КАРГОПОЛЬ

См. Кулишова и Пригодина о гонениях на церковь в уезде в 1918-1925 гг.; мемуар Климаева о жизни бывших монахинь в К. в 1950-е гг., 2002.

Г.Н. Мелехова 

кандидат исторических наук, 

Российский православный университет святого апостола Иоанна Богослова

(по полевым материалам Каргополья и района Куликова поля)

В основу статьи легли результаты этнографических обследований, которые проводились автором в летние периоды 1990-х гг. в Каргополье и в районе Куликова поля. В бывшем Каргопольском уезде Олонецкой губернии (ныне Каргопольском районе Архангельской области) автор работал с 1988 г., исследования велись в деревнях, расположенных в западной, южной и восточной частях бывшего Каргопольского уезда. В общей сложности северные материалы опираются на духовно-религиозный опыт не менее 80 человек из более 10 приходов1. В районе Куликова поля, занимающего часть бывшего Епифанского уезда Тульской губернии в бассейне верхнего течения Дона (ныне это территория трех районов - Богородицкого, Кимовского, Куркинского - Тульской области), автор находился в составе этнографической экспедиции, организованной музеем-заповедником "Куликово поле" в июле 1998 г. Обследовались город Епифань и 8 сельских приходов; в общей сложности было опрошено около 80 человек2. 

В основе вопросов и бесед лежала программа "Православие и русская народная культура", составленная группой этноконфессиональных исследований Института этнологии и антропологии РАН под руководством доктора исторических наук М.М. Громыко3. Вслед за вологодским ученым доктором исторических наук А.В. Камкиным4, автор статьи рассматривает преломление православных традиций в двух аспектах: в организации территории, т.е. приходской топографии, и в организации повседневной жизни людей, их быта, так сказать, будничного благочестия простых прихожан.

Непрерывная нить живой и действенной православной веры тянется к нам из прошлого. В русской северной деревне она явственна и зрима, несмотря на все ее узлы, обрывы, петли, искривления. "Как-нибудь Господь пособит и вам жить. А больше - никто", - заключает мои расспросы Мария Андреевна Вишнякова (1921 г.р., с. Печниково)5. Разматывая этот бесконечный клубок, вслед за ним погружаясь в прошлое и возвращаясь в настоящее, вдруг озаряешься светом и умудряешься глубиной религиозного мировосприятия простой русской женщины. Не пламя, не пожар, но ровный свет, тихий, зато непрестанный лампадный огонек доходит, преодолевая смерть и тлен, до нас в ясных, как мир, и вечных, как душа, строках: "Много я написала здесь, в этой тетрадке. Кто ее будет читать, поймет или нет - все подряд писала, молитвы и стихотворения. Хотелось написать больше, пока смогу; что вспомнила, а что из книги взяла, так и писала, и ошибки делала. Память теряется, и зрение тоже плохое стало мое... Очень и очень хочется рассказать все-все, что я помню и знаю о жизни людей и моей. Годы мои длинные, тяжелые. Такое время, все перемена в жизни земной... О небесной и подумать некогда было. А вот она уже подходит и стучится в дверь души моей. А я еще и не готова..." - Мария Михайловна Шуйгина (1909-1992, г.Петрозаводск) 6, родившаяся, выросшая и большую часть жизни прожившая в д. Гужово.

В такие мгновенья понимаешь, сколь жалки и убоги твои попытки рассказать об этой живущей в душе Божией искре. Все же "аз, худой раб Божий", как писали древнерусские летописцы, дерзаю представить эти заметки, полагая свой долг перед собеседниками явить миру их представления и воспоминания, надеясь, что они, как кусочки мозаики, войдут в воссоздаваемую ныне общими усилиями картину православной жизни русского народа.

I. Православная топография

И в Каргополье, и в районе Куликова поля существовала развитая православная топография, основу которой составляли приходские храмы. Всюду явственно их исключительное положение, они - духовные и пространственные ориентиры, воплощения соборных духовно-материальных усилий и символы единения прихожан, общественные центры. Как правило, храмы стояли на выдающихся - особенно значительных, освященных, красивых, памятных - местах и составляли так называемую малую зону прихода (терминологический аппарат А.В. Камкина). Древнейшая церковь Епифани, а может быть и всего уезда, в своей основе восходящая к XVII в., - Успения Божией Матери - стоит на очень высоком холме, с которого открывается великолепный вид на протекающий невдалеке Дон, заречные луга и слободы. Избранность этого места отразилась во многих преданиях: "Церковь на холму построена. И на этот холм, как говорят старики, монашки, замаливая свои грехи, подолом землю натаскали" (сообщение Валентины Николаевны Горбуновой, 1936 г.р., г. Епифань). По одним рассказам, храм (или его предшественник) героически защищался от татар, по другим - построен в честь погибших на Куликовом поле. Многочисленны упоминания о подземных ходах, связывавших Успенскую церковь или с Доном, или со стоящим напротив домом священника, или с Куликовым полем. 

Но конфигурация топографии различна. Северная топография разнообразна и насыщена: помимо приходских, существовали приписные церкви, в которых служили на Пасхальной седмице, в великие православные праздники, в престольные дни. Многочисленны часовни: в начале 30-х гг. своя часовня, игравшая большую роль в местной жизни, имелась чуть не в каждой, даже самой малой деревне. Богатая, сплошь увешанная иконами, полотенцами и атласными платками часовня во имя Владимирской иконы Божией Матери до наших дней сохранялась на кладбище д. Орлово. Ксения Никифоровна Бархатова (1926 г.р., с. Труфаново) рассказывает: "Построили часовню, - икона Владимирской Божией Матери в середине большая, риза серебряна. 7 сентября7 приходили в Орлово... Сходят в часовню, а потом по гостям. Как построили часовню, только икону поставили, и старосте-старичку приснилось, что Богородица говорит: "Разрежьте стекло: Мне душно". На Крестный ход в часовню приезжали и с Каргополя, и с Ошевенска. Теплые, искренние чувства по отношению к часовням выразила Зинаида Александровна Шилдыбаева (1931 г.р., с. Лекшмозеро): "На Плакиду (память великомученика Евстафия Плакиды, жены его Феопистии и чад их Агапия и Феописта празднуется 20 сентября / 3 октября. - Ред.) пришла - как первый год приехали. У Плакиды часовенка была. Камешочки как серебро. Намылась8. И старушки намылись. Пришла на Хижгору9, посидели - не то. Плакида - все плакало. Как будто все с плеч спало... Тяжесть отошла. Не было бы силы, так люди не веровали бы". Вокруг часовен часто располагались священные рощи, свидетельствующие о сакрализации территории вокруг святыни. 

Едва ли не больше, чем часовен, было крестов, освящавших деревенские и лесные перекрестки, водные источники, сходы в реки и озера, вершины холмов, входы в деревню, места сгоревших церквей и гибели людей. Кресты имели названия - "крест Смоливич", или "на Смоливце", "крест на Чурше" (по названию урочища), Осипов крест (по имени человека) - и церковного празднования в день освящения креста. Возле некоторых крестов находились чтимые камни. Один из них - "Николин камень" с углублением на верхней поверхности - и сейчас лежит по дороге из с. Лекшмозеро в бывшую Наглимозерскую пустынь (в XIX в. приписную церковь), куда лекшмозеры ходили "на святителя Николу". За ним и поныне при случае ухаживают, моют его. Вода в выемке считается "Божьим даром от Николая Угодника". Вот что рассказывает З.А. Шилдыбаева: "Старые люди говорили: "Сходи к камню, намойся, чаю напейся". Старые люди веровали, каждую неделю сходят. И помогает... Под камнем родник - Пашин колодец. Когда намоешься, глазам хорошо. Камушек намою. Внука сводила. Его там намыла, намыла, намыла, и золотой стал. Пишет: "Когда к камушку пойдем?" Исследователи каргопольских камней-следовиков отмечают, что, как правило, они располагаются в почитаемых местностях, связанных с деятельностью святого или подвижника10.

Все это - сооружения большой приходской зоны, раскинувшейся на десятки верст, включившей и освятившей природные и рукотворные объекты сельской округи. Подлинными духовными центрами были монастыри и бывшие, упраздненные в конце XVIII в. но продолжавшие почитаться пустыни - хранилища исторической памяти и святынь каргопольцев, средоточия накопленного за столетия духовно-религиозного опыта. Богатые и ухоженные храмы, отделенные от мира стенами с башнями и святыми воротами, но не закрытые для крестьян и тесно связанные с ними, а также расположенные вне ограды монастырские часовни и кресты создавали особую монастырскую зону, в которой духовно окормлялась значительная часть жителей. Таким образом, северная православная топография предстает в виде пересекающихся между собой больших зон, охватывающих малые зоны и имеющих крупные включения в виде монастырских зон.

