СТАЛИНИЗМ В СОВЕТСКОЙ ПРОВИНЦИИ

К оглавлению

РАБОЧИЕ И СЛУЖАЩИЕ

А. Н. Кабацков (Пермь)

РЕПРЕССИИ 1937-1938 гг. ПРОТИВ РАБОЧИХ ПРИКАМЬЯ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ В РАМКАХ ПРИКАЗА № 00447

На основании изучения 63 архивно-следственных дел1, находящихся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области (ГОПАПО), выявлены характерные черты проведения массовой операции на территории современного Пермского края2 применительно к рабочим. При отборе следственных дел автор опирался на материалы, содержащиеся в базе данных ГОПАПО. Она включает сведения на 7 959 чел., репрессированных в ходе выполнения приказа № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов»3. Отбор дел в этой базе велся по одному признаку — репрессии, проводимые тройкой при УНКВД Свердловской области в 1937-1938 годах. Обратим внимание на то, что в приказе № 00447 контингент, подлежащий репрессированию, не включает в себя рабочих. Указание, что часть антисоветских элементов осела в городах и проводит диверсии на заводах, вряд ли можно считать прямым обвинением рабочих в социальной чуждости советской власти1. Тем не менее из осужденных в Прикамье в 1937-1938 гг. тройкой при УНКВД Свердловской области почти половина — 44,8 % (3 565 чел.) — по роду своей деятельности являются рабочими. Род занятий еще около 300 чел. можно определить так: скорее рабочий, чем крестьянин. Рассогласованность практики репрессий с текстом инициировавшего их документа весьма заметна и не может быть сведена к ошибкам местных следователей.

По нашему мнению, состав лиц, подвергшихся репрессиям, указывает на реальную социальную природу операции, говорит нам о ее действительной природе и направленности.

1. Источники исследования

Основным источником выступают документы из архивно-следственных дел, подготовленных работниками НКВД в 1937-1938 гг. В одном деле часто объединены материалы следствия на 5-10 чел., оформленных в ходе операции как «повстанческое отделение». В делах, состоящих из 3-4 томов, представлены следственные документы в отношении нескольких десятков человек. Исследование архивно-следственных дел позволяет утверждать, что следователи НКВД использовали социальные достижения и жизненные коллизии арестованных как набор деталей, из которых происходило конструирование обвинительного заключения в диверсионной деятельности, участии в повстанческой контрреволюционной организации, шпионаже, на крайний случай — в антисоветской агитации. В связи с невозможностью установить какие-либо рамки следовательского произвола вряд ли стоит особенно доверять компрометирующим сведениям, внесенным следователем в анкету или протокол допроса арестованного. Массовость арестов заставляла следователей работать на пределе сил. Кадров не хватало. Наверное, поэтому к проведению массовой операции по приказу № 00447 стали привлекаться «работники милиции и пожарной охраны и военнослужащие строевых частей НКВД»2. Они становились элементами конвейера по аресту—допросу—фальсификации дел на уральских рабочих, организованного в 1937-1938 гг. для выполнения новых и новых обязательств Свердловского УНКВД по репрессированию советских граждан1. Отсутствие опыта у таких следователей сказывалось на качестве оформления документов. Массовость арестов заставляла даже опытных работников НКВД допускать ошибки в оформлении дел на арестованных. В делах заметны рассогласованность даты ареста и допроса, отсутствие некоторых бумаг и т. п. В целом можно сказать, что основными документами следственного дела были: постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения (или два постановления — об избрании меры пресечения и о привлечении к следствию в качестве обвиняемого); ордер на производство обыска и арест граждан; протокол обыска; опись имущества арестованного; паспорт и другие удостоверения личности, а также фотокарточки, изъятые при обыске; анкета арестованного; его заявление о желании дать признательные показания; протокол допроса арестованного; протоколы допроса (или выписки из них) лиц, упоминавших подследственного в своих показаниях; протоколы очных ставок; обвинительное заключение; выписка из протокола заседания тройки при УНКВД Свердловской области. Иногда в деле встречались меморандумы секретных сотрудников НКВД, сообщавших своему куратору о настроениях среди рабочих или об антисоветских высказываниях отдельных лиц. Не всегда это касалось подследственных. Позже следственное дело пополнялось документами, свидетельствовавшими о дальнейшей судьбе осужденного: перепиской родственников с органами НКВД (МГБ), документами о реабилитации, справками об арестованном, направляемыми администрацией ИТЛ по запросу органов НКВД, и т. п. Вышеперечисленный набор документов показывает разнообразие и масштабы документооборота при проведении репрессивной кампании по приказу № 00447. Исследователь истории описываемых репрессий, Марк Юнге, выдвигает гипотезу, что главным документом при осуждении арестованного по приказу № 00447 являлась «справка из сельсовета», составленная его председателем или секретарем. И уже на основе изложенных в справке сведений проводились и сами аресты, и дальнейшее оформление обвинения2. При анализе следст- венных дел репрессированных рабочих, осужденных тройкой при УНКВД Свердловской области в 1937-1938 гг. по приказу № 00447, невозможно выделить основного документа, ставшего импульсом для ареста или фундаментом обвинения. Ни одной справки из сельсоветов в изученных нами следственных делах обнаружено не было.

Более того, на основании материалов, имеющихся в следственных делах Пермского архива (ГОПАПО), сложно обнаружить какие бы то ни было свидетельства о том, что арест был следствием социальной деятельности репрессированных. Даже анкету арестованного или протокол допроса сложно считать сколько-нибудь объективным фундаментом обвинения. Анкеты и протоколы написаны почерком следователя, иногда отпечатаны на машинке, подпись арестованного присутствовала не всегда. А позднейшие показания самих следователей, после ареста их в 1938-1939 гг., свидетельствуют о том, что арестованных принуждали к подписанию заранее приготовленных текстов самыми разными способами и методами, включая физическое принуждение1. Следственное дело, касающееся большой группы арестованных, может содержать протоколы допроса арестованных в 1938-1940 гг. работников НКВД. Иногда их заменяет выписка, обычно составленная сотрудником КГБ СССР в 1955-1957 гг. по материалам протоколов допросов. В этих документах бывшие сотрудники НКВД, оправдываясь, рассказывали о методах ведения следствия и технологиях получения признательных показаний. Справки, так же как и протоколы допроса бывших работников НКВД, были выдержаны в разоблачительном стиле и характеризовали следствие 1937-1938 гг. как основанное на фальсификациях и принуждении. Можно отметить следующую зависимость: чем больше была группа арестованных рабочих, оформленная как подразделение повстанческой организации, тем больше документов самого разного свойства хранится в деле, которое может насчитывать несколько томов. В одиночных следственных делах документов немного. Наиболее полный набор документов, оформлявшихся при аресте, содержится в делах августа 1937 г., декабря 1937 г. и января 1938 г. Судя по предъявленным обвинениям, выписки из которых сохранились в следственных делах, в это время органы НКВД стали массово «разоблачать» среди арестованных инобазу: диверсантов, шпионов, разведчиков из сопредельных государств. В ноябре 1937 г. в делах появляется масса написанных от руки личных заявлений арестованных на имя следователя с выражением желания дать признательные показания о контрреволюционной деятельности. Такое заявление имело стереотипную форму, оно в обязательном порядке содержало информацию о повстанческой организации: фамилию ее руководителя, вовлекшего заявителя в антисоветскую деятельность, и список остальных членов контрреволюционной группы. В это же время протоколы допросов начинают оформляться в виде машинописного текста, в котором могла быть, а могла и отсутствовать личная подпись арестованного.

2. Социально-политический статус рабочего и трудпоселенца в 1937 г.

Рабочие, в отличие от крестьян, в сталинскую эпоху считались основной опорой партии и советской власти. Рост численности этой категории происходил за счет бывших крестьян. А крестьяне считались подозрительным социальным классом. Так формировалась двойная система координат в идентификационной структуре советского общества. Вчерашний крестьянин или рабочий мог стать «кулаком», «сыном кулака», «подкулачником», «твердозаданцем»1, и тогда он автоматически входил в лагерь классовых врагов советской власти. Если же выходец из деревни определялся как «колхозник», то он получал статус с положительными идеологическими коннотациями. Таким образом, при оформлении личного дела арестованного следователь получал возможность сразу определить классовую «чуждость» рабочего, интерпретировав его сельское прошлое в системе негативных номинаций. Особенно легко было сделать классовую реидентификацию в отношении «трудпоселенцев». К 1937 г. еще сохранялась двойственность их социального и правового положения. Они были насильственно высланы и прикреплены к заводу в ходе массовой кампании по раскулачиванию 1929-1930-х гг. И хотя по новой конституции, как казалось, по правовым основаниям они превращались в обычных граждан, представляется возможным утверждать, что фактического правового их освобождения не произошло. Вполне возможно, что это прошлое играло какую-то роль при их аресте. Но на технологии следствия, на обвинениях, на контрреволюционных связях, которые «обнаруживались» следователем, этого не отражалось. Отличий от рабочих обнаружить не удалось. Конечно, в обвинительных документах встречаются постоянно ссылки на трудпоселенческое прошлое Речь идет о крепких хозяйствах, которые облагались наибольшим налогом, т. н. твердым заданием. обвиняемого, а также указания на конкретную деятельность против партии и советской власти1.

