Яков Кротов

См. также: когда Пасху будут праздновать все христиане одновременно?

*

Человека завораживают совпадения. Шестнадцать лет назад все ужасно нервничали, потому что Пасха совпала с Благовещением. Нервничали, когда был парад планет. Нервничают всякий раз, когда затмение  - то есть, когда луна совпадает с солнцем. В этом году вообще чудо из чудес – совпали православная Пасха с католической и протестантской.  Почти как если бы Папа в Россию приехал. Вот он там, а мы тут – одновременно. Ну разве не чудо?

Cовпадение православных, протестантов и католиков – чудо, если противопостояние православных и католиков – естественное событие. Но ведь это не так! Всякая ненависть есть событие противоестественное. Любовь не чудесна, она не сверхъестественна, она естественна. Пасха в один день – такая же норма, как то, что миллиарды людей одновременно видят на небе одну и ту же полную луну. Вот если бы православные в Москве видели бы на небе полумесяц, а католики в Москве видели бы на том же самом небе в той же самой точке полную луну, это было бы ненормально.

К сожалению, ненормальность есть норма мира, каким он известен людям. Или, точнее, каким его устроили люди. Ненормально то, что все восторгаются совпадение пасхи у католиков и православных, но совершенно не волнуются от того, что христианская Пасха не совпадает с еврейской. А надо бы! Считать, что евреи – это евреи, а христиане – это христиане, и совпадать им ни к чему, это всё равно, что считать, что живые – это живые, а мёртвые – это мёртвые. Вот она – базовая нененормальность, базовое несовпадение, по сравнению с которым все остальные просто легко поправляемые недоразумения.

«Легко» - значит, человеческими силами. Не нужно звать Бога, чтобы совпадали между собой христиане разных конфессий. Не нужно звать Бога, чтобы совпали христиане с иудеями. Не нужно звать Бога, чтобы совпали все люди и все народы. Зовите Бога, когда хотите совпадения живых и умерших. Потому что они могут совпасть и без Бога – совпасть в грехе, совпасть в смерти. Само слово «совпадение» применительно к Пасхе звучит коряво, потому что Пасха есть не  совпадение, а со-восстание, совместный подъем из того ничто, куда мы загоняем себя и других мертвенным безразличием. На Пасху поют древний гимн, обращённый ко Христу: «Вчера с Тобою я спустился в могилу, спогрёбся, сегодня с Тобою совосстаю». Это – поэзия. Ну кто из нас не символически, не благодатью того же Христа, а реально и добровольно сходил в могилу? Других туда подпихивали, что было, то было… Так вот и слава Богу, что не совпадая с Христом в страданиях можно совпасть с Ним в счастье, что за реальный грех можно заплатить символически, пролепетав слова покаяния и веры, слава Богу, что вера позволяет в горе,  в болезни, даже в могиле совпадать не со смертью, а с Богом, слава Богу, что человек свободен не только восставать, но и со-восставать с Богом к вечной жизни. Христос воскресе!

2007

*

Пасха в России – это не куличи, не яйца, даже не ночное богослужение, даже не возглас «Христос воскресе». Пасха в России – это особая интонация, с которой произносится этот возглас: «Христос воскресе!» Этого никак не передать на письме, этого не продать в магазине: «Христос воскресе!» и ответное «Воистину воскресе!» О – и, Христос воскресе – о – и. "О" – понятно, как не понять: Иисус, который был казнен за богохульство и положен в новенькую гробницу, заботливо похоронен последователями и последовательницами к удовольствия властей мира сего – поднялся. Встал. Ооо! - Воистину воскресе! - О – и.. – и – что? Какое отношение это имеет к нашей жизни? Интуиция подсказывает, что – никакого, разве что за спиной поднявшегося Иисуса в нашу личную жизнь попытается вломиться то самое, что его уложило насмерть в гробницу. Не смогли сделать мертвым навсегда – сделают навсегда вечно живым символом, идеалом, хоругвью. Христос воскрес, а цинизм даже и не умирал. Для очей цинизма весь мир – сплошная горизонталь, все в гробу видели, видим и будем видеть. Для ушей цинизма весь мир – сплошное «ааа», в крайнем случае вежливо-атеистическое «ээээ». И какое же это счастье, что в России, стране победившего цинизма-пофигизма все-таки вновь и вновь звучат эти «о» и «и»: Христос воскресе! – Воистину воскресе! И - и что? И - за Ним, разумеется, пока не захлопнулось! Христос воскресе!

