, было помещено в газете без разрешения, да еще и в искаженном виде".

Отца Димитрия обвиняли, кроме всего прочего, в проведении личных бесед с молодежью в церкви и у себя дома. Эти беседы интерпретировались как не религиозные, поскольку было замечено, что отец Димитрий прерывал разговор, когда у него появлялся кто-нибудь из лиц духовного звания. Рощин привел в пример мать Ольги Ф., которая якобы возмутилась, узнав о том, что ее дочь общается со священником, требовала объяснений от отца Димитрия и добилась прекращения их бесед7. Однако девушка, о которой идет речь, - Ольга Федорова написала редактору "Литературной газеты", чтобы опровергнуть рощинскую версию событий; она объяснила, что отец Димитрий давал ей советы во время раздоров у нее в семье и что он сам пригласил к cede ее мать, чтобы помочь им преодолеть трения. Ольга Федорова I совсем не была обманутой, сбитой с толку жертвой,

199

как ее изображает Рощин. Она заканчивала свое письмо словами глубокой благодарности священнику Дудко8.

Это лишь несколько примеров искажения правды у Рощина. Оказывается, что истину не так уж трудно восстановить, даже в отношении второстепенных лиц, упоминаемых в статье. Какова же была цель статьи Рощина? Очевидно, речь шла о том, чтобы изолировать этих четырех диссидентов от массы законопослушных верующих, объявив их нарушителями закона и пригрозив им арестом. Рощин сделал это очень прямолинейно. Он утверждал, что Дудко "не столько проповедует десять заповедей, сколько преступает их, а заодно и законы своей страны"; что Огородников, мол, не имеет никакого отношения к существующей РПЦ. А о Якунине и Регельсоне говорилось, что в каждом их выступлении "содержатся заведомо ложные, порочащие советский строй, советское государство и советских людей измышления"9. Эти слова почти точно повторяют статью 190-1 Уголовного Кодекса РСФСР, которая предусматривает для нарушителей до трех лет заключения.

На пресс-конференции 27 апреля Якунин указал на то, что в статье Рощина содержится прямая угроза ареста. Он отметил, что некоторые защитники прав человека, например, Анатолий Щаранский, Юрий Орлов, Александр Гинзбург, Владимир Буковский, Звиад Гамсахурдия - были арестованы после появления подобных статей в советской печати. Он сказал также о волне арестов среди борцов за права человека, входивших в хельсинкские группы; большинство из них было арестовано летом 1977 г. Далее Якунин сказал, что если их с Регельсоном не арестовали сразу после статьи Рощина, то могут арестовать в ближайшее время, и что появление стать и, очевидно, означает желание властей проверить, какова будет реакция мирового общественного мнения и

200

христиан всего мира на преследование русских верующих10.

Мы не знаем, насколько повлияла на власти западная реакция на статью Рощина, однако в данном случае репрессий временно не последовало. Скорее всего, власти были слишком заняты делами хельсинкских активистов и подготовкой ряда процессов, проведенных позже, в 1978 году. Поэтому чисто религиозные дела были пока отложены.

РАСТУЩЕЕ ДАВЛЕНИЕ НА ОТЦА ДИМИТРИЯ ДУДКО

Потеряв место в Москве, отец Димитрий Дудко был назначен на приход в деревню Кабаново Московской епархии. С этого времени он стал подвергаться все усиливавшемуся давлению со стороны КГБ. В марте 1975 г. отец Димитрий был серьезно ранен в автомобильной катастрофе. И он, и его друзья считали, что катастрофа была подстроена КГБ, так как она произошла при подозрительных обстоятельствах. Грузовик врезался в машину, в которой сидел отец Димитрий, и шофер сразу уехал, не пытаясь узнать, что произошло. Милиция отказалась прибыть на место преступления, не было предпринято никаких законных действий11.

Это группы советских граждан, образованные в Москве, на Украине, в Литве, Грузии и Армении для оценки с советской стороны Заключительного акта Конференции по вопросам безопасности и сотрудничества в Европе, подписанного 1 августа 1975 г.

201

В конце 1975 года отец Димитрий был уволен без предупреждения из прихода в Кабаново. Когда прихожане узнали о его увольнении, более 300 человек подписали прошение в его пользу . Второе прошение подписали около ста прихожан, оно было направлено патриарху Пимену. В нем говорилось, что староста прихода Е. И. Харитонова расторгла договор с Дудко без согласия приходского совета и что ей приказал это сделать райисполком Об отце Димитрии прихожане писали, как о добросовестном пастыре, проповеди которого, призывающие людей к вере в Бога и к нравственной жизни, способствовали созданию в храме здоровой духовной атмосферы .

Другой протест против увольнения Дудко подписали такие видные представители православной интеллигенции как Игорь Шафаревич, Вадим Борисов, Феликс Светов и Игорь Хохлушкин. Райисполком пытался оправдать свое вмешательство тем, что он получил инструкцию от некоей организации в Москве (очевидно, от Совета по делам религий). В заявлении протеста это было названо грубейшим нарушением принципа отделения Церкви от государства14.

Новые преследования Дудко вызвали беспокойство на Западе, и ВСЦ сделал запрос по этому поводу. Митрополит Крутицкий Серафим как епархиальный архиерей, под началом которого находился Дудко, отозвался заявлением от 13 января 1976 г. Он сказал, что приходской совет расторг контракт с Дудко "за систематическое включение им в свои проповеди и беседы политического материала антиобщественного характера, содержащего тенденциозную критику жизни нашего государства". Эти слова находились в полном противоречии с приведенным выше мнением прихожан. Митрополит утверждал также, что отец Димитрий пользовался

202

небольшим приходским домом при церкви для встреч с приезжими из Москвы. Не трудно понять, что под этим подразумевалось. Ведь если человек предпринял длительную поездку из Москвы на службу к о. Димитрию, перед возвращением ему нужно было отдохнуть и подкрепиться, особенно зимой. Митрополит Серафим добавил, что Дудко по-прежнему является клириком московской епархии, он ждет нового назначения, поэтому для него нет опасности ареста за "тунеядство", как об этом пишут на Западе15. На самом деле, поскольку многие московские прихожане отца Димитрия, особенно молодые, ездили в Кабаново, то теперь власти решили положить конец его растущему влиянию на людей. И скоро его перевели в другую деревенскую церковь, в село Гребнево, примерно в двух часах езды на юго-восток от Москвы. Но и в Гребнево вскоре началось примерно то же самое. Меры, принятые властями, коснулись как лично Дудко, так и многих его "духовных чад". В декабре 1977 г. стало известно, что уполномоченный Совета по делам религий московской области А. Трушин созвал приходской совет и настаивал на расторжении договора с Дудко, но совет отказался это сделать 16. 16 мая 1978 года отец Димитрий написал в исполком Щелковского района Московской области, выражая протест против попыток властей оказать давление на его прихожан, особенно на приходской совет. Он перечислил свои невзгоды: старосте поступила официальная жалоба на приезжающую к нему молодежь, были заперты ворота во дворе его дома, его почта исчезает, а прихожане иногда даже боятся говорить с ним17. Судя по следующему письму, которое отец Димитрий написа,л председателю Совета по делам религий Владимиру Куроедову 7 августа, улучшений не произошло. Он жаловался на местные власти, которые изводят его духовных чад, стараются

203

установить, кто ходит к нему в церковь, чтобы уволить этих людей с работы18. В декабре 1977 г. сообщалось, что семнадцатилетнего сына Дудко Михаила насильно подвергли психиатрической экспертизе, после чего часто следует принудительное заключение в психбольницу, и, конечно, обнаружили у него на груди крест. Ясно, что это была попытка запугать отца Димитрия .

Однако отец Димитрий не испугался. Наоборот, он задумал нечто небывалое для церковной жизни в СССР: в сентябре 1978 г. он стал выпускать приходской листок под названием "В свете Преображения". Там помещались благочестивые статьи, духовные советы, ответы на вопросы прихожан, а также регулярные сообщения об издевательствах над верующими, становившихся все более частыми и злостными20. Приходской листок не претендовал ни на что особенное, он замечателен как попытка объединить верующих данного прихода и как-то возместить недостаток духовной литературы.

11 ноября 1978 г. произошел, можно сказать, налет на квартиру отца Димитрия, находящуюся при церкви. Ночью подъехал отряд людей в милицейской форме; они сломали дверь, ворвались в квартиру, размахивая пистолетами и угрожая всех застрелить; выволокли Владимира Седова, одного из духовных чад отца Димитрия, в нижнем белье на снег и избили его пистолетами. Затем Седова повезли в милицейский участок и держали там, отказывая ему в медицинской помощи 21. Дудко писал письма с жалобами в милицейский участок, в райисполком, в Политбюро и патриарху Пимену 22, а Христианский комитет направил подобную жалобу Куроедову 23, но все было безрезультатно.

Несмотря на такой произвол со стороны властей, молодежь, приезжавшая в Гребнево, не испугалась. В октябре 1979 г. поступило сообщение, что священника

204

Дудко вызвал к себе новый митрополит Крутицкий Ювеналий, заступивший на место митрополита Серафима. Митрополит Ювеналий сделал Дудко серьезное предупреждение относительно его проповедей, которые привлекали множество народа . Затем последовали новые акции со стороны гражданских властей. В субботу 20 октября два офицера милиции и 20 человек в штатском вошли в храм в то время, когда отец Димитрий служил вечерню, и потребовали, чтобы все присутствующие предъявили документы. В случае отказа они угрожали задержать прихожан и самого отца Димитрия. Это было грубым нарушением гарантированной конституцией свободы отправления культа. В сообщении об инциденте говорится, что о. Димитрий был подавлен этой волной враждебных действий25.

Кроме давления извне, Дудко приходилось иметь дело с критикой изнутри РПЦ, а также с некоторыми трудностями из-за своих духовных чад. Мы не знаем, каким образом высказывалась эта критика, устно или письменно, но можно судить о ней по письму, написанному отцом Димитрием в январе 1977 г. Дудко писал о своем огорчении по поводу высказываний, что он будто бы отходит от Православия. По его мнению, он не проявлял непослушания по отношению к епископату, но он обязан судить, от Бога ли та или иная инструкция. Он чувствовал, что церковные каноны не должны быть тормозом для нового вида церковной работы, а руководством для христианского порыва. Дудко писал, что его духовные чада отличаются друг от друга и что, если некоторые из них склоняются к протестантизму, ему следует еще больше любить их и заботиться о них26. Это заставляет предположить, что критика заключала в себе и обвинения в "сектантстве". Такое обвинение легко прилипает к любому православному пастырю, который

205

пытается привлекать людей к вере и учить их без поддержки собратьев и епископата. Поскольку он действует без прямого благословения церковного руководства, считается, что он отходит от Церкви, действует по своей инициативе, а не "соборно". Если довести эту мысль до логического конца, такой пастырь и его стадо воспринимаются уже не как православные, а как "сектанты". Несмотря на несомненную приверженность отца Димитрия православной традиции, он не избежал подозрений такого рода со стороны других независимо мыслящих православных и официальных кругов. Однако Дудко верил, что в условиях, когда внешние силы не дают Церкви благословлять ее пастырей на привлечение новых верующих и на укрепление их в вере, настоящий священник должен заниматься этим по своей собственной инициативе.

К 1980 году стали возникать трудности с духовными чадами отца Димитрия. Они подвергались давлению. Некоторые из них были вызваны свидетелями по делу отца Глеба Якунина и Александра Огородникова. Многие не выдержали нажима, среди них были и совсем неопытные в вере люди. Дудко призывал их к единству. Но росли разногласия и взаимные подозрения 27. Многие думали, что КГБ засылает в их ряды своих людей. Это приводило и к разрыву отношений. Отец Димитрий с горечью отмечал, что некоторые духовные чада оставили его, не объяснившись с ним. Очевидно, они не выдержали нажима властей. Он выразил и другое предположение: не все духовные чада были готовы и дальше находиться под духовным руководством, некоторые хотели учить других, еще не научившись сами28. Такова другая сторона проблемы, которой мы уже касались: недавно пришедшие в Церковь, будучи энтузиастами, хотели многое сказать и сделать по-своему, не достигнув еще

206

того уровня церковности , который нужен с точки зрения православной традиции.

Время служения отца Димитрия в Гребнево было отмечено растущей враждебностью и грубостью со стороны властей, попытками церковных иерархов обуздать его активность и отнюдь не полным признанием среди прихожан. Но несмотря на сдержанное отношение некоторых верующих к его активности, отец Димитрий пользовался уважением и поддержкой очень многих. А те, кто относился к нему сдержанно, в большинстве случаев не выказывали этого, чтобы не давать КГБ лишних поводов для преследования о Димитрия. Те же многочисленные москвичи, которые ездили слушать его проповеди и окружали его и его семью любовью и заботой, определенно находили в нем подлинный источник духовной силы и духовного руководства. Однако все, независимо от своего отношения к позиции отца Димитрия, понимали, что надвигается беда. Нажим КГБ на него все усиливался по мере того, как росла его известность в стране и на Западе. Усиливался и страх за него. Его духовные чада, опасаясь новой "автокатастрофы", которая могла бы стоить ему жизни, были всегда рядом с ним, заботясь о том, чтобы он никогда не оставался один. И так три с лишним года Дудко жил в атмосфере все увеличивавшегося напряжения, подозрений и страхов, духовно укрепляясь верой и пользуясь поддержкой своих духовных чад.

РЕПРЕССИИ ПРОТИВ ХРИСТИАНСКОГО СЕМИНАРА

Такое же давление со стороны КГБ испытали тогда и участники Христианского семинара. Летом 1976 г. об этом поступили первые свидетельства на Запад. Это были

207

призывы о помощи двум участникам семинара - Александру Аргентову и Георгию Федотову, принудительно заключенным в психбольницы, несмотря на то, что они не проявляли никаких признаков душевного расстройства и все друзья и члены их семей считали их вполне здоровыми29. Конечно, их посадили в больницу из-за их религиозных убеждений. Это ясно видно из беседы Александра Огородникова с врачом Федотова. Огородников пытался тогда навестить Федотова в больнице. Врач говорил ему:

"Религия для него [Федотова] - навязчивая идея. Есть верующие, но они молятся, причастятся, а потом - снова к обычной жизни возвращаются. Никуда не лезут. Работают на производстве... Я не против веры, хотя я закоренелый атеист. Вы меня не сагитируете. Ваш Эдуард (имя Федотова, данное ему при рождении; при крещении он был назван Георгием) живет в мире иллюзий, и я хочу его вернуть к реальной жизни... Вера связана с его болезнью. Он не просто верует - он фанатик. Он изолирован от жизни. А он хороший парень, способный. Среди верующих часто бывают душевно тонкие люди. Мы хотим ему добра" .