Вместе с тем видеть в трудпоселенческом прошлом репрессированных рабочих генерализующие основания для включения этих людей в списки для арестов будет опрометчивым решением. Изучение архивно-следственных дел, проведенное автором, показывает, что репрессированные рабочие — это не только бывшие трудпоселенцы и выходцы из крестьян. Среди арестованных и осужденных рабочих встречаются выходцы из бедняков, из бедного крестьянства и даже из рабочей среды2. Вероятнее всего, для следователя не был важным реальный социальный статус арестованного. В зависимости от конъюнктуры приказов он с одинаковой легкостью превращал рабочих в кулаков, а бедняков — в квалифицированных рабочих. Так, по документам дела И. Аюпов стал кулаком и работал электромонтером, чтобы без помех проводить диверсии на бумкомбинате3. В реальности И. Аюпов был ассенизатором на собственной лошади, грамоту знал мало, с трудом читал по-русски, поэтому не мог разобрать, что написал следователь в анкете и протоколе, да ему никто читать и не позволил. Статус профессионального рабочего в анкете Аюпова, как и все остальные показания, был сфабрикован следователем. Подобные «ошибки» не были единичными. Поэтому изучение репрессий с опорой на классовую идеологию и буквальное понимание текста приказа № 00447 представляются автору стратегией, ведущей к ошибочным результатам4. Конечно же, органы НКВД в отчетах о выполнении приказа № 00447, направляемых в столицу, в отношении арестованных должны были использовать номинации «кулак», «уголовник», «контрреволюционный элемент». Это диктовали бюрократические правила оформления подобных отчетов. Они сформировались задолго до изучаемой операции. Согласно этим неформальным правилам вчерашний большевик мог стать классовым врагом, и его уже следовало называть «троцкистом», «зиновьевцем» и т. п. Поэтому историки должны адекватно воспринимать документальное оформление репрессивных практик, представленное в виде отчетов, сводок и телеграмм, направлявшихся руководству Наркомата внутренних дел свердловскими начальниками УНКВД, и собственно механизмы, практики и техники осуществления операции. Несмотря на недостатки, следственные дела позволили увидеть за сводками цифр о контрреволюционных организациях, разоблаченных НКВД, вполне реальные социальные группы, из которых состояло советское общество в эпоху 1930-х гг. И эти группы с трудом могли быть подогнаны под идеологически упрощенное мировоззрение. Отсюда и противоречивость между отчетами/сводками Наркомата внутренних дел и социальной структурой общества, вскрываемая историком, ведущим изучение первичных документов. Роль приказа № 00447 в том, что документ придал импульс масштабной и весьма сложно организованной репрессивной кампании. Приказ обозначил рамки кампании. По стечению ли обстоятельств, а может, и по более рациональным основаниям, но для Свердловского УНКВД количественная разверстка проведенных арестов и вынесенных приговоров была самым основным показателем успешности операции. Именно эти рассуждения позволяют автору утверждать: независимо от того, кем были репрессированные до прихода на завод, в 1937 г. они уже были настоящими рабочими с пяти- или шестилетним стажем. В бригадах и на участках они работали вместе с кадровыми и вольнонаемными рабочими. Даже бывшие трудпоселенцы к 1937 г. стали частью рабочего класса и по образу жизни, и по кругу общения, и по своему социально-экономическому положению.

3. Динамика арестов рабочих в 1937-1938 гг.

Зафиксированные даты арестов и осуждения репрессированных позволяют выделить некоторые ритмы кампании против рабочих. В августе 1937 г. было арестовано 709 рабочих (19,9 % от всего массива арестованных рабочих). В сентябре — заметно меньше: 176 чел. (4,9 %). В октябре снова всплеск арестов — 608 чел. (17,1 %), а в ноябре следователи заняты оформлением дел на ранее арестованных, и опять спад — 126 чел. (3,5 %). В декабре-январе мы наблюдаем масштабный всплеск арестов - 981 чел. (27,5 %) и 681 чел. (19,1 %) соответственно. Примечательно, что в декабре-январе 1937-1938 гг. трое из четырех арестованных органами НКВД были рабочими1. С февраля 1938 г., когда арестован был еще 251 рабочий (7,1 %), начинается постепенное затухание операции, и в марте арестовано лишь 25 чел.; далее аресты рабочих в рамках кампании по приказу № 00447 превращаются в единичные случаи.

Динамика репрессий рабочих по приказу № 00447

Месяц Кол-во арестованных рабочих (чел.) % от общего количества арестованных рабочих % от общего количества арестованных в указанный месяц Общее кол-во арестованных (чел.) август 1937 г. 709 19,9 34,4 2 062 сентябрь 1937 г. 176 4,9 25,4 694 октябрь 1937 г. 608 17,1 30,1 1969 ноябрь 1937 г. 126 3,5 33,8 372 декабрь 1937 г. 981 27,5 72,4 1355 январь 1938 г. 681 19,1 79,6 855 февраль 1938 г. 251 7,1 49,1 511 март 1938 г. 25 0,7 21,9 114 апрель 1938 г. 5 0,1 31,2 16 другие месяцы 1938 г. 3 0,1 27,3 11 Всего 3 565 100

7 959 Из данных таблицы видно, что общая кампания репрессий соблюдала двухшаговый ритм: один месяц арестовывали — следующий месяц оформляли дела. Поэтому число арестованных в августе больше, чем число арестованных в сентябре, число арестованных в октябре больше, чем в последующий месяц, да и в декабре 1937 г. все равно было больше арестованных, чем в следующем за ним январе 1938 г. В феврале-марте — та же картина, хотя по абсолютным цифрам видно, что кампания с осени 1937 г. пошла на спад. На первый взгляд, этот же ритм характерен для разворачивавшейся кампании против рабочих. Август — октябрь — декабрь — февраль сохраняют преимущество в числе арестованных по отношению к следующему месяцу. Совпадение в ритме арестов рабочих и других граждан органами НКВД означает, что арест рабочих не был случайным явлением с самого начала, а для работников районных и городских отделов НКВД являлся естественным действием, направленным на выполнение распоряжений вышестоящего начальства. В то же время привлекают внимание расхождения относительно удельной доли арестованных рабочих по отношению к общему массиву арестованных в текущем месяце, в самом начале операции и в декабре 1937 г. — январе 1938 г. До ноября 1937 г. число арестов рабочих колеблется от четверти до трети всех арестованных. В конце года, когда согласно первоначальному плану операция уже должна была завершиться, ее продлили при помощи дополнительных приказов и сделали идеологический акцент на «изъятии инобазы», т. е. шпионов иностранных разведок1. Можно предположить, что необходимость быстро выполнять новые планы по «разоблачению врагов» проявилась в увеличении доли рабочих в общем контингенте репрессированных.

4. Территориальное распределение репрессий против рабочих

Три четверти репрессированных рабочих были из шести районов Прикамья (а всего районов было более пятидесяти): г. Пермь — 8,4 % от всех арестованных; Кизеловский район — 29,1 %; Ворошиловский район — 8,4 %; Краснокамский район с небольшим г. Краснокамском — 7,7 %; Чердынский район с г. Чердынь — 9,1 % и Чусовской район с г. Чусовым — 14,3 %. Такое распределение совпадает с местами концентрации дореволюционных промышленных производств и новых строек. Интенсивное развитие тяжелой промышленности в годы первых пятилеток сказалось на социальном составе репрессированных рабочих. Почти половина из них работала в тяжелой промышленности. Еще почти треть была занята в лесной промышленности или обслуживала сельское хозяйство. В последнем случае чаще всего это были МТС, которые располагали техническим парком для сельского хозяйства. Интересны цифры, касающиеся местной промышленности и промартелей. Если проанализировать зависимость ареста рабочих из местной/артельной отрасли промышленности от их территориального распределения, то в числе лидеров будут те же самые регионы, что и в целом Для районных следователей НКВД не было особой разницы, кого арестовывать и за что арестовывать. В декабре-январе 1937-1938 гг. дела по разоблачению шпионов тесно переплетаются с разоблачением диверсионной деятельности арестованных. По материалам изученных нами следственных дел «разоблаченных врагов» старались включить в состав контрреволюционной повстанческой организации. среди рабочих. Иными словами, для тех, кто осуществлял арест, политической разницы между работником большого государственного предприятия и мелкого хозяйствующего субъекта, скорее всего, не было.

5. Профессиональный состав репрессированных рабочих

По общим данным, 25 % среди арестованных рабочих составляли люди, выполнявшие сложные трудовые операции при помощи техники или обслуживающие технику, — токари, слесари, машинисты, электромеханики, электромонтеры и т. п. Три четверти репрессированных рабочих (75 %) — чернорабочие, плотники, лесорубы, сплавщики и т. п., т. е. выполняющие работы, где в основном были востребованы навыки ручного труда. Доля квалифицированных рабочих среди репрессированных выше, чем их доля в промышленности в целом. Рабочие высокой квалификации независимо от месяца ареста составляли от 20 до 30 % среди общей совокупности репрессированных в это время. Это позволяет сделать вывод, что профессиональную подготовку рабочего, его ценность для народного хозяйства страны органы НКВД не принимали во внимание.

6. Осуждение рабочих в ходе операции 1937-1938 гг.

Две трети арестованных рабочих, 2 252 чел., были приговорены к высшей мере наказания, т. е. расстрелу, остальные — к различным срокам в исправительно-трудовых лагерях: 10 лет лагерных работ — 820 чел., 8 лет — 151 чел. и 5 лет — 278 чел. Несколько десятков рабочих получили в качестве приговора «гласный надзор», а одного отправили в ссылку. Особо отметим, что приказ № 00447, помимо высшей меры, предусматривал лишь два варианта ИТЛ или тюрьмы — осуждение на 10 или 8 лет. Остается предположить, что остальные сроки были самостоятельно добавлены в виде вариантов приговора тройкой при УНКВД Свердловской области. Внутренняя дифференциация этих приговоров свидетельствует: работник более высокой квалификации мог получить более суровый приговор. Его обвинения носили обычно более тяжелый характер. Указания приказа № 00447 по зачистке самых опасных антисоветских элементов было реализовано как суровое репрессирование наиболее квалифицированных рабочих.

7. Контрреволюционные организации в среде рабочих

Выявленную при помощи статистического анализа массива данных зависимость, что рабочий, обладающий высокими профессиональными навыками, обвинялся в более серьезных преступлениях и диверсиях, следует рассмотреть более подробно. Исходя из архивных материалов, нет оснований приписывать эту направленность в кампании рационально осмысленной атаке органов НКВД на профессионально подготовленный рабочий класс. Скорее, нам при помощи статистической обработки данных удалось обнаружить один из компонентов технологии ведения следствия по делу арестованного рабочего. Необходимо учитывать, что следователю райотдела НКВД было необходимо подготовить дело, которое вышестоящее начальство сочтет соответствующим ряду требований. При этом времени на оформление материала отводилось немного, что накладывало определенный отпечаток на методы следствия, на стиль допроса (если он проводился) и на появление новаций в виде «конвейера» и «камерной обработки» подследственных с целью получить от них желаемые показания. Здесь — речь не о подобных нарушениях, допускаемых следователями, а о том, что именно они «вписывали» в фальсифицируемые дела рабочих, и в этом было их отличие от остальных социальных категорий арестованных.