О Пасхальной радости благовествовал архангел Марии: "Родишь сына, и наречешь Ему имя: Иисус... И будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца" [Лк 1 31-33]. Рассказ об этом благовестии будет читать за литургией 7 апреля. Но радость Благовещения не совсем понятна. Что за "Сын Всевышнего"? Какой у Бога может быть Сын?! Какое нам дело до "дома Иакова" - ведь это одно из названий Израиля? И, наконец, очень приятно, что Царству Иисуса не будет конца - но где же Его начало?

Пасха - ответ на все эти вопросы. Христос воскрес: значит, смерть не властна над Ним; Он - настоящий Сын Божий, то есть - Бог. Христос воскрес - значит, Его кровь пролилась не напрасно, а смерть Его была не только трагедией. Христос воскрес - и для нас это начало Его Царствования, это победа Жизни над смертью. Для нас - хотя на самом деле, как сказано в первой главе Евангелия от Иоанна, которая читается на Пасху, "в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно была в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его" [Ио 1 1-5]. Мы сотворены по образу этого Слова, по образу Христа, но только Пасха нас в этом убеждает.

На Пасху храмы переполняются так, что даже боязно советовать людям, которым всего лишь любопытно, сходить на ночное богослужение. В некоторые храмы пускают по приглашениям. Но в самой отчаянной толчее никто не ворчит. Даже агрессивные ханжи (вроде меня) в этот день молчат, потому что Пасха - такого размера праздник, что хватает на всех. Недаром много веков одну и ту же проповедь св. Иоанна Златоуста читают в этот день. Эта проповедь озарена простотой любви: она призывает подойти к воскресшему Иисусу всех - постившихся и не постившихся, кто давно верует и кто еще не может поверить, что верует.

Пасха не случайно сохранила свое древнее, дохристианское название. В этот день христиане вспоминают, что храм - не их дом, а Божий, что Церковь - не святая Русь, а "дом Иакова". Строго говоря, у русских - и у греков, итальянцев, папуасов - нет права праздновать Пасху: это праздник Израиля. "Песах" - так зовется он на языке Ветхого Завета, от слова "пройти", "миновать". За тысячу лет до Благовещения, когда "дом Иакова" - израильтяне - были рабами в Египте, страшные знамения несли смерть египтянам и обходили стороной дома верных Единому Богу. На дверях этих рабских лачуг был знак - их мазали кровью животных, принесенных в жертву по случаю древнего весеннего праздника. Гнев Божий "прошел", "миновал" дома рабов и обрушился на дома угнетателей. С этого чуда началось освобождение "дома Иакова" из египетского рабства - Исход.

Воскресение Христа не освобождает никого от угнетенности физической смертью. И христиане умирают, словно рабы биологического закона. У чудес египетской пасхи было множество свидетелей. У воскресения Иисуса свидетелей не было. Уже первые христиане ничем не могли опровергнуть тех, кто называл их Пасху жульничеством. Дохристианская пасха была столь же несомненна, как арабо-израильская шестидневная война; Пасха Христова сомнительна словно жизнь на Марсе. И нет ничего удивительного, что в воскресение не поверили все те, кто праздновал освобождение из Египта. Удивительно, что в воскресение вообще кто-то поверил. Не удивительно, что Дева Мария сперва недоверчиво спросила у ангела: "Как будет это?". Удивительно, что кончила она словами:"Да будет..." [Лк 1 34, 38].

Самое большое чудо Пасхи - не воскресение Христа, не победа Бога над смертью, а вера христиан - победа Бога над нами и нашей жаждой внешних доказательств. В пасхальном тексте Евангелия, об этом сказано так: Иисус "пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились" [Ио 1 11-13].

Самая яркая особенность пасхального богослужения - не калейдоскопическая смена одеяний священников (да и не в каждом храме найдется много облачений), не ликующее пение, а чтение этих евангельских слов на нескольких языках - греческом и английском, латинском и немецком. Благовещение было обращено к одной Марии; Благая Весть (а именно так переводится на русский "евангелион") о Воскресении Христа - всем народам. В этом смысл и крестного хода на Пасху - это своего рода проповедь и, как показывает опыт, действенная. "Дом Иакова" открыт теперь для всех, кто верует в воскресение. Не просто в "жизнь после жизни" - в бессмертие души ни один народ не сомневался и не сомневается, только от бессмертия этого ни холодно, ни жарко. Душа без тела - огрызок, не имеющий ни права, ни желания считать себя человеком. "Пасха" - праздник для тех, кто верует в воскресение такое же, как воскресение Иисуса - восстановление вечного единства тела и души. И восстановится все не так, как было на земле, а так, как было в раю - мы преобразимся, как преобразился Иисус после воскресения, когда время и пространство перестали быть для Него препятствиями и стали его орудиями.

