Богочеловеческая комедия
1980-е годы: операция "Отец Арсений Стрельцов"
См. "катакомбное христианство".
В середине 1980-х годов в религиозном самиздате России появилась книга «Отец Арсений». В 1993-м году она была выпущена издательством священника В.Воробьёва, после чего уже выходила неоднократно.
Книга изначально была представлена не как роман, а как сборник воспоминаний о реальном человеке. О главном герое приводились очень конкретные сведения: даты жизни, год поступления на историко-филологический факультет МГУ, дата пострига и т.п. Сведения эти даже в 1980-е годы легко поддавались проверке – и этой проверки не выдерживали. Ни одного человека с похожей биографией не обнаружилось среди выпускников МГУ, среди постриженников Оптиной пустыни, среди московского «непоминающего» духовенства. В биографических данных были и внутренние противоречия: например, выпускник МГУ 1916 года никак не мог успеть за год (до пострига в 1917 году) стать автором нескольких знаменитых монографий о древнерусском искусстве («известнейший искусствовед, автор многих исследований и монографий по истории русской древней живописи и архитектуры, учитель многих и многих»).
Стилистика текста исключительно единообразна, хотя предполагается, что это сборник из нескольких десятков воспоминаний различных авторов. Стиль этот весьма своеобразен и насыщен канцеляризмами. В уста «известнейшего искусствоведа» вкладывается перл: «Влияние православия было решающим фактором на русский народ».
Создавалось впечатление, что образ «отца Арсения» составлен из фактов жизни различных «непоминающих» священников и епископов. В.Ерёмина, историк из круга о. Иоанна Экономцева (не зависимого от круга В.Воробьёва) назвала в 1997-м году эту книгу «полуапокрифической», упоминув имя еп. Арсения Жадановского как возможный прототип главного героя. «Апокрифом» называл её историки В.Борисов и П.Проценко. Внутренние противоречия и идеологию текста проанализировал Н.Дмитриев, придя к выводу, что роман – «фальшивка, изготовленная в недрах системы КГБ».
Аргументы в защиту подлинности текста сводятся к тому, что верующие, уважаемые, пожилые и почтенные люди лгать не будут.
К началу 2000-х годов изученность материалов о выпускниках МГУ, о духовенстве Москвы 1920-х годов, о непоминающих, о репрессированном духовенстве достигла такого уровня, что стало несомненно: «отца Арсения Стрельцова» не существовало ни под таким именем, ни под каким-либо другим. Речь идёт о вымысле, причём о вымысле сознательном и идеологически чётко обозначенном.
В 1999-м году был представлен общественности как «один из составителей» книги Владимир Быков (1910-2004). Лицо вполне реальное, реальный член «катакомбной» Церкви, общины реального о. Сергия Мечёва. Сам репрессиям не подвергался, хотя именно в его доме проходили нелегальные богослужения. Он – единственный реальный человек, который свидетельствовал, что видел «отца Арсения».
Быков утверждал, что и в 1990-е годы были живые члены общины о. Арсения, что он получал у них мемуары. Но ни один человек так и не заявил о себе как о духовном чаде «отца Арсения». Быков утверждал, что все эти люди – слишком пожилые, под 90 лет. Однако в тексте книги подчёркивается, что с 1958 по 1974 год Стрельцов продолжал активно принимать людей, в том числе, молодых. Они, безусловно, не имели оснований скрываться в 1990-е годы.
Стрельцов, согласно тексту, лечился в 1970-е годы в нескольких московских клиниках – должны были остаться врачи, его лечившие, документы о его лечении. Все реальные люди, которые упоминаются в тексте, умерли до 1970-года, и ссылки на то, что они были знакомы с «отцом Арсением» (а Максимилиан Волошин якобы был его духовным сыном) не поддаются проверке. Ни единой фотографии «отца Арсения» тоже не опубликовано, хотя сохранились фотографии самых малозначительных персонажей церковной истории этого периода, в том числе, из следственных дел.
Остаётся считать В.Быкова автором книги или человеком, который принял на себя поручение выступать в качестве автора либо прикрытия для автора мистификации.