8. Августовское дело яйвинских повстанцев

В качестве примера рассмотрим материалы архивно-следственного дела № 12567 по обвинению Ефименко Ивана Кирилловича и других, всего 36 чел. В деле — четыре тома материалов. Вели следствие сотрудники Кизеловского ГО НКВД, помощник оперуполномоченного Герчиков и сотрудник УНКВД по Свердловской области Гаршин. В деле объединены две группы повстанцев. Ядро одной сформировано из рабочих карьера «Известняк», а другая — из работников леспромхоза. Общее для них — проживание в Ливийском трудпоселке, так как кроме работников упомянутых производств в список вошли и работники местной промартели. Последние не были трудпоселенцами, но это не мешало следователю объединить их с рабочими в одну контрреволюционную группу. Документация по оформлению дела очень обширна, к тому же она аккуратно, можно даже сказать, образцовым образом оформлена. Есть свидетельские показания, обличающие врагов соввласти, подшиты ордера на обыск и арест граждан и постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения со всеми положенными визами и даже подписью арестованного. Содержатся описи имущества, составленные при обыске. Как положено составлены анкеты арестованных. Причем все это оформлено в хронологическом порядке. В отличие от более поздних дел Кизеловского ГО УНКВД, нет впечатления, что подготовка документов происходила в условиях спешки, за один день или прямо на допросе. Такое доказательно оформленное дело, разросшееся в ходе сбора следователем прямых и косвенных сведений об антисоветских настроениях обвиняемых до двух томов (3-й и 4-й тома относятся к последующей судьбе осужденных), позволяет увидеть исходную модель конструирования следователем схемы разоблачений.

Важным документом дела является заявление старосты Ливийского трудпоселка А. Я. Толока, датированное 2 августа 1937 г., в котором он сообщает, что в трудпоселке из антисоветски настроенных лиц организовалась контрреволюционная группировка. Толок собственноручно составил список этих лиц. Помимо фамилий, в списке содержится краткая характеристика антисоветских высказываний и настроений1. Всего в списке 15 чел. Две трети из числа людей, упомянутых в списке, осуждены по описываемому делу № 12567 о контрреволюционной повстанческой организации. Спустя двадцать лет, на допросе по факту этого заявления и протоколов допроса, Толок говорил, что «это было написано по просьбе сотрудника НКВД (фамилию не помню) с журнала всех замечаний и докладных на трудпоселенцев, работающих на пос. Яйва. Журнал этот хранился в спецкомендатуре, и замечания в него вносились разными лицами»2. Кроме этого заявления, 4 и 5 августа Толок А. Я. подписал 15 протоколов допроса, в которых сообщал сведения об антисоветских высказываниях лиц, упомянутых в заявлении. На допросе в 1957 г. относительно своих показаний он пояснял, что «ни один из подписанных мной протоколов допроса при мне не писался, и, как правило, уже готовый составленный он мне давался на подпись сотрудником НКВД. [...] сотрудник НКВД только устно заявлял мне, что на такоето лицо мне нужно подписать протокол допроса»3. Примерно то же сообщали на допросах в 1957 г. Головко X. Я. и Коледа П. М., подобно Толоку выполнявшие роль свидетелей по этому делу4. Отметим, что эти и другие свидетели (всего их 8 чел.5) были соседями обвиняемых или же их коллегами по работе. Некоторые из них занимали административные должности — старосты/коменданта поселка или работника отдела кадров и потому знали широкий круг людей, живших в поселке или работавших на лесозаводе. В отличие от других изученных нами дел, здесь можно утверждать, что подписанный яйвинским старостой список стал одним из опорных элементов, позволивших следователю сконструировать из мирных обитателей рабочего поселка повстанческую группу1. Обширные свидетельские показания формируют основания для привлечения новых фигурантов по делу. Состав повстанческой группы дополняется новыми фамилиями знакомых и коллег по работе «повстанцев». В этих ответах видна следственная схема, используемая для оформления компрометирующей информации. Вначале обозначался круг знакомых того либо иного подозреваемого или арестованного. «Штатный свидетель» мог рассказать о нем сам — сразу, подробно отвечая на вопрос: «Знаете ли вы такого-то?» Именно так поступал Воробьев А. А., дававший многочисленные показания против семьи Ефановых. На допросе 31 июля 1937 г. он рассказал про знакомство Ивана Ефанова с Федором Михайловичем Истоминым, описал круг его знакомств и вспомнил, как тот «на работе заявил, что в управлении государством находятся люди, которые издеваются над народом, устанавливают большие нормы выработки, а платят за работу мало»2. Если допрашиваемый сразу не понимал, о чем надо рассказывать, то следователь готов был задать дополнительный вопрос: «Расскажите, с кем Ефанов Николай в близких взаимоотношениях на работе и в быту?», а затем, продолжая «помогать» свидетелю, уточнял полученные данные: «Кто из перечисленных вами лиц ведет антисоветскую агитацию или антисоветски настроен?»3 В протоколах допроса яйвинских свидетелей, а затем в признательных протоколах арестованных остались следы — выделение важной для следователя информации о доказательствах антисоветских настроений или контрреволюционной деятельности. Подчеркнутые предложения — это воспоминания о бывших когда-то разговорах и произнесенных в них критических высказываниях в адрес власти и начальства. Недостатки вышеописанной схемы сбора материала проявились почти сразу. Следователь должен был вести скрупулезный сбор самой различной информации и лишь на ее основе формулировать итоговое обвинение. Собственно допросы участников контрреволюционной группы в рамках этой схемы не имеют особого значения, так как их признание подтверждает уже доказанную вину, а отказ свидетельствует о естественном запирательстве виновного. Еще одним недостатком и, пожалуй, самым крупным для той ситуации было медленное развитие событий по этой модели. За полтора месяца работы два следователя смогли «вскрыть» повстанческую сеть из 36 чел. Эти темпы не устраивали свердловское руководство, которое стремилось не просто в срок выполнить план по арестам 10 ООО чел., но и перекрыть нормативы1. Следуя первоначальной схеме подготовки материалов следственного дела, помощник оперуполномоченного 4-го отделения УГБ Кизеловского горотдела Герчиков подготовил обвинительное заключение на 36 чел. лишь к 10 сентября. В нем было указано, «что в пос. Карьер Известняка и Яйвинского Лесозавода, Кизеловского р-на, существовали контрреволюционные повстанческие вредительские группы, имеющие между собой организационную связь и возглавляемые активными членами повстанческой вредительской организации "правых" на Урале, директором карьера Известняк Волковым Василием Андреевичем и директором Яйвинского Лесозавода Сысоев Алексей Михайлович»2. Данная связь локальной контрреволюционной группы, составленной из рабочих, с арестованными руководителями местных предприятий свидетельствует о масштабах проводимой операции. Арест и осуждение рядовых участников повстанческой организации не ставили точку в работе следователя. Его задачей было создать основания для «разоблачения» руководителей конструируемой повстанческой сети и включить местный повстанческий взвод в общеуральскую повстанческую организацию. Спустя три дня после подготовки Герчиковым обвинительного заключения против рабочих, 13 сентября 1937 г., был арестован директор предприятия, на котором они трудились. Волков В. А. после ареста оказался включен в «разоблаченную» повстанческую сеть, которая объединяла руководителей различных предприятий и некоторых партийных работников районного уровня. Он до ноября отказывался признавать себя виновным, но затем все же подписал показания, сообщив, что был завербован в контрреволюционную организацию в 1936 г. бывшим секретарем Кизеловского ГК ВЛКСМ — Калининым. В списке людей, завербованных в повстанцы под его руководством, было указано 23 чел., причем большинство из них проходили по описываемому августовскому делу. На суде от данных следователю показаний он отказался, но выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР 19 января 1938 г. осудила Волкова В. А. к расстрелу. О Сысоеве А. М. в деле недостаточно материалов, лишь замечено, что в ходе допросов Волкова он упоминался как известный тому, «со слов Калинина», член контрреволюционной повстанческой организации — наряду с бывшим секретарем Кизеловского PK ВКП(б) Борисовым, бывшим секретарем PK ВЛКСМ Гарником, бывшим председателем районного совета Осоавиахима Шерстобитовым, директором Александровского завода Голубевым и другими1. В целом задачи операции «яйвинское дело» выполнило. В единую сеть были объединены и директора промышленных предприятий, и работники этих предприятий, и просто жители заводских поселков. Но все протекало слишком медленно, в условиях, когда за месяц следователи должны были оформить дела на сотни и тысячи человек. Поэтому в будущем следователи НКВД модернизируют первоначальную модель подготовки обвинительных материалов, введут «конвейер» и прочие технологии оптимизации получения признаний.

9. Рабочие-вредители в кампании 1937-1938 гт.

Для завершения комплексного образа кампании, развернувшейся против рабочих, обратим внимание на анализ обвинений рабочих, вписанных следователями в повстанческие организации. Помимо рассмотренной в предыдущем разделе антисоветской агитации, обвинительный материал против рабочих содержал многочисленные упоминания о конкретных актах вредительства и диверсионной деятельности. Проблемы в работе советских промышленных предприятий наблюдались постоянно. В феврале 1936 г. начальник Лысьвенского горотдела УНКВД по Свердловской области Давыдов информировал секретаря горкома ВКП(б) о многочисленных фактах аварий и происшествий, наблюдавшихся в январе-феврале 1936 г. на Лысьвенском Обзорная справка по архивно-следственному делу № 958460 от 28 мая 1957 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 3. Л. 16-19. металлургическом заводе. Причинами неполадок объявлялись «погоня за рекордами» и «некачественный ремонт», что ставило под угрозу срыва работу по стахановскому методу1.