Огородников не смог убедить врача в том, что христианство - это не только молитва и богослужение, изолированные от "светской жизни", что оно окрашивает и формирует всю жизнь подлинно верующего человека. И хотя этот врач казался более гуманным, чем многие его коллеги, он не мог освободиться от официального советского взгляда на религию как на дело, касающееся только храма, и отрешенное от реальной жизни. А вот врач Аргентова, как рассказывают, воскликнул: "Выбьем всю эту дурь!"31

На Западе много писали о Федотове и Аргентове, и через несколько недель они были выпущены из больницы.

208

Но это не спасло других участников семинара от помещения в психбольницы: Сергей Ермолаев и Александр Кузькин были помещены на время в 1978 и 1979 гг., а Федотов был направлен вторично в январе 1980 г. Кроме того, Федотов страдал от последствий лечения медикаментами: "Помимо нейролептиков Георгию ввели насильно в течение месяца три инъекции "Модитен Дэпо", в результате чего вызвали острую интоксикацию организма и тяжелую форму депрессии. Разрушительные действия нейролептиков уже оказали необратимое воздействие на организм Георгия: у него сильная форма вегетативной дистонии и астении"33.

Это была несомненно самая ужасная мера воздействия, применявшаяся против участников семинара, но в документах сообщается и о множестве других более или менее серьезных репрессий. Между сентябрем 1976 и апрелем 1977 гг. 31 участника семинара подвергли допросам, обыскам и преследованиям. Огородникова лишили прописки, после чего он потерял работу34. За один год, с сентября 1978 по август 1979 г. произошло около 30 случаев прямых нападений на участников семинара35. На Валентина Серова ночью в Москве напали неизвестные, владевшие профессиональными методами избиения. Они сломали ему руку и жестоко избили его, повалив на землю . Двое мужчин напали на девушку 21 года, связанную с семинаром. Хулиганы толкнули ее, наступили ей на ногу, ударили ее, а затем пошли за ней, пытались ворваться в ее квартиру37. Евгения Нестерова вызвали на допрос в КГБ. По возвращении домой он обнаружил, что сотрудник КГБ Павленко вломился в его квартиру и произвел там незаконный обцск. На следующий день Павленко явился вновь и изводил прикованную к постели мать Нестерова, в результате чего у нее случился сердечный приступ и ее увезли в больницу .

209

Произошло много обысков на квартирах участников семинара, во время которых были конфискованы книги, пишущие машинки и другие личные вещи. Некоторое "'представление о такого рода вторжении в личную жизнь дает подробный рассказ Татьяны Щипковой об обыске в ее квартире 21 мая 1978 г.:

"Они вели себя неожиданно вежливо, старались ничего не сломать, не разбить. Не было рассыпанной пудры, осколков, хрустящих под ногами, вывернутых на пол груд белья. Но все же это было омерзительно. Что-то липкое и парализующее. Чувствуешь себя замаранной чужими грязными руками, чужими шарящими взглядами. Грязные ботинки топчут не ковер, а душу, мерзкие руки перебирают письма родных людей, умерших 30 лет назад. Но не это оказалось для меня самым страшным. Ужасно, противоестественно, что люди, ворвавшиеся к тебе в дом с топором в руках, сами находят это настолько естественным, что не чувствуют никакого раздражения или антипатии к хозяйке этого дома. Когда, в конце обыска, длившегося шесть часов, у меня спросили, нет ли у меня жалоб, я подумала и сказала - нет, потому что, в самом деле, какие могут быть жалобы? Просто люди выполнили тяжелую сверхурочную работу на указанном участке. Участком этим оказалось мое жилище, а материалом - дорогие для меня и необходимые мне книги и выписки..."39.

Конфисковано было "81 наименование", в основном рукопией самиздата, машинописные тексты и материалы для будущего выпуска "Общины"40.

Рвение КГБ распространилось в этом случае и на участников семинара, выехавших ночью 21 мая из Смоленска: Сергея Ермолаева высадили из поезда Смоленск - Москва и подвергли незаконному двухчасовому обыску, конфисковав у него две пишущих ма-

шинки41. Ермолаева и его друга позже арестовали и отправили в трудовые лагеря за то, что они, чтобы проверить, как обстоит дело со свободой слова на практике, выкрикивали в московском метро лозунги типа: "КПСС - банда, долой КПСС!". Странность заключалась в том, что, хотя они оба совершили одинаковый, довольно опрометчивый поступок, Ермолаеву дали больший срок - четыре года, а его другу - три с половиной года42. Кроме того, Ермолаева отправили отбывать срок в Бурятскую автономную республику, а его друга - всего лишь в Горький. По-видимому, участие Ермолева в Христианском семинаре было причиной .более сурового приговора.

После обыска Татьяна Щипкова встретилась с другими затруднениями, которые она изложила в записке под Названием: "Имеет ли право советский преподаватель на свободу совести?" 43 КГБ дал ей понять, что она потеряет место преподавателя, если будет продолжать заниматься антисоветской деятельностью. Она решила предупредить возможную грязную "общественную кампанию", рассказав студентам правду о себе. Щипкова пишет:

"Я объяснила, что значит быть верующим и как я пришла к вере. Под конец я предупредила студентов, что не уверена, буду ли иметь возможность работать с ними дальше, хотя я не совершила ничего незаконного или безнравственного. Насколько мы не привыкли говорить правду о себе, настолько же студенты не привыкли ее слышать. Они были ошеломлены моей речью и выслушали меня молча, не задав ни одного вопроса. Докладывать, судя по всему, не побежал никто"44.

Этот смелый шаг не помог; Щипкову обвинили в религиозной пропаганде среди студентов, и все ее коллеги по кафедре проголосовали за ее увольнение. На заседаниях кафедры и совета института многие высту-

211

пали против нее, включая тех, о ком она знала, что они были на ее стороне, но не осмелились выступить в ее защиту, ибо это означало потерю места45. Щипкову уволили, обвинив в "антипедагогической деятельности", однако в ее трудовой книжке стояло: "уволена за несоответствие занимаемой должности вследствие недостаточной квалификации". И рядом же стояли три записи с выражением благодарности за воспитательную работу со студентами46.

Щипкова проработала в институте без единого замечания 16 лет 47, тем не менее, в ноябре того же года на собрании Института филологии Академии наук СССР в Ленинграде она была лишена степени кандидата филологических наук. При этом присутствовал Владимир Пореш, но ему не дали слова48.

Александр Огородников долгое время не мог получить прописку и работу. Он переехал из Москвы в Редькино Калининской области, где и происходили встречи семинара. 20 ноября 1978 г. Огородников был арестован, его обвинили в тунеядстве. Друзья Огородникова сразу написали объяснительную записку по поводу его ареста, где отмечали, что он как раз устраивался на работу, ему оставалось выполнить последние формальности . 10 января 1979 г. в Конаково Калининской области состоялся суд над Огородниковым. Как обычно бывало на процессах диссидентов, зал заранее наполнили "публикой", и друзьям Огородникова было трудно пройти туда из-за недостатка места. Даже жена и родственники были допущены в зал суда лишь на часть процесса, и то после многих протестов и пререканий. Не разрешили вызвать свидетелей защиты, предложенных Огородниковым. Это, кстати, также типично для диссидентских процессов. (Подробное описание судебного заседания сделал один из друзей Огородникова; его "монтаж" в

212

несколько утрированном виде представляет весь суд как фарс, главные участники которого заранее знали свои роли и решение суда.)50 Судья оставил без внимания даже медицинское свидетельство, представленное защитником, где говорилось, что Огородников страдает болезнью крови, в результате чего ему удалили селезенку. Защитник просил назначить медицинскую комиссию с целью установления степени его нетрудоспособности. Но хотя это свидетельство объясняло, почему подсудимому трудно найти постоянную работу, просьба была отклонена. Огородников был приговорен к одному году принудительных работ. Его послали отбывать срок в Восточную Сибирь. За основателем Христианского семинара в лагеря последовало еще несколько его участников.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРАВОСЛАВНЫХ В ХОДЕ РАСПРАВЫ С ДИССИДЕНТАМИ

В течение 1978 и 1979 годов все чаще арестовывали и судили активистов Хельсинкского движения, были арестованы почти все наиболее известные члены пяти групп. В Москве и Литве появились новые люди, и эти две , группы смогли сохраниться до 1980 года, но грузинская и армянская группы были вынуждены прекратить свою деятельность, а украинская группа была очень ослаблена. Вместе с другими пострадали и православные участники хельсинкских групп. Александр Гинзбург был арестован в феврале 1978 г. и осужден на восемь лет , трудовых лагерей особого режима, а Льва Лукьяненко , Арестовали в декабре 1977 г. спустя лишь 18 месяцев после отбытия 15-летнего срока) и приговорили к "десяти годам лагерей и к пяти годам ссылки. Гинзбург был одним из пяти советских заключенных, выпущенных 27

213

апреля 1979 г., лишенных советского гражданства и отправленных в США в обмен на двух советских шпионов. Деятельность активистов хельсинкского движения вызвала большой резонанс и поддержку на Западе, что, разумеется, не понравилось советскому правительству. Власти решили прежде всего заставить замолчать этих политических активистов, поэтому временно были приостановлены репрессии против религиозных деятелей, Начавшиеся довольно решительно.

Аресты хельсинкских руководителей и большие сроки заключения обозначили начало нового, затяжного периода репрессий, во время которого религиозные активисты преследовались наравне со всеми другими инакомыслящими. Этот поход против диссидентов явился следствием провала политики разрядки, относившейся к середине семидесятых годов. Апогеем политики разрядки стало подписание Заключительного акта Хельсинкских соглашений в августе 1975 года. Это соглашение было выгодно Советскому Союзу в политическом отношении, поскольку таким образом, хотя Заключительный акт и не имел статуса договора, фактически признавались послевоенные границы Европы, что подразумевало также признание Восточной Европы советской сферой влияния. Однако следствием подписания трех глав Заключительного акта, которые гарантировали определенные права человека и более свободный обмен информацией, было то, что теперь западные державы стали уделять большее внимание борьбе за права человека в Советском Союзе. Протесты борцов за возможность эмиграции, академика Сахарова, представителей национальных движений и верующих различных вероисповеданий становились предметом бурных споров и вызывали некоторые действия со стороны Запада. Заявление избранного в 1976 г. президента США Картера о том, что соблюдение или

214

несоблюдение прав человека будет в сильной степени влиять на его внешнюю политику, было очень важным, поскольку таким образом привлекалось внимание всего мира к политике Советского Союза, когда он не желал выполнять обязательства, принятые в Хельсинки.

Деятельность активистов движения за соблюдение Хельсинкских соглашений усложняла положение советского правительства. Оно стояло перед выбором: либо принять требования борцов за права человека и пойти на уступки внутри системы, либо разгромить диссидентов. Было принято второе решение. Это произошло, очевидно, в конце 1976 или в начале 1977 гг. После этого, несмотря на международные протесты, стали арестовывать участников Хельсинкских групп. Советское правительство явно решило не обращать внимания на протесты из-за границы и отказаться от возможных преимуществ разрядки для сохранения монолитности системы. Оно несомненно считало, что даже минимальные реформы могут повести к требованиям дальнейших социальных и политических перемен, и предпочло обычную политику репрессий более трудной попытке развития марксизма-ленинизма в направлении социальной демократии.

К лету 1979 г. судебные процессы над руководителями Хельсинкских групп закончились, и внимание КГБ снова сосредоточилось на религиозных диссидентах. Последо- -; вавшая затем волна арестов ясно показывает, что религиозные активисты считались частью диссидентства как нежелательного политического и социального явления, что власти не видели в них специфически религиозной (или христианской) угрозы советскому строю. На этой стадии - в конце 1979 и в начале 1980 "годов - христиане были для них одной из групп, чья активность вызывала слишком большой отклик внутри страны и за

215

границей; христиан хотели заставить замолчать наряду с националистами, евреями, участниками движений за свободу эмиграции, борцами против злоупотребления психиатрией в политических целях, авторами самиздата, поборниками Независимого союза трудящихся и т. д., вплоть до группы людей, выступивших в защиту прав инвалидов. На протяжении семидесятых годов общее число заключенных христиан, о которых было известно, достигало ста человек, а после арестов конца 1979-начала 1980 гг. оно перевалило за триста. К августу 1982 г. в заключении находились 162 баптиста и 41 православный, а общее число заключенных христиан, о которых имелись сведения, достигало 393 человек51.

ВОЛНА АРЕСТОВ

1

Владимир Пореш был арестован в августе 1979 г. и обвинен по статье 70, то есть в "антисоветской агитации и пропаганде"; прежде всего ему инкриминировались подготовка и распространение "Общины". Александр Огородников, который должен был освободиться в ноябре 1979 г., вместо этого попал в ленинградскую тюрьму и допрашивался по тому же делу. Другие православные христиане были арестованы в то же время, например, Валерий Абрамкин, член редколлегии нового самиздатского журнала "Поиски", приговоренный позже к трем годам лагеря, и Татьяна Великанова, одна из составительниц "Хроники текущих событий", которую осудили на четыре года лагеря и пять лет ссылки. Самоотверженные усилия Великановой, помогавшей словом и делом самым различным людям, права которых были ущемлены, вызвали к ней большое уважение и симпатию в неконформистских кругах Москвы. Ее арестовали в тот

216

же день, что и отца Глеба Якунина, то есть 1 ноября, и ряд лиц немедленно выступил в их защиту, призывая на помощь общественное мнение.

В протестах против задержания о. Г. Якунина говорилось, что нападение на такого выдающегося борца за права верующих означает, что власть бросила всему движению прямой вызов. Обращение двух православных мирян (Алексея и Ирины Залесских) призывало собратьев-христиан держаться твердо, ибо "власти рассчитывают, что если они уберут "главарей", то остальные, по их мнению, мелочь, разбегутся, как тараканы, и попрячутся в щели". Обращаясь к властям, авторы говорили:

"Ваша цель - уничтожить религиозное движение и движение за права человека, но вы, напротив, усилите его. На место каждого арестованного или уволенного с работы религиозного деятеля или правозащитника встанут десятки новых... Дело будет продолжено любой ценой. В прошлом разрушением храмов и арестами священников вы хотели уничтожить религию, но она воскресла, как распятый Христос. История повторяется .