В районе Куликова поля храмы стояли ближе друг к другу, и все они были приходскими; часовни были распространены не очень широко, почитаемых отдельно стоящих крестов не зафиксировано вовсе. Зато довольно много святых колодцев, иногда встречались чтимые камни, а в Бучальском приходе было особое святое место - так называемый Городок, Городище у с. Красное, где располагалась братская могила и куда некоторые ходили молиться и поминать усопших. Монастырей в бывшем Епифановском уезде в XIX-XX вв. не было, т. е. православная топография Куликова поля формировалась более крупными, значимыми и ближе расположенными, чем на Севере, пересекающимися малыми зонами (они включали часовни, колодцы). 

Особенность района Куликова поля - насыщенность воспоминаниями, связанными с Куликовской битвой, ее героями и особенно святым князем Димитрием Донским. Церковь Рождества Богородицы в с. Монастырщина, по преданию, поставлена в честь и на месте захоронения всех павших в битве; ее посвящение увековечивает день Куликовской битвы. Старики еще помнят две часовни, отмечавшие алтари старого деревянного храма. Зафиксировано по крайней мере три святых "прощеных" колодца (в Епифани, в Бучальском приходе и у с. Грибоедовского), у которых, по преданиям, останавливался святой князь Димитрий Донской. Епифанский колодец расположен у подошвы холма Успенской церкви: возле него явилась икона Успения Божией Матери. Колодезная вода считается священной, особенно принято набирать ее на "Успеньев день", когда в церковь приходили не только горожане, но и многие из селений, соседней (не столь дальней отсюда) Рязанской губернии. Они отдыхали под горой, у колодца, и взбирались к храму - это было, как отмечают, очень живописное зрелище, так как женщины приходили одетыми в богато украшенный поневный костюм.

В связи с этим фиксируется разная значимость приходских храмов: из сельских церквей особое значение имел храм-памятник преподобного Сергия Радонежского, стоящий в непосредственной близости к Куликову полю. Он строился уже в XX в., в 1910-е гг., но его духовный авторитет и ныне ощущается: в праздники во всех храмах ждали, пока зазвонят колокола на Куликовом поле, после чего начинали звонить сами. Почти все этот храм так и называют - "Памятник", а наименее образованные из старых жительниц не знают его посвящения. "Церковь - Памятник и боле не знаю", - отвечает Прасковья Ивановна Квасникова (1913 г.р., с. Монастырщина) при попытке уточнить название церкви; при этом престольный праздник своей деревенской церкви она помнит твердо. К Памятнику собирались со всей округи в 10-ю пятницу. Вот рассказ Прасковьи Ивановны: "Была на Памятнике, на Красном холму. Молодая раз ходила, двое детей, обои маленькие, одной три года было, другой - пять лет. Я их за ручку взяла и ходила. И вот Березовка туды ходила, Епифанские попы ходили, там что было - там мурашки и слезы. Служба какая была - ой!". 

Еще одно отличие Куликова поля от Севера - важная роль в приходской жизни помещиков. Почти все церкви стояли в помещичьих, "барских" селах, и их владельцы принимали самое активное участие и в строительстве церквей, и в последующей жизни прихода - это ярко запечатлелось в народной памяти.

Северные и куликовские храмы имели разный внешний облик, хотя большинство из них построено примерно в одно время - не ранее XVIII в., и многие перестраивались в XIX - начале XX в. Преобладающее число храмов в северных селениях - деревянные; они размещались, как правило, парами: летняя холодная церковь и зимняя теплая, между ними высилась часто отдельно стоящая колокольня. По своей архитектуре храмы принадлежали к одному из четырех типов: клетские, многоглавые, кубоватые, шатровые. Эти северные так называемые "тройники" воплощали в себе неразрывную слитность художественной красоты и целесообразной конструктивности, затейливой орнаментальности деталей и гармоничной пропорциональности общего облика, явственной рукотворной образности и вписанности в природное окружение. В течение XIX в. их внешний вид менялся, приобретая черты классической архитектуры, особенно в каменных постройках. Тем не менее весьма значимыми оставались многовековые традиции северного народного зодчества. Почти все куликовские церкви выстроены из кирпича, нередко местного производства, при некоторых были деревянные колокольни. Их внешний вид соответствовал общерусским архитектурно-стилевым тенденциям. 

Святость храмов, огромная любовь к ним всюду неизменны: на холм епифанской Успенской церкви "богомолящие" должны были взбираться без помощи рук, сложив их на груди - видимо, крестообразно, т. е. так же, как приступают к Святой Чаше в храме. "Словно белая лебедушка, - говорила о своей церкви северянка Устинья Павловна Шуйгина (1909-1994, д. Гужово), - она видна была издали, ходили туда с радостью". 

Очень ярко роль церкви выявляется из трех зафиксированных в Каргополье фактов строительства церквей уже после 1917 г. В середине 20-х гг. крестьяне д. Гужово Лекшмозерского прихода на собственные средства построили вторую (теплую) деревянную церковь в честь Казанской иконы Богоматери. Как это происходило, записано от Василия Дмитриевича Первушина (1913-1995, д. Гужово). Инициатива исходила от состоятельных, влиятельных гужовцев; они собрали сход, на котором получили поддержку, потом все сообща заготовили и зимой по льду свезли лес. Главным строителем церкви, рубившим храм, называют "талантливого человека, ценнейшего мастера, столяра и плотника" Кузьму Прокофьевича Шуйгина, по-деревенски Пронина, из д. Гужово. Рубил церковь мастер один, возможно, по обету; мужики раз в одну-две недели, по надобности, ходили помогать ему поднимать бревна. Иконостас для Казанской церкви купили в Петербурге "за семь пудов пшеницы", оттуда же привезли чашу для Причастия и церковную утварь. Авторитетные, всеми уважаемые хозяева съездили зимой на лошадях в Петербург, сторговались, а потом сформировали обоз с хлебом. Отмечают, что секретарь райкома, с которым велись переговоры, был очень доволен сделкой: она ему ничего не стоила, иконостас был взят из закрытой церкви, а время было голодное (1924-1926 гг.). Лидия Ивановна Попова (1914 г.р., Лекшмозеро) помнит, как водружали крест на церковь: "Гужовский крест вздымал Пеша Пронин, Петр Андреевич. Потом зашел на крест, перекрестился, все к себе привязал - платки висели - и спустился". Это восхождение мастера на крест нововыстроенной церкви или часовни - обязательный обряд на севере: известный по храму в Кижах, он записан и в связи с завершением строительства церкви преподобного Александра Свирского на Хижгоре в том же приходе (освящена в 1871 г.), а также часовни в д. Исаково Ловзанского прихода (по рассказу Анны Ивановны Лебедевой (1906 г.р., с. Печниково): "Мужик строил; поставил часовню, залез на крест, поклонился на все стороны. Все ахнули: Саша убьется. Господь спас... Александр Степанович Дедов с Рудного. Поклонился и слез. Строитель был... Я была небольшая - лет 10", т. е. примерно в 1916 г.

Другая возобновленная после 1917 г. - сгоревшая в 1907 г. - церковь святых Космы и Дамиана в с. Печниково: в 1927 г. она уже действовала. И в Ягреме на месте сгоревшего храма около 1930 г. построили деревянную церковь: по словам Анны Ивановны Бабкиной (1926 г.р., с. Лядины), ее открыть не успели. Эти факты свидетельствуют о непрерывающейся традиции созидания храмов и часовен.

В 30-е гг. православная топография была почти разрушена: на юге из 20 храмов осталось два (в городе и открытая после войны церковь в с. Себино), на Севере из почти 100 храмов - осталась одна действующая церковь в Каргополе. В это время на Севере возросла роль часовен: хотя они и были закрыты, в них ходили многие, соблюдая определенную осторожность. После войны женщины д. Орлово два раза перекрывали кровлю местной часовни, как вспоминает Авдотья Степановна Макарова (1913 г.р., д. Орлово): "К Владимирской Божией Матери пойдешь, дак чтоб никто не знал. Днем недосуг, в колхозе, дак сходим вечером, по 2-3 человека. Мы, бабы, собрались: "Давай, пойдем, бабы, часовенку покроем". Мужья убиты на войне, куска нету, купили шиферу на пожертвования. Полна деревня народу было, накладем денежек. Шифером закрыли - <его> мужики на конях отвезли". В 50-60-е гг. за орловскими часовнями все время кто-то присматривал. 