Начальник горотдела УНКВД в 1936 г. причину производственных аварий видел в неправильной организации труда. Виновниками объявляются специалисты заводоуправления, которые заставляют простых рабочих трудиться до изнеможения. Резюме в справке звучит как обвинение корыстолюбивых специалистов: «Стахановское движение, прежде всего, материально выгодно для специалистов, поэтому каждый стремится к максимальной производительности своего участка, но декада проходит в напряженных условиях, напряжение слишком велико, и выдержать такой темп работы едва ли можно в течение продолжительного времени»2. Производственные травмы рабочих также считаются признаком работы специалистоввредителей3. В рамках операции по приказу № 00447 ситуация предстает иной. Практика реализации плановых показателей приказа № 00447 по разоблачению классовых врагов в 1937 г. делает рабочего социальным врагом, каким был ранее инженер, служащий — словом, образованный технический специалист. Именно рабочие объявляются непосредственными виновниками аварий и сбоев работы на предприятии. Им приписывают диверсии, создание организованных диверсионных групп и масштабное вредительство. Специалисту-служащему, судя по следственным материалам, следователи отводят более важные роли. Его социальная роль в «разоблачаемых» повсеместно повстанческих группах — в том, что его можно «сделать» связным между отдельными ячейками повстанцев и тем самым превратить локальные диверсионные группы в масштабную контрреволюционную сеть4. Новое распределение ролей довольно устойчиво и воспроизводится разными следователями в 1937-1938 г. постоянно. Инженер стал организатором повстанческой сети, а рабочий превратился в рядового члена антисоветской организации. Квалифицированный рабочий — это прежде всего исполнитель сложных диверсий. Мастер или квалифицированный рабочий часто возглавляет местную повстанческую ячейку. Когда репрессии ослабли, арестованный, бывший начальник Пермского отделения железной дороги имени Л. М. Кагановича Павлов М. А. смог отказаться от своих прежних показаний. Среди причин самооговора он назвал влияние со стороны сокамерников: «Корчагин (бывший начальник службы пути. — А. К.) и Тихонов (бывший начальник планового отдела дороги. — А. К.) мне доказывали, что у меня другого выхода нет, как только давать показания, хотя и выдуманные, указав вербовщика и якобы завербованных мною лиц [...] Кроме того, Тихонов, учившийся в школе красной профессуры, политически развитый, доказывал, что сейчас существует особая политика по борьбе с действительными врагами народа и что наши показания в деле борьбы с действительными врагами будут играть решающее значение, нас направят куда-нибудь на работу, а действительных врагов будут уничтожать. Доводы Тихонова активно поддерживал и Корчагин, заявляя, что наши показания, хотя они и ложные, нужны для партии и правительства. Я поверил Тихонову и Корчагину и начал давать вымышленные показания [...] убедившись в том, что мои ложные показания никому не нужны, я категорически отказываюсь от всех мной данных показаний, как в первый раз, так и на очных ставках со Станинным и Суетиным»1. Выписка из докладной записки следователя, который вел дело Павлова, позволяет подробнее понять механизм формирования следствием из специалиста-инженера махрового контрреволюционера и организатора повстанческой сети: «[...] Для того, чтобы Павлов дал показания, мы поместили его в камеру № 13 [...] к Корчагину и Тихонову, которые Павлова быстро обработали. По приходе на допрос Павлов советовался со мной, как начинать давать показания, что, собственно говоря, нужно писать, и просил моей помощи [...] В процессе ведения следствия, вернее, после подписания Павловым протокола были получены показания двух машинистов ст. Чусовская — Поздеева, Шихарева, которые показали, что в контрреволюционную организацию они завербованы Павловым, но, так как они в показаниях не фигурировали, я уговорил Павлова дать дополнительные показания. На что Павлов согласился, сказав "раз это следствию нужно, то Я не возражаю". Даты вербовки согласованные с датами из протокола допроса Поздеева, Шихарева [•••] Приблизительно в июне с. г. оперуполномоченный 2-го отделения Габов неоднократно обращался ко мне и просил, чтобы Павлов Это произошло на допросе 22 сентября 1938 г. См.: Обзорная справка по делу Павлова Михаила Андреевича // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15008. Л. 153. дал показания на Суетина (для закрепления дела Суетина) и чтобы Павлов подтвердил свои показания на очной ставке с Суетиным. Я вызвал Павлова и предложил ему дать нужные Габову показания и подтвердил бы свои показания на очной ставке с Суетиным. Павлов согласился, сказав "Раз сказал "А", нужно сказать "Б"»1.

Новое распределение ролей оказалось очень удобным и практичным. Оно позволило объединить в единое целое разрозненные элементы социальной амальгамы, которую представляли собой арестованные. Вместе с тем иерархически организованная повстанческая организация приобретала размах и масштаб. Вредительская деятельность рядовых «повстанцев» становилась опорой обвинительных материалов на всех вписанных в контрреволюционную сеть. Примечательна ситуация с разоблачением деятельности контрреволюционной диверсионной кулацкой группы на шахте имени Ленина (г. Кизел). Меркулов В. П. по социальным характеристикам в анкете арестованного обозначен как трудпоселенец, навалоотбойщик шахты. 5 января 1938 г. в отношении его подписано постановление об избрании меры пресечения в виде ареста. 18 января — первый протокол допроса Меркулова В. П. Он сразу соглашается с тем, что являлся участником контрреволюционной диверсионной группы, существующей на шахте имени Ленина, и по заданию этой группы срывал угледобычу, для чего вывел из строя мотор2. С иными членами группы Меркулов объединен при помощи показаний других арестованных. А используя показания других членов диверсионной группы, следователь включил Меркулова в общий список разоблаченного повстанческого отделения, занимавшегося диверсионной деятельностью по указанию немецких разведывательных органов3. Что-то не получилось, материалы по этой группе задержались у следователя до мая 1938 г. Можно лишь предположить, что руководство потребовало от подчиненных более обоснованного оформления документов. Иначе сложно объяснить, зачем в уже подготовленные материалы дела, содержащие «показания» свидетелей, вдруг потребовалось добавить справку о том, что на предприятии наблюдались проблемы в работе оборудования. Таким образом, в мае 1938 г. к делу оказался приобщен документ, не написанный под диктовку следователя, — справка о неполадках в работе шахты имени Ленина треста «Кизелуголь». В ней можно прочитать о некоторых конкретных неполадках на шахте: «В начале ноября мес. 1937 г. был выведен из строя конвейерный привод путем заложения железного болта. В августе мес. 1937 г. был выведен из строя электромотор путем короткого замыкания с помощью постороннего предмета. В результате чего была сорвана нормальная работа участка». На справке стоит оригинальный штамп: «Управление Государственного Кизеловского Каменно-угольного Треста контора Шахта им. Ленина»1. Тем не менее Меркулова продержали под следствием еще несколько месяцев. В сентябре 1938 г. в ходе повторных допросов было запротоколировано признание в кулацком прошлом. И только после 17 сентября 1938 г. обвинительное заключение от 16 мая дополняется заключением о его участии в контрреволюционной шпионской организации: принадлежность Меркулова к повстанцам «в процессе следствия подтвердилось шестью показаниями других обвиняемых, а диверсионная деятельность — соответствующим документом, находящимся в следственном деле [...]»2. Приговоренному к 10 годам ИТЛ Меркулову повезло: в 1939 г. он был освобожден. Но окончательно вопрос о причастности его коллег по работе в шахте к поломке врубовых машин был разрешен только в 1955-1957 годах. В справке, полученной из треста «Кизелуголь», сообщалось:

«1. Данные о фактическом выполнении плана добычи угля по тресту: в 1935 году план выполнен на 81,6 %, в 1936 году на 79 %, причины невыполнения плана добычи угля сообщить не представляется возможным, так как архивные документы не сохранились. Выполнение производственной программы по шахтам треста в 1937 году следующее: Шахта им. Ленина — 67,6 %, им. Володарского — 88,8 %, Комсомолец — 62,6 %, 9-Делянка — 69,3 %, им. Крупской — 66,7 %, им. Калинина — 94,7 %, им. Урицкого — 84,4 %, Усьва — 72,1 %, Объединенная № 4 - 87,2 % (с. 69). [...] 5. В 1937 году на шахтах треста применялось несколько типов врубовых машин, в том числе фирмы Эйгофф, Мевор-Коульсон, Самсон и отечественные Горловского завода — ДТ, ДТ2. Для машин иностранных фирм запасных частей не поступало, поэтому машины работали на износ и ремонтировались деталями, изготовляемыми несовершенными способами в шахтных мастерских.

ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15008. Л. 160.

Протокол допроса Меркулова В. П. 18 января 1938 г. // Там же. Д. 12604. Л. 6. См.: Дело Меркулова В. П. Протоколы допросов // Там же. Л. 7-9.

Машины ДТ, ДТ2 для подрубки крепких углей на шахтах треста с большими включениями пирита были маломощны. Такое положение, безусловно, приводило к авариям и поломкам машин». Два года спустя один из бывших репрессированных за эти же поломки на допросе в Кизеловском У КГБ пояснял: «Факты порыва режущих цепей врубовой машины происходили. Но рвались эти цепи по чисто техническим причинам: или попадалась твердая порода, или от чрезмерного ослабления самой цепи». Его слова подтверждались показаниями Душлид Федора Дмитриевича от 26 августа 1957 г., забойщика шахты: «[...] аварии имели место, но объяснялись они чисто техническими причинами. Я помню, что в тот период времени в шахте проходили очень трудоемкую лаву, да и сама организация работ была не совсем правильной»1. Таким образом, естественные сбои производства, работающего на изношенном стахановскими перегрузками 1936-1937 гг. оборудовании, да к тому же в условиях дефицита запасных частей, оказались еще одним поводом для арестов и обвинений рабочих в ходе репрессий по приказу № 00447. Подчеркнем, что обнаружить связь между теми, кто был репрессирован за эти поломки, и собственно поломками нам не удалось. Вина рабочих, вошедших в группу, была, скорее всего, в том, что они работали на предприятии, где эти поломки имели место. Для следователя в 1938 г. такого совпадения оказалось вполне достаточно.