Протесты против насилия над о. Г. Якуниным также показали, что его деятельность в Христианском комитете привлекла к нему многих верующих других исповеданий, готовых публично высказаться в его защиту. Среди религиозных диссидентов это скорее исключение, чем правило. Например, в обращении, подписанном тремястами пятидесятниками, говорилось:

"Общение с Глебом Якуниным всегда вызывает радость и восхищение этим самоотверженным человеком... Вклад Глеба Якунина в дело борьбы за права верующих в СССР огромен! Мы призываем правительства и парламенты всех стран, христиан всего мира, всех людей доброй воли включиться в борьбу за освобождение Глеба Якунина с той силой, которую дарует вам Бог!"53

217

Обращение с требованием немедленного освобождения отца Глеба Якунина, которое подписали Игорь Шафаревич и более 70-ти других диссидентов, дает обобщения и звучит резче:

"Десятки тысяч лет, насколько проникает в прошлое взгляд историков, религия составляет неотъемлемую часть жизни человеческого общества. Наивностью было бы полагать, что эта сторона нашего существования может быть в какой-то момент уничтожена... Мы рассматриваем арест о. Глеба как препятствие нормализации религиозной жизни со стороны властей"54.

Отец Николай Гайнов, не выступавший с общественными протестами со времени безуспешного письма Поместному Собору 1971 года, теперь написал патриарху Пимену, прося его сделать "все возможное для освобождения" Якунина55. Затем было объявлено, что Гайнов занял место Якунина в Христианском комитете56. Вскоре после этого Христианский комитет, состоящий теперь из отца Николая Гайнова, отца Василия Фонченкова, Виктора Капитанчука и Вадима Щеглова, информировал общественность о преследованиях христиан различных вероисповеданий57 и заявил, что будет продолжать свою работу.

Поразительным было суровое, даже злобное отношение КГБ к свящ. Якунину и его семье, что проявилось во время обыска на квартире о. Глеба перед его арестом 28 сентября и во время двух последующих обысков 1 и 13 ноября. Когда офицер КГБ лейтенант Новиков уводил о. Глеба 1 ноября в 8 часов утра из дома, тот хотел попрощаться с детьми, но Новиков сказал, что этого делать не нужно, так как после допроса он вернется домой. В действительности же Якунин не вернулся, и его жене, Ираиде Георгиевне, пришлось звонить несколько раз, пока ей наконец не сказали, что он арестован и

218

препровожден в Лефортовскую тюрьму в камеру предварительного следствия. Некоторое время ей не говорили также, в чем о. Глеб обвиняется58. Во время трех домашних обысков многие личные вещи, включая иконы, перед которыми Якунины обычно молились всей семьей, были конфискованы59. Матушку Якунину и ее дочь при обыске заставили раздеться, на что не было специального разрешения. По-видимому, единственной целью этого жеста было унизить их. Конфискованы были также деньги, пожертвованные одним верующим из Красноярска Христианскому комитета (четыре сберкнижки на сумму в 1.589 рублей)61. Конфискация ценных предметов (иконы, распятие, ложки и портсигар из "белого металла"62) испугала семью отца Глеба и его друзей: думали, не собирается ли КГБ сочинить против него дело по обвинению в "спекуляции", что является серьезным обвинением в СССР, но этого не случилось.

Аресты православных и других диссидентов производились до конца 1979 года и в первые недели 1980-го. В самом конце 1979 года началось вторжение в Афганистан, вызвавшее осуждение мировой общественности. Во многих странах усилилось движение за бойкот олимпийских игр, которые намечалось проводить в Москве летом 1980 года. По-видимому, советское правительство решило, что хуже не будет и собиралось окончательно разгромить диссидентов еще до начала олимпийских игр. Одно из самых ясных указаний на эту новую твердую политику - высылка академика Сахарова в Горький в январе 1980 г., несмотря на сильные протесты во всем мире.

Лев Регельсон,ставший руководителем Христианского семинара после ареста Огородникова, был арестован в Таллине 24 декабря. Он поехал туда, чтобы избежать ареста, но напрасно63. Другая участница семинара

219

Татьяна Щипкова предстала перед судом в Москве 8 января 1980 г. и была осуждена на три года лагерей за "злостное хулиганство" по статье 206 Уголовного Кодекса. Поводом для применения этой статьи был случай, происшедший в 1979 г. Щипкова присутствовала в квартире друзей во время обыска. Один из проводивших обыск попытался вырвать у нее из рук книгу, которую она отказалась отдать. Тогда он выкрутил Щипковой руку. За это она дала ему пощечину. Это и было ее "преступлением"64. В начале 1980 года были арестованы еще два участника семинара: 8 января -Виктор Попков, рабочий из Смоленска, и 8 февраля -Владимир Бурцев, техник из Москвы. Смоленский суд приговорил их обоих к 18 месяцам лагерей по обвинению в "подделке документов" (статья 196 УК). Их общий процесс состоялся 8-9 апреля. Хотя Попкову еще во время допроса в КГБ в июне 1978 г. сказали, что его участие в работе Христианского семинара считается "антисоветской деятельностью", это совсем не фигурировало в обвинении на суде. Обвинение касалось обработки нарядов, которую их заставлял производить бригадир во время летних работ, чтобы скрыть, что их, вопреки закону, заставляли работать сверхурочно65. Обвинения против Щипковой, Попкова и Бурцева еще раз подчеркнули неспособность КГБ найти какой-либо криминал в работе Христианского семинара. Бурцев и Попков были условно освобождены досрочно с принудительным распределением на тяжелые работы66.

АРЕСТ ОТЦА ДИМИТРИЯ ДУДКО

В длинном ряду арестов и судебных процессов наибольшее внимание мировой общественности привлек к

220

себе арест отца Димитрия Дудко 15 января 1980 г. В отличие от других арестованных православных христиан, Дудко непосредственно не участвовал в борьбе за права верующих. Он еще был приходским священником в Греб-нево, но продолжал высказываться о текущих событиях, особенно об аресте о. Глеба Якунина, в своем приходском листке "В свете Преображения"; несомненно власти были недовольны и его призывами к канонизации русских мучеников двадцатого века, включая царя Николая Второго и его семью. К концу 1979 г. нажим на Дудко и его духовных чад заметно усилился. Участились случаи прихода в храм милиционеров, которые вели себя грубо и угрожающе. Отец Димитрий знал о нависшей над ним опасности. Это ясно из письма, которое он в конце декабря написал другу за границу: "Если же со мной что случится, пусть это будет моим словом из заточения. Прошу ваших молитв"67.

Отец Димитрий был арестован группой из двенадцати сотрудников КГБ возле своей церкви в Гребнево в 8 часов утра и отправлен в Лефортовскую тюрьму. В его московской квартире был произведен обыск, продолжавшийся с 8 часов утра до 8 вечера. Обыскали также квартиры трех его духовных чад и Виктора Капитанчука. У Дудко была изъята вся религиозная литература: Библии, молитвенники, религиозные книги и рукописи, все его проповеди, полный комплект детского религиозного журнала "Трезвон", издающегося в США, а также пишущая машинка и все семейные деньги. Сына Дудко вызвали домой из института, где он учился, чтобы он подписал протокол обыска, но он отказался это сделать, так как для изъятия денег и чисто религиозной литературы оснований не было. Обыск был также произведен в приходском доме в Гребнево, он продолжался до половины третьего ночи; и там среди прочих вещей были

221

изъяты деньги и пишущая машинка68. Сообщили, что Дудко обвиняют по статье 70 УК: "антисоветская агитация и пропаганда"69.

Необычайно быстро возникли протесты против ареста Дудко: уже в самый день ареста под обращением было собрано не менее 95 подписей. В "Обращении к христианам всего мира" говорилось, что явление в стране отца Димитрия это чудо, а его влияние непостижимо по своим размерам70. Было написано много обращений. В одном из них, ленинградском, на основании последних арестов утверждалось, что обучение религии, контакт с верующими и людьми, интересующимися вопросами нравственности и совести, которые не могут быть решены атеистическим государством, или дискуссия о современных духовных вопросах рассматриваются властями де факто как антигосударственная деятельность71.

В этом обращении ленинградского религиозного семинара говорилось, что власти наверняка решили уничтожить любое проявление независимой мысли, противостоящей официальной идеологии72. Открытое письмо 55 прихожан и духовных чад о. Димитрия Дудко патриарху Пимену содержало настоятельную просьбу молиться о нем и обсудить его дело с властями73. В заявлении Христианского комитета, в котором высказывалась скорбь по поводу ареста этого "настоящего пастыря Христова", последние аресты назывались "началом нового неприкрытого гонения на христианство в России", но говорилось, что "сколь жестокими ни оказались бы власти, им не удастся подавить начавшееся духовное возрождение, убить живой христианский дух в России"74. Во всех протестах отмечалось, что, поскольку отец Димитрий служил открыто и был официальным приходским священником, его арест должен рассматриваться как выступление властей против христианской активности как тако-

222

вой, а не только против тех, кто борется за права верующих и полную свободу религии.

Новое соображение высказали в своем заявлении Игорь Шафаревич, Вадим Борисов, Игорь Хохлушкин и Леонид Бородин, которые считали, что КГБ, может быть, потому осмелился арестовать Дудко, что о нем критически отзывались некоторые русскоязычные издания на Западе. Критика касалась в основном предложения Дудко прославить Николая Второго. Авторы заявления считали, что эта критика зашла слишком далеко, ибо высказывались и такие утверждения, что Дудко, мол, не случайно оставался до сих пор на свободе, несмотря на свои статьи и проповеди; и это могло быть истолковано советской властью в том смысле, что арест Дудко не вызовет больших протестов на Западе 75. Невозможно определить, насколько верно это предположение четырех диссидентов, очень хорошо знающих ситуацию в стране. Как мы отмечали выше, начиная с конца 1979 г., то есть со времени вторжения в Афганистан, ни один диссидент, даже самый известный, не был застрахован от ареста. Исключением стал академик Сахаров: мировая слава нобелевского лауреата, очевидно, повлияла на то, что он был подвергнут административной высылке, а не аресту. Возможно, однако, что и Дудко, пользовавшегося тогда очень большой известностью на Западе, могли убрать с политической сцены другими методами, например, перевести в отдаленный приход, если бы на Западе и среди православных неконформистов в СССР не было споров по поводу его взглядов на прославление новомучеников. Это показывает, насколько трудно советским диссидентам вести открытые споры, ибо несогласием между диссидентами КГБ всегда может воспользоваться для их дискредитации, изоляции и для ослабления волны протестов в случае ареста каждого из них. Такое положение

223

несомненно сказывалось на свободе мысли и высказываний даже среди тех диссидентов, которые, обладая нравственной смелостью, могли отказаться от карьеры, {Мирной жизни и физической свободы ради поисков и провозглашения истины.

Арест Дудко вызвал небывалый отклик за границей. Церковные деятели всех вероисповеданий устраивали молебны, писали обращения, церковные руководители выступали с публичными заявлениями. Как в церковной, так и в светской печати были опубликованы статьи об аресте и о жизни о. Димитрия. В некоторых высказываниях арест о. Димитрия связывался с другими арестами, выражался протест против вторжения в Афганистан предлагалось поддержать идею бойкота Олимпийских игр в Москве. Так, например, вновь избранный архиепископ Кентерберийский Роберт Ранси публично выступил против предолимпийской волны арестов в СССР76, что повело к существенному сокращению делегации РПЦ на его интронизации . Зарубежные православные епископы выступали в защиту отца Димитрия. (Архиепископ Брюссельский Василий обратился непосредственно к Брежневу с просьбой об освобождении Дудко78. Он получил теплое благодарственное письмо от нескольких прихожан отца Димитрия79. В Лондоне митрополит Сурожский Антоний участвовал в особом богослужении, на котором молились за Дудко и других православных узников, и также отслужил молебен о них80. Глава Православной Церкви в Америке митрополит Феодосий, будучи в Москве в 1978 г., добился встречи с отцом Димитрием и сделал заявление, в котором выражал озабоченность его арестом61. Затем митрополит Феодосии сделал еще одно заявление, обратившись к президенту Картеру82. Никогда еще до этого ни один православный иерарх, живущий на Западе

224

и состоящий в общении с Московской Патриархией, не выражал своего неодобрения в столь резкой форме.

Пожалуй, самым неожиданным выступлением в защиту Дудко было обращение к Брежневу англиканского пастора из Кейптауна (Южная Африка) Дэвида Рассела, который был отстранен от служения за протесты против

несправедливости в Южной Африке. 25 января ему предстояло явиться в суд по обвинению в нарушении домашнего ареста. Несмотря на свое трудное положение, он послал 18 января телеграмму Брежневу с призывом "проявить мудрость и сострадание" и освободить Дудко83.

Выезжающих за границу архиереев Московской Патриархии постоянно интервьюировали западные журналисты, спрашивая об арестах Якунина и Дудко. Архиепископ Волоколамский Питирим сказал в Стокгольме, что отец Димитрий, с которым он вместе учился в 1945 г. в семинарии, был "человеком нервным и неуравновешенным", от которого можно ожидать нарушения законов84. Это высказывание можно понимать даже и как попытку снять вину с отца Димитрия, сославшись на его болезненный темперамент. Архиепископ добавил: "Мы молимся о нем". Вскоре после этого архиепископ заявил в Западной Германии, что никакой "волны арестов" нет и что

сообщения об арестах и усиливающихся гонениях на священников в Советском Союзе "абсолютно ложны". Он утверждал, что положение Православной Церкви и духовенства в Советском Союзе в последние 15 лет "стабилизировалось"85. Затем он сказал, что случаи Дудко и Якунина - исключения, и что Патриархии сообщат, в чем их обвиняют, как только следствие будет закончено86.

В западной печати эти высказывания вызвали недоверие и возмущение. Здесь наблюдается явное расхождение во взглядах. Архиепископ смотрел на положение

225

Церкви со своей точки зрения и старался высказываться как можно короче, полагая, однако, что формально он прав. Аресты среди православных диссидентов можно не считать еще "волной арестов", если думать об общем числе православных в СССР. Гонения на священников в целом в Советском Союзе также не усилились. Да и положение Церкви несомненно стабилизировалось со времен антирелигиозной кампании 1964 года. Случаи Дудко и Якунина действительно были исключениями.

Однако выражал ли архиепископ свое собственное мнение или исполнял приказание Совета по делам религий, во всяком случае, он уклонился от прямого ответа на главный вопрос, который волновал Запад. Оставалось впечатление, что он "умывает руки" и оставляет на произвол судьбы двух смелых священников, идущих на страдания. Выглядело все это, как предательство. А вот митрополит Таллинский Алексий, будучи в Австрии, давал на подобные вопросы более сдержанные и более официальные ответы. Он утверждал, что Московская Патриархия сделала запрос в Совет по делам религий относительно Дудко и ей ответили, что он ни в чем не обвиняется. Митрополит добавил, что Партриархии ничего не известно о причинах ареста, а на западных предположениях она базироваться не может. Затем он без прямой связи с предыдущим заметил: "В Советском Союзе граждан никогда не арестовывают за их религиозные или идеологические убеждения"87. Архиепископ Питирим старался хоть как-то объяснить ситуацию, митрополит же Алексий держался, что называется, железно. Как видим, в высказываниях церковных иерархов имеются некоторые вариация в рамках очень строгих ограничений, наложенных на них Советом по делам религий.

