Мф 3 14 Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?

По согласованию №20. Фразы предыдущая - следующая.

Когда на душе тоска, когда ты знаешь, что ты слабый и лукавый человек и просишь Бога тебе помочь, на что рассчитываем? Что к нам придёт Спаситель от тоски, лукавства и слабости, придёт, разумеется, бодрый, прямой и сильный. И — поделится.

Точно того же ждал Иоанн Предтеча. А пришёл — запылённый, действительно нуждающийся в омовении. И поделился с ним Иоанн не чем-то своим - словом, делом - а водой. Божьим творением.

К нам Спаситель приходит — и Он это предсказал — в виде тоскующего, слабого и лукавого человека. Иисус говорил о том, что придёт в виде голодного, или больного, или жаждущего, но это ведь не исчерпывающий перечень.

Спаситель приходит к тоскующему — в виде тоскующего потерянного ребёнка. И мы должны вот этому человеку дать — не свою тоску и блудливость, не обзывание блудным и сыном, а бодрость Отца Небесного.

Спаситель приходит к сознающему свою несоизмеримость со своим Богом — в обличьи подвирающего хвастуна. И мы должны поделиться не своим лукавством и усталостью от веры, тем более не сомнениями, а неколебимостью веры, неколебимостью не своей, конечно, а Духа.

Спаситель приходит к уставшему в облике уставшего, к больному — в виде больного. Иногда усталость или болезнь ближнего больше наших, иногда меньше, всё равно трудно заставить себя помочь — не из чего. Он должен с нами делиться силой, Он должен помогать нам, а Он этого не делает!!! Всё равно мы должны поделиться с Ним.

Спасение и совершается в то мгновение, когда мы протягиваем другому то, чего у нас нет. Может быть, в замедленной съёмке можно разобрать, что в начале — наше движение или Божья благодать, побуждающая нас двинуться, но мы же не в замедленной съёмке живём, мы не разбираем. Нам кажется, что это вообще странный вопрос — что сперва, благодать Божия или решимость человеческая, потому что у нас-то ни благодати, ни решимости. Дыра на дыре по всем направлениям. Сито-дрито, сито-маргарито... И вот этим ситом мы черпаем иорданской войны. А Иордан-река, говорят, у истоков чистая речка, а у впадения в Мёртвое море грязная-прегрязная. Точь-в-точь жизнь человеческая. Вот Иисус в неё и погружается — не для того, чтобы стать чище, а чтобы стать грязнее, чтобы стать — извините, это апостол Павел сказал — чтобы стать грехом. Куском грязи вроде нас.

Потому что важно не кто первый, Бог или человек, а кто последний. Кто не оставит нас в тоску, пока мы не утешимся. Кто не будет нетерпеливо нас подбадривать, а посидит рядом, молча, ожидая, когда мы выплачемся, выговоримся и, наконец, перестанем отпихивать жизнь, включая жизнь вечную. Это — Бог, Он и первый, и последний в череде тех, с кем мы встречаемся на жизненном пути, Он и сам этот путь.

1729

* * *

Проблема не в том, что каждый человек играет роль и даже роли; все это понимают и это принимают. Без ролей было бы так же неприлично и неудобно как без одежд. Трудно привыкнуть к тому, что другой меняет роли. Актер в храме, священник в приемной, чиновник в бане. "Кольми паче" с Иисусом: ну как поверить, что вот этот голый человечек в палестинской речке -- Который во веков веков Тот же. И наоборот: раз уж начав общаться с Богом, привыкаешь и забываешь, что какое уж там общение при такой разнице в весе. Бог фамильярничает с нами ("фамилья" -- "семья", а ведь Он делает нас Своей семьей, детьми). Игра эта чудо как хороша, одно у нее есть неприятное побочное свойство: сомнения. Да точно ли это Создатель мира? Впрочем, Господь и сомнения заранее включил в эту игру: они и есть ворота, в которые следует забить гол.

18.8.2001