Профессор Юрий Слёзкин, автор концепции большевизма как милленаристской секты, писал:
«Христианство по природе своей тоталитарно — в том смысле, что оно требует безоговорочного нравственного подчинения (совпадения божьей воли и человеческих желаний) и придает большее значение греховным помыслам, чем преступным действиям».
Отсюда Слёзкин выводит, что сталинский террор продолжает дело, начатое Господом Иисусом, сказавшим, что кто поглядел на женщину (помимо жены, конечно) с вождением, заслуживает геенны огненной.
Не знаю женщины, которая бы не согласилась с Господом Иисусом Христом.
Утверждение, что христианство требует совпадения воли Божией и человеческих желаний, ни на чём не основано. «Отче наш» говорит иное: «Да будет воля Твоя». «Не как я хочу, но как ты». Это не совпадение человеческого и Божьего, не подчинение человеческого Божьему, это призыв Бога участвовать в человеческой жизни, согласие на волю Божию.
Эталон такого согласия — молитва Иисуса в Гефсиманском саду, завершающаяся словами: «Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39).
Это — о готовности погибнуть, не о готовности губить других, которую осуществляли Ленин и его последователи, включая путинский большевизм 3.1 (Сталин — большевизм 1.2, Хрущёв — большевизм 2.2, Брежнев — большевизм 2.3).
Более того. Говоря, что глядевший на женщину с вожделением достоин ада, Иисус не говорит, что совершивший с женщиной прелюбодеяние, ада не достоин.
Если Слёзкин неверно прочитывает Евангелие и неверно интерпретирует христианство, то верно ли он определяет тоталитаризм? Тоже нет. Во-первых, тоталитаризм лишь в романе Орвелла есть контроль за мыслями. Реальный тоталитаризм Ленина, Гитлера, Путина таких больших (и неисполнимых) задач даже не ставит. Тоталитаризм требует тотального лицемерия, тотального отказа от проявления инакомыслия. Реально же при тоталитаризме очень высокий уровень толерантности к «кукишам в кармане». Как выясняется в мемуарах Горбачёва и других вождей, все они в глубине души были больше инакомыслящие, чем Сахаров и Галич.
В истории Церкви были, конечно, попытки установления контроля за мыслями. Например, ранний европейский Модерн, когда в XIII веке была сделана обязательной регулярная исповедь, а позднее и инквизиция появилась. Но это были издержки не христианизации, а модернизации — как и еврейские погромы или охота на ведьм. Христианство в других регионах или в Европе Средних веков таких экспериментов не знало. Это побочный эффект модернизации как «большого проекта» по улучшению жизни. В христианстве это — эхо, резонанс, порождение внешней среды, а не внутренней сути религии.
Но даже в самом худшем, инквизиторском варианте, Церковь не боролась с мыслепреступлениями — она боролась с поведением, с текстами. В этом смысле большевизм (и «1984») шагнули намного вперёд.
Страсти же, греховные помыслы никогда не рассматривались как мыслепреступления. Они оценивались как порождения внешнего воздействия. Как выразился Лютер, искушение — вороны над моей головой, я не могу их отогнать, но могу не давать им свить гнездо в моих волосах. Борьба с помыслами всегда — личное дело каждого, ведётся не по приказанию, а изнутри. Исторически такая практика всегда была уделом меньшинства (аскетов, монахов), и эта практика никогда не носила агрессивный характер — даже в «милленаристских сектах», под которыми Слёзкин, видимо, имеет в виду кальвинизм (хотя он почему-то предпочитает говорить «августинианство», хотя всё-таки у Кальвина нет права считаться ни лучшим, ни единственным толкователем св. Августина).
К ленинской, сталинской, путинской охоте на инакомыслящих всё это вообще не имеет ни малейшего отношения. Эти персонажи ни в какие идеи не веровали, а уничтожали и уничтожают тех, кто им представлялся угрозой для их личной власти. Они предельно циничны и манипулятивны, чем ни бл. Августин, ни Аквинат, ни Кальвин, ни даже Торквемада не грешили. Социопаты, а не сектанты — «дьявольская разница».