226

Однако практически эти тонкости мало помогали заключенным священникам. Один из духовных учеников отца Димитрия Павел Проценко, написал открытое письмо Архиепископу Питириму с жалобой на "скрытую клевету" в его словах об отце Димитрии88 А выехавший на Запад борец за права человека Юрий Белов обвинил Питирима в молчании относительно непрекращающихся гонений на верующих в СССР89. Как мы уже отмечали выше, постоянная тайная игра между епископатом и Советом по делам религий, не говоря о нравственности отдельных епископов, не имела для Церкви почти никакого практического значения. .

ДАЛЬНЕЙШИЕ АРЕСТЫ

Какова бы ни была эффективность западных протестов, они давали советским диссидентам и заключенным, по словам секретаря Христианского комитета Виктора Капитанчука, "огромную моральную помощь и поддержку". Капитанчук добавил, что это особенно относится к живущим в провинции. Ведь они более изолированы и бесправны, чем жители больших городов90. Это означает, что протесты Запада производили некоторый, не поддающийся учету эффект, даже если они на первый взгляд не помогали делу более существенным образом91.

На Капитанчука в это время усилился нажим со стороны КГБ. 31 января он был вызван для допроса по делу заключенного отца Глеба Якунина, его сотрудника По работе в Христианском комитете. Капитанчук отказался давать показания по религиозным^ и этическим причинам Его предупредили, что, если он не прекратит немедленно свою деятельность по защите прав человека, его арестуют. Несмотря на эту угрозу, Капи-

227

танчук не дал требовавшихся обещаний92. 12 марта он действительно был арестован. Его жене Татьяне позвонили по телефону и сообщили, что ее муж обвиняется по статье 1901 УК ("антисоветская клевета"), которая предусматривает максимальное наказание до трех лет "лишения свободы"93. Капитанчук был посажен в Лефортовскую тюрьму94.

Как отмечалось выше, в день ареста Капитанчука отец Николай Гайнов и Вадим Щеглов выпустили заявление, сообщая, что Христианский комитет будет продолжать свою работу и что из 250 кандидатов избраны десять новых анонимных членов. Они смогли переслать за границу еще несколько сообщении , но после этого на Запад от них больше не поступало никаких материалов. Сокращение деятельности Христианского комитета было несомненно причиной того, что три оставшихся его члена избежали ареста, хотя власти по-прежнему наблюдали за ними, особенно за Вадимом Щегловым. Вскоре после ареста Капитанчука Щеглова предупредили, что его тоже арестуют, если он немедленно не прекратит своей работы по защите верующих96.19 мая Щеглов был вызван для беседы к своему начальнику в Министерство здравоохранения, где он работал, который сказал ему, что активный верующий не может занимать ответственную должность, и побранил его за дружбу с "нежелательной компанией" (имелся в виду академик Сахаров, к которому Щеглов ездил в ссылку в Горький). В этот же день Щеглов был вызван на беседу к партсекретарю Министерства здравоохранения. Секретарь успокоился, когда узнал, что семья Щегловых собирается уехать из Москвы на время Олимпийских игр97. Отец Василий Фонченков в это время сообщил, что он тоже находится под угрозой ареста. 16 мая он был вызвал на допрос в КГБ, в ходе которого ему сказали, что его вступление годом раньше

228

в Христианский комитет, по мнению КГБ, "наносило ущерб советскому государству". В заключение он добавил: "В случае распространения от моего имени каких-либо материалов или сведений, наносящих вред Христианскому комитету защиты прав верующих или его членам, прошу считать таковые недействительными как не соответствующие моему убеждению о полезной правозащитной деятельности Комитета"98.

Нажим на православных и других христиан продолжался на протяжении весны и лета. Их вызывали на допросы по делу уже арестованных или угрожали арестом им самим. Многих верующих вызывали на допрос по делу отца Глеба Якунина и Виктора Капитанчука99, но интересно, что не было вызовов по делу отца Димитрия Дудко100. Одну верующую, Татьяну Лебедеву, 27 марта вызвали на допрос по делу Льва Регельсона. Она "по религиозным и нравственным причинам отказалась участвовать в стряпании дела против него". После этого допрашивавшие ее лица угрожали ей, издевались над ней и говорили в ее присутствии о том, что будет в случае ее ареста с ее девятилетней дочерью101. В начале 1980 г. два участника Христианского семинара, насильно помещенные в психбольницу, были направлены на вторичное обследование. Георгий Федотов сообщил иностранным корреспондентам об аресте Дудко и был 18 января арестован. Его поместили в московскую психбольницу № 14 и лечили поначалу галоперидолом, трифтазином и аминазином102. Через несколько месяцев его выпустили103. Александра Кузькина взяли 7 марта прямо с работы, ему говорили о недопустимости проповеди христианства среди сотрудников советского учреждения и угрожали поместить его на обследование в психбольницу. Кузькин сказал, что его обследовать не нужно, так как его уже осмотрели двое врачей: один неза-

229

висимыи советский врач и один иностранный психиатр104. В ответ на это один из допрашивавших вышел из комнаты звонить начальству и по Возвращении сказал Кузькину, что тот свободен до 10 марта. Однако вскоре Кузькина арестовали и поместили в Бутырскую тюрьму, где его подвергли психиатрическому осмотру и обвинили по статье 1901 Уголовного кодекса в "антисоветской клевете . 23 мая в Барнауле был арестован последователь Дудко, тридцатипятилетний Игнатий Лапкин. Советская печать осудила его деятельность, его связи с православными верующими106. В Ленинграде также усиливался нажим на феминисток. Татьяна Горичева отказалась давать показания по делу Владимира Пореша в ноябре, когда к ней на квартиру пришли сотрудники КГБ. Она отказалась следовать с ними в управление для дальнейших допросов, но тогда была вызвана милиция, которая отвезла ее туда силой 107. 29 февраля Горичева присутствовала при обыске на квартире поэтессы Юлии Вознесенской, также христианки-феминистки, у которой она бывала. У Горичевой конфисковали двадцать пять книг, а у Вознесенской - около трехсот книг и два чемодана бумаг - весь ее архив. В тот же день изматывающему обыску и допросу была подвергнута феминистка Софья Соколова. У нее конфисковали 23 книги, включая "Архипелаг ГУЛаг"108. В июле три феминистки были высланы из Советского Союза: это - Татьяна Мамонова и две верующие православные - Татьяна Горичева и Наталья Малаховская109. Другие диссиденты были высланы перед Олимпийскими играми, но высылка трех ведущих феминисток, которых отправили в Вену специальным самолетом, заставляет предположить, что власти боялись последствий быстрого роста феминистического движения.

230

ПРОЦЕСС ВЛАДИМИРА ПОРЕША

Суд над Порешом состоялся в Ленинграде с 23 по 25 апреля. Он сопровождался обычными трудностями для его родных и друзей, - их не хотели пускать в зал суда. Отчет самиздата о процессе, дошедший до Запада110, свидетельствует о глубине христианских чувств Пореша, о его смирении и самоотверженности и о глубоко духовном отношении Пореша и его друзей к суду и заключению. По оглашению приговора семью и друзей бесцеремонно вытолкали в коридор. И тут они запели пасхальные молитвы. По советскому закону в конце судебного процесса еще до чтения приговора обвиняемому дается последнее слово. В последнем слове Пореш сказал:

"Гражданин прокурор попросил для меня маленький срок, я бы просил больше, но я понимаю, что это -слишком большая честь для меня. Есть люди, которые сделали гораздо больше для Церкви, чем я.

Перед вами прошли свидетели. Все они - мои друзья, среди них есть верующие и не верующие, я видел радость на их лицах, и мне радостно было видеть их, а им радостно было видеть меня - в этом зале постоянное ощущение радости, хотя я и нахожусь под стражей. Многие из них помогали мне, не разделяя полностью моих убеждений. Это новая религиозная общественность, воины Церкви Христовой, которые завоюют для Нее весь мир. И мои друзья - те воины Христовы, которые будут завоевывать для Него мир. Формирование этой новой духовной реальности - соборного христианского мировоззрения - происходит всюду, и здесь, в зале суда, и в этом я вижу цель и смысл этого процесса*:

Пореша приговорили к пяти годам трудовых лагерей строгого режима и к трем годам ссылки111.

231

"РАСКАЯНИЕ" ОТЦА ДИМИТРИЯ ДУДКО

С 20 июня 1980 года прошла новая волна арестов и процессов. КГБ предпринял новые шаги и в борьбе против религиозных диссидентов. Сильный удар обрушился на друзей и духовных чад отца Димитрия Дудко. К их величайшему огорчению отец Димитрий выступил по советскому телевидению с публичным "раскаянием", отрекаясь от своих прошлых взглядов и своей прошлой деятельности112. ТАСС сообщило об этом в тот же день. Агентство печати "Новости" передало заявление Дудко иностранным корреспондентам, по радио (в передачах для заграницы) оно было прочитано полностью. На следующий день текст заявления Дудко поместили "Известия"113. Оно было датировано 5 июня, то есть двумя неделями раньше даты обнародования. Причина задержки не указывалась. Очевидно, это время потребовалось для согласования действий. Затем заявление было перепечатано рядом наиболее значительных советских газет114. В субботу 21 июня Дудко разрешили вернуться домой115. Около трех недель спустя было напечатано покаянное письмо Дудко патриарху Пимену. Оно датировано 5 июня, а 9 июля появилось в бюллетене Московской Патриархии и затем в ЖМП116.

Заявление Дудко начиналось с признания уголовной вины. Он сказал, что после ареста он сначала настаивал на том, что он боролся против безбожия, а не против советского государства, но, поразмыслив, он понял следующее: "Я арестован не за веру в Бога, а за преступление". (Слова "Бог" и "Церковь" напечатаны в "Известиях" с большой буквы, это отклонение от обычной советской практики.) Затем Дудко описал стадии своего "падения": он пытался учить епископов, упрекая

232

их в ведении неправильной политики, а в этом, мол, скрывалось желание привести Церковь в конфликт с государством. Он говорил, что был недостаточно благодарен за свое "гуманное" освобождение из заключения в прошлый раз и печатал на Западе "клеветнические" статьи и книги. Он пытался, мол, все делать по-своему, а не совместно с народом своей страны, которую он любит, и хуже того, он был источником информации, дискредитирующей его страну, которую подхватывал падкий на сенсации Запад. Теперь он понял, что Запад, "забавляется" им. Более того, он понял, что не хотел держать равнение на Церковь, к которой он принадлежит, забывая о том, что, Церковь делает "то дело, которое ей нужно". Все эти соображения привели Дудко к категорическому заключению: "Я отказываюсь от того, что я делал, расцениваю свою так называемую борьбу с безбожием как борьбу с советской властью". Вторая часть заявления Дудко касалась его встреч с иностранцами (нескольких он назвал) и всеми теми людьми, которым, как он признал, он передавал "клеветнические материалы", использованные для "враждебной пропаганды" против советского государства117. В заключение Дудко сказал, что он написал Патриарху с просьбой простить его и принять его в свое стадо как "новорожденного". Он также обратился к своим "бывшим единомышленникам" с призывом к сотрудничеству "со своей властью и своим народом, которые нам даны Богом". Две темы пронизывают это заявление: первая - связь Дудко с Западом и "использование" его Западом; и вторая - открытое признание и принятие им установленных отношений Патриархии с государством. Главное здесь - вменявшаяся в вину Дудко "измена" советской Родине, представленная как его готовность поставлять Западу информацию, наносящую вред стране. К этому

233

добавлялось несогласие Дудко с "мудрой" политикой церковных властей по отношению к государству. Заявление не касалось христианской веры - было ясно сказано, что от Дудко не требовалось отречения от веры. Речь шла только об отношениях Церкви и государства и о том, как это воспринималось на Западе.

Озабоченность властей западной реакцией на деятельность Дудко очень видна в его заявлении, это сказалось и в заглавии, под которым появился материал в "Известиях": "Запад ищет сенсаций...". Тяжесть вины перекладывается здесь с Дудко на Запад, а сам Дудко оказывается каким-то простофилей, пешкой в политических махинациях. Причем в конце заявления отец Димитрий говорит о любви к Родине и к ближнему, приводя слова святого Серафима Саровского и евангелиста Иоанна, но вдруг, к удивлению читателя, осуждает "бряцание оружием администрации Картера, грозящей братоубийственной войной и вызывающей негодование и протест всех народов своими агрессивными замыслами".

Почти такое же важное место отведено в заявлении Дудко принятию установленных отношений между Церковью и государством. Это было еще больше подчеркнуто в его письме патриарху Пимену, в котором он говорит, что смирил свою гордыню. Далее Дудко пишет:

"Я пытался поучать Вас, что Вы идете не тем путем, каким нужно идти. Но Вы именно идете тем путем, потому что этим путем прошли и Ваши предшественники. Идя этим путем, Церковь стоит и делает свое дело, а другой путь превращается или просто в шум, или в политиканство, во что и я оказался втянутым, в чем сейчас искренне раскаиваюсь.

Дело Божие делается скромно и тихо, терпеливо и смиренно, а не так, как мне мечталось в моем воображении" 118.

234

Это было полным принятием той позиции Церкви, на которой настаивало государство. Власти требовали именно таких слов, для того чтобы утвердить свой взгляд на место Церкви в государстве и зачеркнуть все прежние слова и действия не только Дудко, но также и других религиозных неконформистов.

Встает вопрос: было ли раскаяние Дудко искренним или это дело рук КГБ. В каком-то смысле этот вопрос является излишним, поскольку известны обстоятельства, при которых было составлено заявление. Дудко не высказывал сомнений относительно направления своей деятельности перед арестом, и поэтому совершенно ясно, что заявление, состряпанное после пяти месяцев тюремной изоляции и постоянных допросов, нельзя назвать добровольным. Однако ясно и то, что, если бы Дудко был сломлен посредством впрыскиваний, истязаний, угроз и прочих методов воздействия КГБ, то потом его бы так быстро не освободили, не имея полной уверенности в том, что он не возьмет назад свое заявление и не разоблачит способов давления, под которым оно было сделано. Ясно, что КГБ достиг с отцом Димитрием какой-то договоренности, а не просто склонило его подписать заявление в минуту слабости. И некоторое время спустя появились отрывочные указания на то, что такая договоренность была достигнута.

Западные комментаторы сразу же стали утверждать, что Дудко не мог сам составить текст отречения, ибо оно написано в стиле советской печати и слишком уж отвечает целям советской политики. Оно было совсем не похоже на размышления глубоко религиозного, патриотически настроенного человека, кающегося в своих грехах. Поэтому на Западе решили, что отца Димитрия невообразимыми средствами давления принудили подписать заранее заготовленный текст 119.