Трудно представить вечную жизнь в святости, любви, радости? Да. Так же трудно было древним евреям, у которых отцы и деды жили в рабстве, представить себе, что такое свободная жизнь, которую несла им ветхозаветная Пасха. Да наше дело и не представлять. От фантазий вечной жизни не прибывает. Христос говорил о воскресении осуждения и о воскресении жизни [Ио 5 29]; воскреснут все, но только вера - активная, любящая, кающаяся - выводит к вечной жизни; где нет веры - там грех, ожесточение, там я воскресну на мгновение лишь затем, чтобы второй раз умереть. Пасха - лучший день, чтобы уцепиться за край одежды Христовой и воскреснуть с Ним, лучшее время для покаяния и крещения.

Пасхальные красные яйца - вот возобновление древней пасхи; красный цвет крови - знак спасения, будь то жертвенная кровь на притолоке рабьих лачуг, будь то жертвенная кровь Иисуса Христа. Пасхальный пир: куличи и многообразные пасхи, вино и мясо, - вот возобновление праздничных походных трапез во время бегства от смерти и работы египетской. Пасхальное посещение кладбища - вот возобновление странных и чудных дней после Воскресения Христа, когда многие мертвые посещали живых в Иерусалиме. Исчезает барьер между двумя мирами, и мы говорим: "Христос воскресе" не только живым, но и мертвым. И если мы не только едим у могилы, но и у молимся над нею Богу, то мертвые радостно ответят: "Воистину воскресе". Они знают это лучше нас.

ПАСХА СПАСЕНИЯ И ПАСХА ТВОРЧЕСТВА

С лёгкой руки Николая Бердяева утвердилось в русской культуре представление о христианстве спасения и христианстве творчества. Если примеривать это на современный манер, то христианство спасения – это когда православные возмущаются тем, что на Пасху только малая часть людей посещает богослужение, а в основном люди едут на кладбища. Да, это нарушение правил, согласно которым Воскресение это такая радость, такая радость и уверенность в том, что с мёртвыми всё хорошо, они спасены, мы спасены, все спасены, что идти на кладбище можно вновь лишь на так называемую Радоницу, спустя десять дней после Пасхи. Вроде бы и про радость говорится, а выходит именно христианство спасения – вроде как служба спасения на берегу моря-окияна: дальше буйка не заплывать, купаться не более сорока минут, бутылки не бить, отдыхающим не мешать.

Предки православные посмелее были – ставить церковь прямо на месте языческого святилища. Ну, едет народ на кладбище. Господи, да в кои-то веки, раз в год человек вспомнил, что он не в пробирке опаринской самозародился, не политехнологом сконструирован и не груди государственной безопасности в детстве сосал. Не бранить такого человека, а приехать на кладбище и, наплевав на все запреты, служить и служить панихидки, утешать и разговаривать. Только водки не пить – и вот это и будет лучшая проповедь того, что Христос воскрес, что горе не топится в стопке, а испаряется солнышком веры, что можно всё – и на Пасху не прийти, и на кладбище приехать в неурочное время, всё-всё можно, совсем всё: и врага простить, и на карьеру забить, а ближнего, напротив, не топтать, и найти молитве время и потехе час. Всё ненужное можно не делать, потому что Христос воскресе, и все  нужное можно, потому что воистину воскресе!

ПАСХА — ПРОПОВЕДЬ

Пасха всегда с проповедью, потому что сама Пасха изначально есть праздник проповеди. "Начало" Пасхи, первая Пасха — это спасение иудеев во главе с Моисеем от египетского рабства. Праздновалось это спасение как проповедь жестом, едой, словом. Пасхальную еду иудеям заповедано есть с посохом в руках, в походной одежде, быстро — это проповедь о том, с какой стремительностью уходили евреи из Египта. Заповедано есть агнца, потому что тогда, в Египте, в каждой семье зарезали агнца и его кровью помазали дверной косяк, чтобы зараза, поразившая египтян, пощадила евреев. Заповедано есть мацу, пресный хлеб, потому что к свободе рвались так стремительно, что тесту не дали скиснуть и взяли с собой только пресное. А для непонятливых — то есть, для детей — в пасхальное празднество введена и проповедь словом, проповедь-диалог: ребенок — или кто есть самый младший в доме — спрашивает, к чему все это (маца, агнец, веселье), а отец семейства торжественно отвечает веками отшлифованным объяснением, "пасхальной агадой".

