Богочеловеческая комедия
1970-е: операция "Устами Агриппины глаголет Павел Троицкий"
См. "катакомбное христианство". - Свящ. Павел Троицкий.
В 1970-м году к священнику Всеволоду Шпиллеру, настоятелю Николо-Кузнецкой церкви в Москве, обратилась прихожанка, некая Агриппина Истнюк, и рассказала ему замечательную историю. Она дружит с 70-летним "катакомбным" священником, который был монахом Данилова монастыря, был посажен за веру, а после освобождения в 1954 году поселился под тверской деревней Кувшиново, там совершает богослужения. Выходить из подполья священник этот не хочет, боится повторения гонений, но хочет, чтобы о. Всеволод взял её, Агриппину, в духовные дочери, руководил ею, причащал её почаще, и будет рад с о. Всеволодом переписываться.
Шпиллер был немногим моложе таинственного священника, которого Агриппина назвала Павлом Троицким. В 1970 г. Шпиллеру было 68 лет, Троицкому - 76. Однако, с самого начала Шпиллер отнёсся к "Троицкому" с огромным уважением и вниманием: ведь о. Всеволод во время сталинских репрессий жил в Болгарии, он вернулся в Россию лишь в 1950 г., а "Троицкий" был настоящим исповедником веры, многократно арестовывался за то, что отвергал курс митр. Сергия Страгородского на компромисс с атеистическим Кремлём.
Шпиллер не знал, что священник Павел Троицкий умер в сталинском концлагере в 1944 году. Посажен он был туда в 1939 г. по доносу митр. Мануила Лемешевского, предавшего сразу нескольких "катакомбных" священников, которых сам Лемешевский и рукоположил. Остальных священников не посадили. Может быть, под пытками они согласились сотрудничать с тайной полицией. Может быть, чекисты удовлетворились обещанием не совершать священнического служения. Троицкого же посадили.
Агриппина Николаевна Истнюк, которой в 1970-м году было 69 лет, о себе рассказывала, что училась в школе при Марфо-Мариинской обители, что была послушницей в подпольном скиту, что была в ссылке в Средней Азии. Не совсем было понятно, почему она, в отличие от многих, не приняла монашеского пострига. Более того: в 1958 году Агриппина вышла замуж за вдовца, жила с ним не в церковном браке пять лет до его кончины, унаследовала от него дачу. Впрочем, на второе обстоятельство у неё было объяснение: мол, брак был фиктивный, из милосердия, благословил её на этот брак "Троицкий", и теперь она просит отца Всеволода считать ту самую дачу, что она унаследовала от мужа, своей, жить там, отдыхать от забот.
Доверие к Агриппине пришло, видимо, не сразу, потому что ещё в письме октября 1971 г. "Троицкий" активно хвалит удивительную женщину: "Такая преданность воле Божией! О себе она никогда не думала, всю свою жизнь отдала церкви и духовенству ... Прошу Вас принять её и считать своей духовной дочкой, хотя может быть, она и тяжела для Вас. Очень Вас прошу, если можно, дайте ей кроме воскресенья, один свободный день на неделе для её личных дел. Я задержал у себя А. Н., мне хотелось, чтобы она отдохнула от длинной дороги".
Никакой "длинной дороги" не было, если не считать "длинной" дорогу в тот отдел Лубянки, который разрабатывал операцию "Агриппина" (как на самом деле эта операция называлась, пока неизвестно). Механика была простая: по мере необходимости изготавливались письма от лица "Троицкого", которые Истнюк вручала Шпиллеру, а со временем и другим достойным доверия людям, особенно тем молодым людям, кто хотел стать священником. Никто из них так ни разу и не увидел "Троицкого".
Операция была завершена в конце 1990 года, когда Истнюк заявила, что "Троицкий" скончался. Правда, могилы его она так и не показала, хотя это было уже не совсем понятно. Сама Агриппина умерла в 1992 году, хоронили её преторжественно: ведь многие молодые люди, которых "окормлял Троицкий", стали священниками.