235

Этот взгляд преобладал также в кругах советских диссидентов сразу после выступления Дудко по телевидению. Подавляющее большинство комментариев было написано скорее с сокрушением, чем с раздражением; и среди тех, кто знал доступные КГБ способы воздействия и его настойчивость в достижении своих целей, не нашлось таких, кто бы публично осудил отца Димитрия. Верующие, которые не могли простить этого, молчали; это были большей частью люди, не одобрявшие деятельность о. Димитрия до ареста. Слово "измена" было на устах у многих, и даже защитники Дудко понимали, что независимому движению в РГЩ нанесен удар, по-видимому, непоправимый. Все же они сохраняли христианский подход к делу: следует ненавидеть грех, но любить грешника. Один верующий москвич писал о том, что всем известно, какими методами работает КГБ в таких случаях, что происшедшее с о. Д. Дудко могло случиться с каждым, но что нельзя забывать о свете, •который о. Димитрий нес тысячам, что властям не удастся зачеркнуть все совершенное о. Димитрием за последние двадцать лет .

Эта мысль была подхвачена М. Пробатовым, который писал:

"Отец Димитрий сражался всегда в одиночку. Он был окружен людьми, нуждавшимися в его помощи, но неспособными оказать поддержку ему самому в трудный момент... Истина, которую проповедовал отец Димитрий, жива. Эту истину Святого Евангелия он дал мне однажды, и никто не в силах отнять ее у меня... Верю, что в этой вечности снова Вы будете рядом со мной - такой же сильный, смелый, исполненный чистого света, каким .до смертного часа сохраню я Вас в памяти своего сердца121.

236

Пространное, обдуманное заявление Ирины Залесской звучит более трагично и заканчивается словами, которые в последующие месяцы могли бы повторить многие: "Если я выступлю с подобным "раскаянием" или откажусь от своих взглядов, то прошу считать это результатом физических или психических пыток"122.

Сразу после своего освобождения отец Димитрий, как сообщалось, отдыхал вблизи Москвы123, затем он навестил родственников под Брянском. Это совпало со временем Олимпийских игр. Власти, безусловно, хотели, чтобы он на это время уехал из Москвы и не вступал в контакт с иностранцами124. Как говорили, потом он был в Тульской области125. Литургию, по сообщению Анатолия Левитина, он служил в первый раз после освобождения 21 сентября 1980 г. Это был праздник Рождества Пресвятой Богородицы. Отец Димитрий сослужил митрополиту Ювеналию126. Вскоре после этого он был назначен на большой, богатый приход127 в Виноградове Московской области (около 40 км от Москвы)128. Однако формально дело против него прекращено не было, и мы находим подтверждение тому: когда 15 августа был произведен обыск в московской квартире Игоря Чапковского, ему было сказано, что это связано с "делом Дудко"129.

Друзья и духовные чада отца Димитрия были, конечно, очень озабочены состоянием его здоровья и хотели бы узнать, что же с ним на самом деле произошло. Однако это оказалось не так просто сделать. Отец Димитрий был после выхода из тюрьмы в довольно подавленном состоянии. Это продолжалось несколько месяцев. Вскоре он стал излагать свои мысли и чувства на бумаге, и понемногу можно было получить представление о том, как дошло дело до "отречения". Однако эти записи попали на Запад с опоз-

237

данием и не все были напечатаны. Только заявление Дудко под заглавием "Всем моим духовным детям" от 27 июля было напечатано довольно быстро. В нем он выражал глубокое раскаяние и боль, которые пропитывали все его записи того времени. Он писал: "Не могу простить себе своего малодушия, раздирается сердце от боли, видя ваше смятение, слыша всякие кривотолки, не могу без содрогания представить, в каком виде я предстал перед всем миром, и какой соблазн нанес людям, как разоружил сердца, которые раньше вооружал, повергаюсь перед вами ниц и прошу простить меня".

Продолжая, он просил своих духовных чад пребывать в единении, указывая на то, что не только он, но и вся РПЦ подвергается испытанию. Он говорил, что настало время милости и прощения, а не суда. Время, когда для борьбы с безбожием необходимо едино стадо, у которого один пастырь - Господь Бог130. Примерно в то же время Дудко написал и архиепископу Брюссельскому Василию, которого он упомянул в "раскаянии", и просил прощения за то, что опорочил его имя131. Эти шаги о. Димитрия, конечно, вызвали внимание КГБ. И вскоре стало известно, что к нему приходили домой и просили его подписать заявление под названием "Благодарность советскому правительству". Дудко отказался и был затем вызван в Москву для дальнейших допросов132.

Дудко изложил подробности своего заключения и допросов, которые продолжались и после его освобождения, в ряде выпусков приходского листка "В свете Преображения"; на Запад они попали гораздо позже133. Листки состояли исключительно из размышлений Дудко о своей жизни после ареста. Они были бессвязны, с повторениями, без корректуры. К листку отец Димитрий добавил подзаголовок "Газета-проповедь" и уточнял, что своей главной задачей он по-прежнему считает

238

проповедь христианства, особенно для неверующих. Однако в его словах не было уверенности и оптимизма, он только напоминал о том, что и будучи раздавленным, униженным, потерявшим опору, он все еще является священником, долг которого проповедовать. Другая тема, доминирующая в листке, - чувство одиночества и покинутости друзьями. Дудко, кажется, искренне удивлен тем, что некоторые из его духовных чад оставили его, что люди не окружают его, как прежде, не звонят и не спрашивают, как он себя чувствует.

Одиночество Дудко сказывается и в приложении к приходскому листку от 31 июля. Это подробный (фраза за фразой) разбор его заявления, напечатанного в "Известиях"134. О. Димитрий, по-видимому, никак не мог понять, почему его заявление принимали всерьез и думали, что он написал его добровольно. Ему казалось, что сегодня, когда все научились читать между строк, его заявление также нужно было читать между строк. Комментарий Дудко, конечно, проливает свет на подлинный смысл написанного и на его намерения, скрытые за печатными словами. Некоторые фразы (например, о "бряцании оружием администрации Картера") просто принадлежат КГБ; Дудко был обязан их включить135. Другие были написаны Дудко, но сформулированы так, чтобы искушенный читатель понял, в чем дело. Например, отрекаясь от "незаконных" связей с заграницей, он имел в виду, что вообще-то закон не запрещает связей с иностранцами и что это всем посвященным понятно. Дудко поясняет: "Тут я научился у чекистов - не случайно пять месяцев в тюрьме сидел"136. Но все эти тонкости потеряны для читателя. Подробно разбирая свое заявление, Дудко упустил главное: он не понял, какой силы удар был нанесен самим фактом его заявления, самим его появлением на экране телевизора.

239

Оказывается, Дудко написал несколько вариантов заявления, и следователи взяли их для исправления. Затем они предложили ему переписать напечатанный на машинке окончательный текст. Дудко пишет: "Конечно, были и мои слова, и даже мое направление, но в целом составляли они"137.

Кроме того, был еще один мотив, следуя которому Дудко вообще согласился написать заявление. Следователем Дудко был Сорокин; Дудко не раз говорил, что он хочет найти путь к неверующим, объясняясь с ними на их языке; он добавлял, что было бы ошибкой не считать и работников КГБ людьми138. И вот, вступив на этот путь, Дудко стал смотреть на своего следователя как на человека, даже как на "брата"139. Следователь, по-видимому, сумел воспользоваться этим и вошел в "дружеские", доверительные отношения с отцом Димитрием, который говорил ему, например, что он не питает к нему ненависти, так как видит разницу между ним и системой, которой он служит140. Дудко считал, что как священник он обязан устанавливать сердечные отношения с каждым и проповедовать ему Евангелие, даже если он служит враждебной идеологии и защищает ее интересы. По-видимому, это и погубило отца Димитрия. Многие заключенные, пережившие допросы от сталинских времен до настоящих дней, свидетельствовали о том, что сохранить себя как личность можно только, оставаясь упрямым и неподатливым на все предложения следователя, отказываясь уступать даже в малом. Раз Дудко сделал хоть небольшие уступки, опытный следователь КГБ использовал их.

Другой важной для Дудко темой, отразившейся в приходских листках, было смирение. Он верил, что самоуничижение, готовность признать свою неправоту - самый верный путь для христианина. Это облегчало

240

ему откровенную беседу со следователем. И когда следователь упрекнул его однажды в недостатке силы, Дудко ответил, что у христиан есть иные средства: смирение и покаяние141. Он удивлялся, почему даже верующие не понимают этого, ориентируясь на подвиг, а не на любовь к врагам . Из его анализа заявления для печати получается, что он нарочно избрал поношение и унижение, чтобы еще что-то сделать143. В другом месте он пишет, что героизм может повредить другим и что иногда лучше отказаться от него и даже запятнать свое имя144.

Отсюда получается, что не слабость и страх были опричиной покаяния Дудко, а решение обрести свободу даже ценой своей личной репутации, для того чтобы .служить священником и проповедовать "погибающим". Однако Дудко принял это решение после нескольких недель лихорадочных раздумий в изоляции под сильным нажимом со стороны следствия. После его освобождения разве что немногие из его друзей считали, что он принял правильное решение. Его объяснения и соображения вряд ли изменили общее мнение. Некоторые считали, что он поступает неверно, оценивая свое поведение под следствием с такой точки зрения, которая приводила почти к самооправданию. В приходских листках о. Димитрий упоминал, что в тюрьме он постоянно молился, и что, очевидно, Бог по каким-то причинам разрешил ему совершить это покаяние . Позже он писал об этом еще более категорически, ссылаясь на "попущение Божье". Кажется, никто не поддержал его в этом. А Никита Струве в парижском журнале "Вестник РХД" подверг строгой критике эти рассуждения Дудко как попытки самооправдания147. Это подействовало на о. Димитрия угнетающе. Он написал ответ, в котором просил молиться

241

о нем и сетовал, что его попытка найти общий язык с теми, кто оставил его в несчастье, не удалась148.

Отчет Дудко о своих переживаниях, данный в приходских листках, каким бы беспорядочным и многоречивым он ни был, позволил правильно оценить некоторые предположения относительно его выступления по телевидению. Некоторые телезрители подумали, что он был под влиянием наркотиков, потому что он выглядел веселым и пополневшим, обнаруживал признаки эйфории149. Однако отчет наводит на мысль, что наркотики были и не нужны. Некоторые западные комментаторы на основании сообщений из Москвы подхватили версию о том, что Дудко во время его заключения угрожали нападением гомосексуалистов150. Это частично подтверждает и сам Дудко. Он замечает, что его добровольное раскаяние выбило КГБ из колеи: "Они б меня могли и в другом свете представить. Ведь уже был разговор о мужеложестве, пьяных оргиях"151.

Другой вопрос: были ли замешаны в деле представители Московской Патриархии, повлияли ли они на перемену настроения отца Димитрия, происшедшую за пять месяцев заключения в Лефортовской тюрьме. Есть причины думать, что митрополит Ювеналий навещал Дудко, и не однажды, и что его даже возили на встречу с патриархом Пименом152. Проверить это нельзя, но это вполне правдоподобно. Зная готовность Дудко смиряться перед своим духовным начальством во время кризиса, как это выявилось в подчинении митрополиту Серафиму в 1974 г., можно предположить, что КГБ привлек на помощь церковное руководство; и вряд ли митрополит Ювеналий или патриарх Пимен не согласились бы помочь таким образом укреплению отношений между Церковью и (государством153. Однако в листках нет прямого упоминания о вмешательстве епископата в дело отца Димитрия,

242

it исключением краткого заявления, что в следующих листках он расскажет о своем "разговоре с правящим архиереем", но об этом ничего не было написано. Была также глухая ссылка на разговор с "высокопоставленным лицом". Это мог быть либо митрополит Ювеналий, либо Патриарх155. Во всяком случае, лояльность отца Димитрия по отношению к своему начальству столь очевидно запечатлелась в листках, равно как и в прежних его высказываниях, что отсутствие прямого упоминания о вмешательстве Патриархии не говорит еще о том, что такового не было.

Следствие по делу Дудко продолжалось некоторое время после его освобождения. В один из ближайших дней его вызвали на Лубянку, где крупный гебист официально дал ему понять, что его могут арестовать снова. С ним по-прежнему говорил следователь Сорокин. После того, как Дудко написал некоторые из вышеупомянутых приходских листков, умаляющих значение его раскаяния, Сорокин стал требовать нового заявления и даже пресс-конференции для иностранных корреспондентов. Отец Димитрий категорически отказался156. Наконец, 18 ноября Сорокин сказал Дудко, что ему ничего больше подписывать не надо и что КГБ надеется избежать суда157. Однако они продолжали вызывать людей в качестве свидетелей по его делу, чего не было во время его заключения100.

Иностранец, навестивший о. Д. Дудко примерно через месяц после выхода вышеупомянутых листков (то есть в марте 1981 года) в сопровождении одного из его духовных чад, нашел, что он был еще несколько подавлен и не понимал, что же с ним произошло, хотя и продолжает подробно говорить на две главные свои темы, о которых мы уже писали. Он просил молиться о нем, подчеркивая, что его основная работа - пастырская; он продолжал

243

учить и проповедовать. Что касается остального, то он и присутствовавшая при этом его духовная дочь не совсем были согласны друг с другом. Дудко сказал, что ему предложили на выбор: смерть, возможно, расстрел за измену родине (по статье 64 Уголовного кодекса) или продолжение работы. Он выбрал второе из страха за семью и за своих духовных чад. Выбор смерти он расценивал как выбор для "себя самого". Однако он решительно отрицал, что в тюрьме на него "напал страх смерти". Кстати, это объяснение ходило среди его духовных чад. Он отрицал, что ему давали наркотики, но допускал, что их могли добавлять в пищу без его ведома. Он также отрицал, что его в тюрьме навещал кто-нибудь из иерархов, но допускал, что Патриархия выговорила для него возможность на Пасху причаститься Святых Тайн. Он отрицал, что его во время заключения вывозили из Лефортово, но согласился с решительным утверждением своей духовной дочери о том, что он был некоторое время в психбольнице: об этом знали некоторые из прихожан. Общеизвестно, что религиозных и политических заключенных во время следствия помещают на обследование в психбольницы. Из этого ясно, что даже через девять месяцев после выхода из тюрьмы Дудко был еще в состоянии смятения и неуверенности. А это позволяет предположить, что правда о пяти месяцах его заключения в Лефортово никогда не станет известной полностью159. Вскоре после этого, 7 марта 1981 года, дело против Дудко было, наконец, прекращено. По сообщению ТАСС, это решение было принято на основании его возраста (59 лет) и его "раскаяния"160.