Конечно, не случайно Христос погиб на Пасху. В более спокойной обстановке Его несколько раз щадили. Но в праздничный день всякое уклонение от ортодоксии ощущается особенно остро. Но самым острым стало христианское переживание: нет, мы не уклонились от ортодоксии, напротив, именно теперь Пасха стала действительно Пасхой, освобождение пришло к высшей своей точке, уже не от Египта, а от самой смерти спасены люди, и все спасены, а не одно какое-то племя.

Нет мацы, нет барашка, нет пряностей — на христианской Пасхе нет, конечно, на иудейской Пасхе все это остается. Еду вытеснило слово, потому что и освобождение совершилось не ради текущей молоком и медом земли, а ради Того, Кого назвали Словом Божиим, подчеркивая, что Он так же един с Богом, как слово — с человеком, произносящим слово.

Конечно, плохих проповедников много и в христианстве. Более того, плохая христианская проповедь намного хуже плохой проповеди в любой другой религии или идеологии, потому что, как говорил Бердяев, в христианстве Слово стало плотью, и потому тут особенно стыдно превращать плоть в слова. Но хорошая христианская проповедь — действительно хороша, потому что освобождает слушателя от чего-то невыразимо гнетущего, гнетущего тем более, что гнетущего постоянно, как пресловутый атмосферный столб. "Войдите все в радость Господа своего", — этот озорной крик Златоуста разносится по миру, и вся его проповедь именно о том, что все, все, все, ибо Бог "и последнего милует, и первому угождает ... и дела приемлет, и намерение целует". Неужели так — неужели не в ад ведет дорога благих намерений, а все-таки в рай? Нет, она ведет в ад, но вместе с Христом она проходит ад насквозь: "Где твое, смерть, жало?! Где твоя, ад, победа?!"

Проповедь Златоуста обычно читают на церковно-славянском, и как же она хороша именно такой. Но и русский язык оправдан пасхальными проповедями отца Александра Меня, митрополита Антония (Блума).

Примечательно, что Мень в свою пасхальную проповедь вставил перевод златоустовой: "Пусть никто не рыдает о своем ничтожестве, ибо явилось общее для всех Царство. Пусть никто не плачет о своих грехах — прощение воссияло из гроба. Пусть никто не боится смерти — освободила над смерть Спасителя". Ничто так не радует хорошего проповедника, как чужая хорошая проповедь, но нечто сугубо наше, что нужно услышать именно людям, которых уже тошнит от идей и учений, звучит в словах Меня:

"Не только грядущее озарено светом Пасхи. Воскресение ознаает реальность присутствия Христа среди верных Ему. "Учения", "идеи" приносили людям многие вожди и пророки, Иисус же Сам остается с Церковью как Брат и Собеседник, как Друг и Спаситель,как вечно пребывающий современник, обращенный к миру...".

"Смерть и любовь неразлучны между собой, и потому так страшно бывает любить ... Смерть и любовь переплелись, потому что полюбить — это значит так себя забыть, чтобы даже не существовать, не вспомнить о себе; другой тебе так дорог, что мысль о себе мешает ... Когда вы будете слышать весть о том, что воскрес Христос, вспоминайте: мы призваны все уже на земле быть воскресшими людьми; но для этого надо так полюбить, чтобы пройти врата смертные, сойти крестом в ад, любовью приобщиться страданию ближнего, забыть себя — и вдруг обнаружить: я жив — жив Божественной жизнью Христа! Аминь."
Опубликовано.

ОСТОРОЖНО: ЯЙЦА

Воскресение – дело сравнительно легкое. Еще Иоанн Златоуст риторически спрашивал: что труднее – изготовить из ничего свечу или зажечь (воскресить) потухшую? И отвечал: творение чудеснее воскресения.