* * *
Чем о. Всеволод Шпиллер мог так заинтересовать органы кремлёвской безопасности, что они затеяли такую операцию? Человек он был редкий: репатриант, которого патр. Алексий Симанский намеревался сделать одним из руководителей православного возрождения страны, уберёг от ареста и ссылки, общей судьбы большинства репатриантов. Шпиллер был поставлен сперва инспектором Московской духовной академии, потом стал отвечать за контакты с зарубежными христианами. Правда, когда в начале 1960-х органы безопасности развалили структуру, которую исподволь возводил из верных людей патриарх Симанский, пришлось уйти и Шпиллеру - его постепенно выжил новый руководитель ОВЦС митр. Никодим Ротов. Однако, он всё-таки остался настоятелем московского прихода, - единственный репатриант на таком посту. Шпиллер не молчал: он проповедовал, он общался с интеллигенцией, среди его "духовных детей" оказался "сам" Солженицын. Еп. Василий Кривошеин так описывал Шпиллера в июне 1971 года:
"Он себя считал кем-то вроде всероссийского "старца", духовного преемника епископа Афанасия (Сахарова) и архиепископа Серафима (Соболева). И действительно в те времена у него было немало духовных чад в среде интеллигенции и артистическом мире, но среди духовенства он был не популярен и его считали гордым, аристократом и эстетом".
Операция "Агриппина" открывала замечательную возможность не только быть в курсе жизни Шпиллера и его прихода, но даже руководить этой жизнью. С 1967 г. Лубянка "прессовала" Шпиллера через старосту прихода: были переведены в другие храмы оо. А.Куликов и В.Тимаков. Однако внешнее давление не так плодотворно, как внутренняя манипуляция.
Шпиллер решительно выступил против Солженицына, когда тот развёлся с первой женой (о том, что муж ей изменил, она узнала осенью 1970 года, развод состоялся в 1972), более того - в феврале 1974 г. кремлёвская пропаганда растиражировала (больше для Запада) интервью, в котом Шпиллер критиковал Солженицына идейно и лично ("маниакальная уверенность в своей правоте", "отсутствие такой любви", "злость и раздражение", "В духе злобы, в злом духе не от Бога, правда не утверждается, а искривляется и гибнет. Отравленная этим духом, становится полу-правдой, а потом и кривдой. И тогда служит уже не добру, а злу"). Критиковал Солженицына за его публичную критику Патриархии и свящ. А.Мень, но Мень делал это лишь "среди своих", выступление же Шпиллера было аналогично последующим "удачам" госбезопасности, кода бывшие диссиденты выступали по телевизору с "покаянием". Шпиллер поносил Солженицына именно за то, за что поносили и других инакомыслящих, поддерживая представления о том, что всякая критика - результат гордыни. В выражениях Шпиллер не стеснялся: "На поверхность самых глубоких волн часто всплывают вещи с совсем небольшим удельным весом". Желание элементарной порядочности в церковной жизни, потребность в зауряднейшей активности, Шпиллер осудил жестко:
"Требования, высказанные с таким наглым самомнением и ни с чем не считающейся твердокаменной самоуверенностью ... Создать внутри Церкви опорный пункт действенной “христианской” альтернативы всему советскому обществу во всём. Солженицин не понял, что любая политическая материализация религиозных энергий, которыми живёт Церковь, убивает её".
Разумеется, свою собственную активность Шпиллер не считал чрезмерной "материализацией", и в 1990-е годы ученики Шмемана оказались весьма активны именно в "политической материализации", создав университет, издательство, активно сотрудничая с правительством в деле "православизации".
* * *
Как могло случиться, что хорошо образованный священник дал себя так незамысловато обмануть? Слабым местом Шпиллера, как и его продолжателей, оказалась жажда чудесного. Из его биографии видно, что он и в юности был склонен искать в религии, во-первых, некоего постоянного наставника, "старца" - и нашёл его в лице еп. Серафима Соболева, а во-вторых, знамений. Возможно, жажда старца связана с нереализованностью юношеского желания стать монахом (Шпиллер поступал послушников в Рыльский монастырь). Психология Шпиллера ярко провилась в его рассказах о своей жизни И.Ватагиной. Он умильно вспоминал, как на входе в Рильский монастырь встретил некоего "блаженного", который обратился "к нему со словами: "А, Севочка пришел, Севочка… Ты слушайся Серафима, слушайся…". Шпиллер считал, что в истории его брака было "очень много чудесных совпадений, неслучайностей". Например, будущая жена, посещая Рыльский монастырь, нашла образок, который потерял Шпиллер.