10. Итоги операции против рабочих

Подведем итоги операции органов НКВД в Прикамье по приказу № 00447 против рабочих. Кампания против рабочих опиралась на весьма расплывчатые формулировки приказа: «Часть перечисленных выше элементов (бывших кулаков [...] в прошлом репрессированных церковников и сектантов [...] бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений, кадров антисоветских политических партий — эсеров, грузмеков, дашнаков, мусаватистов, иттехадистов — и др.) [...] уйдя из деревни в города, проникла на предприятия промышленности, транспорт и на строительства»2. На время операции работники НКВД забыли о классовой близости рабочих социалистическому государству. Тех, кто строил индустриальные гиганты, добывал для них сталь и уголь, т. е. обеспечивал работу самого развивающегося сектора советской экономики, превратили в толпу, состоящую из заговорщиков. Их лишили достижений и социальных завоеваний, наделив обликом «врага», ведущего непримиримую борьбу против Советского государства. Более того: рабочие стали ядром толпы армии контрреволюционеров. Они оказались скомпрометированы тем, что приняли в свою среду вчерашних классовых врагов — кулаков. Для следователя и органов НКВД антисоветская агитация сделала рабочего противником социализма. Вербальный протест против тяжелых условий труда привел их в диверсанты. Подчинение приказам руководства сделало их частью повстанческой сети. Кампания сделала частные разговоры политическим заговором. Соседи превратились в осведомителей. Коллеги по работе стали провокаторами, шпионами и диверсантами. Социальные связи, сформированные общей производственной жизнью, преодолением трудностей и невзгод, оказались разрушены. У рабочих усилилось социальное отчуждение как от социальной, так и от производственной среды. В конечном счете кампания приостановила и повернула вспять процессы социальной интеграции бывших крестьян в рабочий класс. Масштабные репрессии разобщили людей и сделали их беспомощными по отношению к всесильной власти.

А. С. Кимерлинг (Пермь)

РЕПРЕССИИ 1937-1938 гг. ПРОТИВ СЛУЖАЩИХ ПРИКАМЬЯ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ В РАМКАХ ПРИКАЗА № 00447

Репрессии против служащих по приказу № 00447 исследуются в данной статье на основании материалов, хранящихся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области (ГОПАПО). Во-первых, это следственные и надзорные дела арестованных (более 50 единиц хранения, некоторые дела объемом до 5 томов). Вовторых, база данных на репрессированных в Прикамье, составленная работниками архива. В базе имеется краткое описание всех дел по ключевым пунктам. В качестве значимых для данного исследования были выбраны следующие данные: имя, отчество и фамилия, партийность, социальное положение, образование, профессия и место работы, характер предыдущих репрессий и компрометирующие данные, место проживания до ареста, дата ареста и осуждения, обвинение при аресте и при осуждении, кем арестован и кем осужден, приговор и информация о прекращении дела. Анализ статистических данных производился при помощи программы SPSS. Однако эти данные нельзя считать совершенно точными в связи с некоторыми особенностями имеющейся базы: 1) не у всех репрессированных, перечисленных в базе, указан осуждающий орган, то есть тройка УНКВД; 2) графы «социальное положение» и «место работы» не всегда были заполнены; 3) в базе были обнаружены неточности, например, в графе «социальное положение» некоторые служащие оказались в категории крестьян или рабочих, а некоторые крестьяне, рабочие или служители культа были названы служащими. Последнюю проблему удалось решить путем тщательного просмотра графы «место работы» и отсева «не служащих». По базе репрессированных обнаружено, что из 7 959 чел., осужденных тройкой при УНКВД за период проведения массовой операции по приказу № 00447, был 1 151 служащий, что составляет 15,5 % от общего количества. Судя по всему, появление категории служащих среди репрессированных по приказу № 00447 определялось заговорщицким сценарием операции. Чтобы придать достоверность вскрытым заговорам, необходимы были толковые руководители. Именно их роль зачастую играли служащие, что опять же не говорит в пользу «кулацкого» характера операции. По букве приказа № 00447 органы НКВД должны были искать антисоветские элементы в первую очередь в деревне, именно поэтому операция получила название «кулацкой». Но в приказе также отмечалось, что часть перечисленных элементов, «уйдя из деревни в города, проникла на предприятия промышленности, транспорта и на строительство». О служащих как о подозрительной категории в приказе не говорилось, но можно предположить, что среди них могли «окопаться» подозрительные элементы, жившие ранее в деревне, служившие в царской или белой армии, бывшие члены различных партий. Однако не следует забывать, что чистка советского хозяйственного аппарата от чуждого классового элемента велась постоянно с конца 1920-х гг. Поэтому служащие — это, пожалуй, последнее звено, где следовало искать окопавшихся кулаков. На самом деле перечисленные в приказе категории были лишь отправной точкой для массовых арестов, обоснованием их необходимости. На практике следственные органы НКВД фабриковали принадлежность к той или иной категории, хотя и на это далеко не всегда тратили время. Как показал анализ имеющихся в Пермском архиве дел, компрометирующие данные (в качестве таковых могли быть принадлежность к одной из категорий приказа, участие в Белом движении, служба в царской армии, любая судимость, бывшая партийность), соответствующие букве приказа, были далеко не у всех. Да, в приказе упоминаются церковники, но там нет ни слова об их детях. Однако клеймо «сын священнослужителя» оказывается достаточным основанием для ареста по «кулацкому» приказу1. При этом из 1 151 служащего, попавшего в базу репрессированных, 414 вообще не были ранее судимы и не принадлежали ни к одной из возможных категорий «социально чуждых элементов». В деле контрреволюционной повстанческой белогвардейской организации среди «бывших» есть имя военрука Пермского индустриального рабфака В. С. Абрамова. Он служил в РККА с 1922 по 1930 г., имел неоконченное высшее образование, его отец был крестьянином-бедняком. На допросах своей вины не признавал, но в «Обвинительном заключении» написано, что признал (приговорен к 10 годам лагерей). Это — лишь один из примеров, что многие компрометирующие данные целенаправленно фабриковались в ходе следствия. Вот другой пример. Главный бухгалтер треста «Коми-Пермлес» значится в анкете арестованного как «сын кустаря», однако в «Обвинительном заключении» он уже превратился в «сына кулака и белогвардейца»2. Даже в отчетах от множества категорий из приказа остались только «кулаки». В телеграмме УНКВД Свердловской области наркому Ежову мы видим отчет о количестве осужденных «кулаков», «уголовников» и «прочего контрреволюционного элемента»1.

Дела надо было доводить до тройки быстро, времени на приведение документов в соответствие явно не хватало. Потому ошибок и несостыковок в следственных делах по приказу № 00447 довольно много. Например, в протоколе заседания тройки от 30 декабря 1937 г. у приговоренного к ВМН забыли напечатать: «Расстрелять»2. В приказе № 00447 говорится, что «семьи приговоренных по первой и второй категории, как правило, не репрессируются», исключение составляют члены семей, которые «способны к активным антисоветским действиям». Однако начальник Ныробского РО НКВД Н. П. Тигунов в 1955 г. свидетельствовал, что «Коми-Пермяцким отделом НКВД в 1937 г. были подвергнуты аресту жены ряда лиц, арестованных в период массовой операции [...] компрометирующих материалов [...] не было [...] арестованы они были только за то, что арестованы были их мужья [...] Была арестована жена бывшего окружного прокурора Юркина, арестованного как троцкиста (фамилия жены Кузнецова)»3. Кстати, троцкисты в приказе не упоминаются, тем более жены троцкистов. Тем не менее следователи и для жен троцкистов находили более веские причины для осуждения, хотя при этом и не были излишне добросовестными. Показательно дело учительницы русского языка школы № 25 г. Перми M. В. Комаровой. В ее «Обвинительное заключение» вписано все, что нужно, но сделано несколько серьезных ошибок. Там сказано, что она изобличена документами, имеющимися в деле, в скобках указаны пять разных страниц дела, на которых нет никаких документов, а есть протоколы допросов Комаровой1. Далее — все как положено, выписка из протокола тройки гласит: Комарова «обвиняется в том, что является активным участником ликвидированной контрреволюционной троцкистской организации ж. д. транспорта, ставившей своей целью свержение Соввласти. По заданию контрреволюционной организации вела террористическую пропаганду, призывая к совершению террактов над руководителями Партии и членами Совправительства»2. В деле есть письмо Марии Владимировны Комаровой (ее осудили на 10 лет), в котором она рассказывает о методах ведения допросов: «Следующим вопросом было: что моими близкими друзьями были зав. Гороно Нетупская и Зубов [...] который я должна была подписать, а я его зачеркнула, но все не успела, Кашин (следователь. — А. К.) очень рассердился и не велел безобразничать. Зав. Гороно Зубов и Нетупская для меня было только начальство, от которых я кроме неприятностей ничего не имела [...] Между написанным следователем и моей подписью оставались большие расстояния [...] Не слушая меня, не давая мне говорить, он тем самым дал страшное освещение фактам»3. Просматривая протоколы допросов, в которых Комарова не признает своей вины, можно обнаружить, что никаких расстояний между текстом и подписью не осталось, они полностью заполнены следователем. Согласно букве приказа, можно репрессировать в рамках массовой операции граждан, уже находившихся под следствием, но арестованных до приказа № 00447. Однако березниковские следователи сумели провести упрощенное следствие с уже осужденной женщиной. История трагичная и исключительная для этой массовой операции произошла с Анной Николаевной Тупициной, работницей березниковской больницы. Первый раз ее арестовали 1 февраля 1937 г. По показаниям свидетелей, соседей по бараку, она «крыла нецензурными словами конституцию Сталина», говорила о безработице в СССР, среди работников Химкомбината дискредитировала вождя, дискредитировала закон о запрещении абортов4. Подследственная, пройдя через четыре допроса и очные ставки, признала лишь то, что, когда ее выселяли из квартиры, «послала» коменданта вместе с конституцией. Спецколлегия Свердловского облсуда приговорила ее 7 июня 1937 г. к 3 годам без поражения в правах. Казалось бы, это дело не име- ет отношения к массовой операции, но это не так. У дела есть продолжение. В Соликамской тюрьме А. Тупицина не была образцовой заключенной. Она «в общей женской камере нарушала правила внутреннего распорядка, кричала в окна похабные песни, систематически выражалась нецензурными словами, оскорбляла женщин [...] лиц надзора, называла их жандармами, сопровождая свои слова нецензурной бранью с контрреволюционными выкриками в адрес Советской Власти»1, а на старшину Мальцева набросилась с кирпичом, заблокировала дверь ногой и ударила по рукам. Вначале ее изолировали в одиночную камеру с более строгим содержанием, а потом 11 августа 1937 г. ходатайствовали о возбуждении против нее уголовного дела, называя ее неисправимым бандитом и террористом. 7 октября 1937 г. ее допрашивали уже в рамках приказа № 00447, обвиняли в контрреволюционной агитации и высказывании террористических намерений. Она все отрицала, но это не помогло. Два свидетельских показания — и 22 сентября 1937 г. тройка приговорила ее к ВМН.