Воскресение к тому же явление нередкое, а пожалуй, даже чрезвычайно распространенное. И в бездушной природе, и в человеческой психике оно совершается беспрерывно. Свежий пример: на наших глазах воскрес тихо скончавшийся при коммунистах обычай дарить на Пасху яйца.

Воскресение, наконец, чревато неожиданными последствиями. Христианин не может не радоваться открытию церквей и восстановлению пасхальных обычаев, но нельзя радоваться воскрешению забытого во всем цивилизованном мире средневекового поверья, будто первое пасхальное яйцо подарила Мария Магдалина императору Тиберию. Якобы она ему тем самым отвечала на вопрос, как из камня может появиться жизнь.

Очень поэтично увидеть в яйце камень, а в цыпленке Христа. Было бы совершенно излишним занудством напоминать, что цыпленок не Сын Божий, что цыпленка не распинали и так далее. Но напомнить, что воскресение – это не рождение, все-таки стоит, хотя бы для того, чтобы у нас было два праздника – Рождество и Пасха, а не Рождество рождественское и Рождество пасхальное.

Воскресение – к вечной жизни, рождение – к вечному круговороту жизни. Казалось бы, человек должен стремиться жить вечно. Но большинство людей смиряется с тем, что они «продолжатся» в своих потомках, в своих свершениях, в крайнем случае – в читателях своих текстов. У кого какие яйца, тот соответствующим образом и продолжается.

Поэтому не стоит радоваться, что языческая Русь пришла в церковь со своими яйцами. (Яйца у язычников символизировали плодородие, то есть рождение, и именно обильное рождение). Язычество в Церкви – далеко не так плодотворно, как зародыш – в яйце.

Если следовать логике вечного круговорота жизни, не яйца, а бомбы – лучший символ вечности и надежности. Милитаризм постоянно твердит, что защищает род, народ, спасает детей, - в общем, дарует вечную жизнь тому, что иначе бы давно погибло. Не случайно бомбы изображают в виде яиц с крылышками. , хотя они уже давно совершенно другой формы. Мертвое, сеет смерть, а из всего этого образуется осушение слезинки ребенка, светлое будущее, покой и справедливое счастье всех хороших людей.

К счастью, мертвое рождает не вечное, а временное. Как удачно! Если бы Царство Божие рождалось как цыпленок из яйца, как мирная жизнь из военной победы, то безрадостная была бы жизнь в таком царстве.

Не потому Христос воскрес, что Он был вечный или мертвый, не потому, что Ему ничего не было страшно, не потому, что Он умер понарошки. Прямо напротив: от всех воскресений, которых так много в мире, воскресение Христово единственное могло не состояться. Он воскрес не потому, что Его подстраховывал Отец Небесный, а потому что Он не впустил в себя страха. Иисус не был тронут разложением после смерти, потому что в Нем одном не было мертвечины и греха до смерти.

Вечная жизнь – не результат вечного круговорота жизни. Прямо наоборот. Чудо Воскресенья в том, что оно совершенно ни из чего не вытекает, абсолютно не обязательно и абсолютно ничем не обязано ни природе, ни людям, ни мертвому, ни живому.

Не как цыпленок из яйца, а как цветок на асфальтированном перекрестке, как теория относительности среди трепа двоечников, как счастье среди горя является Христос. И если освобождение убитого от власти убивших, от небытия и смерти называется воскресением, то Христос – воскрес.

ЯИЧКО К КРАСНОМУ ДНЮ

Христос очень мало остановил Своим последователям зримых, материальных символов. Вода, масло, вино, хлеб, - вот и всё, что Самим Спасителем заложено в церковную обрядность.

Современный мир и эту малость воспринимает с трудом. Он слишком идеалистичен в самом худшем смысле слова, с подозрительностью и враждебностью относится к простым осязаемым вещам. Он легко понимает, почему прямоугольник на дорожном знаке означает идею кирпича и - через нее - идею стены и - через нее - идею запрета на проезд. Но этому миру надо долго и подробно объяснять, каким таким образом вода - настоящая, не изображение воды, а просто вода - связана с чистотой, с очищением от грехов - не с идеей чистоты, а именно с чистотой. Так что даже четыре символа - уже для него много; а ведь в церковной жизни символическое значение, пускай второстепенное, не столь обязательное, имеет множество других предметов - от яиц до платков.