Жажду чудесных совпадений организаторы операции "Агриппина" удовлетворили с лихвой. "Троицкий" оказался прозорливцем: он оценивал проповеди Шпиллера так, словно стоял в храме, он сообщал Шпиллеру такие детали переговоров высших церковных чинов с зарубежными гостями, которые мог знать только участник переговоров - или тот, кто по долгу службы за переговорами наблюдал (а международные контакты духовенства контролировались Лубянкой жёстко).
Особенно пышно расцвело "наставничество" и "совпадения" после смерти Шпиллера в 1984 году. Свящ. Вл.Воробьёв, ставший преемником Шпиллера, писал:
"Приходившие к ней вскоре заметили, что достаточно рассказать Агриппине Николаевне свои вопросы, чтобы о. Павел узнал обо всем немедленно. Потом в своем письме о. Павел дословно повторял то, что говорила Агриппина Николаевна. Такой дар прозорливости и полного единомыслия с о. Павлом на расстоянии сделал Агриппину Николаевну особенно почитаемой и любимой старицей".
Как далеко может заходить страсть к "знамениям" видно из воспоминания Воробьёва о том, как по совету "Троицкого" он поменял квартиру: "Характерно, что женщина, поменявшаяся с нами, имела имя Евгения Порфирьевна. Имя моей мамы было Евгения Павловна, а мамы моей жены – Татьяна Порфирьевна".
* * *
Логика суеверия в принципе сопротивляется опровержению. Когда "Троицкий" благословлял на операцию и операция проходила успешно - это свидетельствовало о прозорливости. Но в 1980 г. "Троицкий" отсоветовал Шпиллера делать операцию, и несчастный ослеп. Сын Шпиллера, тем не менее, остался в восторге: "Он смиренно принял свою почти слепоту, не сомневаясь, не колеблясь, безоговорочно и до конца веря о. Павлу. Веря в то, что наперекор всяческому человеческому разумению, всяким логическим доводам, это — воля Божья".
Кажется, однако, что старший Шпиллер всё-таки знал некоторые сомнения. В любом случае, Агриппину он недолюбливал, так что "Троицкий" постоянно вступается за "промежуточное звено". А один раз "Троицкий" был вынужден отвечать Шпиллеру: "Вы удивляетесь, что Богу нужны о человеке мелкие детали".
Несуществующий старец оказался даже более удачным, чем реальный Соболев, и Шпиллер младший писал: "о. Павел, с которым папа никогда не виделся, стал для моего отца, для всей нашей семьи… тем, кем четверть века до отъезда из Болгарии в Россию был для нас владыка Серафим".
* * *
Политическое измерение советов "Троицкого" вполне ясное: не выступать против официального курса Патриархии, осуждать инакомыслящих. В феврале 1972 г. "Троицкий" пишет о диссиденте свящ. Дудко: "Совсем сошёл с ума. Много глупостей он творит, и никто не может ему помочь. Сам себе голова, он уверен в своей правоте".
"Троицкий" осуждал даже "непоминающих" - то есть, таких же нелегальных священников, каким был сам: "Я не могу согласиться, что в церквах надо многое изменить. При Патриархе Сергии (Вы об этом помните, хотя и были в это время за границей) обновленцы всё испортили и надолго. Снова будут непоминающие, снова будет скорбь. И теперь, я знаю, как многие страдают, ищут непоминающих, и, увы, попадают в ловушку, или уходят в секту". "Грустно за Сашу Салтыкова. Его мама восстаёт на него. Она всё ещё непоминающая. А Т. М. Некрасова подбадривает её в этом. О. Никита — явно сектант. Вот в эти сети улавливаются люди, которые себя посвятили духовной жизни, а что получается!"
Живущий в подполье человек прекрасно осведомлён о происходящем в США и отговаривает Шпиллера от сотрудничества с Шмеманом: "Да, я совсем забыл. Вы знаете, наверное, что о. А. Шмеман — председатель в комитете о правах человека. Они особенно направляют свои усилия выпятить свою заботу, да ещё, не дай Бог, на Вас будут ссылаться!"