Национальный состав репрессированных служащих довольно разнообразный, есть даже один голландец, по два марийца, мордвина, серба, болгарина, венгра, удмурта, чеха. Можно предположить, что среди раскулаченных, высланных на территорию Прикамья, большинство должны быть украинцами и белорусами, однако по базе мы этого не наблюдаем. Большинство репрессированных служащих — русские (793 чел., 68,7 %). Кроме того, таблица в очередной раз свидетельствует о том, что следователи НКВД не делали различий между особыми приказами. Среди множества национальностей мы можем наблюдать и немцев (26 чел.), и прибалтов (43 чел.), против которых были направлены другие секретные приказы. Но судила их местная тройка НКВД, что свидетельствует об их принадлежности к приказу № 00447. Здесь еще не следует забывать, что изъятие инобазы сопровождалось приписыванием национальной принадлежности, когда поляками (по базе их слишком уж много — 51 чел.) становились, например, белорусы. В отчетах, как всегда, все выглядит правильно, инобаза выделена отдельно. Дмитриев писал по поводу всей Свердловской области: «По полякам репрессировано 2 022 человека [...] по немцам репрессировано 140 человек, из них германских подданных 42 человека и совграждан 98»2. Наибольшее количество репрессированных служащих было в Перми — 251 чел., в г. Кизеле и Кизеловском районе — 127, Кудымкаре и Кудымкарском районе — 93, в г. Березниках — 76, в Ворошиловском районе — 66, Чердынском районе — 48, в г. Краснокамске — 40 человек.

1. Профессиональная принадлежность служащих, репрессированных по приказу № 00447

Особого внимания заслуживают квалификация служащих и отрасль хозяйства, в которой работали репрессированные. Ведь очень важно понять, могли ли руководящие или высококвалифицированные кадры, играющие важную роль в народном хозяйстве, пройти по упрощенному следствию и быть приговоренными к высшей мере наказания. Среди репрессированных служащих преобладали наиболее социально близкие к рабочим служащие-специалисты (63,8 % от общего количества пострадавших в операции служащих), да и руководители чаще всего были мелкого уровня, например, завмаги, начальники цехов, мастерских и промартелей. Их образ жизни практически не отличался от образа жизни рабочих в городе или колхозников на селе. По-видимому, эти служащие стали частью большой чистки внутри рабочей и колхозной среды, играли роль скрепляющих звеньев в большом заговоре, реальной социальной базой которого были советские рабочие и крестьяне. 9,2 % репрессированных служащих работали в сельском хозяйстве. Здесь специалистов — 63 %, руководителей — 33 %. Количество довольно значительное, поскольку к категории служащих в колхозах можно отнести очень немногие профессии. Это агрономы, агротехники, ветеринары, бухгалтеры, счетоводы, учетчики, уполномоченные сельхозартели. На транспорте было репрессировано больше руководителей (57 % от общего количества репрессированных транспортных служащих), чем специалистов (42 %). Речь идет о начальниках на железной дороге, в сплавных рейдах. В леспромхозах работало до ареста 12,3 % репрессированных служащих, а еще 11,3 % работало в торговле, например, завмагами или начальниками потребкооперации. Были среди репрессированных и государственные служащие: судья народного суда г. Березники, судебный исполнитель нарсуда г. Усолье, начальник команды служебного собаководства 188-го полка НКВД, зав. архивным бюро Юрлинского райисполкома, секретарь Чердынского горсовета, делопроизводитель Кудымкарского райвоенкомата, участковый инспектор милиции. От науки и культуры были метеорологи, лаборанты, цирковые актеры и музыканты духового оркестра. Семеро из 28 занимали начальственные должности. С высшим и неоконченным высшим образованием в Прикамье был репрессирован 41 чел. И это довольно большая цифра: люди с высшим образованием встречались редко. Даже самой квалифицированной работой порой занимались работники со средним образованием или даже низшим. Например, бухгалтер Пермпромбанка, приговоренный тройкой за контрреволюционную повстанческую деятельность к расстрелу, имел лишь начальное образование. Служащие с высоким уровнем образования занимали должности, требующие соответствующей квалификации, важные для народного хозяйства. Среди арестованных есть руководители разных уровней и инженеры (главный инженер отдела капитального строительства Березниковского химкомбината имел высшее образование1, всего было репрессировано 7 инженеров). Наиболее значительные руководящие должности — это технический директор фабрики Гознак, коммерческий директор завода «Коммунар», директор лесозавода, главные бухгалтеры и их заместители, заведующий отделом снабжения Пермского пединститута, руководитель духового оркестра. Есть два завуча, один директор школы и директор педучилища.

2. Динамика арестов и осуждения служащих по приказу № 00447

Операция официально началась 5 августа 1937 г., однако некоторые подследственные оказались арестованными до этого. Например, Березниковский РО НКВД арестовал начальника пожарной охраны сплавконторы Я. Д. Франтика 2 августа 1937 г.2 По приказу к одной из категорий принадлежали «содержащиеся в данное время под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены». Толкуя этот пункт расширительно, можно было репрессировать и тех, кто просто арестован до вступления приказа в силу, но «изобличен следственными материалами». Очень редко, но несоответствие даты ареста и выхода приказа, видимо, казалось следователям неправильным. В деле счетовода Полина П. Ф. на ордере на обыск все написано одной ручкой и одним почерком и стоит дата — 28 июля 1937 г., но она зачеркнута и другими чернилами исправлена на дату начала действия приказа № 00447 — 5.8.37 г.1 Почему появилось это исправление? Могли и так отдать его на суд тройки, но, скорее всего, решили следовать букве приказа. В первый месяц так называемой кулацкой операции из 2 062 арестованных 257 были служащими. В следующем месяце последовал спад арестов, объясняющийся, видимо, тем, что органы НКВД не успевали оформлять дела арестованных. Еще три пика арестов служащих приходятся на октябрь и декабрь 1937 г. и февраль 1938 г. Наибольшее количество служащих были арестованы в октябре 1937 г. — 284 чел., это 27 % от общего количества арестованных в процессе операции. А в феврале 1938 г. арестовали 511 чел. и больше трети арестованных были служащими (126 чел.). Аналогичная ситуация сложилась и в следующем месяце, хотя количество арестов затем резко пошло на спад: 114 арестов в марте, 16 — в апреле и 10 — в мае 1938 года. Наибольшее число осужденных служащих приходится на четвертый месяц массовой операции: в ноябре 1937 г. осуждено 228 чел. Примерно такое же количество арестов наблюдалось в сентябре, октябре и декабре. Наиболее активные аресты и осуждения продолжались восемь месяцев — до марта 1938 г., когда было осуждено 84 служащих. Чаще всего процесс оформления документов на арестованного длился около месяца, иными словами, более половины арестованных в текущем месяце осуждались в следующем месяце. Но были случаи, когда следователи укладывались и в один календарный месяц. Конструктора КБ 1-го калийного рудника г. Соликамска В. Н. Безукладникова успели приговорить к 10 годам лишения свободы всего за 10 дней2, хотя случалось и более быстрое оформление дел, если человека присоединяли к группе в конце «расследования». Причем в ходе развития операции темпы работы НКВД увеличивались. Если за август 1937 г. успели довести до конца 9 дел на служащих, то в октябре осудили 45 арестованных в течение календарного месяца, а в декабре — 84. Похоже, работа с арестованными была уже поставлена на поток, и оформление документов занимало значительно меньше времени.

3. В чем обвиняли служащих

Наиболее часто служащих обвиняли в самых тяжких преступлениях: их легко было поставить во главе любой контрреволюционной организации. Обвинения редко были связаны только с одним видом

преступления. 229 чел. были осуждены за шпионаж по совокупности с другими преступлениями, с повстанческой и диверсионной деятельностью и т. д., 189 обвинялись только в одном шпионаже (96,3 % из них были расстреляны). Исключительно за антисоветскую агитацию (АСА) репрессировали 125 служащих (из них приговорили к расстрелу 49 %, к 10 годам — 51 %), однако по совокупности с АСА — в 470 случаях. В повстанческой деятельности в качестве довеска к другим преступлениям обвинили 330 чел., вредительство добавили 136 служащим, в диверсионной деятельности обвинили 208 чел., в террористической деятельности — 51 чел. Получается, что вменяемое в вину преступление не имело решающего значения для выбора степени тяжести приговора. Ведь даже при обвинении в шпионаже 3 чел. получили в наказание три года гласного надзора, а одному был зачтен срок заключения.

Ситуация с получением в качестве наказания более легких приговоров заслуживает особого внимания. Гласный надзор на три года получили всего лишь 11 служащих (среди них осужденный за диверсионную, шпионскую и повстанческую деятельность), еще одному зачли срок предварительного заключения. Почему так случилось? Эти люди были приговорены в октябре — ноябре 1938 г., когда операция сходила на нет (однако другие 36 чел., осужденные в это же время, получили: ВМН — 2 чел., 10 лет — 10, 8 лет — 8, 5 лет — 13, 3 года — 1 чел.). Например, Анна Богомолова была калькулятором столовой опторга п. Сараны Чусовского района Пермской области. По делу 2202 она проходила одна. Была арестована за шпионаж в январе 1938 г., но ее не осудили сразу. Заседание тройки состоялось только в ноябре, и в нем значится только антисоветская деятельность1. С товароведом облпотребсоюза Александром Гутырчиком почти та же история: 2 марта 1938 г. — арест, обвинение в шпионаже в пользу Польши, 20 марта на него сфабрикованы показания других подследственных, затем странная задержка, all октября он отказывается от прежних показаний и 19 октября получает от тройки три года гласного надзора2. И так — со всеми, получившими в конце 1938 г. сроки ниже 10 лет3. По составу вменяемого в вину преступления разительно отличается дело Миримовой А. И. В протоколе тройки, приговорившей ее к трем годам гласного надзора, написано: «Подозревалась в том, что являлась агентом польской разведки, что следствием не подтвердилось»1. И все!

