Яков Кротов

МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ В ЦЕРКВИ

МУЖЧИНА И МАЧО

Ирвинг замечает, что полуодетый мужчина, в отличие от полуодетой женщины - зрелище отталкивающее. Такова плата за патриархальную власть. Царствует не мужская "сущность", а сила, которая в человеке сущности составлять не может. Царствует сила безличная - ведь каждый отдельный мужчина может быть и физически, и духовно слабее женщины. Вот и приходится отождествлять себя со своим мечом, со своими доспехами, со своим троном. Бог может ищет возможности родиться в пещере рядом с ослом, уважающий себя мужчина постарается избежать подобного унижения любыми доступными средствами.

Реакционность церковной субкультуры проявляется в огромном количестве книг о феминизме (обычно - против феминизма, во всяком случае, против феминизма воинствующего). И - ни одной книги о мачизме, тем более - против патриархального общества. Могут покаяться перед евреями (конечно, так, чтобы все равно оставить за собой право вступить в гитлерюгенд, если "обстоятельства потребуют"), но покаяться перед женщинами - ни за что. Результат - бесполость церковных администраторов. Во Христе нет ни мужского, ни женского, потому что в Нём сливаются они воедино, в христианских ханжах нет ни мужского, ни женского, потому что они вылили из себя и то, и другое, оставив пустотелость.

*

МАМА

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, -- писал апостол Павел, словно пел, -- любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего». Последние слова не совсем понятны. Что такое—«искать своего» в любви?

«Своего» ищет в любви тот, кто не желает (не может, не умеет) выйти за пределы своих «мнений», предрассудков, суеверий. Между тем, любовь—как и вера—начинается именно там, где кончаются суеверия, где кончается исключительно человеческое и начинается Божие, высшее. Но если бы человеческое просто противостояло Божиему! Любовь потому всегда подвиг, что даже в Церкви, даже в вере возможно суеверие—и не только возможно, но всегда хоть немного присутствует, отравляя церковную жизнь. Люди способны извратить все, даже Божию заповедь, даже церковное Предание.

«Своего» ищут в Церкви мужчины, когда пытаются утеснить женщин. Достаточно много людей, которые, например, на вопрос: «Имеют ли мужчины и женщины равные супружеские права?» отвечают: «Нет. Муж есть глава семьи». Ответ совершенно точный, только ответ—не на тот вопрос. Да, муж глава семьи. При чем тут права? Главенство в семье никаких прав мужу не предоставляет. Глава семьи—это крест, это почетная, как говорили в старину, обязанность. Глава семьи—это «да убоится мужа своего», но нет у мужа права пугать жену, она его боится как тело справедливо боится не в меру инициативной головы. «Глава семьи» не означает «командир семьи», и муж, который попробует в семье командовать, очень быстро в этом убедится. Быть «главой семьи»—это, в конце концов, просто способ любить: люби жену, как любишь свое тело, как Христос тебя любит. Это разве право? Так что права у мужей и жен в Православной Церкви совершенно равные.

Православие стоит на Писании (Библии) и на Предании, то есть на Откровении Божием и на человеческом опыте жизни в Божественном Откровении. Можно выучить Библию наизусть, можно вдоль и поперек выучить церковные каноны, составляющие основу Предания. Но если мы при этом «ищем своего», мутится разум, и тогда количество прочитанного и выученного не переходит в качество разумности. Образованный человек начинает совершать смешные ошибки. Ошибки такого рода характерны для членов Церкви, которая долго была угнетена. Угнетенные «ищут своего»—своего выживания, своего освобождения. Поэтому угнетенные боятся мышления, боятся задуматься над тем богатством, которое им доверено хранить, и богатство покрывается пылью. В результате сегодня многие мужчины утверждают (а многие женщины безропотно им верят), что по церковным канонам женщина не должна одеваться в мужскую одежду, так что в церковь нельзя входить в брюках. Помилуйте! Если бы было запрещено женщине ходить в брюках, так это относилось бы и к улице, а не только к храму. 62 канон VI Вселенского собора запрещает участвовать в карнавалах с переодеваниями (карнавалы были тогда праздниками в честь языческих богов). 13 канон Гангрского собора запрещает монахиням носить рясы, как у монахов—чтобы не гордились, не ханжили. И—все? И—все!