Резко отрицательно отнёсся "Троицкий" к опытам Г.Кочеткова, посмевшего заговорить о богослужебной реформе. Иулиания Каледа вспоминала, что духовник о. Александр Егоров благословил её на брак в 1984 г., а Троицкий – нет. Это октябрь 1984 года. И вдруг она поняла, что не хочет этого брака:
«Мой жених был близок с Юрочкой Кочетковым (так тогда мы звали будущего отца Георгия) и Сашей Копировским. И незадолго до свадьбы N стал говорить мне свое мнение о духовном руководстве, о молитве, о таинствах и о многих других своих понятиях, которые не совпадали с учением и традициями Русской Православной Церкви. Вкусив с молоком матери учение Православной Церкви, я не могла смириться, согласиться с новшествами, которые мне предлагались».
И тут как раз ей Троицкий написал, что не благословляет брака – «А вообще кто такой N? … Верит ли он в Бога или еще чем-либо увлекается? Сейчас очень много развелось всяких сект».
Отождествление весьма слабой попытки хотя бы обсудить богослужебную реформу с "сектантством" - достаточно нетривиальное для православной традиции явление. В 1990-е гг. В.Воробьёв широко развернул травлю Кочеткова.
* * *
Стоит заметить, что операция "Агриппина" разворачивалась одновременно с операцией "Отец Арсений". Некое ведомство - видимо, не тот отдел госбезопасности, который занимался Церковью и диссидентами, а некий отдел внешней разведки и контрразведки - изготовило книгу о некоем "отце Арсении", в которой красной мыслью проводилась мысль о том, что не все сотрудники тайной полиции плохие и антицерковные. Плохи чекисты, а контрразведчики - хороши и втайне сочувствуют Церкви. Видимо, в какой-то момент две операции наехали одна на другую.
30 сентября 1987 г. свящ. Дмитрий Смирнов писал "Троицкому":
«Сегодня я встретился с начальником отдела московской контрразведки по его просьбе. Он (на вид человек приличный и порядочный) предложил консультировать его об истинном положении в Церкви, т.к., якобы, люди, которых он представляет, заинтересованы в ее нормальном существовании. Хотя он показал себя довольно осведомлённым в делах Мос. патриархии, но заявил, что нуждается в точных оценках. Я давно под их наблюдением и они якобы доверряют этим будущим оценкам. В доказательство истинности своего желания помочь Церкви он предложил содействовать открытию в Москве храма и даже несокльких, сделать меня настоятелем, послать за границу и т.д. Но это не выглядело попыткой «купить» меня. Но имело вид искреннего желания видеть на видных местах достойных людей, которые не срамили бы Россию за рубежом».
Ответ был неожиданно резким: «Не слушай и не верь во все эти обещания. Это дьявол. … Это разведка Ч.К. чем и как дышит Православная Церковь».
Неприязнь к разведке очевидна. Это неприязнь именно тех, кто через Агриппину Истнюк в течение четверти века успешно контролировал внутреннюю жизнь общины, созданной свящ. В.Шпиллером. "Троицкий" изображал из себя подпольного священника, одновременно осуждал подпольных священников и при этом изображал из себя их симпатизанта и помощника.
Трагикомическим эпизодом следует признать случай, когда в 1974 г. умер свящ. Роман Ольдекоп, один из тех несчастных, кто были рукоположены и сразу преданы митр. Мануилом Лемешевским в 1938 г. Ольдекоп никогда не служил открыто, но, видимо, служил тайно.
Неизвестно, доверился ли он "Троицкому", но "Троицкий" о смерти Ольдекопа узнал и передал указание: оставшиеся богослужебные предметы передать "отцу Глебу". Произошла некоторая заминка: дело в том, что единственным "отцом Глебом", который был в Москве в те годы, являлся отец Глеб Якунин. Видимо, люди, получившие указание "Троицкого", сильно не любили Якунина и не могли поверить, что "старец" благоволит к диссиденту. Вдруг один из них сказал, что знает некоего "отца Глеба", которому и следует передать наследство Ольдекопа. Речь шла о подпольном священнике Глебе Каледе, который был под величайшим секретом рукоположен митрополитом казённой церкви в 1972 году и служил у себя на дому, в тайне от ближайших друзей. Теперь вряд ли можно установить, знали ведущие операции "Агриппины" о рукоположении Каледы или они всё-таки намеревались выйти именно на о. Глеба Якунина. В любом случае, им повезло получить информацию о нелегальном священнике, к тому же - профессоре. Человек восемнадцать лет из страха перед госбезопасностью успешно скрывал своё священство от близких, от тех, кто нуждался в его пастырстве - а госбезопасность-то как раз всё и знала и не возражала. Это только шпион тем шпионистее, чем лучше засекречен, а засекреченный от прихожан священник - нонсенс.