Иным был языческий мир. Для него каждая мелочь имела духовное значение, могла быть использована при ворожбе или магии, что-то символизировала. Познание духовное осуществлялось через посредство материального мира. Для каждой невидимой вещи был свой видимый образ; более того, для каждого оттенка духовной реальности подыскивался отдельный символ. Воскрешение символизировалось одновременно яйцом и улиткой (из мертвой каменной оболочки появляется нечто живое), павлином и орлом (и вообще всем, что меняет окраску, перья или шерсть со сменой времен года). Но духовный мир настолько изобильнее - многочисленнее, разнообразнее - материального, что физических реальностей просто не хватало. Начиналось совместительство. Яйцо обозначало отнюдь не только воскрешение, но и плодородие, и жизненную силу, и начало - начало пира, книги, творения.

Христос решительно развел два мира в разные стороны. Это благодаря Ему мы живем в мире, где прочно забыты символические значения цветов, деревьев, цифр, причесок и пр. и пр. Духовный мир - иной, он не от мира сего. Между двумя мирами есть мосты - символы, но мостов этих немного. Со времен Рождества и Воскресения главный символ Бога - это человек, все остальное второстепенно.

Впрочем, Церковь нетороплива. Она впустила в себя язычников, принявших крещение, со всеми их суевериями и предрассудками, с обрядами вполне нехристианскими, и не требовала немедленно со всем этим покончить - а если и требовала, то не выгоняла вон ослушавшихся. Много веков каждый христианский праздник сопровождался обрядами, имевшими когда-то языческий символикой. Церковное предание говорит, что впервые яйцо как символ воскресения было преподнесено Марией Магдалиной императору Тиберию; и уж совершенно несомненный, научный факт, что в римских христианских катакомбах находят изображения яиц и следы яичной скорлупы. Но так же несомненно и научно, что на Руси яйцо стало символом воскрешения, сохранив и свое языческое значение как символа плодородия - и каким прибором замерить, какое из двух значений было важнее для наших предков? Первоначально, конечно - языческое, и лишь постепенно оно выветривалось.

Но стоит вспомнить: всего сто лет назад Даль отметил, что «по весу первого куриного яйца, весной, заключают об урожае». Что христианского было в том, что пасхальным яйцом поглаживали лошадь, приговаривая «будь гладка, как яичко»? Да ничего, как никакого христианского или антихристианского смысла нет в совете красить яйца в красный цвет, обдавая кипятком, или в синий - защемляя дверью. Зато есть очень глубокий языческий символизм в скрытом за этим каламбурным анекдотом, неумирающем и глубоко символическом использовании слово «яйцо». И традиционные писанки - яйца с растительным орнаментом - конечно, говорили в первую очередь о воскрешении и плодородии природы, а лишь в последнюю - о воскресении Христовом.

 

Наше время оказалось совсем не такое бесплодное и бездуховное, как иногда брюзжат. Это хорошо видно по тому, что символизм развивается, меняется, что постоянно появляется нечто новое в наших взаимоотношениях с миром невидимого. Не стоял на месте и символизм, связанный с яйцом, - более того, символика языческая и христианская разошлись окончательно.

Языческий символизм окончательно вышел из храмов, но не исчез. Лошадей яйцами более не гладят. Не берегут пасхальные (да не всякое, а «коим кто впервые у заутрени похристосовался) яйца, чтобы бросать их через пожар - было поверье, что бросание такое заменяет пожарную команду, и тоже поверье безусловно языческое и магическое. Зато шоколадные яйца с заключенным внутри сюрпризом - крошечной кинокамерой, куколкой, автомобилем или другой какой цацкой - имеют, безусловно, свой духовный символизм. И это символизм, безусловно, не воскресения, а именно язычества - символизм изобилия, силы, плодородия - только что плоды теперь немного иные, не яблоки и жеребята, а автомобили да телевизоры. И совершенно не случайно с именем Христофора Колумба, открывшего землю, где культ автомобиля достиг последних высот, связан символический рассказ о том, как он победил врагов, сумев поставить яйцо недвижимо.

Конечно, американизм как современная разновидность древнего ханаанского культа плодородия есть достояние отнюдь не только американцев. Фантастическое зрелище являют в этом отношении пасхальные яйца прославленного Фаберже, делавшиеся для последних русских царей - чего только в них не вставляли: и модель яхты, и железную дорогу, и памятник Петру Великому, и дворцы, и даже целый «храм любви» с вполне языческими купидончиками. И это все - неосознанное, не злобное, но тем более активное и утверждающееся язычество.