«Мужская одежда» в древнем мире, где писались каноны—это то, что сегодня считается женской одеждой: хитон да гиматий. Брюк римляне и греки не носили! Сегодня брюки—и женская, и мужская одежда. А вот священники сегодня носят, с точки зрения нашей культуры, женскую одежду—ибо ряса есть платье. Бог их простит, а вот женщин в брюках и прощать не надо. Как глупо и не по-людски бороться за платочки на женских волосах! Сегодня в России женские волосы ничего особенного не означают, никого из мужчин не распаляют. Это в Иране женские волосы—символ эротический, а у нас—парикмахерский, не более. Поэтому и платок в русской церкви далеко не так обязателен, как в иранской мечети (да и не пускают женщин в мечеть - тогда, на улице) или древнехристианском храме, где нравы были вполне восточные.

Мужская агрессивность заставляет многих богословов провозглашать, что христианство запрещает противозачаточные средства. Но, во-первых, Католичество, наиболее суровое в этом вопросе, запрещая, к примеру, презервативы, тем не менее не устанавливает никакого наказания за их использования, - согласитесь, это важная деталь. Православие же, во-первых, не имеет единого мнения по этому поводу (и единого органа, который бы мог такое мнение выразить). Православие запрещает убийство—а следовательно, аборты, следовательно, и «спираль», убивающую зародыш. Однако это все не «противозачаточные», а «противозародышевые» средства, средства не предотвращающие, а убивающие. А «пилюли», презервативы, естественные способы регуляции зачатия, -- это не запрещено ни Вселенскими соборами, ни Святыми отцами. Многие—многие! -- православные пастыри считают возможным разрешать использование таких противозачаточных средств. В Православной Церкви—не только в Русской, но и в Греческой, Болгарской и прочих, мы не одни на белом свете—это сфера разномыслия.

Предание—это средство передачи духовного опыта через тысячелетия. Но Дух есть Любовь, и если любовь ослабевает, то Предание из электрического провода становится колючей проволокой. Каждая бабка знает: если у женщины месячные, ей в Церкви не место. Это «предание», в отличие от многих церковных суеверий, плод не нынешнего невежества, а прямое продолжение ветхозаветной традиции. Задолго до Авраама, и не только в Азии считалось, что истечение крови оскверняет человека. Роженица в течение сорока дней не могла входить в Храм Соломонов. И в христианской Церкви тоже веками считали, что женщина не имеет права приступать к причастию в дни регул.

Но сегодня эта традиция доведена до абсурда: уже говорят, что нельзя не только причащаться, но и целовать иконы или крест. Часто именно те православные по-ветхозаветному бдительны к женской чистоте, которые боятся иудеев, винят «жидо-масонов» во всех бедах. Что ж, пожалуйста. Но тогда надо возрождать и все прочие средневековые и ветхозаветные установления о ритуальной чистоте: если у мужчины чесотка, аллергия, экзема, -- все то, что называется в официальном переводе Библии «проказой»—пусть тоже не входит в церковь, увольняется с работы и бежит в тайгу или Каракумы, где и бродит себе с колокольчиком. Давайте отлучим от Церкви всех священников, кто нарушал церковные каноны—а не нарушить их буквы трудно. И существуют православные именно с такой логикой—и без священников: это старообрядцы-беспоповцы; да и «карловчане» тоже любят обличать Московскую Патриархию именно за несоблюдение всех канонов. Увы, они тоже «ищут своего», а не Божьей правды. Зачем же подражать этому?

Кто любит, тот понимает смысл Предания и Писания, канонов и обрядов, тот не выгонит женщину в брюках из храма. Я не призываю женщин обязательно причащаться во время месячных, хотя уверен, что лет через десять над нынешним запрещением этого будут улыбаться. И не умнее мы станем, а, будем стараться, любвеобильнее.

Православие предоставляет равные возможности для того, чтобы одно и то же предписание смягчить—или ужесточить. Кто ищет своего, командирского—тот и делает из Священного Предания жестокую, унизительную, совершенно несвященную пыточную камеру, «устраняя слово Божие преданием»—как сказал Спаситель (Мк. 7.13). Наша эпоха, как и всякая эпоха, не требует упразднить или изменить Предание: она требует понимать смысл Предания, чтобы Предание не устраняло Слова Христова, не мешало, а помогало жить по заповеди любви к ближнему—и ближней.

