Казалось бы, что такое верлибр? Какой-то усечённый верблюд, верблюд-мутант, научившийся протискиваться сквозь игольное ушко, освободившийся от двугорбости рифмы, от четырёхножия строфы, то есть, лишившийся, а не приобретший ничего, кроме истинной свободы, верум либертатис. Что, если это проза — монолог самарянина, который помог израильтянину, раненому солдату, а тот его и отдубасил вместо благодарности, но самарянин всё равно продолжает:
«я продолжаю своим единственным глазом
осматривать обочины дорог — мало ли,
вдруг снова
там будет валяться впадший в разбойники.
Знаете, в наше время
борьбы за историческую справедливость
в этой обочине может валяться кто угодно.
У валяющегося израненного — нет ничего.
А у меня — есть вот этот ослик. есть чистые тряпки, есть
немного денег, — целое состояние!»
Ну, ритм есть, даже не ритм, а ритмика, ритмика урока в детской школе, и начало стихотворения детское предетское, прямо словно из Айболита —
«мы — кутим, переселенцы из Месопотамии,
из языческой дикой Гиппопотамии,
короче, из Гдетотамии,
и не сыскать корней наших родовых древ,
мы унтерменши, нам положено
носить на спине и на рукаве желтую нашивку
в виде тетраграмматона»
Полезно помнить, что про «переселенцев из Месопотамии» — это враньё и клевета, очень древние, очень еврейские, древнееврейские, но всё равно враньё и клевета. Но какая разница, разве не всё человечество живёт в Гдетотамии? Не все мы кутим, не все «впали в разбойники» — ну, конечно, кое-кто впал в налоговики, кто-то впал в президенты, кто-то в киллеры, но в общем грехопадение оно и есть впадение, этим и грешно — ведь человек не только не остров, но и не Волга, и не должен ни во что ни в кого впадать, а должен ехать и посматривать — у впадших нет ничего, кроме власти, денег, атомных бомб и самомнения, а у едущего есть простор и Бог, но вдруг впадший разбойник покается и попросит о помощи, ну, вдруг…
Чуден русский верлибр, осмысленный и милосердный! Заботливо подхватывает он редкую птицу Авис на середине Днепра и доносит её до Светлояр-озера да града Китежа и там опускает её на дно и сам следует за нею, звеня и подпрыгивая, усталый и довольный.
Паустовский писал, что гекзаметр воспроизводит ритм волн, планово (и плавно) набегающих на песочек Ионийского моря. А другие размеры воспроизводят кто топот македонской фаланги, кто рысь всадников. Верлибр же воспроизводит размер из тех, которые один-на-всех, размер жизни от будильника до кафешки, где никаких волн, что жаль, но и никаких гоплитов и рыцарей-псов и дружинников-всех-убью-один-останусь... Мир, который идёт по людной улице, но находит в себе силы поглядывать в канавы, и благодаря этому канавы эти сильно обезлюдели, что за слава Богу, самарянам и поэтам.