Что могло заставить Владимира Быкова, одного из мечёвцев, уже будучи 90-летним стариком стать участником операции "Отец Арсений", заявить, что эта вымышленная персона - реальность? Заявить косноязычно, так что даже внутренняя критика его текстов показывает, что они - дезинформация, "оперативное прикрытие". Но - заявил. Уже десять лет прошло после "упразднения КГБ". Что ж, пожалуй... Только именно через десять лет после 1990 г. президентом страны стал представитель всё тех же спецслужб. Конечно, Быков не был агентом Лубянки. Он солгал под давлением, солгал из страха. Что за страх? Достаточно вспомнить судьбу мужа его жены - священника Константина Апушкина, которого предал епископ, совершивший подпольное рукоположение в 1938-м году. "Отец Константин был арестован и подвержен жестокому издевательскому допросу — его загнали под стол, а сидевшие вокруг стола инспектора, задавая ему вопросы, били его «вслепую» сапогами. Страдалец старался закрыть руками хотя бы лицо. После избиения он все-таки, по милости Божией, был отпущен, но побои сказались на здоровье".
Страх перед теми, кто так обращается с людьми, сидел в поколении Быкова на глубочайшем уровне. Этот страх сохраняется (и не потому что "гены", а потому что продолжают бить) и в последующих поколениях, но люди, пережившие 1938 год и сломанные - это особый случай. Такой испуг старость сама по себе излечить не в силах.
История подпольной общины о. Сергия Мечёва изучена недостаточно хорошо и, видимо, не случайно. Четверо человек, которые были рукоположены тайно митр. Мануилом Лемешевским по просьбе Мечёва, были Лемешевским преданы, арестованы, а затем отпущены на свободу. Двое из них впоследствии не несли священнического служения. Было бы неразумно предполагать, что община, насчитывавшая десятки человек, пусть и разъединённых на группы, находилась вне поля зрения тайной политической полиции, что среди членов общины не было осведомителей.
Был ли Быков автором текста или получил текст готовым от людей, которые держали его «на крючке»? Это вопрос второстепенный. Ожидать ответа на него до открытия секретных архивов не приходится. Однако, анализ текста самого романа позволяет о многом судить вполне уверенно.
Прежде всего, текст безусловно не изготовлен «в недрах системы КГБ», вопреки мнению Дмитриева. Среди постоянных тем книги – критика чекистов. Но есть и другая постоянная нота: восхваление разведчиков: «Все участники нашей группы были неплохие люди; взяты в армию потому, что знали немецкий язык, направлены в дальнюю разведку, никакого отношения к следователям-садистам из НКВД не имели»… «Старый разведчик, бесстрашный. Есть еще люди и там, на воле, не все еще в подлости утонули»… «Восстанавливают в генеральском звании и опять посылают в разведку. Всю жизнь государство охранял, Родину любил». Несколько новелл посвящены чудесам, которые произошли с фронтовыми разведчиками. Бывшему разведчику, ставшему чекистом, священник советует: «Не нужно работать Вам в органах. Перейдите на что-то другое, а то сгорите».
Это позволяет предположить, что текст создан «в недрах» разведки – соперницы «чекистам», считавшей себя неповинной в репрессиях. Церковная тема разведке не была чужда, поскольку именно она руководила духовенством, посылавшимся за границу. (В 1990-е годы Служба внешней разведки поддержала своего бывшего коллегу, митрополита Рафаила Прокопьева, в создании одной из ветвей «катакомбной Церкви»).
Текст «мемуаров» содержит несколько грубых ошибок в описании лагерной системы, ошибок, которые вряд ли допустили бы и бывшие заключённые, и чекисты. В частности, абсолютно неверно утверждение, что в лагерях «особого режима» держали бессрочно, что на делах ставили штамп “Содержать в лагерях бессрочно – до смерти”, что о переведённых в лагерь особого режима сообщали как об умерших. Совершенно невозможна ситуация, при которой во время войны генерал армии в виде наказание разжалован в майоры, послан руководить концлагерем и при этом везёт записку от жены священнику (в лагерь особого режима!), неизвестно каким образом узнав, что священник – в этом лагере. Автор не знает, видимо, что в 1943-1946 гг. многие священники из лагерей освобождались.
Критика чекистов не является главной темой текста. Даже упоминания о гонениях большевиков на Церковь не слишком эмоциональны. Большевики не главные враги. Они жертвы сатанинского духа, они могут покаяться, могут быть исцелены, - такие покаяния и исцеления являются преобладающей темой произведения. В то же время очень чётко и ясно прописаны враги, которых нельзя «обратить», враги смертельные.
Главный враг – не палачи, не русский народ, разрушающий храмы, а «вожди»: «Разрушение церквей, массовое уничтожение епископов, священников, диаконов, верующих могло произойти только потому, что “микроб” темной злобы был брошен “вождями” в человеческую массу».
