"60-е годы начались XXII съездом, декларировавшим конец одного периода советской истории и начало другого. Имя первого было Сталин, названием второго стал коммунизм. Отныне добро и зло получило конкретное содержание и исторический масштаб: абсолютное зло было в недавнем [353] прошлом, абсолютное добро - в таком же недалеком будущем". "ощущение разумной эволюции".
"Добро в виде близкого коммунизма, как и Сталина, можно было трактовать безгранично широко. У коммунизма были тысячи синонимов - абстракционизм и принципиальноть, верлибр и хозяйственные реформы, узкие брюки и свобода печати. Борьба между "пережитками культа" и "коммунизмом" сама по себе ощущалась прогрессом" (С. 353).
Солженицын в "Теленке" говорит Демичеву в 1965, что его цель "утвердить ценность веры у молодежи; напомнить, что коммунизм надо строить в людях прежде, чем в камнях" (С. 353, проверить).
"Атмосфера экстремальной нравственности, обязательного поиска правды породила и другую стилевую тенденцию - иронию. Ирония отнюдь не противостояла правдоискательству. Она только сводила его к терпимому уровню, позволяя совмещать высокий социально-нравственный идеал с повседневностью". С. 354 - далее о культе Ильфа и Петрова. "Правда и ирония ... сформировали интеллигенцию 60-х как особую исторически и идеологически очерченную группу со своей программой, своей эстетикой, своим этикетом. Идеалом этой интеллигенции был, условно говоря, коммунизм, понимаемый как разумный и справедливый общественный строй. Путь к нему лежал через отказ от лжи, которая понималась очень широко - и как искажение истории, и как фальшь в нравственных отношениях, и как бюрократическая машина, стоящая на пути прогресса. Литературе отводилась роль рычага, "расшатывающего дряхлые стены". Сила морального воздействия книги определялась количеством правды, которое она может сказать. Ирония позволяла сделать этот идеал менее утопическим, менее определенным, но не отменяла его. В те годы история казалась хоть и неторопливой, но неизбежной эволюцией от зла к добру. Сомнения в конечной победе добра были абсолютно неуместны". С. 355.
Выход в 1965-7 трех романов Б. Лакшин - антисталинские произведение. "Белая гвардия" по ВГ - уют турбинского обихода как символ порядка, чеховская интеллигнетность. Порядок против хаоса на улице, героизм против подлости. Но: "Любое изменение раз установленного, и правильного установленного, порядка угрожает их миру. Любое движение - бессмысленно и противоестественно. Грубо говоря, пока Турбины сидят дома, все хорошо. Но стоит покинуть дом, как торжествует хаос" (С. 358). Торжествует справедлшивость - через чудо, метафизическое измерение, "невозможное в позитивистском "чеховском мире" (С. 358).
Пассивность Мастера. Главный герой ММ - его Роман, текст. Он снится Ивану, его цитирует Воланд. Платонизм. "Для Булгакова писать - означало воссоздавать существующую вечно истину" (370). В последней главе все герои вставляются в роман.
"Истина - в представлении о мире как тексте, в котором добро и зло составляют нерасторжимое единство ... Прочесть этот текст значит принять его как целое. Если мир существует, значит, он является разумным порядком. Сам факт его существования предусматривает организацию, противостоящую хаосу. Порядок не может быть несправедлив - иначе он сам станет хаосом. Пусть для установления этой справедливости требуется чудо. Сверхъестественное здесь только рычаг, приводящий мир в состояние правильной уравновешенности". (371). Нет ни пространства, ни времени. Логократия.
Булгаковский переворот - в отрицании прогресса. История не развивается, а длится. "Советское общество вынесло из книги Булгакова представление об условности всех ценностей, которыми оно жило" (372) - экклесиаст. Поведенчески "Шумные веселые реформаторы 60-х превращались в затворников-одиночек, ищущих истину в метафизических моделях. Лучшей стала считаться профессия ночного сторожа, то есть место, где действительность как можно меньше вторгалась во внутреннюю жизнь. Все реже появлялись энергичные комсомольские работники, романтические геологи, бессребренники-правдоискатели" (С. 373).