* * *

«Своего», однако, очень часто ищут в Церкви и женщины. Обычно этот поиск облекается в простой вопрос: «Почему женщина не имеет права, не может быть священником?» С точки зрения католичества и православия, трагедией христианства в XX веке стало появление женского священства во многих протестантских конфессиях. Это трагедия не потому, что этим конфессиям теперь будет очень плохо, и уж подавно не потому, что плохо будет мужчинам с женщинами-священниками. Во-первых, прямо наоборот: женщина-священник может быть слишком хороша (о чем ниже). Во-вторых и в главных, появление женского священства в этих конфессиях означает, что они навсегда теряют надежду воссоединиться с Вселенской Церковью (каковой себя считают Католичество и Православие). Наиболее ярко это видно на примере Англиканской Церкви, которая ранее была наиболее близка к Православию, почти неощутимы были ее отличия от Католичества. Теперь же все оборвалось. Но вопрос о женском священстве продолжают задавать женщины и в Католической, и в Православной Церкви.

Против женского священства много писалось, и всё оказалось неубедительно. А ведь кто писал: великий апологет Клайв Льюис, отец Александр Мень (правда, его статья осталась неопубликованной, но слово-то вылетело, а это важнее всего). И что победило? Одни рациональные доводы - другие? Одна школа богословия - другую? Отнюдь, просто Царство Кесаря победило Царство Божие. Решали вовсе не богословы, решали парламентарии. Женщин стали рукополагать в священники (и епископы) в тех странах, где Церковь является государственной, где священники, как почтальоны, получают зарплату от правительства. Решался не вопрос о том, может ли женщина быть священником, а вопрос о том, может ли женщина быть государственным чиновником. Разумеется, тут ответ был предрешен. Женщины своего добились, а то, что из-за этого разделение Церквей усугубилось, им оказалось менее важно, чем равноправие.

Женщины вовсе не против церковного единства. Напротив, они не потому предпочли борьбу за равноправие борьбе за единство, что считают равноправие более важным. Наоборот, единство Церкви им представляется намного более важным, очень важным, настолько важным, что они не могут себе представить, что Церковь не едина. В экуменическом движении женщины почти не участвуют - не потому, что их не пускают, их много сегодня среди богословов Запада; видимо, причина в том, что они не видят необходимости в этом движении участвовать. Не будет пытаться склеить чашку тот, кто уверен, что чашка - целая. Церковь же невидима, и вопрос о том, разбита ли она или нет, для верующего есть предмет веры. И вот, именно женщины-христианки поразительно единодушны в утверждении того, что Церковь - уже едина, поразительно безразличны к внешнему, формальному ее разъединению. Разговоры и переживания мужчин о взаимоотношениях разных конфессий кажутся им смешными и пустыми, их это так же не интересует, как проблемы карданного вала. Словно некоторое слепое пятно мешает женщинам увидеть реальность церковного разделения, словно у них нет некоторого органа чувств, чтобы ощупать почувствовать важность иерархии в Церкви, организации в Церкви.

Это «слепое пятно», эта «нечувствительность» - не дефект женской природы, а ее особенность. Мужской и женской благодати нет, но существование мужчин и женщин совершенно реально. Один и тот же Дух Святой в Адаме и Еве, но было бы странно, если бы при этом Адам и Ева были одним и тем же. Тогда это был бы просто один Адам в двух экземплярах, и ему было бы скучно. Весь смысл различия мужчины и женщины в том, чтобы в человечество принципиальное единство напряженно соединялось с принципиальнейшим же разделением. Уберем в примечания тот милый факт, что в каждом мужчине есть женское, в каждой женщине есть мужское, и оставим главное: мужчина - агрессивнее, активнее, любопытнее, рискованнее, его творчество есть постоянный поиск новизны. Женщина же творит постоянство, мир, надежность. Мужчина производит, женщина воспроизводит. Все это ужасные банальности, но банальности ужасно бывают верны и иногда нет разгадки иначе как в банальности.

