Древо гордыни и дерево смирения
Когда Иисус вошёл в дом Закхея, это был поступок даже не двусмысленный — однозначно предательский. Так это и расценили все люди. Века идут, а предательство повторяется — во имя благой цели тот, кто хочет освободить рабов, идёт к рабовладельцам. Идёт, чтобы договориться, но чтобы договориться, надо соблюдать правила приличия — значит, для начала пожать руку, поздороваться — то есть, пожелать того, чего уж этим людям не нужно желать и можно не желать, они себе здоровье обеспечили деньгами неправедными, а не пожеланиями друзей. Пожать руку, потом выпить, потом закусить, и глядишь — ты уже не освободитель рабов, а старший помощник младшего надзирателя за рабами.
Иисус — не предатель лишь потому, что зашёл к подлецу по пути на Голгофу. Толпа это не почувствовала — ей казалось, что Иисус идёт на царский трон. Обида и злость застят глаза. А вот Закхей, судя по его покаянию, почувствовал, потому и покаялся. Если бы он увидел в Иисусе лишь прославленного проповедника, который «не погнушался», «снизошёл» — не пошёл бы дальше пира горой. Но Закхей — умный до проницательности человек (что и объясняет его богатство, между прочим, как и раздачу этого богатства), и он почувствовал нечто большее, и не ошибся.
Закхею было хорошо — он задолжал людям деньги. Но Евангелие не рисует его скупым рыцарем человеконенавистничества. Чтобы увидеть этот типаж, надо смотреть не в книгу, а в зеркало. Мы должны людям любовь. Дело не в том, что мы зависимы от других, а в том, что независимы — и всё-таки любимы. Любимы даже родителями — помимо собственно «родительской любви», они нас любят просто так, это в старости становится заметно, когда любовь попечения уходит, а обычная остаётся. Немного этой любви — прохожий дорогу показал и глянул нам в глаза при этом, коллега подбодрил, знакомый утешил. Каждый минуту потратил и чуть-чуть сердца, но с миру по нитке — и вот мы уже не мёрзнем. Мы же по себе знаем, что когда объясняем другому, незнакомому человеку дорогу, то мы его и любовью нашей одаряем. Мы щедрые, пусть неумелые. Мы ко всем людям со всей душой, и это не самообман, — самообман, когда мы не замечаем такого же порыва в других к нам. Свою любовь разглядываем в увеличительное стекло, чужую — сквозь чёрные очки.
Павел в послании к Тимофею, которое за богослужением предваряет чтение о Закхее, говорит, что Бог «есть Спаситель всех человеков, а наипаче верных».
Что же это такое — зачем спасать верующих? Если вера не спасает, так чего веровать? В том-то и дело, что верующие не меньше, а больше всех нуждаются в Боге. Мы не лучше, а хуже. Мы — как Закхей — не ограбленные, а ограбившие. Мы должники, причём, если у Закхея были средства возместить зло, то у нас — нет. Как можно отдать любовь, которую задолжали, когда уже умерли наши кредиторы? Куда спустимся, куда подымемся? А если кто и рядом, то сил наших нет, а попробуем — пошлют куда подальше, потому что знают, что мы неискренни, натужны.
Тут и начинается покаяние. Сказать Богу правду, которую Он знает, но которую мы не хотим знать: что другие лучше меня, даже если неверующие. А им и не нужна вера — во всяком случае для того, для чего вера нужна мне, чтобы быть хорошим. Им вера нужна для знания, а мне — для жизни, а у них с жизнью и так всё в порядке. Я — последний в очереди к Богу и кричу Ему поскорее всех принять, чтобы и я успел до закрытия. До моего закрытия.
Слезть с дерева гордыни, куда залезли, чтобы видели нас, и залезть на дерево смирения, чтобы видеть людей и Бога среди них.