C 2012 года американские археологи во главе с Джоди Мэгнесс ведут раскопки древнего города Хукок. Город совсем рядом с Капернаумом и т.п., но всё-таки на час ходьбы дальше от берега Галилейского озера.
Хукок — название аутентичное, с глубокой древности. В Средние века считали, что тут гробница пророка Аввакума — может быть, по созвучию (Хабакук)? Но оказалось много интереснее.
В Хукоке нашлись развалины синагоги V столетия, а в этих развалинах мозаики. Мозаики стали сенсацией. Такой степени эллинизации иудаизма ещё не видывали. Самсон с воротами Газы на загривке, Исход, Вавилонская башня (со смешными сценками дерущихся мастеровых) — и в то же время чисто римские декоративные элементы. Убойно комичный Иона во чреве кита, а кит во чреве ещё большего кита и ещё — рыбья матрёшка! Матрос на мачте показывает вперёд и, видимо, кричит «Америка!»
При этом V век — это уже век активной христианизации Римской империи. Оказывается, не просто евреи продолжали жить в Палестине и жить неплохо — мозаики вещь дорогая. Не просто они были открыты соседям, были под их влиянием (а соседи — под их влиянием, в конце концов, христианство-то еврейского происхождения), но и язычество никуда не делось. Во всяком случае, для художников и их заказчиков. Очень часто есть инерция: идея мертва, но живёт в символах и метафорах. Тем более там живёт, что уже мертва, не опасна, никто не обращает внимания.
На одной из мозаик двое человек несут огромную гроздь винограда, великанскую — им понадобилась жердь, чтобы её поднять вдвоём. Надпись: «Двое и жердь», выделено самое главное.
Книга Чисел (13:23) описывает, как разведчики евреев вернулись из Ханаана: «и пришли к долине Есхол, [и осмотрели ее,] и срезали там виноградную ветвь с одною кистью ягод, и понесли ее на шесте двое». Чудо! Так что, когда современные израильтяне гордятся тем, что превратили пустыню в цветущий сад (ну, некоторые части пустыни), это, во-первых, немного богоборчески, во-вторых встаёт вопрос, а куда делся исполинский виноград, который тут рос до евреев.
Ефим Честняков (1874-1961) в голодной глухомани рисовал куриц с человеческий рост, телегу, которая с трудом везёт огромное яблоко.
Вот ответ на вопрос какого-нибудь разбитного атеиста типа Токсиля: а как могли евреи, которые жили в Обетованной Земле, верить в гигантский виноград, если они видели самый обычный виноград? Да как Микеланджело, глядя на мраморный параллелипед, видел Давида, вот как.
Вера в куске хлеба видит Христа, в пустыне — цветущий сад, в обезьяне – человека. Не жратва, а Дух, а «всё видимое нами только отблеск, только тени От незримого очами» (Владимир Соловьёв).
Где наука, где подлинное — там всегда сюрпризы, непонятное. Например, на одной мозаике надпись «Элим». На мозаики пальмы и люди, к которым в качестве страховки привязаны верёвки-лонжи, их держат с земли. Это иллюстрация к рассказу о том, как евреи жили в оазисе Елим, «было двенадцать источников воды и семьдесят финиковых дерев» (Исх 15:27). Все числа, конечно, символические, все символ того или иного совершенства.
Конечно, мозаики, иллюстрирующие рассказы о Вавилонской башне или о Ное, легко опознать. Но вот роскошная мозаика, изображающая слонов, солдат, какого-то полководца, священников — это о чём? Нет надписи — нет понимания.
Мэгнесс считает, что это Александр Македонский и первосвященник Храма — в реальности они не встречали, но у Иосифа Флавия сохранилась легенда, что она была. Историк Карен Бритт выдвинула другую версию: это царь Антиох VII, который в 132 году напал на Иерусалим, и первосвященник-царь Иоанн Гиркан I.
Самое интересное — попробовать подыскать текст под изображение. Вот на мозаике, изображающей Иону: корабль, моряки, рыба, проглотившая Иону — и вдруг в верхнем углу странные три ангела. С крыльями и с бобровыми хвостами!
Тут можно осторожно предположить, что и это влияние греко-римское. «Бобр» по-гречески — «кастор», то есть, Кастор — это Бобр. Более того, оказывается, «касторка» — именно от этого «кастора». В античные — и не только — времена бобровой струе приписывались разные полезные свойства, в том числе, она считалась афродизиаком. Неудивительно, что к XVI веку в Европе уничтожили всех бобров. Среди басен Эзопа — а они записаны в том же V веке, когда была изготовлена мозаика с Ионой — есть и о бобре:
Когда от псов не может убежать бобёр
(Его болтливый грек называет Кастором,
И зверя величает божьим именем,
Хотя и хвастается слов обилием),
Себе, говорят, яички он откусывает,
Угадав, что из-за них его преследуют.
Я в том согласен видеть божий промысел:
Ведь впрямь, охотник, раздобывши снадобье,
Погоню прекращает, отзывая псов.
И для людей открыт сей путь к спасению:
Добра лишившись, жизнь вести спокойную.
Кто гол, тот безопасен от злокозненных.
«Касториум» на самом деле производится анальными гландами бобра.
Возможно, заказчик мозаики сравнил моряков, избавляющихся от Ионы, с бобрами, избавляющимися от яичек. Такое сопоставление вполне в духе культуры Средиземноморья той эпохи. Натянутое, зато врезающееся в память, особенно в мужскую. Синагога была ведь для мужчин.
Кроме того, Кастор (вместе с Поллуксом) были покровителями моряков, пока их не сменил святой Николай. Катулл, благополучно переплыв из Малой Азии в Италию, благодарит именно Кастора. Поскольку мозаика вся — о моряках, «касторумы» оказываются более чем уместны.
Кстати, в античность ошибочно полагали, что бобры питаются рыбой, а уж рыб на мозаике море.
Впрочем, как ни интересно такое толкование, оно ошибочно. На самом деле, так изображали тогда сирен.