Никаких отличий в соотношении по уровню занимаемой должности и тяжести приговора не наблюдалось. Около 72 % всех служащих были приговорены к расстрелу, примерно 24 % — к самому длительному сроку заключения, 10 годам. Все обвинения и при аресте, и при осуждении фабриковались следователями НКВД. Причина ареста и содержание обвинительного заключения совпадали в большинстве случаев. Часто к одному обвинению добавлялось другое. Например, 125 служащих были арестованы за антисоветскую агитацию. 75 % из них были осуждены за АСА, а 3,1 % — за АСА и контрреволюционную повстанческую деятельность, 1,9 % — за АСА и контрреволюционную деятельность. Иногда были и достаточно редкие обвинения при аресте. Например, хранение оружия, бандитизм, злостное уклонение от уплаты алиментов, хранение мелкой разменной валюты, массовые обсчеты в зарплате, подрыв стахановского движения, служба в белогвардейском карательном отряде, троцкизм, недонесение о контрреволюционном преступлении, террористические намерения, организация подпольных собраний, разглашение сведений, нарушение правил прописки паспорта. Они обычно прибавлялись к другим обвинениям при аресте. Однако все обвинительные формулировки в протоколах тройки были более традиционными и формальными. Из редких осталось только хранение оружия, террористические намерения, призыв к совершению террористических актов. Служащие проходили по делам либо в одиночку, либо были частью сфабрикованной группы, в которую входили также другие социальные категории — рабочие, крестьяне, священнослужители. От двух до четырех служащих проходили по 109 делам, 5-8 чел. — по 35 делам, 9-13 чел. — по 6 делам. Были и особо крупные группы служащих, целые повстанческие диверсионные организации, состоявшие в большинстве из служащих: от 19 до 27 чел. проходили по 5 делам, и одно дело объединило 46 служащих (дело бывших белых офицеров № 17092, хранится в фонде 641/1).

4. Сеть контрреволюционных повстанческих организаций

Именно служащие становились руководителями и главными действующими лицами наиболее крупных, сфабрикованных следова- Протокол заседания тройки УНКВД от 27 октября 1938. Дело по обвинению Миримовой Антонины Ивановны // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 2402. Л. 24. телями НКВД, контрреволюционных организаций. Все они якобы готовили вооруженное восстание. Наращивая количество антисоветских элементов, следователи строили сеть из связанных друг с другом организаций, проходивших по разным следственным делам. Здесь были дела на 50-75 чел. и одиночные дела, в которых связи подтверждались копиями протоколов допросов подследственных по совершенно другим делам. Среди них имеются дела организаций, практически полностью состоявших из служащих.

1 Следственное дело Ушакова В. И., Азбукина А. Я., Анисимова М. В. и др. в числе 53 чел. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 17092. В 4 т. 2 РОВС — Русский общевоинский союз; воинская организация, созданная 1 сентября 1924 г. Врангелем. 3 Здесь и ниже речь идет о Кабакове Иване Дмитриевиче (1891-1937). Почти 10 лет Кабаков возглавлял один из самых важных регионов страны: с 1929 г. — 1-й секретарь Уральского (с 1934 Свердловского) обкома ВКП(б). В 1937 г. репрессирован. 4 Протокол допроса Кривощекова Я. А. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11242. Л. 32. Сам председатель совета окружного Осоавиахима Кривощеков был приговорен тройкой к расстрелу 7 сентября 1937 г. как руководитель контрреволюционной повстанческой организации, разработавший план вооруженного восстания. 5 См.: Протокол допроса Азбукина А. Я. от 1.10.37 // Там же. Д. 17092. Т. 1. Л. 1618. Азбукин был счетоводом Пермской промысловой артели «Кама», бывшим офицером армии Колчака в чине подпоручика. Арестован еще до начала массовой операции по приказу № 00447 — 3 августа 1937 г. и приговорен к ВМН 14 октября 1937 г. 6 Обвинительное заключение по делу Ушакова, Азбукина и др., в числе 53 чел. // Там же. Т. З.Л. 182-183. 1) Весьма разветвленной была придуманная НКВД контрреволюционная повстанческая белогвардейская организация, которую в Перми возглавлял статистик промысловой артели «Звезда» В. И. Ушаков1. Связи этой организации распространялись на Уральский областной повстанческий штаб в г. Свердловске, харбинский филиал РОВСа2, Уральскую организацию троцкистов и правых (И. Д. Кабаков3, Головин, К. Ф. Пшеницын и др.), на секретаря Кудымкарского райкома ВКП(б) Ветошева и секретаря Кагановического райкома ВКП(б) Балтгалва. То есть дело по приказу № 00447 соединялось с другими, не связанными с приказом делами. Был придуман Пермский повстанческий округ из шести боевых отделений4, разделенных на 12 или 13 взводов, базировавшихся на оборонных заводах, на крупных строительствах и просто в поселках5 (причем в этом деле тоже есть нестыковка: в «Обвинительном заключении» взводов осталось 11 и появился один батальон с общим количеством 235 чел., большинство из которых были осуждены ранее6). Кроме белых офицеров по делу проходили бывшие кулаки и священнослужители, при этом 46 из них были служащими. К делу «белых офицеров» подходили очень тщательно. От первого ареста 3 августа (в этот день, еще до начала операции, был арестован счетовод промартели «Кама» А. Я. Азбукин) до «Обвинительного заключения» 14 октября 1937 г. прошло два с половиной месяца. Было составлено три тома документов, около 500 листов, большинство с оборотами; одних протоколов допросов набралось примерно на 800 страниц. По делу проходили 53 чел., из них 49 служащих. На первом коротком допросе всем задавали четыре примерно одинаковых вопроса: «Назовите ваших знакомых по г. Перми и другим городам СССР»; «Назовите ваших знакомых по службе в царской армии (белых офицеров)»; «Кто из ваших знакомых и родственников проживает за границей?»; «Кто из ваших родственников был репрессирован?» Потом подследственных уговорили написать собственноручное заявление о желании признать свою вину. И на втором допросе главные фигуранты дали признательные показания, которые были напечатаны следователями заранее. С остальными время тратить не стали. Из 53 чел. виновными себя не признали 35. Никакой связи между признанием вины и возможностью сохранить свою жизнь не было. Из 47 приговоренных к расстрелу не признали себя виновными 32 чел., а из 6 приговоренных к 10 годам лишения свободы таких было трое. Скорее всего, определяющее значение для избрания меры пресечения имела пометка о первой или второй категории, приписанной данному лицу. Однако обнаружить списки с информацией о категории не представляется возможным. 2) Одновременно шла ликвидация другой сфабрикованной белоофицерской повстанческой организации, к участникам которой были приписаны диспетчер завода № 172 Мокшин М. И., заведующий домом отдыха Пермского горздравотдела Тараканов М. М. и еще 36 чел., из них 22 служащих. Их руководителями были названы все те же Ушаков и Азбукин (в деле использованы их показания). Первым 5 августа 1937 г. был арестован Михаил Тараканов, и аресты продолжались до конца октября. 5 декабря состоялось заседание тройки: 21 чел. получил ВМН1. 3) 4) Дело польской националистической организации, якобы руководимой ксендзом Будрисом, насчитывает пять 5 томов. В деле нет самого Будриса, но есть содержательница его квартиры Я. К. Чеховская, ревизор завода № 172 имени Молотова Ц. В. Новицкий2, лаборантка стоматологического института г. Перми М. В. Беганская, кассир клинической больницы И. П. Столович, машинистка оборонного 5) 2) завода № 98 К. Г. Сачковская, управделами мединститута О. А. Вильчинская, начальник отдела финансирования Пермского коммунального банка И. И. Аухимик: всего 41 чел. — 14 служащих, 8 студентов педрабфака, 12 рабочих, 4 пенсионера, 3 без определенных занятий1. Двое были членами ВКП(б). Им приписывали подготовку вооруженного восстания в союзе с повстанческой организацией белых офицеров, связали их через все того же Азбукина. Арестованы в течение августа, когда кампании против инобазы еще не было. Осуждены тройкой 1 октября 1937 г. 36 чел. получили ВМН, а один из студентов умер в тюрьме.