Врагом является западное христианство. «В наших иконах духовный символ, дух веры, знамение православия; в иконах Запада дама – женщина, одухотворенная, полная земной красоты, но в ней не чувствуется Божественная Сила и благодать, это только Женщина».
Врагом, в частности, являются греко-католики: «Ненависть униатского духовенства к православным священникам была огромной, и любой самый безобидный разговор мгновенно превращался в поток оскорблений и поношений в адрес православия. Я давно уже заметил, что униаты неплохо дружили с баптистами и протестантами, но православные были им ненавистны». Мемуары многих православных «лагерников» не подтверждают факта «ненависти» греко-католиков к православным. Любопытно, что автор не объясняет, откуда в концлагерях появились греко-католики.
Врагом является еврейство. Учитель «Натан Аронович» устраивает в школе спектакль – суд над Христом, и когда спектакль оказывается к выгоде христианства, «он почти прошипел: “Довольно комедию разводить, нет никакого Христа, христианство – неудачное извращение иудейской религии. … Читайте приговор!” Ученика, защищавшего христианства, отправляют «в детский дом трудновоспитуемых ребят» (совершенно фантастическая деталь). (Плохое знание эпохи обнаруживает автор, когда вкладывает в уста мемуариста такую характеристику 1940 года: «Модно было в те времена заниматься антирелигиозной пропагандой». «Мода» прошла уже к 1935 году, да и была она казённой кампанией, а не искренним увлечением молодёжи).
Врагом является интеллигенция (ориентированная на западные идеалы): «До 1917 г. выпускалось огромное количество книг, написанных “прогрессивными” профессорами, писателями левого направления, разного рода учеными, в которых под видом изучения природных явлений, научных открытий и изысканий, а то и просто оккультных наук велась самая настоящая антирелигиозная пропаганда, а иногда проповедовались демонические учения. Активно велась работа против Православной Церкви, опорочивалось все и вся». В предисловии к изданию романа в 1993 г. свящ. Вл.Воробьёв обрушился на диссидентов: "Пишут о своей жизни в лагерях и тюрьмах, о допросах, но никто еще не рассказал нам о миллионах верующих, погибших в этих лагерях". Священник "забыл", что именно диссиденты собирали материалы о гонениях на Церковь, причём в те самые годы, когда Воробьёв делал свою церковную карьеру, собирая вместо фактов чекистские выдумки наподобие "Отца Арсения".
Врагом являются СМИ, особенно телевидение (не то, которое финансируется Кремлём, а ориентированное на западные стандарты): «Демоническое зло распространяется подобно эпидемии, и в большой степени этому способствуют книги, газеты, журналы, радио и особенно быстро нарождающееся и распространяющееся телевидение. Все это свободно входит в дом человеческий и отравляет душу ребенка, юноши, взрослого человека».
Враги – «сектанты»: «Народ в лагерь попадал самый разный, были и сектанты, фанатичные до безумия и абсурда. Иногда шли на смерть, лишь бы не поступиться малым. В своих убеждениях были совершенно искренни и поэтому ко всем относились как к заблудшим овцам. Часто эти сектанты помогали людям, но создавалось такое впечатление, что делали они это не ради человека, а ради самих себя». Вряд ли под «сектантами» имеются в виду старообрядцы; видимо, речь идёт о протестантах.
Врагом являются сторонники реформ в Церкви: «Никакой уголовник не совершил столько предательств, убийств, сколько совершил называющий себя верующим обновленческий епископ, совместно с ОГПУ и НКВД разрушая веру, растлевая духовное сознание народа».
Врагом являются сторонники перевода богослужения на русский язык: «Молиться нужно только на славянском языке, наш разговорный язык слишком опошлен, подчас циничен».
Врагами являются сторонники «евангельских кружков» и вообще «рассудочные» люди: «Они, придя в Церковь, принимали все рассудочно, особенно в первое время, не скажу критически, но настороженно. У большинства из них не было детской веры, воспринимающей Господа Бога, Матерь Божию, святых всем сердцем, всем разумением своим, всею душою своею. Сказанное слово они анализировали, словно фильтруя; потом это проходило. Видимо, самостоятельное изучение духовных писаний и собственное толкование оставило в душах кружковцев необходимость пропускать сказанное через разум».