Насколько успешной была операция "Агриппина"? Достаточно успешной, но вряд ли руководство "Троицкого" было определяющим в развитии Шпиллера и его общины. Тут, скорее, спрос рождал предложение. Если бы "Троицкий" оказался близок по духу к Меню или Шмеману, Шпиллер не стал бы на него молиться. Нацеленность на компромисс была характерна для Шпиллера изначально. Неприязнь к Солженицыну, к митр. Антонию Блюму, к оо. Шмеману и Меню, были у Шпиллера и до Агриппины и помимо Агриппины. Ненависть к "сектантству", увы, оказалась доминирующей в российском православизме (и вообще в российском обществе) с 1990 г., равно как и суеверному отношение к "знамениям", и жажда "твёрдой руки" духовного отца. Свящ. Вл.Воробьёв и без "Троицкого" создал бы свою концепцию "духовничества", а так он просто получил возможность ссылаться на авторитет: «Мягкий духовник – беда для пасомых» и пугать: «Одна совсем молодая избалованная девушка требовала благословения на брак с молодым человеком, почти неверующим. Отец Павел не благословил, но она нашла поддержку у родителей и повенчалась. Очень скоро у неё начался рак. Ей сделали операцию, и она выздоровела, а муж её бросил».
Эта жажда "твёрдой руки", характерная для целого куста, выросшего из Николо-Кузнецого прихода (оо. Дм. Смирнов, Аркадий Шатов, Александр Шаргунов, Николай Кречетов) и сама-то является лишь частным случаем, церковным подвариантом жажды твёрдой руки в масштабе всего государства, характерной, в том числе, и для интеллектуалов советской и пост-советской России.
* * *
Развязка операции "Агриппина" была неизбежна. Ещё в 1997 году миф был живёхонек и ставился вопрос о канонизации как "Троицкого", так и Агриппины Истнюк. В этом году вышел в свет роскошно отпечатанный в лучшей типографии Москвы первый том словаря мучеников и исповедников, составленный при "институте" о. Вл.Воробьёва, где Истнюк была посвящена восторженная статья. Но второй том (буквы Л-Я) света не увидел. Причина оказалась проста: в архивах обнаружилось свидетельство о смерти настоящего мученика и святого о. Павла Троицкого в концлагере.
Шок был велик и, видимо, довольно долго информацию пытались вытеснить из сознания. Ведь получалось, что почтенные (к 1997 году) московские священники стали жертвой гебистской манипуляции, использовавшей их суеверия и предрассудки. А ведь речь шла о священниках, которые с каждым годом набирали всё более веса, паствы, да и государственного финансирования своих задумок. Было сделано несколько попыток подправить легенду. Воробьёв в 2003 г. выпустил брошюру о "Троицком", в которую включил воспоминания и Шаргунова, и Калед, и Дм.Смирнова, указав, что Истнюк заботилась о "Троицком" не с 1954 года, как всегда указывалось ранее, а с 1944 года. Якобы Троицкому удалось выйти из лагеря под чужой фамилией: "Может быть, лагерное начальство пожалело его, а может быть, за деньги оформили документы о его смерти, т.е. списали его как умершего и отпустили с какими-то другими документами. Аналогичные случаи известны".
Увы, никаких "аналогичных случаев" неизвестно. В интернете почитатели "Троицкого" сопротивлялись до последнего: "Агриппина Николаевна в силу христианских убеждений не смогла бы ни при каких обстоятельствах отвечать на письма от лица старца." (Запись Д.А.Кудрявцева 28.11.2004 на "форуме Кураева"). Разумеется, ссылка на то, что "христианские убеждения" исключают ложь, не могла убедить более умудрённых людей. Комиссия по канонизации отклонила кандидатуру "Троицкого", заодно отказавшись канонизировать и настоящего мученика, которому, конечно, от этого хуже не стало. То, что не вышел в свет второй том словаря мучеников, вряд ли результат доброй воли Воробьёва, ещё и в 2003 г. отстаивавшего миф о "старце". Скорее всего, тут прямо вмешалась воля высшего церковного начальства, которое поняло, в какой позорно-смешной ситуации оказались ревнители благочестия.