244

СУД НАД ОТЦОМ ГЛЕБОМ ЯКУНИНЫМ

Суд над отцом Глебом Якуниным состоялся в Москве с 25 по 28 августа 1980 года. Примерно за неделю до этого его жене Ираиде официально сообщили, что суда в августе "ни в коем случае" не будет. Сказали, что не будет его даже и в сентябре. Конечно, это была уловка со стороны властей, они хотели избежать широкого оповещения о суде и протестов в СССР и за границей161. Как обычно, семья Якунина, друзья и западные корреспонденты не имели возможности пройти в зал суда, который, по словам одного корреспондента, был заранее набит "молодцами в плохо сшитых костюмах"1 . В зал допустили лишь жену Якунина. С ее слов, очевидно, и было сделано описание суда, которое затем различными путями достигло Запада163.

Основанием для обвинения Якунина "в антисоветской агитации и пропаганде" (по статье 70 Уголовного кодекса) была пространная документация, выпущенная Христианским комитетом; судья Лубенцова отвергла попытку Якунина объяснить деятельность комитета как "не относящуюся к делу". Хотя на суде свидетелями выступало много верующих, были исключены те, кто свидетельствовал бы в пользу обвиняемого. Судья заметила, что некоторые свидетели "не потрудились приехать в суд, например, Полуэктовы и Фонченков". В действительности, отец Василий Фонченков, Лариса Полуэктова и ее дочь Валерия ждали каждый день снаружи, но их не допустили в зал, несмотря на то, что отец Василий предъявлял свою повестку1 .

Необычным для суда над церковным диссидентом было следующее. Против Якунина выступали два свидетеля, занимавшие официальные посты в церкви; это А. И.

245

Осипов, профессор Московской духовной академии, и монах Иосиф Пустоутов, служащий Отдела внешних церковных сношений. Они часто представляли Церковь за границей, и оба свидетельствовали о том, что работа Христианского комитета якобы наносила вред международным церковным контактам. Среди других церковных свидетелей выступали московский священник Анатолий Кузнецов, Александр Шушпанов, церковный староста, прежде разоблаченный Якуниным как сотрудник КГБ, и автор самиздата Феликс Карелин165. Все они не соглашались с Якуниным и утверждали, что работа Христианского комитета наносила вред РГЩ. Были и менее существенные показания, направленные на очернение Якунина: львовский священник Кривой, отбывший срок за торговлю иконами на черном рынке, говорил, что однажды видел, как Якунин выпил две бутылки водки166. В противоположность этим свидетелям, удивительно повела себя на суде А. Загрязкина, о которой Якунин в документах Христианского комитета писал, что ее использовал КГБ для провокаций в московских приходах, где она работала. Хотя Загрязкина на предварительных допросах отрицательно высказывалась о Якунине, на суде она вдруг изменила свою позицию и показала, что у нее были личные несогласия с отцом Глебом, но она считает его человеком истинно христианской жизни, чистых принципов и примером для всех167. ' Свидетелями на суде Якунина были также Лев Регельсон и Виктор Капитанчук, которых привезли из Лефортовской тюрьмы. Относительно их показаний существуют различные версии. По сообщению ТАСС, они оба сожалели о своем участии в пересылке документов за границу и утверждали, что главная ответственность за передачу такой информации лежит на Якунине. Сначала московские диссидентские источники отрицали это

246

утверждение как ложное, предназначенное для дискредитации Регельсона и Капитанчука ввиду предстоящего суда над ними. Однако оба они во время суда над ними отказались от своей бывшей деятельности, и стало также известно, что на предварительном следствии они дали показания против Якунина. Были предположения, что в качестве свидетеля вызовут и Дудко, но его не вызвали. Позже он говорил, что его допрашивали и он думал, что его вызовут как свидетеля, но очевидно, КГБ побоялся, как бы он не воспользовался случаем для отказа от своего бывшего "раскаяния"168.

Якунину дали пять лет заключения и пять лет ссылки. Этого срока потребовал прокурор. Неясно, почему суд воздержался от вынесения максимального приговора по статье 70 (семь лет тюрьмы и пять лет ссылки). Возможно, что протесты со стороны Запада перед судом и во время его помогли уменьшить срок. Например, во время судебного процесса судье Лубенцовой, Генеральному Прокурору СССР и матушке Якуниной были посланы телеграммы из Англии, подписанные 23 церковными деятелями, включая 17 епископов, кардинала и бывшего архиепископа Кентерберийского. Последнее слово отца Глеба было кратким: "Благодарю Бога за это испытание, которое Он послал мне. Считаю его большой честью и как христианин с радостью принимаю его"169.

Справедливость опасения, что Якунина могут обвинить в валютных спекуляциях, возникшего из-за конфискации ценностей у него на квартире и показаний, данных на суде Кривым, подтвердилось тем, что после оглашения приговора суд рекомендовал возбудить против осужденного новое дело с обвинением по статьям 1S4 и 88 Уголовного кодекса. Такой процесс мог закончиться смертным приговором170. Однако через несколько недель сообщили о снятии этого обвинения, а

247

иконы и другие ценные предметы вернули матушке Якуниной171. Было неясно, почему КГБ закрыл это дело после многомесячных стараний раздуть его. Возможно, не было достаточно убедительных показаний против Якунина, на которых можно было бы построить такое серьезное обвинение, а возможно, что западные протесты против первого приговора повлияли на отказ КГБ от второго суда. Другой загадкой было шестимесячное промедление при рассмотрении кассации по делу отца Глеба, отклоненной 12 марта 1981 года 172. Обычно кассационные заявления по политическим делам рассматриваются и отклоняются в ближайшие недели после суда

Отчет о суде над отцом Глебом Якуниным передавался ТАСС. В сообщении, появившемся в профсоюзной газете "Труд", упомянуты показания Шушпанова, Регельсона и Капитанчука и уделено большее внимание показаниям Загрязкиной на предварительном следствии, а не на самом суде. Так хотели снова осрамить западные агентства и раздуть вопрос о связи Якунина с западными "антисоветскими организациями". Как и в случае с Дудко, ответственность за все была возложена на внешние силы, поскольку казалось идеологически невозможным допустить наличие разногласий в самом советском обществе. Статья заканчивалась утверждением, что на Якунина вообще никто не обратил бы никакого внимания, если бы он не был "очередным винтиком в визгливой кампании, которая получила на Западе название защиты прав человека в Советском Союзе"173.

Немедленно был составлен протест против приговоров Якунину и Татьяне Великановой, осужденной 29 августа на четыре года тюрьмы и пять лет ссылки174; протест подписали 57 человек во главе с академиком Сахаровым175. Британский Совет Церквей послал Брежневу

248

телеграмму с копией патриарху Пимену. Требовали пересмотра приговора суда176. Однако просьба к ВСЦ поддержать Якунина осталась без ответа177 .

ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРОЦЕССЫ

Суд над Александром Огородниковым, продолжавшийся с 3 по 7 сентября, происходил в городе Калинине и, таким образом, привлек к себе гораздо меньше внимания общественности, чем предыдущие процессы. В зал суда была допущена на короткое время его мать, но отца и жену не допустили под предлогом того, что их вызовут в качестве свидетелей. Их, однако, не вызвали. Для дачи показаний из мест заключения привезли других участников семинара. Привезли среди них и Пореша, который, по сообщениям, пытался взять всю "вину" на себя. Огородникова присудили к шести годам трудовых лагерей строгого режима с последующими пятью годами ссылки178 .

Московская Хельсинкская группа выпустила заявление, в котором обращалось внимание на суровость приговора и отмечалось, что это свидетельствует о намерении властей полностью разгромить движение за свободу вероисповедания. Указывалось также на то, что Огородников обвиняется и в издании журнала "Община", хотя журнал издавался до его ареста за "тунеядство" в 1979 г., но тогда это ему не инкриминировалось, и таким образом, выдвинутое в 1980 г., это обвинение представляет собой "противозаконный способ продления срока наказания"179.

После суда брат Огородникова Рафаил, иеромонах Псковского монастыря, попросил разрешения навестить его в тюрьме и причастить его, но получил отказ.

249

Вскоре после этого он был удален из Псковской епархии митрополитом Иоанном180. За судом последовала, как и в случае Якунина, кампания в печати. "Огонек" поместил две статьи, направленные против Христианского семинара и его руководителя; в недостойных тонах говорилось о личности Огородникова, его характере и нравственных качествах. Интересно отметить здесь некоторые несовпадения со статьей про Огородникова, напечатанной в "Литературной газете" в 1976 году181. Как обычно, была сделана попытка свалить ответственность за диссидентство на "подрывную деятельность" Запада, это выразилось в виде смутного голословного утверждения о том, что Огородников и Пореш якобы были платными агентами некоего иностранца или иностранной организации182.

Суд над Львом Регельсоном состоялся в Москве с 22 по 24 сентября. Его также обвиняли в "антисоветской пропаганде и агитации". Свидетели показали, что он готовил, размножал и пересылал на Запад целый ряд "клеветнических материалов", сотрудничая при этом с Глебом Якуниным. В сообщении ТАСС говорилось, что Регельсон обвиняется также "в поддержании уголовных связей с известными иностранными корреспондентами" и с "представителями иностранных организаций"183. Регельсон признал себя виновным. Он сказал, что сожалеет об ущербе, который он причинил своей стране, и что в дальнейшем он не будет больше смешивать свою религиозную деятельность с политикой. Виктор Капи-танчук, давая свидетельские показания, дал подробную информацию о своей работе в Христианском комитете. Якунин не был вызван в качестве свидетеля, но судья зачитала его заявление, в котором он брал на себя полную ответственность за составление документов, подписанных им совместно с Регельсоном. Суд учел "искреннее раскаяние" подсудимого, и Регельсона при-

250

говорили к пятилетнему сроку условно. После суда его сразу отпустили на свободу, он встречался с западными журналистами и подтвердил свои высказывания на суде. Он сказал, что "готов сидеть в тюрьме за веру, но не за права человека"184.

Виктор Капитанчук также признал себя виновным по статье 70 на процессе 8-9 октября. Его также освободили, дав ему пять лет условно. ТАСС воспользовалось случаем для того, чтобы оправдать советскую политику по отношению к диссидентам. В комментарии ТАСС утверждалось, что выпущенные Капитанчуком с помощью Христианского комитета документы о преследованиях за религиозные убеждения, являются клеветой, так как, мол, люди, о которых идет речь, были посажены в тюрьму за уголовные преступления или помещены в больницу, ибо они были действительно больны185. По сообщению ТАСС, Капитанчук признался в том, что он "причинил ущерб советскому государству", и "искренне сожалеет" о своих действиях186. Капитанчук назвал фамилии ряда западных корреспондентов, которым он передавал информацию. Некоторые из них еще работали в Москве, и у них возникли неприятности187. Это заставляет предполагать, что Капитанчук не просто решил "покаяться", чтобы избежать лагеря, но и был готов давать властям дальнейшую нужную им информацию.

Хотя нет точных сведений о том, что заставило Регельсона и Капитанчука публично раскаяться, известно, что с ними обращались совсем не так, как с отцом Димитрием Дудко. В то время как отец Димитрий, находясь в Лефортовской тюрьме, страдал физически и душевно, их посадили в удобные камеры. Им разрешили пользоваться радио, телевизором и иностранной религиозной литературой, для того чтобы они могли "обдумать" свое положение. Неизвестно, почему КГБ решил

251

обращаться с ними таким необычным образом, но успех этой политики показывает, что КГБ обладает значительной психологической интуицией и сноровкой в приспособлении к обстоятельствам. Согласно одному сообщению, Регельсон и его следователь пытались обмануть друг друга. Следователь притворился тайным верующим в рядах КГБ, желавшим помочь Регельсону, а Регельсон сделал вид, что поверил ему, но слишком запутался и потом не смог уже ничего сделать188.

Сообщали, что после освобождения Регельсон собирался возглавить новую группу под названием "Христианский семинар", которая находилась бы на полуофициальном положении: Регельсон должен был заранее сообщать властям время и место каждой встречи189. Но об этом почти не было больше известий. По-видимому, никто не откликнулся на это начинание. Участники первоначального семинара продолжали встречаться отдельно. А Регельсон посещал других религиозных активистов с целью уговорить их изменить свои взгляды и отказаться от прежней деятельности. Известно, что он приезжал к Татьяне Пореш и к Виктору Попкову. Кажется, он собирался посетить в лагерях Владимира Пореша и Александра Огородникова, но этого не произошло.

Реакция московских религиозных диссидентов на раскаяния Регельсона и Капитанчука лучше всего видна по краткому заявлению Вадима Щеглова, секретаря Христианского комитета:

"Я, Вадим Иванович Щеглов, член Христианского комитета защиты прав верующих в СССР, заявляю, что вся моя деятельность в Христианском комитете проводилась в строгом соответствии с декларацией Христианского комитета при неукоснительном соблюдении законов страны. В последнее время власти начали от-

252

крытое внесудебное преследование - у меня отключили телефон, готовится понижение в должности на работе. Имея в виду возможность ареста, я заявляю, что не отказываюсь ни от своих взглядов, ни от деятельности В рамках декларации Христианского комитета и законов страны. Если в случае моего ареста я буду давать другие показания, то прошу считать их полученными у меня против моей воли и совести с применением незаконных методов"190.

