Богочеловеческая комедия - Вера.
Для второвечников
1934 год. Георгий Федотов против милитаризма, конформизма и аполитичности
История учит, а кто не учится, того оставляет на второй год - или на второй век. Это не повод отчаиваться, это причина учиться. Вот и поучимся - почитаем учебник.
1932 год. Георгий Федотов ведет полемику с Николаем Устряловым - тогдашним предтечей нынешних павловских-белковских. Конечно, Устрялов как публицист выше нынешних "политологов" и морально, и интеллектуально, но суть одна: поцеловать барину ручку. Горе побежденным, слава победителям. Именно об этом, в сущности, и все проповеди бывших диссидентов, призывающих покориться Путину - лучше Кремль, чем Киев. Лучше кровавая гебня, чем хаос демократии. Лучше снежная королева, чем жар свободы.
Георгий Федотов отвечал, указывая корень проблемы - милитаризм психики:
"Давно пора отрешиться от военной психологии. Войны нет, и солдат надо перевоспитать в граждан. В граждан-революционеров, конечно, ибо родина не дает нам сейчас иных путей служения ей, кроме освободительной революции".
Так что когда Зинаида Миркина и примкнувшие к ней кричат о недопустимости революции с точки зрения русской интеллигентности, они всего лишь показывают незнание и непонимание того, какие разные смыслы таятся в слове "революция". Революция противостоит самодержавному милитаризму. Всякие внешние завоевания несовместимы с революцией - и Наполеон своими победами убивает революцию. Выбор не между революцией и миром, а между революцией и войной - во всяком случае, таков выбор в тех странах, где нет свободы.
Когда Устрялов указывает на "успехи" сталинской индустриализации, Федотов отвечает - причем за 5 лет до "великого террора":
"Половина государственного бюджета вкладывается в промышленность, а население раздето и разуто. ... Строить промышленность террором все равно, что ликвидировать безграмотность расстрелами".
Спустя 80 лет положение напоминает 1934 год. Бюджет, правда, вкладывается в псевдо-промышленность, а население одето и обуто не по труду, а по нефти и барской милости. Но террор есть - только это экзо-террор, война. Хотя и внутреннего террора, устрашения инакомыслящих, предостаточно, и с каждым днем все больше.
Устрялов говорит о том, что метафизическая свобода важнее политической, а потому можно и потерпеть отсутствие политической свободы - именно эту мысль, только сильно опошленную, проповедует Миркина и подхватывают российские интеллектуалы.
Федотов отвечает:
"Связь политической и метафизической свободы не является непосредственной. Связью и посредством между ними является свобода исповедания, свобода исследования и проповеди истины, без которой нет человеческого достоинства, — по крайней мере, в христианстве. Великодушно уступая метафизическую свободу, вы обрекаете героев на мученичество, а массу на отступничество и предательство истины. ... Деморализация связана с необходимостью общей лжи и предательства, с проникновением политического сыска в самые недра народной жизни. Нужно лгать, чтобы жить, соучаствовать в предательстве, чтобы сохранить кусок хлеба".
Устрялов предлагал "взглянуть шире и выше, по ту сторону нашей собственной драмы". Федотов называет это "духовным самоубийством" и возражает:
"Да, но не по ту сторону нашей собственной истины. Мы можем и должны примириться с исчезновением «типа» интеллигента и его «строя» жизни. Но не с исчезновением жалости к человеку, совести в социальной жизни и т. д. Как будто речь идет о нас, а не о том, что выше нас, чему подчинить мы должны и себя и окружающий мир".
Именно самоубийство духовное совершали и совершают все те, кто призывает "воспарить", "о душе подумать", а не о политике. Политика - не старуха с косой, а одно из проявлений совести. Личной совести. Либо - личной бессовестности. Лозунги бесстрастия и духоносности слишком легко используются для оправдания бессовестности.
Оптимизм внушает то, что один из драматических феноменов, описанных Федотовым, уже мертв. Мир больше не боится России и определяет свою судьбу независимо от того гниения, которое она продолжает выделять. В 1930-е годы было иначе - и ко Второй мировой войне мир подталкивал еще и страх перед сталинским кошмаром:
"Провалившийся опыт с коммунизмом в России оказывает реакционное давление на западный мир. О, мы знаем, конечно, что в Европе много дураков и наивных людей, которые принимают на веру московскую рекламу. Но за то осведомленные и осторожные люди связываются в своих конструктивных стремлениях. Как разоружаться перед лицом красного империализма? Как вести рабочих на борьбу за социализм, когда коммунизм перехватывает революционную энергию на дело провокации и разрушения? Партии реакции одни используют умно московский опыт, соединяя с корыстным делом защиты своего достояния защиту невинных, защиту совести, свободы, христианства. Мы убеждены: «если бы большевизм погиб», мир с несравненно большей легкостью вышел бы на путь социальных исканий. Ибо дело сегодня, ведь, именно в исканиях, в творчестве, в изобретении, а не в борьбе, не в грубом столкновении сил".
Беда конформистов не в том, что они конформисты. Конформизм сам по себе не грех. Беда в том, что конформизм отравляет чталантливых людей. Тогда и превращается философия в аутичный монолог о необходимости диалога, в ханжеское кружение вокруг пустого места, когда пустота выдается за признак того, что мыслитель "превзошел" все мыслимое. Да нет, недостаточно быть пустым, чтобы стать святым - а то бы святость изобиловала на свалке пустых бутылок.