Христианский символизм тоже утвердился окончательно - появились яйца с изображением на них икон, каких никогда не водилось на Руси. Появились и в одночасье прижились, и стали такими популярными, что спрос жутко превышает предложение - так что они стоят удивительно дорого. Люди, меряющие настоящее прошлым, приняли нововведение в штыки, усмотрев в нем чуть ли не кощунство: что за иконы на яйце? Молиться перед иконой, написанной на яйце, действительно невозможно - но кощунства в таком изображении нет. В конце концов, фресками украшали сверху донизу стены храмов, купола, и совсем невидные снизу места не для того, чтобы на них молились.

Иконы, однако, не только предмет поклонения, не только средство молитвы, не только символ иного мира. Икона - это окно в другой мир, окно, через который в наш мир вливается свежий воздух, окружает и животворит нас, хотя бы и старались им не дышать. Икона утвердилась на пасхальном яйце - и теперь навеки это символ только Христа, только воскресения, только Духа, проникающего к нам через скорлупу, которой мы загорожены от Бога, рождающего нас для вечной жизни. Физики утверждают, что возможно существование огромных космических пространств, свернутых в крошечные сгустки, почти невидимые глазу - и пасхальное яйцо становится символом огромных пространств Царства Небесного, неизмеримо больших нашего мира, исполненных огромных энергий, и при этом очень компактно, уютно и естественно присутствующих в Церкви.

*

Замечательно поверье, что умершие на Пасхальной неделе прямо попадают в рай. Остаётся жить со Христом так, чтобы каждая неделя была светлой, а каждый день - Пасхой.

*

Ненавижу пасхальные яйца. Во-первых, язычество. Во-вторых, фоменковщина в христианской шкуре – мол, Магдалина Тиберию… А Тиберий Магдалине "мне не нужны ваши яйца, мадам, у меня есть свои"? В-третьих, палеолитический юмор про "мертвое рождает живое" (сильное – сладкое и т.п. "И примешь ты жизнь от яйца своего"). В общем, всегда вспоминаю шутку покойного своего отца о том, как красить яйца – в синий цвет? – защеми дверью. В красный? – обдай кипятком. Не проверял, правда…

 

*

Пасха - обычный языческий праздник весны, приспособленный к откровению Богом (за неимением лучшего - люди редко предоставляют Богу выбор, этим люди и отличаются от Бога). Естественно, Пасха часто совпадает с пробуждением природы. Поскольку все верующие всё равно материалисты, то это помогает испытать эмоциональный подъём, даёт материал для метафоры - поглядите на серёжки берёзовые, кольми же паче...

Однако, в материальном мире всякое приобретение сопровождается потерями. Чтобы минимизировать духовные потери, надо понимать: природа - творение, творец - Бог, "и вместе им не сойтись". Природа отнюдь не равнодушна играет у выходов и выходов. Природа любит людей, природа служит людям, но природа именно служит, как поручил ей Бог, и потому она прощает людям всё (отсюда неправда разных экофобий - природу беречь надо, а вот нервничать противно природе). Природа служит людям именно цикличностью. Что бы ни происходило, весна будет (пока какой-нибудь невежда, не понимающий природы радиации, не откроет чемоданчик Пандора).

Воскресение же - не циклично, не обязательно, зато и ядерным чемоданчиком его не остановить. Воскресение - единично. Конечно, в душе человеческой единственная встреча с Богом всю жизнь откликается - нарастая либо убывая, это уж как развернёт человек лабиринт своей жизни. Но Бог един, едина встреча с Ним, и ничего обязательного и непременного в спасении нет. Можем и погибнуть, увы.

Вот почему в христианине должен жить не только материалист, перерабатывающий материальный мир в обряды, слова, знаки веры. Этот материалист и в атеисте живёт, и в агностике. В христианине должен жить верующий - то есть, человек, не верящий в воскресение, не допускающий даже мысли о том, что Христос воскреснет, и потому в изумлении и восторге встречающий воскресение. Отсюда и быть христианином не есть быть строителем, который терпеливо кладёт камень на камень, кирпич на кирпич, а быть христианином означает быть человеком, который оторопело понимает, что - подъём! Совершилось чудо! Можно не быть свиньёй! Что новый цикл природы начинается - не чудо, а что начинается единственный в нашей жизни год Божий - чудо. Спешите пользоваться!