Ныне восстанавливаются многие северные часовни. Повсеместно и восстановление крестов. Кресты, как наиболее простые и менее подверженные официальному надзору (например, в силу удаленности) сооружения, сохранялись и почитались дольше других святынь. Ставились и новые кресты - на местах разрушенных храмов и часовен, особенно удаленных. Вплоть до разорения деревень и разъезда жителей в 50-60-е гг. опекались кресты, стоявшие в лесной глуши и дошедшие до наших дней в ветхом состоянии. Бывшие последними оплотами религиозности населения, они стали и первыми свидетельствами Богопочитания в наше время. В с. Лекшмозеро на месте сожженной часовни на Погосте стоял крест еще в 50-е гг.: верующая жительница тех мест Мария Федоровна Преснякова пригласила строителей, и те поставили "настоящий" крест: под крышей и с прилегающими мостками. Но его, как и часовню, вскоре сожгли. На этом месте поставили другой крест, попроще. Он устоял, и к нему стали носить "заветы". Этот лекшмозерский "Крестик" был объектом настоящего паломничества: количество повязанных на нем платков в конце 80-х гг. не поддавалось подсчету. А осенью 1990 г. житель Лекшмозера Николай Николаевич Попов соорудил рядом с крестом часовню. При сооружении нового креста старый остается стоять "пока не падет" - это давняя традиция. Теперь инициатор начинания Зинаида Александровна Шилдыбаева думает восстановить еще один крест в округе, крест на Смоливце. Николай Николаевич говорил ей: "Ну, игуменьша, мы с тобой еще этот крестик сделаем". На восстановление этого креста правление выделяет материал, но проехать туда невозможно. "Надо нести носком, полтора километра, - размышляет Зинаида Александровна. - Надо пенсионеров агитировать". 

Восстанавливаются храмы и на Куликовом поле. Примечательна история сохранения церкви Успения Божией Матери в с. Себино. В 30-е гг. нашего времени церковь, как и другие, была закрыта, с колокольни сняли все колокола. Своим сохранением и возобновлением в качестве действующей церковь обязана старосте Аксинье - Ксении Степановне Сифаровой, которая, когда возникла угроза разорения церкви, ушла с ключами от храма в лес и скрывалась там несколько дней. Не дождавшись ключей, безбожники уехали из села. Об этом с благодарностью помнят и с удовольствием рассказывают многие в окрестностях. Аксинье приписывают даже такие слова: "Стреляйте в меня, а я не дам вам церкву закрывать". Вскоре после войны церковь открыли. После смерти Ксении Степановны старостой долгое время была ее дочь Анна Филипповна Выборнова; ныне - ее внучка Мария Николаевна Амелькина. 

Попыткам открыть церковь Михаила Архангела в с. Куликовка, расположенном на Дону, в наше время много сил отдала Софья Васильевна Ефремова (в девичестве Федотова, 1927-1996). Ее родители Василий Михайлович (1902-1980) и Мария Васильевна (1906-1986) были местные верующие и благочестивые крестьяне, отличавшиеся особым гостеприимством и традиционным русским нищелюбием. По рассказу их внучки Александры Николаевны Володиной (1949 г.р., с. Куликовка), убогие и нищие имели постоянный приют в их доме, даже если приходили поздно ночью. Бабушка выносила во двор корыто, мыла пришедшего, переодевала его, кормила и укладывала ночевать. И когда порой уже некуда было класть, дед говорил: "Мы на печку положим", и клал кого-нибудь рядом с собой. Вся семья по воскресеньям и праздникам обязательно ходила в себинскую церковь, соблюдала посты, причащалась каждый пост, часто причащали и детей. Василий Михайлович помогал священникам, пел в церковном хоре (тенором), был религиозно образованным человеком; молва даже связала его со священством: во время коллективизации ему предлагали принять сан, но он отказался. Мария Васильевна много работала в колхозе, как одну из передовых работниц ее снимали для тульской кинохроники. Жизнь самой Софьи Васильевны была трудной: война, когда приходилось пахать на быках, тяжелый труд, голод. Но всегда она ходила в храм. После войны Софья Васильевна вышла замуж, родились две дочери. И девочки воспитывались в семейных православных традициях: никогда не снимали кресты (за этим следила бабушка), регулярно ходили в храм, не вступали ни в пионерскую, ни в комсомольскую организации, им запрещались гулянья и веселье в посты. Религиозность семьи Федотовых - Ефремовых отмечают многие. О своем детстве Александра Николаевна вспоминает: "В это время, хотя тогда говорили, что оно строгое, тяжелое, мне кажется, легче было... Хотя нас все время затюкивали, называя богомольными. Вот даже приехал Миша, говорил: "Саш, какой я глупый был, мы ваш дом как бесовский вроде какой обходили"... Я сейчас им благодарна, что мы удержались по вере. Хотя было порой и тяжело, молодым нам всем. Побежим, а нам: а вас не пускают, а-а, вы не идете, не поете. В общем-то все можно вовремя: петь и не петь. Ну, это сейчас понимаешь".

Софья Васильевна Ефремова и возглавила многотрудную подготовку к регулярному церковному богослужению в Куликовке. Она собирала деньги, организовала очистку храма от навоза (в нем стояли лошади) и ограждение хотя бы части храма (храм большой, с трапезной), обращалась к духовенству - благочинный священник Лавр благословил ее усилия. К сожалению, препятствий оказалось слишком много, и пока восстановить храм не удалось. К тому же в последние годы жизни Софья Васильевна тяжело болела. Ныне дело восстановления храма перешло к местному учителю Ивану Владимировичу Ларчеву, который стремится найти благотворителей среди потомков тех, кто когда-то строил храм.

II. Православное население

И на Севере, и в районе Куликова поля сохранялись многие православные традиции. Особенно ярко они проявлялись в жизни родителей нынешних информаторов. При этом рубежом, с которого резко усилилось разрушение православного уклада, стал не 1917 г., а коллективизация и закрытие храмов в 30-е гг. А вплоть до этого времени православие было нормой жизни. Тем не менее различные формы проявления православной религиозности отмечаются и в наши дни.

Домашние иконы

В каждом доме имелись иконы, располагавшиеся на божнице в Переднем или Большом, обычно обращенном на север углу, перед ними горела лампада. Без икон дом не стоял; при вселении их вносили первыми. Повсеместны они и ныне, их сохраняют и неверующие. Обычно это - лики Спасителя, Пресвятой Богородицы, святителя Николая, иногда - небесных покровителей жителей дома, есть семейные реликвии (в т. ч. "благословенные" при замужестве иконы), иконы, подобранные при разрушении церквей, взятые из брошенных домов, доставшиеся от умерших родственников, купленные в церкви в советское время. Особо почитают доставшиеся от предков иконы, считая: "Стояла у стариков - пусть стоит". К иконам относятся благоговейно, у наиболее благочестивых перед ними постоянно горит лампада. Мария Матвеевна Латышева (1915 г.р., с. Монастырщина), заметившая небрежное отношение молодой родственницы к иконе, говорит ей: "Эх, Нинка, ты не только молиться не можешь, ты даже не представляешь, что такое Бог!.. Ой, шалаш некрытый ты, я слова не найду". Примечательно, что человек, у которого отсутствует понятие о Боге, приравнивается к лишенной завершения и, в общем, никчемной постройке11.

Домашняя молитва

Большое значение придавалось домашней молитве. "Как не молиться! Без Бога - не до порога", - восклицает северянка Евдокия Васильевна Богданова (1907 г.р., с. Печниково), да и не только она. И в районе Куликова поля Анфиса Ивановна Демидова (1914 г.р., д. Устья) удивляется вопросу о домашней молитве: "Ну, как не молилась! Молилась и молюсь. Богу верую, молюсь". Дома молились утром (непременно после умывания), перед сном, перед едой и после еды. Читали молитвы "Отче наш", "Царю Небесный", "Богородице Дево", "До-стойно есть". "Все дяди, тети, деинка - жена брата, мама - все дома молились", - вспоминает Наталья Дмитриевна Побляхина (1921 г.р., с. Печниково). И таких свидетельств много. Очень важно было начать день с молитвы: "Встанешь, дак как <без молитвы>", - говорит Анна Никитична Макарова (1908 г.р., с. Лекшмозеро). Утром молились кратко: "Господи, благослови". После еды читали "Благодарим Тя, Христе Боже наш" или просто "Слава". Вечером молились основательнее. Молитву на сон грядущий сообщила Александра Макаровна Попова (ок. 1906-1993, г. Каргополь): "Ложуся спать со Христом, оберегаюсь крестом. Господь впереди и позади, ангелы - хранители по обе стороны, Пресвятая Богородица над головушкой. Пеленой укрывают... спи, раба Божия..." А вообще молились "хоть когда". Молитвой стремились освятить и начало каждого дела. Из всех свидетельств видно, что домашняя молитва сохранялась как обыкновенное явление в течение всего раннесоветского времени.

В колхозные годы молиться стали меньше. Видимо, от домашнего молитвенного правила быстрее отошли мужчины, прекратилась общая молитва, связанная с едой. На Севере разрушительно действовало почти постоянное пребывание молодежи вне дома, на лесозаготовках. Обычная ситуация тех лет: отец - коммунист, мать - верующая; детей в таких семьях, как правило, к вере не приучали. Изгнание веры из жизни осуществлялось и запретами, и репрессивными мерами. 

Сегодня многие вновь возвращаются к молитве. Вот свидетельство северянки Веры Марковны Безушкиной (1910 г.р., с. Печниково): "Господа Бога молю. Утром вставаю, возьму намоюся и молюся. Много умерло, так поминаю... Утром, перед едой, молюся - <как> спать валюся. Старуха стара, худая - еще не молиться!". Часть населения, из выросших в советское время, относится к молитве сочувственно, но сами молятся редко. "Я родилась, - объясняет свою позицию Н.Д. Побляхина, - кресты не носить, Богу не молиться, не веровать. Молились мы до школы, в школе проверяли, снят ли крест. Когда и не перекрещусь, то в уме. Молитвы только не знаю". И поныне молитвы не только читают, но и переписывают, хранят на божницах, в окладах икон; среди них есть церковные (из молитвослова), стихотворные (литературного происхождения), "Сон Богородицы" (в разных вариантах), духовные стихи, старообрядческие псалмы. О стихотворной молитве святителю Николаю (записана на Севере) Лидия Николаевна Дедова (1928 г.р., с. Лядины) рассказывает: "Прочитаю эту молитву - грибов наберу, дорогу найду. Хорошо молитва помогала". Записаны молитвы, которые читались при обходе вокруг дома с иконой и перед иконами с поклонами.

Хождение в храм

Церковь, богослужение, как и прежде, оставались насущной необходимостью и сокровенной частью жизни крестьянина в течение всей первой трети XX в. "В церковь ходили - как не ходить! Что ты, доченька, что ты, ягодка!" - увещевает меня В.М. Безушкина. Много свидетельств о хождении в храмы мужчин и женщин по воскресеньям и, особенно, в церковные праздники. "В праздники да воскресенье - ясно, что ходили", - сердится на мою непонятливость Александр Яковлевич Пошляков (1927 г.р., с. Печниково). Частота посещения церкви зависела от многих причин: ее отдаленности, личного благочестия, занятости в домашних работах. Реже приходили на службы из северных отдаленных деревень; в их жизни большое значение имели местные часовни, в которых крестьяне молились по разным случаям жизни особо почитаемым всеми односельчанами святым. В часовни ходили в "святой день", т. е. в праздник, и при необходимости.

Повсюду храм чаще посещали пожилые и старики, но в праздники они оставались дома готовить, а в церковь шли хозяева и молодежь. Видимо, не так часто выбирались на богослужения женщины, особенно многодетные. Но в общем, посещение церквей считалось обязательным в продолжение всех 20-х годов, когда туда ходили даже ставшие коммунистами. Северянин В.Д. Первушин о крестьянине, вступившем в партию около 1930 г., до колхозов, рассказывал: "В церковь ходил - да как же он не пойдет, когда все ходили! - но не молился". 

Совсем трудно стало посетить богослужения женщинам в 30-е и последующие годы: работы прибавилось, а церквей стало меньше, и ходить в них стало дальше. Некоторые, не желая жить без церковных служб, "потихоньку" (многие об этом знали) устраивали дома молитвенные собрания с песнопениями. Одну из таких крестьянок в районе Куликова поля даже прозвали "попом". Немало свидетельств, выявляющих тягу к храму. "Я росла, - рассказывает Полина Степановна Солодягина (1926 г.р., с. Печниково), - все уж нарушилось, в церковь зайти боялись. К всенощной хотели сходить - украдкой <ходили>. Бога вспомнить боялись. Мне лет 10 было - нам хочется <в церковь>, а учителя ходили <по церкви> детей вылавливали. Помню, запихаемся в ноги к старухам".

Ярко, в течение всего XX в., вплоть до нашего времени, проявляется религиозность у мужчин. "Отец завсегда к обедне ходил. Когда в церковь не пойдет, дома читал", - вспоминает Варвара Гавриловна Абакумова (1912 г.р., с. Монастырщина). Будучи неграмотной, Варвара Гавриловна знает основные молитвы именно от отца, который учил ее в детстве. Не только частым посетителем, но и активным помощником в церкви был отец Анны Ивановны Никулиной (1920 г.р., с. Себино); он не был служителем, а помогал безвозмездно - "для Бога, для церкви". Однажды на Пасху он очень долго подсчитывал выручку в себинской церкви, за что священник выделил ему какую-то незначительную сумму; но когда Анна Ивановна посетовала, что, разбирая деньги, он не взял себе хоть сколько-то, отец возмутился и даже ударил ее: "Ах ты... Что ж ты научаешь меня у Бога воровать?" 

В послевоенные годы в ставшую единственной себинскую церковь ходило очень много народу, видимо, гораздо больше, чем ныне. На Севере храмы долго оставались частью народной жизни: их, уже закрытые, продолжали посещать в православные праздники. "И в колхозах все по старой привычке в церковь ходили, праздники отмечали, - вспоминал В.Д. Первушин. - Хотя службы уже не было, все равно идут". Некоторые жители бывали в селе, где жили ссыльные священники, служившие молебны дома.ц

Многие через всю жизнь пронесли веру в Бога и любовь к храмам, сохраняли строгий, наполненный молитвой образ жизни, имели много духовных книг. Вот лишь один пример - семья Солодягиных (по-деревенски Рыбиных) из каргопольской деревни Масельга. Глава семьи Макар Андреевич (1886-1972), пока церкви действовали, помогал священнослужителям в уходе за ними, а позже, как мог, поддерживал священников и сберегал святыни. После войны он несколько раз восстанавливал поваленный колхозными властями стоявший в деревне крест; лишь после того как ему пригрозили тюрьмой, унес и долго хранил крест у себя на чердаке. В конце 50-х гг. Макар Андреевич отремонтировал и вычистил часовню, долгое время служившую школьным туалетом, и перенес ее на место апсид разрушенного храма. Часовня была подожжена и сгорела летом 1989 года; на ее восстановление собирала средства дочь Макара Андреевича Нина Макаровна Смолко (1931 г.р., с. Лекшмозеро). С именем сына Макара Андреевича Василия Макаровича Солодягина (1923-1989) связана история сохранения храма преподобного Александра Свирского на Хижгоре. Живя в Северо-онежске, Василий Макарович приезжал летом в родную деревню и в течение многих лет старался поддержать ветшающий храм. Унаследовав от отца умение во многих крестьянских ремеслах, он ставил заплаты, чинил, ремонтировал, убирал мусор, ухаживал за кладбищем, пропагандировал историю храма и местности среди проходящих через деревню туристов, своим оптимизмом и увлеченностью не оставлял их равнодушными. Именно он стал идейным вдохновителем и наставником консервационных, а потом и реставрационных работ в храме, осуществлявшихся в 80-90-е гг. Без его упорства и заботы церковь, видимо, была обречена на гибель, подобно многим другим деревянным памятникам Севера, ежегодно пополнявшим печальный список потерь.

Обычаи в храме

Храмовые службы - утреня и обедня - разделялись перерывом, большинство приходило к обедне (к 10 часам), пожилые - "к заутрене", а старухи ходили еще и накануне к вечерне. К службам прихожан собирали колокольным звоном. Маленьких детей приводили в храм родители, школьников - учителя. Прийти старались к началу службы, но некоторые опаздывали. Стояли, как правило, до конца, во время службы уходить было не принято. Но все-таки вспоминают и таких, кто ставил свечку и уходил. При входе в храм и на паперти крестились, кратко молились: "Господи, благослови".

В храме мужчины вставали "на правой руке", женщины, дети с матерями - слева. Некоторые, по возможности, стремились встать возле своей любимой иконы. Было принято приходить в особой, праздничной одежде. "Дед, - вспоминает Петр Павлович Зайцев (1916 г.р., с. Себино) с Куликова поля, - в лаптях ходил в церковь. В церкви надевал сапоги. Служба кончится - опять лапти". Отец Серафимы Алексеевны Гуськовой (1930 г.р., с. Себино) для церковных служб имел особый костюм и белые валяные сапоги; после посещения храма он тщательно чистил свою одежду и убирал. В храме полагалось быть серьезным и сосредоточенным и без нужды с места на место не переходить. "Ведь затем в церковь все и ходят, - замечает Надежда Ивановна Климова (1909 г.р., г. Епифань), - прийти, помолиться и отстоять12 обедню". За поведением в храме следили, как рассказывает северянка Татьяна Александровна Подгорних (1911-1996, с. Лекшмозеро) о посещении храма: "Мы ходили, когда мне было семнадцать лет. Там - храм, монахи. Мы - молоды, веселы, сторож нам по лбу "хлоп": "Стой! Потише вы!" И Евдокию Васильевну Андомину (1920 г.р., с. Лядины) мама напутствовала: "чтоб не плясать в церкви". "Ходили к празднику по завету13, а не на гулянье", - строго внушает и А.С. Макарова. Не всегда в храме ставили свечки: "Когда свечку купишь, а когда и нет, не каждый раз", "Как есть копейка, свечку ставишь", "Есть маленечко копейка и желание, дак к каждой иконке и поставишь", - замечают многие. Свечки ставили к праздничной или храмовой иконе, к иконе Божией Матери. 

Большое значение придавалось церковному поминовению о здравии и, особенно, об упокоении. В так называемые родительские, или "срочные" дни церкви были переполнены. Раньше всех умерших и здравствующих родственников вписывали в особую книжицу - помянник, который хранили дома, а в предназначенные для поминовения дни приносили в храм и передавали священнику для прочтения. Важность этого осознают и ныне, отдавая записки знакомым, работающим в храмах, на долговременное поминание. После окончания службы все должны были приложиться к кресту. Прасковья Ивановна Квасникова (1913 г.р., с. Монастырщина) рассказывает: "Батюшка отслужит, что полагается - подходим все к кресту, целуем крест... Без креста нельзя. Как не бывала в церкви. Нужно. Иной раз народу полна церковь, а ждешь, надо поцеловать".

Исповедь и причастие

Причащались, как правило, раз в год, в "Великое говенье". Перед причастием обязательно постились ("говели") и исповедовались, на севере мылись "в байне". Перед посещением храма надо было испросить у всех прощения дома, о чем напоминает северянка Татьяна Ивановна Терешина (1911 г.р., с. Лядины): "Пойдешь причащаться, каждому в ноги падали, родителям, отцу и матери. Поп спрашивал: не дралась? не скакала?". Для исповеди ходили накануне на вечерню ("грехи сдавали", как правило, в субботу), утром на утреню (нужно было отстоять службу), причащались во время обедни; перед этим надо было "не пить, не есть". Кроме Великого поста, причащались во время болезни. По сей день попадающие в больницу стараются причаститься. В другие посты причащались те, кто "клал заветы"14. Жители деревень, расположенных далеко от храма, причащались и в храмовые праздники. 

Стремились приобщать к церкви детей: их водили на службы. Важным считалось причащать детей. Детей до 3-5 лет, а особенно маленьких, "в пеленках" причащали часто, чуть не каждое воскресенье. Дети дошкольного возраста особенно не готовились, они не говели и не исповедовались. Многие старики помнят, что в детстве их водили или они, жившие недалеко, бегали сами в церковь причащаться, по крайней мере раз в год, на Пасху. Причащают детей и поныне. 

Яркими воспоминаниями остались детские посещения храма у северян. А.Д. Макарова вспоминает: "Исповедались в Великое говенье. Пришли в Лекшмозеро (шли пешком по замерзшему озеру), надо сдать грехи. Мама наказывает: "На что поп спросит, говорите "грешна, батюшка". Ходили вчетвером. Поп у всех спрашивает, все говорят "нет, не грешна", а я - "грешна, батюшка". Поп, отец Иван, засмеялся. Девчонки потом ругают: хоть и не грешна, а говоришь "грешна". Домой пришла, сестра спрашивает: "Ну, что, попа вокруг церкви обнесла?" Мама ее ругает: "Ты-то большая, дак чего спрашиваешь?" Нельзя расспрашивать". А Анна Ивановна Бабкина (1926 г.р., с. Лядины), чтобы не проспать, на ночь пристегивалась брошкой к тетке, чтоб та не ушла без нее. В детстве многие исповедовались и причащались: "Небольша <была>, так исповедовалась, больша <стала> - боялись", - отмечает Любовь Петровна Сергеева (1910 г.р., с. Печниково). Она помнит, как дразнил ее брат: "Вы молоко ели, так вас поп в церковь не пустит и причастия не даст. - Не-е, мы не ели, только переставляли" (банки с молоком. - Г.М.). "В детстве причащалась, - рассказывает и Е.В. Андомина. - Теперь - 25 лет, как муж умер, не причащалась. Любила церковь. Моложе была, так пешком сбегаю в церковь, замужняя уж бегала (из Печникова в Каргополь, за 21 километр, в 50-60-е гг. - Г.М.). Утреню, обедню отстою и назад". Не так давно ходил к отдельным праздникам в Каргополь (за 35 километров) и Николай Петрович Садофьев (1924 г.р., с. Лядины): "А свечку, - добавляет он, - отправлял к каждому празднику. Сейчас не хожу, а чувствую".

Соблюдение постов

Преобладающая часть населения как на Севере, так и в районе Куликова поля вплоть до коллективизации соблюдала посты как многодневные (Рождественский, Великий, Петровский, Успенский), так и однодневные, в т.ч. в среду и пятницу. Все родители нынешних информаторов и те из них, кто родился в 1900-1910-е, а частично и в 1920-е гг., "постовали", т.е. постились. П.П. Зайцев на вопрос о соблюдении постов отвечает: "А как же! Великий пост - нет, не ели <скоромное>. Филипповский, Петровский, Успенский - много соблюдало. Среду и пятницу - старушки". Особенно помнится всем Великий пост. К постам приучали и детей, начиная с 6-7 лет; "скорому" не давали даже маленьким, пугая, что иначе "поп уши отрежет". Многие вспоминают, как детьми облизывали пробки от банок, когда сбивали сметану или масло, но молоко не пили. На послабление детского поста брали благословение у батюшек. 

Попадаются и другие известия: о частичном соблюдении постов, о соблюдении их лишь стариками. И все-таки вплоть до коллективизации для преобладающей части населения соблюдение постов было нормой жизни. Еще в 30-е гг. поститься заставляли всех членов семьи, независимо от того, верит он или нет. А потом, говорят старики, пошел вечный пост, т. е. голод. Ныне посты соблюдает небольшое количество жителей, но те из верующих, кто не соблюдает, воспринимают это с горечью и самоукорением.

Крещение

До массового закрытия храмов все население было крещеным. Ребенка крестили через 3-4 дня после рождения, обычно в воскресенье, когда на лошади или на лодке его привозили в церковь или священника привозили домой. Как крестили на Севере, рассказывает А.С. Макарова: "Бабка, божатка ходила за попом вокруг купели. Бабка держит детенка, у бабки с рук поп взял, в купель окунет, отдает божатке девочку или мужчине мальчика... Купель привезут из церкви. Воду выливала божатка или крестный". В восточной части Каргополья через неделю после крещения божатка носила младенца в церковь, заворачивая в особую, подаренную пеленку, называвшуюся "под перенос" (сведения Анны Дмитриевны Швецовой, 1910 г.р., с. Моша).

И на Куликовом поле, пока церкви работали, детей крестили вскоре (через одну-три недели) после рождения в приходской церкви. Ребенка подносили к купели на полотенце, о которое священник вытирал свои руки. Крестные мать и отец следили за последующей жизнью ребенка и помогали ему, дарили подарки, "гостинчик". В крестные стремились пригласить людей уважаемых и общительных. Крещение считалось обязательным и в 30-40-е, да и в 50-е гг. нашего столетия, когда церквей почти не стало и трудно было найти священника. Из ответивших на этот вопрос в районе Куликова поля никто не оставил детей некрещеными. После войны открылась себинская церковь, и крещение упростилось. Мария Герасимовна Николаева (1912 г.р., д. Колесовка) вспоминает: "Детей все крестили в Себино. И коммунист отец, а все равно детей крестили. В войну 12 детей родилось (в деревне. - Г.М.), а попа не было. Попа привели из Воскресенского... Всех крестили в правлении. Договорились с председателем - старичок был, разрешил в правлении. У нас все крещеные". О коллективных крещениях, когда использовался приезд священника в деревню по случаю, вспоминают и другие. 

Безусловно осознавали необходимость крещения в 30-50-е гг. и на Севере, но возможностей окрестить ребенка почти не было. Поэтому здесь только примерно треть опрошенных крестили своих детей, причем половину из них - крестили бабушки... только что причастия нет". (А.Д. Макарова, А.С. Макарова). Кто-то даже ходил к священнику в Каргополь советоваться по этому поводу.

Большой удачей для северной деревни был приезд священника (чьего-то родственника), тогда его просили окрестить всех родившихся и отпеть всех умерших за это время. "Приезжал священник, много ребят было - окрестил". Чуть не всех детей в с. Лекшмозеро крестил "поп из Архангельска" Стефан Федорович Морозов - местный уроженец, бывший дьякон церкви с. Думино Хергозерского прихода; он стал священнослужителем "по завету", после того как обгорел, но остался жив, а два его товарища погибли в огне. После закрытия храма он работал конюхом и рабочим, а потом уехал в Архангельск и там служил в церкви (сведения Анны Ивановны Курминой, 1922 г.р., с. Лекшмозеро).

Заветы и паломничество в монастыри

Очень распространенным явлением на Севере были заветы - обеты, обещания Богу. Многие по разным случаям жизни "клали заветы": сходить в храм, монастырь или пустынь, поставить свечу иконе в храме или часовне, мыть или чистить иконы, повесить в часовню полотенце или другой покров, отстоять обедню на коленях. Особенно часто заветы связаны с болезнями и жизненными неурядицами. Вот как, по свидетельству Веры Федоровны Лапиной (1913 г.р., с. Лядины), "байкали" детей: "Баю-баю, Петру и Павлу завечаю, и в Ошевенский к Александру и в Девичий монастырь, ко угодникам святым", т. е. молюсь всем святым о здоровье ребенка. Е.В. Богданова рассказывает: "Завещание клали: в церковь схожу, что-то сделаю. Чего не ладно со скотиной, <молюсь>: "Дай, Господи, добра да здоровья моей коровушке, я буду все выполнять". 

Расположенный в Каргополье бывший Макарьевский Хергозерский монастырь, расформированный в конце XVIII в. в приход, - один из центров паломничества каргопольцев. Заветы преподобному Макарию Унженскому и Желтоводскому по поводу болезни, особенно скота, с обещанием сходить на Макарье, весьма многочисленны в западной и южной частях Каргополья. А в Макарьев день сюда сходилась вся округа, приходили за 30-50 километров. Ходили на Макарье целыми деревнями, ибо преподобный Макарий почитался как самый скорый и надежный заступник и избавитель от всех болезней и напастей. Многие шли крестным ходом; недалеко от Макарьевской церкви, у часовни на росстани, встречались 7 крестных ходов: из Каргополя, из селений, из Ошевенского и Челмогорского монастырей. Крестным ходом из Каргополя проходили около 50 километров - об этом помнят многие. Вот рассказ А.Н. Макаровой: "Седьмого августа15 ходили на Макарье, 19-20 километров. С Каргополя шел крестный ход: от Лядин будет Половинное озеро, потом километра два - и свертка16, Труфановская свертка. Шел по Труфанову". Макарьевский священник выходил с иконами навстречу, звонили колокола. На особых носилках мужчины попеременно несли большой образ Божией Матери, под которым каждый стремился пройти. На вопрос "зачем?", Ольга Васильевна Ушакова (1910 г.р., с. Лекшмозеро) восклицает: "Как, ты что? Разве плохо? Хорошо это - под иконой пройти". 

В качестве даров и для продажи несли в Макарье "даньку": по выражению Т.А. Подгорних, "колобушки, пироги, шишку масла, шерсти клок"; в благодарность преподобному Макарию и для сохранения своего хозяйства, по завету, жертвовали и живую скотину - телку, жеребенка, овцу. Пожертвования распродавались, а деньги поступали в церковь. На Макарье все должны были обойти вокруг озера (наиболее благочестивые - на коленях) и окунуться в озеро три раза. Для этого устраивалось особое место, которое в память крещения Господа Иисуса Христа называлось "Иордан", "Иордань", "Ердан": небольшая часть озера выгораживалась с помощью легкого деревянного сооружения, а на подступах к воде делались мостки; ""Ердан" - колодец такой из теса, - описывает А.И. Богданова, - туда трапик положат. Кто заветы клал, тот в Ердане купался, прямо в платье". Купались все, даже старухи - "для сбережения", - хотя бывало уже и холодно, но если завет сделан, купание обязательно. Как давался завет, поясняет Мария Яковлевна Патракеева (1931 г.р., с. Лекшмозеро): "Я заболела, завет делаю дома: "Макарий преподобный, помоги, а я схожу к Макарию, тебе завет положу". Здесь нагляден двойной смысл слова "завет": завет как обещание и завет - вещь, относимая в монастырь.

Молясь перед иконой о выздоровлении своем, своих близких, домашних животных, верующие несли в церковь "покров" с больной части тела (чулок, варежку, платок, отрез) или что-то от больного животного: шерсть от овцы, масло от коровы, яйца от курицы. О заветах, вере в целительную силу и помощь преподобного Макария рассказывает Прасковья Федоровна Басова (1906-1990, с. Лекшмозеро): "Заветы кладут, у кого кака болезнь или чего просят, и приговаривают: "Пошли мне, Господи, свет в глазах за то, что завет кладу. Вот тебе свечка, святой Макарий". Это если у меня глаза болят. Заветы разные делали: если голова болит - платок на икону вешали, если тело - отрез, если ноги - чулки. Вот у нас старушка была, она ходила к Макарию, клала завет, повесила в церкви платок и отрез. Потом вокруг всего озера еще на коленях проползла. И все прошло. А прошлый год мне Оля-то жаловалась: "Ничего не болит, а не могу - плохо, и врачи не лечат". А у нее завет был кладен. Она должна была к Макарию сходить, и две вещи у нее были на завет. Она их на икону повесила, три тонкие свечи зажгла в трех местах - она знала, где поставить, - на колени стала, молилась. А тут я ее встретила: совсем другая, не болеет, поправилась". И ныне почти каждый, если речь заходит о Макарье, вспоминает, как некто, по завету, молясь о здоровье больной жены, обошел озеро на коленях. О том же рассказ и Л.Н. Дедовой: "Мама ходила по завету в Макарье из Орлова после войны. На лодках - до Лекшмозера, там - пешком... Если что с коровами неладно - масло снесет, с курами - яички, с овцами - шерсти... Мама рассказывала: "Раз пошли - такой град пошел; все шли на коленях, не выдержали, побежали. А я дошла. Пришла, говорю: "Слава Богу". Все коленки - красные".

Преподобный Макарий считался также покровителем животных, поэтому ему молились и об их выздоровлении. Много лошадей пригоняли, чтобы выкупать в этот день в озере. Некоторые по завету работали на монастырь, как вспоминает А.С. Макарова: "Как болеешь или скотинка заболеет, так <надо> завет класть: к Макарию сходишь, да вокруг озера на коленках проползешь... Кобыла как заболела, так батюшка клал завет: неделю на Макарии пропахать, чтобы лошадь выздоровела. Дожидался Макарьева дня (для исполнения завета. - Г.М.)... Шестого числа17 придем к Макарию, в озерышке накупаемся, а служил старичок из деревни, попов уже не было. В церковь придем, да стоим да молимся. Свечку поставим". Обращались к Макарию и по поводу пропажи скота. "Не пришла корова с поскотины, - рассказывает Полина Павловна Калинина (1912 г.р., с. Лекшмозеро). - Я и молилась: "Преподобный отец Макарий-батюшка! Доведи меня до коровушки. Уж самой-то мне не бывать, а масла-то я пошлю в монастырь. И следы увидела коровьи".

Заветы и паломничество на Макарье продолжались и после закрытия храмов, в это время молитвы читал кто-нибудь из жителей. А.И. Бабкина помнит: "У матери завет был: меня сводить к Макарию. Умирала, наказывала: "Я не сходила, ты сходи". Ходили и носили "подаяние" и после войны; в это время его "прикарманивали местные власти". Юрий Васильевич Макаров (1940 г.р., д. Орлово) вспоминает: "Пришли, поп службу провел хорошо, молодежи было много, с гармошкой. Всю ночь гармошки играют, были сделаны качели, качаются... Налоговый агент - что монастырю принесли, он погрузил и повез в сельсовет. Мы идем пешком (восьмой год мне), народу сотня, наверное, нас идет, - лекшмозерски, труфановски, орловцы. Идем, он нас догоняет, усмехается и говорит: "Я служу не для Христа да Исуса, а для своего вкуса". 

Традиция заветов, никогда не прерывавшаяся, повсеместна и ныне: советовали поговорить с А.И. Бабкиной, жители с. Лядины замечали, что она "в часовню ходит, все заветы кладет".

По заветам ходили и в другие монастыри Каргополья: Александро-Ошевенский, Кирилло-Челмогорский; заветы исполняли в часовенные и в храмовые праздники, когда церковная служба включала молебен с водосвятием в ближайшем озере - такие дни считались "заветными", когда было особенно принято молиться об исполнении всяких просьб, в частности об исцелении, и купаться в "Иордани". "Как заветный праздник - всегда делали Иордань, - замечают. "Завет у кого какой - пелену вешают, деньги дают. Что хорошее - продавали в пользу церкви", - вспоминает К.Н. Бархатова об орловском часовенном празднике. Приносимая в качестве завета пелена - это домотканый ("портяной") кусок ткани, на котором пришивали выложенный из полосок ткани крест; при этом молились святому: "Николай чудотворец, дай здоровья рабу Божию (имя), я тебе поставлю свечку". Носили заветы в часовни и в простые дни.

Традиция заветов прослеживается и в районе Куликова поля, хотя названия "заветы" здесь не знают, а говорят "обрекалась". Одной из местных святынь является Прощеный колодец, расположенный в д. Прощеное Бучальского прихода. У этого колодца явилась икона Тихвинской Божией Матери, к нему ходили в православные праздники. По преданиям у колодца прощался с родственниками святой князь Димитрий Донской. Считалось, что колодезная вода особенно помогает от детских болезней: для выздоровления в него бросали крестики, деньги, детские распашонки. Анатолий Александрович Калмыков (1936 г.р., с. Бучалки) рассказывает: "Поп отец Николай после войны приходил сюда, молебны служил, старушки собирались, иконы приносили... В Вербное приходили водичку святую брать в этом колодце... Крестов там было много, даже с цепочками, бросали в колодец. Распашонки, рубашонки детские: если ребенок родится - болеет, мама мне говорила, плачет какой, они снимали с них распашоночки и кидали их в колодец, и вроде помогало, выздоравливали, вот и святой колодчик".

К святому колодцу вблизи с. Грибоедовское, который называют то Барским, то Прощеным (тоже в связи со святым Димитрием Донским), ходили на Крещенье. Издавна его освящала часовня (современное сооружение поставлено в наше время по проекту В. Клыкова). Колодезная вода исцеляла болезни: ею надо было умыться и помолиться о здоровье. Восстановлению этого колодца много сил и средств отдал местный уроженец, ныне москвич Александр Сергеевич Яковлев. Он организовал постройку часовни над источником, ее освящение (ныне Александр Сергеевич восстанавливает храм в с.Орловка).

До революции и в 1920-е гг. немало бабушек и матерей информаторов совершали паломничества в дальние монастыри в связи с какими-то неординарными событиями жизни или по обету; "замуж вышла кое-как, вот и ходила", - говорят. В районе Куликова поля паломничали в Троице-Сергиеву Лавру, в Москву, в Киев; на Севере большинство ходило на Соловки. Шли обязательно пешком, некоторые - босиком: "А это неинтересно: сесть да поехать, вот именно что пешком" (М.М. Латышева). С собой брали немного еды, чаем угощали в любом доме; "тогда просто было, - замечает М.М. Латышева, - идут молиться - каждый пустит... В дороге все дадут. Насчет еды, спанья - хоть где. Придешь в деревню: "Где остановиться переночевать? - Да где? У нас!" Они считают даже, это Богом положено". Как правило, ходили группой в несколько человек. А тетка Ивана Васильевича Попова (1923 г.р., г. Каргополь) Мария Васильевна Пономарева (Трапезникова) ходила в Иерусалим, ко Гробу Господню. Паломничество заняло полтора года: вышла в путь Мария Васильевна вдвоем с подругой, позже они присоединялись к другим группам. "Ходили нищими, - замечает Иван Васильевич, - кто приютит". О паломничестве в Иерусалим местные жители (бабушки и дедушки наших современников) вспоминают и в куликовских деревнях.

Крестные ходы и молебны

Общеприняты были молебны по разным случаям жизни: болезни людей и скота, отъезду из дома, возвращению, неурожаю. Нередко священника приглашали для служения молебна при закладке дома и, особенно, при переезде в новый дом; при этом освящали и хлевы, где жила скотина. Крестные ходы с молебнами часто устраивались в связи с бездождием и после войны; об этом помнят и на Севере, и в районе Куликова поля: даже без священника женщины ходили со своими домашними иконами, молились, читали молитвы, какие знали, - и задождит. "Всего у Господа Бога просили: и дождей, и всего", - замечает П.Н. Квасникова.

Нередко устраивали молебны о здоровье скота: традиция одного из них связана с северной часовней в д. Херново: это, как здесь говорят, "Мольбы", или "Мольба", происходившая, по разным свидетельствам, или в первое воскресенье после Успения (28 августа), или 31 августа, в день святых Флора и Лавра. Об истоках "Мольбы" А.И. Богданова рассказывает бывальщину: "Тут как-то был сильный падеж на скот - давно еще было. Так клали завет, что будем молиться два дня на Мольбу. Резали бычка, барана, делали общий котел. И, говорят, исполнил Господь. Вот на Мольбу специально за скот завет и делают". "Мольба" и на памяти нынешних жителей длилась два дня: в первый день молебен служился в думинской церкви, а на другой день - в Хернове (сведения Евдокии Филипповны Басовой, 1912 г.р., с. Лекшмозеро). Молебен в Хернове сопровождался крестным ходом от часовни к озеру. О нем помнят не только в своем, но и в соседнем приходе. После молебна устраивали общую трапезу.

Яркие воспоминания записаны в районе Куликова поля. Здесь крестными ходами носили особо почитаемые иконы. Считалось, что благодать иконы переходит на несущего ее, поэтому те, кто не имел возможности нести длительное время, просили: "Ой, дайте мне хоть немножко понести". Все - и взрослые, и дети - стремились пройти под иконой, а кто-то - и не по одному разу. Когда несли особо почитаемую икону, все встречные падали на колени, и икону проносили над ними. Многие помнят о резном образе святителя Николая, который "выписывали" в селения из Епифани весной - в начале лета: со службами образ несли из одной деревни в другую, заносили во дворы, в дома. Связанный со встречей Николая угодника в 1921-1922 гг. эпизод рассказала М.М. Латышева, которой в то время было 6-7 лет: "Ходила Николая угодника встречать в Хуторя. Далеко отсюда... Немного до Хуторей не дошли, и его уже несут, Николая угодника, от Хуторей. Икона Николая угодника, большущая-пребольшущая, деревянная. Так она ходила по этим всем районам, по всем церквям... Двое так вот держат, а третий сзади поддерживает... А мы ходили все с иконочками... И я с окна взяла и себе тоже и иду с иконой... Никто и не видал, никто и не обратил внимания, когда я ее стащила... Батюшка увидал и говорит: "Девочка, где ты иконку взяла? - В церкви. - На что ж ты взяла-то? - Ну, все с иконами, и я. - Милушка!"

Почитание праздников

Праздники почитались и осознавались как особые дни. "Праздник надо чувствовать", - замечают. Все знали, помнили и не работали в церковные праздники. "Праздники не работали.., - вспоминает П.П. Зайцев, - и лошадь отдыхает, и мы отдыхаем. Грех считалось. Пацаны - на лугу с лошадьми сидим. Не работали". О подготовке к праздничной и воскресной службе рассказывает северянка Л.П. Сергеева: "Обойдет <нас> сторож (он же звонил): "Девушки, придьте, придьте"... Соберемся человек семь. Вышаркаем пол, кто воду носит. Иконы тряпочкой обтирали".

Интересен рассказ Екатерины Александровны Городсковой (1908 г.р., д. Ивановка) о наказании помещика за работу в праздник: "Тогда цари18 были, мы к ним ходили, нанимались работать, и все. Ну, вот было... Сороки-то, сорок святых, сорок мучеников. Вот царь и говорит: "Сегодня работать не будем - праздник большой, сорок святых, сорок мучеников". Потом подходит день Алексея, Божиего человека - тоже праздник, тоже не надо работать - праздник. Он говорит: "Надо работать", - и пошли на работу. Как хлестанул дождик - такой ливень, все смыло. И с тех пор, говорят, не стал он на этот праздник работать".

Православные праздники оставались вехами хозяйственной жизни: "До Пречистой Богоматери19 надо выжаться, с полей убрать, - вспоминает северянка Е.В. Андомина. - Также и в колхозах. Просишься: я - без обеда, отпустите к Пречистой сбегать. Шесть километров в ту сторону и в другую <столько же>". В лекшмозерских деревнях таким днем, к которому стремились убрать все с полей, было 12 сентября - день преподобного Александра Свирского, престол храма на Хижгоре. В этот день на Хижгоре собирались жители всех окрестных деревень, ходили крестным ходом. Празднество часто завершалось коллективной помощью еще не окончившим жатву масельгцам и гужовцам (сведения Лидии Николаевны Горюновой (1911-1992, д. Ожегово). 

Почитание Матроны в районе Куликова поля

В с. Себино родилась и жила почитаемая и прославленная ныне в Москве блаженная Матрона, Матреша, Матрюшенька - святая Матрона Московская. О ней все помнят, знают, особенно после издания книг о ее жизни20, многие обращались к ее молитвенной помощи раньше и обращаются теперь: читают акафист блаженной Матроне; носят на груди песочек с могилы Матренушки. Вот один из не вошедших в книги рассказ Марии Алексеевны Журиной (1923 г.р., д. Красное): "Не знала ее, хотя она - моей подружки баушка (мамина тетка). Я <жила> с первым мужиком, и разошлась. А как разошлась - я его не любила. Ну, я ушла, она собирается в Москву ехать к баушке. А я ей говорю: "Подруга, спроси у мать-Матрешеньки, что она мне скажет, сходиться мне с ним или нет". А сама думаю: нет, хоть она скажет, а я все равно не пойду, не буду... Она поехала и говорит: "Баушка, вот моя подруга велела у тебе спросить, чем ты ее благословишь?". Она говорит: "Она сама знает", и больше она ничего не сказала". 

Ходила к Матреше и мать Марии Михайловны Карпышевой (1923 г.р., д. Красное); она спрашивала о пропавшем без вести на войне муже, на что Матреша ответила: "Не растеряй своих голубей... Всем нужно жить по разным странам. Ты - здесь, он - там".

Из всех собранных материалов с неизменностью следует вывод, что живая традиция православной веры пронизывает все XX столетие вплоть до наших дней. И в Каргополье, и в районе Куликова поля Православие органично входило в повседневную жизнь людей, освящая их радости и горести, заботы и надежды, будни и праздники. 

Сельская приходская топография первой трети XX в. включала храмы, часовни, монастыри, отдельно стоящие кресты, святые рощи, колодцы, чтимые камни, старинные захоронения. Их роль была разная: при выявляющемся повсюду главном значении приходских храмов и большой важности монастырей, на Севере существенная часть религиозных потребностей удовлетворялась в приписных церквах и часовнях. Особенностями северной жизни являются: традиция возведения крестов, осмысление святости территории вокруг храма или часовни, почитание связанных с местными подвижниками и освященных рядом стоящими крестами камней. Северная топография полицентрична: большая зона (весь приход) охватывала весьма разбросанную территорию и, помимо малой территории (вокруг приходского храма), включала локальные центры (приписные церкви и часовни), а часто - еще и монастырское пространство. На юге малые зоны крупнее и фактически совпадают с большими, включив в себя и внутриприходские святыни. В масштабах всего района выделяется приход, наиболее близкий к Куликову полю. Сохранение памяти о Куликовской битве и святом князе Димитрии Донском - яркая черта этого района. Здесь фиксируется и важная роль помещиков, бывших главными храмоздателями.

Традиции сельского и городского населения свидетельствуют, что вера затрагивала все сферы жизни, отличалась полнотой, яркостью, разнообразием, духовной насыщенностью. В течение всей первой трети XX в. Православие оставалось нормой. Всюду были обычны такие проявления благочестия, как обязательность домашних икон, хождение в храмы и часовни по воскресеньям и праздникам, благоговейное отношение к богослужению, стремление к исполнению церковных обрядов и таинств (поминовение о здравии и, особенно, упокоении, исповедь и причастие, крещение новорожденных, крестные ходы и молебны), приобщение к храму и частое причащение детей, соблюдение постов, почитание православных праздников. Многие ходили с благочестивыми целями к местным святыням (крестам, колодцам), паломничали в ближние и дальние монастыри (в Каргополье - в Соловецкий и Александро-Свирский, в районе Куликова поля - в Киево-Печерскую и Троице-Сергиеву лавры). 

В 40-50-е и последующие годы многие негативные факторы разрушительно повлияли на традиционный уклад: закрывались и разграблялись храмы, велась антирелигиозная пропаганда и в то же время ограничивались просветительские и проповеднические права Церкви, проводились репрессивные меры против активных верующих, не оставляли времени тяжелый и продолжительный труд и работа крестьян по нарядам вне дома, появлялись в семьях вступившие в партию. Конечно, сегодня приметы разрушения веры наиболее заметны. Но важно другое: сохранились (иногда подспудно) православные особенности русского мировосприятия. Немало и тех, кто осознанно сохранял православные устои и молитвенную настроенность, открыто исповедовал Православие. И в Каргополье, и в районе Куликова поля после закрытия церквей некоторые устраивали молебны дома, на Севере в это время возросла роль часовен. Продолжало оставаться обязательным крещение: южное население почти все крещено, на Севере, при полном отсутствии священников, многих крестили деревенские монашенки и старушки. Сохранялась любовь к крестным ходам и молебнам, даже без священников. Не прерывалось молитвенное обращение к святым и подвижникам. 

Общерусский характер православной религиозности в конкретных своих проявлениях имел некоторые черты, характерные для той или иной местности. Но всюду в основе миропонимания присутствовала и присутствует православная вера, она - неотъемлемая часть народной культуры и благочестия.

1 См.: Полевые материалы автора, собранные в Каргопольском районе Архангельской области, 1989-1997 (ПМА). Тетради 1-13. Архив автора. 

2 См.: Полевые материалы автора, собранные в районе Куликова поля Тульской области, 1998 (ПМА II). Тетради 1-3. Расшифровка магнитофонных записей этнографической экспедиции музея-заповедника "Куликово поле", 1998. Архив автора.

3 См.: Программа сбора полевого этнографического материала по теме "Православие и русская народная культура" // ЭО. М, 1993. № 6. С. 69-84.

4 См.: Камкин А.В. Православная Церковь на Севере России. Вологда, 1992; Он же. Традиционные крестьянские сообщества Европейского Севера России в XVIII в.: Дис. д-ра ист. наук.

5 Для всех информаторов при первом упоминании указываются год рождения или годы жизни и место получения информации.

6 Выписки из тетради предоставлены Ниной Макаровной Смолко (1931 г.р., г. Архангельск).

7 7 сентября - канун дня Сретения Владимирской иконы Божией Матери. Все даты приводятся по новому стилю.

8 Часовня стояла на берегу озера. Выкупаться, накупаться, намыться - окунуться в освященную при молебне озерную воду.

9 К рядом стоящему на горе храму.

10 См.: Макаров Н.А., Чернецов А.В. К изучению культовых камней // Советская археология, 1988. № 3. С. 80; Шевелев В.В. Культ камней в Каргопольском крае // Европейский Север: история и современность. Петрозаводск, 1990. С.138.

11 На это обратил внимание автора Р.В. Багдасаров.

12 В буквальном смысле, т. е. отстоять на одном месте.

13 Т. е. по обету. 

14 Т. е. давал обеты.

15 7 августа - день преподобного Макария Унженского.

16 Поворот.

17 В канун дня преподобного Макария.

18 Помещики.

19 21 сентября - двунадесятый праздник Рождества Пресвятой Богородицы, часовенный праздник в д. Кучепалда Красноляжского прихода. 

20 См.: Сказание о житии блаженной старицы Матроны. Коломна, б/д.: О жизни и чудесах блаженной Матроны. М, 1997.

©Мелехова Г.Н., 2000

Публикуется в сокращении - Ред.