Если мы, вслед за большинством людей, противопоставляем рождение и творчество, то, разумеется, женщина - рождает, мужчина - творит. Это противопоставление вечного «продолжение следует» и до безумия необычного романа, противопоставление мыльной оперы и фильма Бергмана. Разумеется, тут не только противопоставление, но и единство, то единство, которое за тысячи лет до Маркса обозначали как единство содержания и формы. Женщина дает содержание, мужчина вновь и вновь ищет новую форму. Женщина занята родами, а мужчина занят модами - разумеется, чтобы модой воспользовались и женщины, и все, кто женщинами рожден. Женщина питает ребенка, мужчина - воспитывает. Результат питания всегда один и тот же - ребенок сыт. Результаты воспитания абсолютно разнообразны, вплоть до голодной смерти.

Разумеется, нельзя оценивать содержание как нечто плохое, а форму как нечто хорошее - или наоборот. То, что рождает женщина, сотворено Богом, и все те вариации форм, мундиров и культур, которыми заняты мужчины, есть часть Божьего творения. Но разумеется и то, что ведь тысячелетиями именно пытались оценить одно как плохое, а другое как хорошее. Феминизм оправдан уже тем, что за сравнительно короткое время сумел даже в самые патриархальные головы вместить вместо «плохое-хорошее» слово «различные». Что феминизму удалось это сделать так быстро, свидетельствует, пожалуй, не столько о талантах феминисток, сколько о том, что мужчины были не прочь облечь патриархальное содержание в новую форму - эмансипации.

Но победить предрассудки легче, чем понять истину. В случае со священством понять истину было (и остается) тем труднее, чем более истина искажена. А она искажена, искажено представление и мужчин, и женщин о том, кто такой священник. Священника отождествляют с Церковью, с содержанием христианства. Так происходит, прежде всего, в тех странах и обществах, где Церковь сохраняет средневековый статус государственной (или хотя бы неформально национальной). Священник там близок по положению к чиновнику, где чиновников считают людьми первого сорта. Таких стран много в мире, не одна Россия. В таких странах быть мирянином означает не быть христианином, или быть неполноценным христианином. В католических странах (к примеру, в Польше или в Италии) такое положение немного смягчается тем, что мирянин чувствует себя больше мужчиной, а священник из-за обета безбрачия как бы превращается в бесполое существо, что, как ни крути, немного убавляет спесь. В православных странах это не смягчается ничем. Священник может иметь все то же, что имеет мирянин, и еще нечто сверх того.

Как только ослабевает государственность Церкви, так сразу меняется положение в Церкви мирян. Так произошло с Католической Церковью, где, со Второго Ватиканского собора начиная, совершенно иначе стали вопринимать служение мирян, назвав его великим словом «апостолат». В Русской Православной Церкви до этого, увы, пока далеко. Тут еще и мужчины чувствуют себя неуютно, что уж говорить о женщинах - они существа не второго, а третьего сорта. И, тем не менее, уже пора напоминать и в Россию простую истину: священник не есть вся Церковь, не есть глава Церкви, священство есть лишь одно из служений Церкви и в Церкви. Можно не быть священником и быть благодатным членом Церкви.

Справедливо ли, однако, что из множества церковных служений одно наглухо закрыто для женщин? Почему им хотя бы теоретически нельзя быть священниками? Неужели только потому, что на Тайной Вечери Христос говорил с мужчинами, а не с женщинами? Разумеется, нет, такой ответ (его используют часто) лишь следствие настоящего ответа на настоящий вопрос: «А почему Христос избрал в качестве апостолов лишь мужчин?»

А почему гормят грудью только женщины? Почему хотя бы теоретически мужчина не имеет права родить ребенка? Почему нам не выписывают бюллетень по уходу и не нам, вопреки логике, предпочитают оставлять ребенка при разводе?

Потому что не мужское это дело - рожать и кормить грудью. Это ужасно несправедливо для поклонников равенства как одинаковости, и это ужасно приятно для всякого нормального мужчины, который только свысока хихикает над женскими причитаниями: «А ты представь, что тебе засунули вместо клистира зонтик, раскрыли и вытаскивают...». Мужское дело - форма. Священство и есть поддержание формы, по определению - и более ничего. Это и объясняет, почему женщина-священник есть извращение нормы, а не восстановление равенства. Можно спорить о том, насколько Церковь видимая, формальная необходима, как она соотносится с Церковью невидимой, оправдано ли вообще такое деление. Но нельзя спорить с тем, что священство есть именно внешнее служение, есть принадлежность именно формальной Церкви, есть труд по поддержанию формы. Мужчина не может, не должен рожать. Женщина не может, не должна быть священником, как не должна она таскать рельсы. Священническую работу должен выполнять мужчина.