4) Группой следователей во главе с Боярским в Коми-Пермяцком округе были подготовлены материалы на, пожалуй, самую сложную и разветвленную сеть репрессированных. Здесь не было крупных многотомных дел. В ГОПАПО автором были просмотрены 10 одиночных дел на служащих (все они изобличались сфабрикованными показаниями одних и тех же людей); среди них Благонравов А. И. (первый секретарь Коми-Пермяцкого окружкома ВКП(б) до ареста в июне 1937 г., в его отпечатанных на машинке показаниях от 22 июля 1937 г. названы более 40 чел., опять же — связь с Кабаковым), Ветошев Я. А. (секретарь Кудымкарского райкома ВКП(б)), Зубов А. Н.2 (преподаватель педучилища, коми-пермяцкий писатель, приговорен тройкой к ВМН), Зубов С. И. (зав. педагогическим техникумом, помощник технического секретаря Коми-Пермяцкого окружкома ВКП(б), приговорен тройкой к 10 годам лишения свободы), Кривощеков Я. А. (председатель окружного совета Осоавиахима г. Кудымкар, приговорен тройкой к ВМН). Всех обвиняли в причастности к контрреволюционной националистической повстанческой организации, существовавшей в Коми-Пермяцком округе. Здесь можно выделить дело коми-пермяцкого писателя Тупицина Ф. А.3 и дело заведующе- См.: Дело по обвинению Чеховской Я. К., Столович И. П., Завадского И. М., Новицкого Ц. В. и др., всего 41 чел. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11903. В 5 т. Первый допрос 28 августа 1937 г. напечатан на 34 страницах. В нем список руководителей националистической организации на 28 чел. См.: Дело по обвинению Зубова А. Н. // Там же. Д. 7029. о

Преподавателя коми языка в педагогическом училище Кудымкара, работника Комииздательства Тупицина Ф. А. арестовали до начала операции, 13 июня 1937 г. Он происходил из крестьян-бедняков, до 1919 г. был членом РКП(б), но служил в белой армии по мобилизации рядовым. Почти месяц его просто продержали в камере без допросов. На первом допросе от 2 июля он подтвердил знакомство с уже арестованными местными писателями Лихачевым и Зубовым, с Дерябиным, арестованным в 1932 г. (осужден Коллегией ОГПУ по делу контрреволюционной финской организации «Софии»), с профессором Лыткиным В. И. (арестован в 1933 г.) и с Чечулиным (арестован за участие в контрреволюционной националистической организации в 1933 г.). Ему припомнили запрещенную книгу стихов «Гора-зюль» (Громкий шар) на коми языке го Кудымкарским окружным отделом народного образования Щукина А. М.1 как наиболее тщательно подготовленные и интересные в связи с профессиональной принадлежностью подследственных. В этих делах встречалось множество имен тех, кто уже был арестован ранее или кого собирались арестовать в ближайшее время. 5) Дело контрреволюционной повстанческой организации, возглавляемой преподавателем математики в школе фабрики Гознак И. А. Томским (17 декабря его арестовали, а 30 декабря было постановление тройки, большинство других арестовали 23 декабря 1937 г.). Организация была создана в г. Краснокамске якобы по указанию бывшего председателя Свердловского облисполкома Головина, связанного с делом Кабакова. Им приписывали подготовку вооруженного восстания. По делу проходили 75 чел., среди них одна женщина — дочь торговца, жена белого офицера, регистратор 3-й поликлиники. Опять наблюдалось стандартное деление организации на части в соответствии с местом работы: с Камского бумкомбината — 4 ячейки, с Гознака — 2 ячейки, с завода № 98 — 1 ячейка. Все приговорены к расстрелу. По этому делу видно, что следственные мероприятия уже поставлены на поток, между арестом главного фигуранта и приговором — 13 дней, для остальных подследственных хватило 7 дней. 6) 7) Не менее активно плели сети в Кизеловском НКВД. Там выдумка со списком членов повстанческой диверсионной организации, подделанным под список стахановцев, была поддержана. Список якобы был написан рукой главного инженера Кизелшахтстроя 8) 5) Г. Э. Гасмана. Были использованы как боевые единицы те же стандартные диверсионные группы из ссыльных кулаков и белогвардейцев. По делу проходили 52 чел., но служащих среди них трое, все бухгалтеры. По этому делу можно проследить, как по-разному работали следователи. Двух главных фигурантов — Соколова и Веселова — допрашивал опытный сержант Годенко, он печатал протоколы, добивался признаний. А третье лицо в деле — бухгалтера Иванова К. Н. — допрашивал помощник оперуполномоченного Няшин. 21 мая 1956 г. Няшин В. Н. давал показания о своей работе в НКВД в период массовой операции: «Обычно перед допросом арестованных руководителем следственной группы (это и был Годенко. — А. К.) мне лично давался протокол допроса руководящего участника той или иной контрреволюционной организации, в котором как участники этой организации были вписаны те арестованные, которых я должен был допрашивать. При этом давались указания добиваться признательных показаний»1. Нос Ивановым у следователя не получилось признания вины, однако это не помешало вынести самый строгий приговор, ведь его «изобличили» другие 12 чел. 30 декабря всех приговорили к расстрелу.

Важную роль для доказательства существования повстанческих групп, готовивших вооруженное восстание, играли служащие Осоавиахима, работники райвоенкомата, военруки техникумов, начальники отделов взрывных работ на шахтах. Ведь для правдоподобности у повстанцев должны были находить оружие, а военный подход к организации диверсионных групп могли обеспечить только действующие или бывшие военные: Яковкин М. А. — начальник боевой подготовки дорожно-транспортного совета Осоавиахима железной дороги имени Кагановича (см.: ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11260), Косых И. П. зав. складом тары рабторгпита ст. Пермь-2 и работник Осоавиахима (см.: ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15399), Васильев М. А. - начальник автотранспортного военно-учебного пункта Пермского городского Осоавиахима, Анисимов А. А. — начальник отдела боевой подготовки Осоавиахима Пермского горсовета (см.: ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13082). Всех их связали с Кабаковым и Пшенициным, хотя они проходили по разным повстанческим делам. Все были приговорены к расстрелу. В работе по выполнению приказа № 00447 по отношению к служащим использовался стандартный для массовой операции в Прикамье подход. Предпочтение отдавалось формированию амальгамы взаимосвязанных между собой дел — как с большим количеством подследственных, так и дел на одного чел.1 Но даже одиночное дело вплеталось в общую картину заговора. Дела по приказу № 00447 сразу тесно соединились с изъятием инобазы. Управление НКВД фабриковало дела националистических и шпионских организаций параллельно с делами контрреволюционных повстанческих организаций, готовивших вооруженное восстание. И между ними порой тоже образовывались связки.

Итоги

В приказе № 00447 нет такой категории, как служащие, но их в Прикамье было репрессировано более тысячи человек. Под действие приказа подпали разные категории служащих, руководители и специалисты, они были людьми со связями, а это помогало следователям фабриковать дела о повстанческих организациях, связанные через отдельных наиболее высокопоставленных представителей в единую сеть. «Изъятие» мелких и средних служащих, высококвалифицированных специалистов, оказавшихся жертвами массовой операции, могло повлиять на развитие промышленности. Проблемы и так существовали, задания пятилетки не выполнялись, в сельском хозяйстве был кризис хлебозаготовок. И свалить вину на вредительство было одним из возможных выходов. Однако знающих работников и так было недостаточно, а массовая операция еще больше сокращала их количество. Пик арестов служащих приходится на октябрь 1937 г. В течение месяца проходит оформление дел, и на ноябрь падает наибольшее количество осуждений. Самыми распространенными обвинениями становились шпионаж и антисоветская агитация. Приговаривали чаще всего к расстрелу. И признания хоть и были желательны, но почти не влияли на исход дела. Ведение следствия было последовательным, но не всегда добросовестным. Можно вывести типологию дел на служащих, которая, скорее всего, совпадает с типологией дел по другим социальным категориям. 1) Дела, объединяющие группу подследственных. Они могут быть многотомными. Показания пишутся следователями и изобличают других арестованных по этому и другим делам. Признание обязательно только для главных фигурантов. На приговор это не влияет, несмотря на форсирование скорости выведения дел на тройку. Даже Начальник отдела боевой подготовки Осоавиахима Анисимов был завербован троцкистом Карлом Андреевичем Болтгалвом, председателем Пермского городского Осоавиахима. Приговорен в ВМН. См.: Дело по обвинению Анисимова А. А. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13082. в декабрьских делах 1937 г. имеются доносы и сводки сексотов. Пример: в деле о контрреволюционной диверсионной вредительской организации в системе Пермского городского коммунального хозяйства имеются выписки из нескольких статей областной газеты «Звезда» о враче Семеновой, в начале дела — два доноса на комплектовщика фабрики «Пермодежда» Каменева от 13 мая 1937 г. и от 2 июня 1937 г., написанные рабочими в горотдел НКВД, а также рукописные сводки агента «Ударник» от 28 октября 1937 г. о зав. коммунальным отделом Кагановического райсовета Колчине — о том, что он «за свою "работу" берет маслом, Мясокомбинат продавал Колчину мясо только по 2 р. 50 коп. килограмм [...] содействовал какой-то семье приобрести дом, у этих граждан живет в Сочи дочь... должна его бесплатно содержать [..-]»1. Арестовали всех десять человек в один день — 18 декабря 1937 г. В деле есть связь с ранее арестованным Пелевиным — начальником Пермского горкомхоза и зам. директора мединститута. Приговор тройки к ВМН был вынесен 30 декабря 1937 года.

2) Дела с показаниями свидетелей, меморандумами агентов или доносами. Эти дела обычно были на одного человека, и его редко связывали с какой-либо организацией. Не арестованные свидетели рассказывали об антисоветских высказываниях подследственных. Эти показания в период массовой операции брали в один день — сразу после ареста, свидетелей редко было больше трех. Вот дело Пыстогова Николая Алексеевича (ГОПАПО. Ф. 641/1. Д. 13393), учителя Кудымкарского педагогического училища. В деле три допроса свидетелей — все от 17 сентября 1937 г. Этим же числом датируются арест и обыск. Тогда же допросили самого подследственного, задали два вопроса, он вину не признал. 18 сентября — обвинительное заключение: «за систематическую контрреволюционную пропаганду, антисоветские анекдоты» и слова «газеты врут и восхваляют жизнь в СССР [...]», а 13 октября 1937 г. тройка приговорила его к 10 годам заключения. 3) 4) Дела с показаниями других обвиняемых. В деле только те материалы, которые перечислены в оперативном приказе № 00447 в разделе «Порядок ведения следствия», п. 2., и изобличающие показания. Признание обвиняемого значения не имеет. Например, кассир-инкассатор пермского дегазационного отдела Осоавиахима была арестована 17 декабря 1937 г., не призналась в участии в шпионской организации. Все, кто дал на нее показания, были передопрошены (они якобы ранее скрыли Базилевич от следствия). 15 января 1938 г. тройка приговорила ее к ВМН2. 5) Репрессии среди служащих не были чисткой от классово чуждых элементов и беглых кулаков. Это было «изъятие» случайных людей в стремлении НКВД выполнить план и наилучшим образом оформить дела в рамках программы всеобщего заговора. Действия по приказу № 00447 соединились в единый процесс с чисткой среди партийных и хозяйственных руководителей и привели к частичному разрушению советских аппаратов власти и управления.

ДРУГИЕ «КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ»