В русском языке толерантность обычно ассоциируют с домом терпимости. Между тем, более точная ассоциация — с «Господь терпел и нам велел». Так что тут как с пятнами Роршаха — кто о публичном доме думает больше, чем о Боге, тот и нетолерантен. «Толерантность» именно от латинского глагола, означающего «претерпевать страдание», «переносить». В чем страдание?
Для подростка, например, величайшее страдание, когда его не принимают в кружок, который ему кажется центром вселенной. Могут принять, но при этом снисходительно, не замечая, не разговаривая — и подростку кажется, что к нему отнеслись толерантно. Лучше бы, думает он, обругали и прямо сказали, в чём у меня изъян, я бы изменился! Да нет, снисходительность вовсе не горит желанием «принимать». Снисходительный человек самодостаточен, толерантный же болезненно относится к особенностям другого, но — терпит. «Господь терпел». Иисус на кресте терпел физическую боль, а до и после — терпел людей, точнее, терпел бесчеловечность людей, недочеловечность людей. Можем ли мы пожаловаться, что Он не объяснял нам, как мы должны измениться? Обычно жалуются, что объяснений было слишком много.
Толерантность есть отношение совершеннолетнего к совершеннолетнему. Толератнтный человек не рассматривает другого как «приезжего», как кого-то, кто вторгся на «мою территорию». Планета Земля не делится на «мою территорию», «твою территорию». Другой поселился на улице, где я живу — это его частное дело. В мой дом захочет войти — другое дело. Так ведь нет, исходная посылка человечества — ксенофобия. Толерантность и есть не какое-то самостоятельное качество,а всего лишь анти-ксенофобия, как свобода есть анти-рабство, и этого более чем достаточно.
Конечно, определенный привкус ксенофилии в толерантности есть. Терпеть другого, мучительно переживая его инаковость, — это, действительно, терпимость. Нечто зубоврачебное. Но вот «Господь терпел» не потому, что люди другие. Если бы люди были отличны от Бога! Мы и должны быть отличны — мы же образ Божий, не Бог, и сколь ни обоживайся, а богом не будешь. Господь терпел, что люди — нелюди, это совсем другое. А что другие — так Он для этого людей и создал.
Физики говорят о возможности «тепловой смерти Вселенной». Если холодное будет нагреваться от горячего, а горячее остывать, то по логике всё станет одной температуры и тогда не только жизнь прекратится, а всё прекратится. А если все люди станут одинаковыми, будет ещё хуже. Радоваться надо различиям, а не рвать волосы на себе или, тем более, на других. Потому и в Апокалипсисе не сказано «горе тебе, ибо ты слишком горяч» или «ты слишком холоден», а сказано, что блевать хочется, потому что и не холоден, и не горяч. Насчёт «блевать» — претензии не ко мне, а к Кириллу и Мефодию, к славянскому переводу. Да, слишком крепко, но неужели было бы лучше иметь один-единственный вариант Библии на языке Снежной Королевы?
Можно ли заменить толерантность любовью, как ее традиционно проповедует религия? Не «терпи со сжатыми зубами», а «люби, как Бог любит»?
Такая формулировка показывает, прежде всего, что человек так и не понял: толерантность — вовсе не со «сжатыми зубами». Толерантность — абсолютно естественное принятие мира во всем его разнообразии. Конечно, если человек при наступлении зимы сжимает зубы… Но это проблема конкретного человека… Или конкретной страны — в постреволюционной России, пожалуй, и до сего дня ненавидят и стреляют от бедра с равнодушной полуулыбкой на устах, расслабленно, думая о своем. А вот при предложении не стрелять — сжимают зубы…
Главное же: Бог — не затычка для дырявых человеческих сердец. Да, Бог любит всех. Но почему я должен об этом говорить, даже если я в это верую? Ну, любит. Я-то не Бог. У меня своя жизнь, свои проблемы. У другого — тоже. Даже если он верующий, ну что я ему буду тыкать Бога под нос?
Проблема даже не в том, что это не работает — вон, американские рабовладельцы веками говорили о любви Божьей, и сейчас говорят, но чернокожих, евреев и итальяшек как не любили, так и не любят. У нас в России тоже — кто больше всего о любви Божией, тот самые паскудные слова вещает про конкретных людей.
Проблема в том, что тот, кто неспособен свою веру веровать внутренне, а с неверующим говорить на его языке, вызывает подозрение, что он вовсе и не верует, а лишь использует религиозный язык для курощания окружающих. Это ведь скрытая угроза: либо ты как я и веруешь, тогда ты при словах «Бог любит» вытягиваешься смирно и любишь, либо ты сука-падла-атеист, я тебя запретю.
Жена меня любит — я же не использую это как аргумент в пользу толерантности. Моя жена, любит меня лично, как говаривали в старину, «не про вас, а про мой запас». Эта ее любовь дает мне силы и на толерантность, и на дружбу, и на любовь к ближнему, но поделиться ею я не только не могу, но и не имею права.
Критерий роста веры такой же, как критерий роста колоса: то, насколько глубоки корни (а религиозная терминология — это корни), а насколько весом и спел колос — то есть обычные человеческие поступки и слова. А если у колоса корни в три метра или, совсем кошмар, корни у него в воздух пошли расти и болтаются как огромный куст, то это уродство и пустоцвет.