Разумеется, это свое дело мужчины выполняют, как и все прочие виды работ, через пень-колоду. Уж мы такие формы насочиняем - от гностических мистерий до хлыстовских радений, от инквизиции до плаката «С Пасхой, дорогие товарищи». Мы эту форму бьём-бьём, разбиваем на сотни сект и движений. Были бы на нашем месте - священниками - женщины, ничего бы не разъединялось, всё было бы едино, поскольку трескаться и разделяться было бы просто нечему. Было бы много-много христианских семей, и никаких проблем с патриархами, папами, синодами и так далее, просто ввиду отсутствия таковых. Ведь и сейчас женщины объединены между собою куда более мужчин - но безо всяких внешних форм, без тайных союзов, просто путем непостижимой и недостижимой для мужчин интуитивной сплотки.

Если бы не мужчины, а женщины были епископами и священниками, - вот тогда Церковь была бы неразделенной. Склочность, недоверчивость, мнительность, подозрительность были бы спрятаны внутри, не прорываясь на поверхность. Недаром в чисто мужских коллективах при изобилии громких конфликтов мало затаенной ненависти и комплексов. Недаром и в чисто женских коллективах ситуация обратная. Такая «неразделенность» Церкви была бы не единством, а аморфностью, неразделенностью первобытной протоплазмы.

Если бы не мужчины, а женщины были епископами и священниками - вот тогда Церковь бы остановилась и не пошла бы дальше Палестины. Церковь по определению призвана хранить Откровение Божие, и с величайшим трудом даются Церкви шаги вперед: от иудеев - к язычникам, от греков - к русам, от устаревшей формы - к новой. Бунтари - мужчины! - восстают, начиная с апостола Павла, чтобы обновление Церкви совершалось вечно, чтобы Церковь успевала за широким шагом Спасителя. Женщины бы делали бы с Церковью то же, что они делают с семьей - они бы ее сохраняли такой, какая есть, выполняя свое предназначение. Гении консерватизма во главе и без того архиконсервативной структуры - это был бы конец.

Наверное, в Церкви должен быть феминизм, наверное, женщины должны - вопреки своей консервативной природе - требовать себе мужского места. Нужно кому-то перегибать палку, которую тысячелетиями перегибали в противоположном направлении. Палка, тем более, не из тех, которые легко ломаются. И все же, самое важное для женщины - иметь возможность повторить знаменитые слова апостола Павла: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил ... а как стал мужем, то оставил младенческое» (1 Кор. 13:11). Только, разумеется, женщина эти слова должна переменить в женский род: «Когда я была младенцем, то по-младенчески говорила ... а как стала женщиной, то оставила младенческое». Оставить младенческое желание быть как все люди сразу одновременно, и стать подлинно женщиной, исполняющей во Христе то, чего никто, кроме женщины, исполнить не может, - таково счастье и благодать, высшие любых постов и чинов, делающие женщин едиными с мужчинами во Христе Иисусе, укрепляющем всех.

*

Мужчины боятся самолётов, потому что не они за рулём, а женщины - из-за возможности крушений или захватов, в общем, ситуаций, где эмоции непредсказуемы и контролируемы (Psychologies, №1, 2006. С. 26). Понятно, почему в церкви - в России, во всяком случае - среди прихожан больше женщин: эмоции во время богослужения и предсказуемы, и контролируемы. А среди духовенства больше мужчин - ведь руль в алтаре.

МОЖЕТ ЛИ ЖЕНЩИНА БЫТЬ СВЯЩЕННИКОМ

Конечно, женщина не должна быть священником - как женщина не должна рельсы таскать. Но если священство есть, как уверяет клерикализм, "высокое призвание", "пастьба народов", "образ Христа" - тогда женщины не только могут, но и должны быть священниками. Может быть, только женщины и могут соответствовать той высоте священства, о которой говорят люди, делающие из священства идола.

Клерикалы издеваются над женщинами, справедливо указывая, как мерзки и отвратительны "церковные бабы". Но ведь сами клерикалы и создали это церковное бабьё, изуродовали гармонию мужского и женского отношениями власти, зависимости и созависимости. Патриархальное общество сперва оплёвывает женщину, а потом тычет в неё пальцем и хохочет: "Вы вот эту-то, оплёванную, хотите в алтарь пустить?"

Священство есть не просто служение. Как служение оно вполне может быть и женским призванием. Священство есть - должно быть - тяжёлым и грязным трудом по сохранению плоти христианской жизни. Это умывание грязных ног, стоя на коленях, а не как сейчас - высокоторжественное помазание нижестоящих лбов. Священника каждый должен иметь возможность обидеть - а он должен простить и этим явить Христа. Готовы ли на такое священство женщины? Они об этом священстве мечтают? Нет, они видят священство как пастушество и удивлятся: "Разве мы не можем пасти?" Пасти - конечно, могут. Только священники не должны никого пасти, они подпаски. "Пастырство" - властолюбивая идея, которой не просматривается ни в Деяниях апостолов, ни в посланиях Павла. Бесконечно лукаво восхваление священства священниками как "самопожертвования". Саморасчёсывание, самоудовлетворение, да ещё под маской самопожертвования.

Настоящее священство ещё впереди у Церкви, хотя оно в каждом поколении в Церкви присутствует. Женщинам, возможно, такого, настоящего священства не нужно, как маслу не нужно масла. Мужчине священство ещё может понадобиться для восполнения пустоты, которую выедает даже в "нормальном мужчине" его положение в патриархальном обществе. Так ведь из священства делают нечто прямо противоположное, усугубляюшее властолюбие, а не изгоняющее его. Когда из Церкви уйдёт земное господство - а Господь его обязательно выгонит до Страшного суда - тогда снимется и проблема женского священства, тогда и мужчины не будут хотеть "рукополагаться", и в священники будут идти с такой же охотой, с какой Исаак шел за Авраамом в землю Мориа.

КОГДА МНЕ СТЫДНО, ЧТО Я СВЯЩЕННИК

Священник МП в Португалии объясняет:

"Учительство в Церкви, как и предстоятельство – прерогатива мужчин. Если сегодня говорить об этом громко, можно прослыть женоненавистником" (2011).

Да не женоненавистником, а просто… Женщина скажет, наверное, кратко: «Козёл», а я чуть разверну эту мысль… Этот священник – неплохой парень, иногда говорит о вере очень ярко. Особенно мне запало его слово о том, что освятить нечто означает передать это нечто в Божью собственность, а вовсе не сделать Бога крышей своей собственности. Работа у него, конечно, не из лучших – пешка в проекте контрразведки «Русский мир от Аляски до Ниццы». Из сибирских «либералов» – то есть, Мень для него запредельно, а вот Кочетков – почти в самый раз. Но высший авторитет – Кураев:

«Церковная ведьма» – носительница сектантского сознания, совершенно изолированного от подлинной церковной жизни. … она криклива и агрессивна. Носители сектантского сознания, как верно заметил протодиакон Андрей Кураев – вроде глистов в церковном организме«.

Что ж, еюже мерою мерите, воздастся вам. Вот вы с Кураевым и есть это самое явление в церковном организме. Да ещё за казённый счёт. Потому что если бы этот сибирский златоуст лично стал собирать деньги себе на миссию в Португалии, он бы попал не в Лиссабон, а в милицию. «Глисты» и все эти лощёные персонажи, от Гундяева и Алфеева, купающиеся в казённых деньгах жабы-путешественницы. Эти не за колбасу продались, там меньше тысячи евро уже вообще не деньги.

Я знаю по опыту Запада, что женщина как священник – не лучше и не хуже мужчины. Ну, в патриархальном обществе иногда – чуть лучше, потому что хлебнула больше. Но и мужчинам, знаете ли, иногда достаётся. Так что сильно заморачиваться на гендерные темы я не желаю. Но когда я читаю такие вот поучения от таких вот людей, мне стыдно, что я мужчина и священник.