ОТКЛИК ВСЕМИРНОГО СОВЕТА ЦЕРКВЕЙ

Всемирный Совет Церквей все-таки откликнулся на октябрьские процессы в форме письма митрополиту Ювеналию. ВСЦ был озабочен тем, что процессы проводились на "нерелигиозной" основе, что могло бы, мол, ввести в заблуждение советский народ и "настроить советское общественное мнение против Церкви". ВСЦ считал, что вынесенные приговоры "не соответствуют тяжести преступлений, которые осужденные якобы совершили". ВСЦ опасался, что процессы, состоявшиеся за несколько недель до открытия Мадридской конференции для рассмотрения выполнения Хельсинкских соглашений, подписанных в 1975 году, не будут способствовать созданию атмосферы разрядки191. Ответ митрополита Ювеналия, составленный, как уточнялось в письме, после консультации с Советом по делам религий, звучит вежливо, но не объясняет ничего по существу дела. Митрополит заверяет ВСЦ, что советское радио и телевидение правильно информировало население о судебных процессах; что суровые приговоры были вынесены лишь тем обвиняемым, которые отказались признать свою вину; и что "объективный подход к этому вопросу"

253

позволит исключить трудности в деле применения Хельсинкских соглашений. Это было только повторение советской точки зрения в мягкой форме, без какой-либо попытки дать содержательный ответ на вопросы, поставленные в письме192. Письмо ВСЦ, может быть, и означало какую-то перемену в отношении к Московской Патриархии, но повлиять на ситуацию было уже невозможно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РЕПРЕССИЙ ПОСЛЕ 1980 ГОДА

Кампания против диссидентов продолжалась в 1980-1981 годах и позже, хотя в более ограниченном масштабе, так как их оставалось на свободе все меньше. Православные участницы женского движения были для КГБ особой мишенью. На квартирах Галины Григорьевой и Натальи Лазаревой производились обыски 11 сентября 1980 г., при этом были конфискованы копии их статей о положении советских женщин и детей. Лазареву арестовали 24 или 25 сентября. На суде, состоявшемся И января 1981 г., ее обвиняли на основании этих материалов в "антисоветской клевете" по статье 1901 Уголовного кодекса и приговорили к десяти месяцам заключения. Сравнительную мягкость приговора можно объяснить, очевидно, тем, что она признала взгляды, выраженные в ее статьях, односторонними, хотя настаивала на верности приводимых ею фактов193. 24 сентября были проведены домашние обыски у Дмитриевых, Натальи Волохонской и Софьи Соколовой, которую затем вынудили уехать за границу. 14 декабря после домашнего обыска была арестована Наталья Мальцева, а в квартирах Татьяны Беляевой, которая затем эмигрировала, и Галины Златкиной были произведены обыски. Даль-

2S4

нейшие обыски последовали 29 декабря - на квартирах Галины Григорьевой (повторно), Елены Борисовой, у которой была изъята часть архива журнала "Мария", и поэтессы Кари194. Наталью Савельеву (23 лет) поместили в психбольницу вблизи Ленинграда195, но вскоре выпустили, так как медкомиссия не смогла найти оснований для ее пребывания там196. Летом 1981 года КГБ пожаловался в консульство Западной Германии на немецкую студентку-лингвистку, которая поддерживала "нежелательную дружбу" с некоторыми феминистками. Члены клуба "Мария" - Елена Шаныгина, Ирина Жосан, Наталья Савельева и Клавдия Ротманова - выступили в ее защиту, но безуспешно. Шаныгина подверглась давлению КГБ; ей намекнули, что ее дети (6 и 4 лет) могут легко попасть на улице под машину. Она подала на выезд, но ей отказали197. Лазарева после отбытия десятимесячного срока заключения была 13 марта 1982 года арестована снова и приговорена 1 июля 1982 года к четырем годам

198

лагерей строгого режима и двум годам ссылки170.

В марте 1981 года самиздатский журнал "37" после выхода двадцати номеров прекратил свое существование. Редактора журнала Виктора Кривулина, страдающего параплегией, предупредили, что, несмотря на жену и ребенка, его арестуют и сошлют в лагеря или вышлют из страны, если он будет продолжать свое издание. После этого он подписал решение о приостановке издания, но сделал это неохотно и продолжал издавать другой самиздатский журнал - "Северная почта", посвященный поэзии, девятый номер которого вышел в начале 1981 года .199

Весной 1981 года стало ясно, что, хотя число арестов и судебных процессов уменьшилось, репрессии не прекратились. Приезжий иностранец сообщал, что власти пытаются "закрутить гайки" в области неофициальной

255

или полуофициальной культуры, особенно когда речь идет о религиозных мотивах. Были попытки запретить встречи на частных квартирах и сократить число сам-издатских журналов философского, религиозного и политического содержания. Острее стал чувствоваться недостаток религиозной литературы из-за того, что много книг было изъято во время домашних обысков. В одном только Ленинграде незадолго до XXVI съезда партии, начавшегося 23 февраля, примерно в двадцати квартирах были произведены обыски с изъятием религиозной и иной литературы200. В 1982 году аресты продолжались.

РЕЗУЛЬТАТЫ РЕПРЕССИЙ

Кампания КГБ против православных диссидентов, начатая в 1976 г., достигла своей высшей точки в 1979-1980 годах и продолжалась в 1981 и 1982. КГБ добился успеха, в результате процессов 1980 года была приостановлена активность наиболее известных православных деятелей. Отец Глеб Якунин, Александр Огородников и Владимир Пореш были отправлены в "исправительно-трудовые" лагеря и ссылку на сроки в десять лет и более. Отец Димитрий Дудко, Лев Регельсон и Виктор Капитанчук были дискредитированы. КГБ действительно подавил диссидентское движение в Православной Церкви. У православных верующих было отбито желание протестовать против несправедливостей, которым они подвергались. Перспектива заключения в лагерь несомненно пугала даже самых смелых. Но еще больше удерживало от открытых протестов понимание того, что за десять с лишним лет диссидентское движение никак не изменило положение Церкви. Апелляция к советской законности не

256

облегчила жизнь верующих. Разумно аргументированные обращения к советскому правительству не изменили его политику. И хотя правда о положении РПЦ все больше распространялась на Западе и поддержка со стороны Запада значительно возросла к 1980 году, этого было недостаточно для того, чтобы убедить советское правительство в ненужности и вредности для страны постоянного подавления всякого диссидентства. Не произошло не только никакой перемены в положении Церкви, но не было и намека на то, чтобы советское государство или церковная иерархия собирались хоть сколько-то изменить свою позицию и серьезно прислушаться к предложениям реформ. При малейших попытках перемен Церковь и государство еще больше застывали на своих позициях. В начале восьмидесятых годов можно было наблюдать некоторые облегчения в официальной церковной жизни, например, уменьшение налогов с духовенства и открытие новых помещений для издательства Московской Патриархии. Но это скорее говорило о готовности государства идти на уступки в обмен на послушание со стороны церковных властей. Контраст между этими уступками и суровым обращением с диссидентами лишь способствовал увеличению пропасти, отделявшей их от молчаливого большинства церковных людей. Политика по принципу "разделяй и властвуй".

И все же КГБ не удалось победить чувства неудовлетворенности, которое испытывали верующие относительно положения Церкви. Они были запуганы, но не успокоились. Каждый, желавший помочь Церкви, ясно видел, что теперь не время открытых протестов, что за них только попадешь в тюрьму и в ближайшие годы вообще ничего не сможешь сделать для Церкви. Верующие должны были искать новых путей, и они обретали их в

257

вере. Ибо, хотя открытые протесты оказались почти бесполезными, само православное пробуждение продолжалось. Жизненная сила христиан не уменьшилась, стало слабее ее внешнее выражение. Церковь по-прежнему привлекала людей Несмотря на всю тяжесть положения, многие находили утешение и радость в церковном исповедании веры Один верующий писал:

"Какая радость, что у нас есть Спаситель и такие хорошие друзья, которые своими молитвами, теплыми словами ободрения помогают нам переживать эти тяжелые времена... Сегодня я был у исповеди и Святого Причастия, вернулся в радости и мире. Отмыто все нечистое, беспокойное и грустное от моего сердца. Жизнь больше не кажется невыносимой"201.

Таким образом, несмотря на репрессии 1980 года, православные христиане остались верными своим убеждениям, они укреплялись в вере, задумывались над проблемами, перед которыми стояла Церковь, и искали пути для будущего.

258

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ОБЗОР СОБЫТИЙ ДО 1985 ГОДА

К ГЛАВЕ 4

1. Борис Рощин, "Свобода религии и клеветники", "Лит. газета", 13 и 20 апр. 1977, Москва.

2. Пресс-конференция состояла из вступительных замечаний о. Г. Якунина, заявления о. Д. Дудко и заявления верующего по имени Константин (фамилия не указана), назвавшегося духовным сыном о. Димитрия. Одиннадцать документов, подписанных упомянутыми в статье диссидентами и их защитниками, было отдано западным корреспондентам.

3. А. Левитин-Краснов, "Спасите этих честных людей!", "Новое русское слово", Нью-Йорк, 7 мая, 1977.

4. По-англ.: LFM, р. 77. Ibid. pp. 79-80.

5. 6. 7. 8. 9. 10.

Ibid. Ibid. Ibid. Ibid. Ibid.

pp. 102, 118. p. 81. p. 100. pp. 83, 79. pp. 85-7.

11. (Л. Иванов, "Известный священник чуть не убит в дорожной катастрофе", на основании телефонного разговора с Анатолием Левитиным): The Guardian of Liberty, May-June, 19?5, p. 8.

12. "Хроника текущих событий", № 38, 31 дек. 1975, с. 68.

13. Прошение патриарху Пимену от прихожан храма св. великомученика Никиты в селе Кабаново, Орехово-Зуевского района Московской области, январь 1976 (около ста подписей).

14. Обращение к представителям христианских Церквей

288

 

(семь подписей), 15 янв. 1976.

15. Заявление митрополита Крутицкого и Коломенского Серафима (в Отдел связей ВСЦ), 13 янв. 1976.

16. "Русская мысль", 8 дек. 1977, с. 4.

17. Там же, 7 дек. 1978, с. 4.

18. Там же, 26 окт. 1978, с. S.

19. "Catacombes", IS December, 1977, p. 6.

20. "В свете Преображения", №№ 1, 12 и 13 (сентябрь - 26 ноября 1978): "Вестник РХД", № 127, 1978, с. 237-47. (Следующие номера также см.: "Вестник РХД".)

21. DCCDBR, vol. 7, р. 823.

22. Ibid., pp. 824-28.

23. Ibid., pp. 829-30.

24. Информационный бюллетень Отдела Внешних церковных сношений Московской Патриархии, №№ 18-19, 15 окт. 1979.

25. Анонимное письмо из Гребнево от 21 окт. 1979: "Русская мысль", 15 ноября 1979, с. 15.

26. "Вестник РХД", № 120, 1977, с. 314.

27. "В свете Преображения", № 45 (63), 9 дек. 1979: "Русская мысль", 21 февр. 1980, с. 4.

28. "В свете Преображения", 6 дек. 1979: "Русская мысль", 29 февр. 1980, с. 4.

29. "Хроника текущих событий", № 41, 3 авг. 1976, с. 12-14 (Аргентов); АС, № 2818, 12 окт. 1976 (Федотов).

30. Разговор Огородникова с психиатром, "Община" № 2, Москва-Ленинград, 1978, с. 159-63.

31. Письмо А. Огородникова Ф. Поттеру, 27 июля 1976.

32. "Информационный бюллетень Рабочей комиссии для расследования применения психиатрии в политических целях" (Information Bulletin, London, № 21, 18 Febr. 1980).

33. Письмо десяти друзей Огородникова и участников Христианского семинара Ф. Поттеру, 18 апр. 1977.

34. Там же.

35. Краткий список репрессий против Христианского семинара за прошедший год, 15 авг. 1979; АС, № 3748.

36. Письмо А. Огородникова Ф. Поттеру; письмо Христианского комитета Генеральному прокурору СССР, 1976 (после 13 июля); DCCDBR, vol. I, p. 6.

37. Ibid.

38. Ibid.

39. Ibid., vol. 4, pp. 486-92.

40. "Протокол обыска" 21 мая 1978 (подписан старшим следователем Клещевой); DCCDBR, vol. 4, pp. 493-5.

289

Некоторые из материалов появились в "Общине" № 2, 1978; следовательно, это были не единственные экземпляры; очевидно, участники семинара учли горький опыт предыдущих обысков, во время которых были утрачены все копии материалов для "Общины" № 1.

41. Письмо Сергея Ермолаева в Прокуратуру СССР, 27 мая 1978; DCCDBR, vol. 6, pp. 734-5.

42. Хроника текущих событий, № 52, 1 марта 1979, с. 29.

43. (Без даты, но, видимо, между июлем и сентябрем 1978), DCCDBR, vol. 4, pp. 497-506.

44. Ibid., p. 107.

45. Ibid.

46. Ibid., p. 108.

47. Ibid.

48. Описание собрания, без заглавия и даты, подписано Т. Щипковой; DCCDBR, vol. 11, pp. 1178-80.

49. Телеграмма Прокурору СССР от семи участников Христианского семинара и В. Капитанчука, 26 ноября 1978; ibid., vol. 7, p. 855.

50. Владимир Белозеров, "Суд-спектакль над Александром Огородниковым"; ibid., vol. 9, pp. 976-82.

51. См.: Christian Prisoners in the USSR in 1979, published by Keston College (Keston, England), and Soviet Christian Prisoners List 1981, published in 1981 by the Society for the Study of Religion under Communism (Orange, California).

52. "Обращение к христианам нашей страны", без даты, "Русская мысль", 17 янв. 1980.

53. Заявление Станислава Жердева, Анатолия Власова, Николая Романюка и других. Москва, ноябрь 1979.

54. "К аресту о. Глеба Якунина" (Игорь Шафаревич и еще 22 подписи), 4 ноября 1979; АС, № 3853. Тот же текст от 14 ноября 1979 с 73 подписями. В конце говорится, что сбор подписей продолжается до 19 ноября; "Русская мысль", 3 янв. 1980, с. 4.

55. Обращение о. Николая Гайнова к патриарху Пимену, 4 ноября 1979, "Русская мысль", 17 янв. 1980, с. 4.

56. "Русская мысль", 10 янв. 1980, с. 4.

57. Сообщение Христианского комитета защиты прав верующих в СССР, 19 ноября 1979, Москва; "Русская мысль", 10 янв. 1980, с. 4.

58. Открытое письмо Ираиды Георгиевны Якуниной Генеральному Прокурору СССР, 17 ноября 1979, "Русская мысль", 10 янв. 1980. См. также приложение к открытому

290

письму Ираиды Якуниной, составленное С. В. Каллистратовой, та же дата, напечатано там же. В нем собраны факты нарушения законности, допущенные во время обысков и ареста.

59. Там же.

60. Там же.

61. "Заявление священника Глеба Якунина, члена Христианского комитета защиты прав верующих в СССР", 10 окт. 1979; DCCDBR, vol. 12, pp. 1242-3.

62. Там же.

63. KNS, № 89, 10.1.1980, с. 1.

64. Заявление В. Пореша, В. Попкова и В. Бурцева, направленное московскому уполномоченному по делам религий А. Плеханову, 26 февр. 1979; АС, № 3S4S.

65. KNS, № 92, 18.2.1980, с. 3; № 94, 20.3.1980, с. 7; № 96, 17.4.1980, с. 3.

66. KNS, № 96, 17.4.1980, с. 3.

67. Письмо Виктору Потапову в Вашингтон, 20 дек. 1979; "Русская мысль", 31 янв. 1980, с. 6. <

68. "Русская мысль", 31 янв. 1980, с. 6.

69. "Русская мысль", 14 февр. 1980, с. 5 (со слов Виктора Капитанчука).

70. "Русская мысль", 29 февр. 1980, с. 4.

71. KNS, № 94, 20.3.1980, с. 3.

72. "Обращение из Ленинграда", "Русская мысль", 29 февр. 1980, с. 3.

73. Открытое письмо (семи названных и 48 неназванных) духовных чад отца Димитрия Дудко патриарху Пимену, 17 февр. 1980, см.: "Русская мысль", 20 марта 1980, с. 4.

74. "Обращение к христианской общественности" членов Христианского комитета отца Н. Гайнова, Виктора Капитанчука и Вадима Щеглова, Москва, январь 1980.