Врагами являются и люди, которые не подчиняются Московской Патриархии, продолжая линию «непоминающих»: «Часто тех, кто претендует теперь быть преемниками и почитателями святых мучеников, на самом деле пасут уже совсем другие пастыри». Автору упоминает, что «отец Арсений» служил литургию у себя дома, но не сообщает, поминал ли Стрельцов патриарха Алексия Симанского или Пимена Извекова. Быков в интервью подчёркивал, что община Мечёва была не "катакомбной", а "домашней" Церковью - такая забота о верной трактовке прошлого косвенно подкрепляет предположение о его ангажированности у ведомства, "работающего" по решению проблемы катакомбной Церкви.
Видимо, невозможно доверять уникальному сообщению текста: «Ещё в 1924 г. Патриарх Тихон рекомендовал ряду верных иереев Москвы избрать из братьев их общин или из прихожан подходящих людей и подготовить к принятию тайного священства, ибо нависла угроза поголовного уничтожения духовенства».
Положительная программа текста тоже вполне отчётлива. Прежде всего, это солидарность с властью:
«Не могу я осуждать власть нашу, потому что пали семена безверия на уже возделанную нами же почву, а отсюда идёт и все остальное, лагерь наш, страдания наши и напрасные жертвы безвинных людей. Однако скажу вам, что бы ни происходило в моем отечестве, я гражданин его и как иерей всегда говорил своим духовным детям: надо защищать его и поддерживать, а что происходит сейчас в государстве, должно пройти, это грандиозная ошибка, которая рано или поздно должна быть исправлена».
Автор против «пересмотра истории». Для него враги Советской власти – и его враги: «Бывшие полицаи, власовцы, предатели родины … сидели действительно за дело». Коммунистам покаявшимся «отец Арсений» отпускает грехи: «Господь, наказующий нас за прегрешения наши, волен и отпустить нам их с присущим Ему милосердием, и нет столь тяжкого прегрешения или проклятия, которых нельзя было бы искупить делами своими и молитвой». Обновленцам и «власовцам» прощения, однако, нет и быть не может.
Главной позитивной социальной силой является Церковь: «А если говорить о русских попах, то Вы должны знать, что они были той силой, которая собрала в XIV и XV веках русское государство воедино и помогла русскому народу сбросить татарское иго».
Народ, отравленный «вождями», может быть исцелён вождями же – только церковными: «Необходим приход пастыря, чтобы возгорелась малая искра в неугасимое пламя веры».
Любопытен эпизод, якобы «смеховой», демонстрирующий методолгию «возгорения». Бывший разведчик, ставший священником, рассказывает, как расправился с хулиганами, пристававшими к его жене, подумав:
«Ты же разведчиком был, в специальной школе учился разным приемам, да и силушкой тебя Бог не обидел. Развернулся вовсю. … Кого через голову, кого в солнечное сплетение, а третьего ребром ладони по шее, а потом бросился к тому, который на Нину напал. Разъярился до предела, избил четвертого парня и в кусты кинул. Нина стоит, понять ничего не может. Двое ребят, что в стороне стояли, бросились было своим помогать, но когда я одному наподдал, убежали. Собрал я побитых ребят, да здорово еще им дал. Главное, все неожиданно для них получилось, не ждали отпора, думали – тюфяк поп, безответный. Собрал и решил проучить. Стыдно теперь вспомнить, но заставил их метров пятьдесят ползти на карачках. Ползли, пытались сопротивляться, я им еще выдал. Нинка моя хохочет: “Не знала, что ты, Платон, такой! Не знала!” Злой я тогда очень был. Понимаю! Осудите Вы меня за эту драку, не иерею это делать, но выхода не было. Если бы один шел, а то с женой. Потом ездил, владыке рассказывал, он очень смеялся и сказал: “В данном случае правильно поступил, а вообще силушку не применяй. Господь простит!”
Текст «карнавален»: он признаёт, что священник вёл себя неподобающим образом, зато подчёркивает, что такой образ действия вполне подобает «разведчику» и всякому, кто хочет с ним сравняться. В 1990-е годы в стиле «кого в солнечное сплетение, а третьего ребром ладони по шее» стали писать множество романов и повестей, снимать соответствующие фильмы и сериалы, а главное – именно в таком стиле стали решать политические проблемы. Конечно, не создатели «отца Арсения» единственные, кто в этом виноват. Популярность их текста – не причина, а следствие борцовских тенденций в православной среде. Конечно, многие читатели этого произведения вычитывали из него прежде всего чудеса (рассказы о них компенсируют отсутствие реальной информации и доказательств) в духе «Богородичного центра». Преувеличивать злокозненность текста не следует, но не следует и недооценивать его характерность.