75. "По поводу ареста отца Димитрия Дудко" (В. Борисов, И. Шафаревич, И. Хохлушкин и Л. Бородин), 16 янв. 1980, "Русская мысль", 27 марта 1980, с. 4. Те же четыре автора позже обратились к католикам западных стран с просьбой поддержать отца Димитрия: обращение к редколлегиям главных католических газет Аргентины, Бразилии, Италии, Испании, Мексики и Франции, Пасха 1980, "Русская мысль", 24 апр. 1980, с. 4.

76. "The Times", 12 March 1980, p. 4.

77. Присутствовал лишь архиепископ Волоколамский Питирим; первоначально делегация должна была состоять из митрополита Ювеналия, митрополита Минского Фила-

291

рета и архиепископа Питирима, см.: ЖМП, № 5, 1980, с. 7.

78. "Русская мысль", 31 янв. 1980, с. 3.

79. Письмо Николая Поповича, Николая Честных, Владимира Седова и других архиепископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию, Москва, 17 февр. 1980, "Русская мысль", 20 марта 1980, с. 4.

80. Служба совершалась в храме св. Мартина в Лондоне 9 марта 1980; ее устроил союз "Духовенство в защиту русских христиан".

81. "Русская мысль", 29 февр. 1980, с. 1.

82. The Orthodox Church, vol.16, №3, 1980, pp.1-2.

83. Baptist Times, 31.1.1980, p. 3.

84. "Русская мысль", 14 февр. 1980, с. 1.

Д 85. "Frankfurter Allgememe Zeitung", 4.3.1980, p. 6.

86. KNS, № 94, 20.3.1980, c. 2.

87. Ibid., p. 3.

88. "Русская мысль", 24 апр. 1980, с. 4.

89. KNS, № 94, с. 2.

90. KNS, № 92, 18.2.1980, с. 3.

91. В защиту гонимых также выступили митрополит Сурожский Антоний, архиепископ Мефодий Фуйас (греческий Тиафирский православный архиепископат в Лондоне), преосвященный Ворлок (римско-католический архиепископ Ливерпульский), епископ Вашингтонский Василий (Православная Церковь в Америке), архиепископ Женевский и Западноевропейский Антоний (Русская Православная Церковь за границей), Дэвид Шеппард (Англиканская Церковь) и другие.

92. KNS, № 92, 18 2.1980, с. 3.

93. KNS, № 94, 20.3.1980, с. 2.

94. Сообщение об аресте Виктора Капитанчука, без даты; АС, № 39S7.

95. Это были биографии Якунина, Регельсона и Капитанчука, Обращение В Б. и А. А Конопатских к Курту Вальдхайму, 1979, и Обращение к канадскому правительству Петра Ивановича Дубинецкого из Харцизска, Донецкой области. Они были напечатаны как неизданные документы для включения в: DCCDBR, vol. 13.

96. KNS, № 98, 1S.5.1980, с. 3.

97. KNS, № 99, 29.S 1980, с. 3.

98. Заявление отца Василия Фонченкова в Христианский комитет защиты прав верующих в СССР, 17 мая 1980; АС № 41S7.

99. Среди них о. В. Фонченков, пятидесятник Стани-

292

слав Жердев и пятидесятник Борис Перчаткин.

100. KNS, № 96, 17.4.1980, с. 3.

101. KNS, № 99, 29.5.1980, с. 2.

102. KNS, № 97, 1.5.1980, с. 3.

103. KNS, № 104, 7.8.1980, с. 8.

104. Это советский психиатр Александр Волошанович, \ вскоре выехавший на Запад, и д-р Джерард Лоу-Бийр из

Лондонского Королевского колледжа психиатрии, бывший в СССР в апреле 1978 г. Эти два психиатра как эксперты Рабочей комиссии для расследования использования психиатрии в политических целях осмотрели ряд политических и религиозных диссидентов, принудительно заключенных в психбольницы. Случай с Кузькиным - один из нескольких, указывающих на то, что советские власти принимали их усилия всерьез.

105. KNS, № 99, 29.5.1980, с. 2.

106. KNS, № 101, 26.6.1980, с. 5.

107. Сообщение Христианского комитета, 19 ноября

1979, "Русская мысль", 10 янв. 1980, с. 4.

108. Вадим Нечаев, "Голоса русских женщин", "Русская мысль", 3 апр. 1980, с. 10.

109. KNS, № 103, 23.7.1980, с. 6. См. интервью Гори-чевой и Малаховской в: "Guardian", 31.7.1980, с. 8.

ПО. "Запись процесса Владимира Пореша в ленинградском городском суде 23-25.4.1980"; АС, № 4022.

111. Там же, с. 61.

112. Дудко выступал в программе "Время", беседу с ним вел некий "Сергей Дмитриевич", представившийся как "журналист".

113. "Запад ищет сенсаций... Заявление священника Д. Дудко", "Известия", 21 июня 1980, с. 6.

114. "Правда Украины", 22 июня 1980, с. 4; "Советская Белоруссия", 22 июня 1980, с. 3; "Правда Востока", 24 июня 1980, с. 3; "Заря Востока", 22 июня 1980, с. 3; "Советская Молдавия", 22 июня 1980, с. 3; "Советская Россия", 22 июня 1980, с. 5; "Бакинский рабочий", 26 июня

1980, с. 4.

115. KNS, № 101, 26.6.1980, с. 1.

116. ЖМП, № 7, 1980, с. 40.

117. Среди получивших документы был назван и архиепископ Брюссельский Василий. Как пишут Оливье Клеман и Николай Лосский в статье "«Раскаяние» „и мученик: по поводу священника Дудко" ("Le Croix", 20-21.7.1980), архиепископ Василий, хотя и переписывался с о. Д. Дудко, но документов от него не получал. Очевидно, в том,

293

что он был упомянут, сказалось отрицательное отношение к нему с советской стороны, поскольку он поддерживал Дудко и других инакомыслящих в СССР. Другая любопытная деталь: в заявлении говорилось, что, осознав характер своих встреч с иностранцами, Дудко отказался встретиться с членом английского парламента Аткинсоном. Аткинсон, однако, говорил, что он встретился с отцом Димитрием, будучи в 1980 году в Москве ("Daily Telegraph", 21.6.1980, с. 1). Непонятно тогда, почему "Известия" упустили случай подвергнуть нападкам члена консервативной партии, возглавляемой Маргарет Тэтчер, которая в то время решительно противилась участию английских спортсменов в Олимпийских играх в Москве.

118. ЖМП, № 7, 1980, с. 4.

119. KNS, № 101, 26.6.1980, pp. 1-2; Клеман и Лос-ский; и др.

120. KNS, № 101, 26.S.1980, с. 1-2.

121. М. Пробатов, Москва, 27 июня 1980; "Русская мысль", 17 июня 1980, с. 4.

122. Заявление Ирины Залесской, Москва, 22 июня 1980; "Русская мысль", 31 июля 1980, с. 4.

123. KNS, № 102, 10.7.1980, с. 2.

124. "Религия и атеизм в СССР", Мюнхен, № 11/59 (ноябрь 1980), с. 5.

125. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 4.

126. "Религия и атеизм в СССР", № 11/59.

127. Там же.

128. KNS, № 111, 13.11.1980, с. 2. Л29. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 4.

130. "Всем моим духовным детям", отец Д. Дудко, 27 июля 1980 (архив Кестонского колледжа).

131. Письмо отца Д. Дудко архиепископу Брюссельскому Василию, без даты, по-видимому, июль 1980 (архив Кестонского колледжа).

132. KNS, № 106, с. 4, сент. 1980; № 111, 13.11.1980, с. 2.

133. "В свете Преображения" №№ 69-83, с 9 ноября 1980 по 22 февраля 1981, 133 стр. Номера 69 и 70 не соответствуют номерам, выпущенным прихожанами о. Д. Дудко после его ареста: № 69 - № 1, 1980 (копия в архиве Кестонского колледжа), № 70 - № 2, 1980, 3 февраля 1980 ("Русская мысль", 20 марта 1980, с. 5). Отец Димитрий говорил, что он был неудовлетворен этими номерами и решил снова начать выпуск листков с того номера, на

294

котором он остановился. В подборке с номерами листков содержатся также другие заявления отца Д. Дудко: "Мое покаяние", без даты, с. 61-71; "Всем моим духовным детям", с. 77-79; "Мой вопль", без даты, с. 102; "Распространяются слухи", без даты, с. 103-9; "Обращение к безбожникам", 26 дек. 1980, с. 133. Весь сборник называется "Притча о неправедном домоправителе: трагедия-монолог". Эти тексты были получены Кестонским колледжем в 1982 г.

134. Отец Д. Дудко, "Хождение по кругам...", 22 стр. (копия в архиве Кестонского колледжа).

135. Там же, с. 12.

136. Там же, с. 15. i

137. Там же, с. 1. *

138. "В свете Преображения", №№ 69-83 (133 стр. в архиве Кестонского колледжа), с. 31.

139. Там же, с. 28-29. 140.

141. 142. 143. 144. 145. 146.

147. "Вестник РХД", № 132, 1980, с. 230-2.

148. Там же, № 133, 1981, с. 293.

149. KNS, № 101, 26.6.1980, с. 2; № 102, 10.7.1980, с. 2. После освобождения отца Д. Дудко выглядел очень похудевшим. Известно, что резкие изменения в весе-побочное явление при лечении некоторыми лекарствами, влияющими на психику.

150. "Почему покаялся Дудко" (нем.), Menschenrechte, September-October 1980; Russland und Wir, September 1980, p. 12.

151. "В свете Преображения", №№ 69-83, с. 122.

152. Интервью с А. Левитиным-Красновым: "Религия и атеизм в СССР", Мюнхен, № 11/159, ноябрь 1980, с. 4.

153. Можно лишь гадать о том, почему митрополит Ювеналий, если он действительно оказал КГБ услугу, уговорив отца Димитрия покаяться, был в апреле 1981 удален с поста главы Отдела внешних церковных сношений. Возможно, что это не зависимые друг от друга события, но Ювеналий как митрополит Крутицкий и Коломенский был прямым начальником отца Д. Дудко, и его могли удалить из ОВЦС потому, что КГБ арестовал о.

Там же, с. 30. Там же, с. 22. Там же, с. 23. Там же, с. 9. Там же, с. 112. Там же, с.64. Там же, с. 127.

 

 

295

Димитрия.

154. "В свете Преображения**, с. 80.

155. Там же, с. 17. Вряд ли Дудко имеет в виду высший чин КГБ, когда он говорит об одном и том же лице, повторяя: "большое начальство** и "высшее начальство**.

156. "В свете Преображения**, с. 17, 56, 67-68, 98-99; 16 июля 1981, с. 6.

157. Там же, с. 73, 75.

158. Там же, с. 75.

159. Сообщение иностранца, приехавшего в СССР, весна 1981 (копия в архиве Кестонского колледжа).

160. Сообщение ТАСС, приведенное в KNS, № 125, 4.6.1981, с. 7.

161. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 3. !

162. Nigel Wade, The Daily Telegraph, 26 August 1980, p. 22.

163. Сообщения о суде появились в г. "Русская мысль**, 4 сент. 1980, с. 3, и в KNS, № 106, 4.9.1980, с. 2-4. В последнем сообщении говорилось, что существует самиз-Датское описание суда, но оно не было получено на Западе. Затем некоторые подробности о судебном процессе появились в документе самиздата под названием "Расправа" (монах Иннокентий; Москва, сент. 1980; копия в архиве Кестонского колледжа), в котором содержались гневная критика властей и высокая оценка деятельности отца Глеба как знаменосца христианства в мире вражды.

164. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 4.

165. Выступление Карелина на суде против о. Г. Якунина свидетельствует о крутом повороте в его взглядах. За десять лет до этого он был одним из подписавшихся под обращением к Поместному Собору 1971 г. Кроме того, Карелин доставал важные документы, использованные священниками Эшлиманом и Якуниным в их Открытом письме патриарху Алексию в 1965 г. Похоже на то, что в годы между этими событиями Карелин разделял взгляды Геннадия Шиманова и считал, что РПЦ должна находиться в союзе с советским государством, а не противопоставлять себя ему.

166. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 3.

167. Там же. !

168. **В свете Преображения**, с. 84-85. «169. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 3.

170. KNS, № 107, 18.9.1980, с. 1.

171. KNS, № ИЗ, 11.12.1980, с. 2.

172. KNS, № 120, 26.3.1981, с. 3.

296

173. Л. Колосов, *'Кому служил «отец» Глеб**, **Труд**, 2 сент. 1980.

174. KNS, № 106, 4.9.1980, с. 5.

175. А. Сахаров и другие, **Кто осужден? , Москва, 29 авг. 1980; АС, № 4076.

176. KNS, № 106, 4.9.1980.

177. Ibid.

178. Ibid., p. 6; № 107, 18.9.1980, с. 2.

179. Документ № 141 Московской Хельсинкской группы, 23 сент. 1980, подписан Еленой Боннер, Софьей Кал-листратовой, Иваном Ковалевым, Наумом Мейманом и Феликсом Серебровым.

180. KNS, № 113, 11.12.1980, с. 6.

181. Подробный разбор этой статьи см.: Paul Lucey, "Aliens": A Study in Character Assassination, KNS, № 145 (25 March 1982), pp. 9-15; также комментарий А. Левитина, 12.10.82, "Русская мысль", 12 ноября 1981, с.7.

182. Виктор Пронин, "Чужаки", "Огонек", 23 и 30 авг. 1981.

183. "Хроника текущих событий", № 58, 1980, с. 33.

184. "Русская мысль", 2 окт. 1980, с. 4. доза!) ^МШК *А

185. Guardian, 10 October 1980, p. 6. f

186. Daily Telegraph, 9 October 1980, p. 6. ^

187. Le Monde, 11 October 1980, p. 3. '

188. Сообщение западного туриста, бывшего в СССР, весна 1981 (копия в архиве Кестонского колледжа). >

189. Там же.

190. Вадим Щеглов, Открытое письмо, 8 окт. 198О 1ру-кописный оригинал в архиве Кестонского колледжа).

191. Письмо митрополиту Ювеналию от исполняющего обязанности генерального секретаря ВСЦ Конрада Рай-зера, 1 окт. 1980 (напечатано 30 окт. 1980, чтобы дать митрополиту время обдумать его; копия в архиве Кестонского колледжа).

192. Письмо митрополита Ювеналия Конраду Раизеру, 29 окт. 1980.

193. "Русская мысль", 26 февр. 1981, с. 6. А

194. Там же.

195. KNS, № 118, 26.2.1981, с. 6.

196. KNS, № 121, 9.4.1981, с. 8.

197. KNS, № 130, 13.8.1981, с. 7.

198. KNS, № 145, 25.3.1982; № 153, 15.7.1982.

199. KNS, № 120, 26.3.1981, с. 6.

200. Ibid., p. 18.

201. KNS, № 114, 22.12.1980, с.

 

297