В Минске в миниатюре разыгралась трагикомедия ленинского путча.
20 октября/2 ноября 1917 года минский совет успокаивает населения: переворота не будет. Большевистский лидер тут — нахичеванский армянин Александр Мясникян, выпускник Армянской семинарии и Лазаревского института в Москве, прапорщик, фамилию руссифицировал в Мясникова.
22 октября/4 ноября 1917 года Мясников уже немножечко грозится:
«Мы требуем диктатуры пролетариата и крестьянства. … Если временное правительство не передаст власти советам, мы должны будем восстать и взять ее. Но пока большинство не стало на нашу точку зрения, мы этого делать не будем. … Мы должны совершить революционные факты — учредительное собрание придаст им юридическую форму».
Судьба Учредительного собрания предрешена — его дело лишь «придать юридическую форму» «революционному факту».
Утром 25 октября/7 ноября 1917 года Мясников получает по радио сообщение о перевороте и тут же выпускает приказ №1 о введении «революционной цензуры».
Однако, Минск — это ещё и штаб Западного фронта. Командующий фронтом Пётр Балуев и представители солдатских комитетов — за исключением одного — против Ленина.
В субботу 27 октября/9 ноября в Минск прибывают посланные Балуевым части, устанавливают на улицах пулемёты и орудия. Противники большевиков — солдаты и офицеры — создают Комитет спасения родины и революции. Февральской революции.
Большевики прибегают к своему главному оружию — обману. Они вступают в переговоры с противником. «Чтобы выиграть время» — цинично вспоминал в 1925 году второй после Мясникяна руководитель большевиков, латыш Вильгельм Кнориньш. Он свою фамилию переделал в Кнорин.
Кнориньш — один из трёх сочинителей «Краткого курса» истории большевиков. Расстрелян Сталиным в 1938-м. Мясникяна не расстреляли, потому что он погиб в авиакатастрофе в 1925.
При этом представители пролетариата сами нимало пролетариями не были. Пролетарии семинарий не кончают. Кнориньш из крестьянской семьи, но выбился в учителя.
Пролетариат Минска был на редкость единодушно против большевиков, вспоминал Кнориньш. По одной специфической причине: «Все рабочее движение Минска находилось в руках бундовцев». То есть, евреев.
В Минске по переписи 1897 года было 80 тысяч жителей, из них 50 тысяч евреи, 12 тысяч русские, 10 тысяч поляков и всего 9 тысяч белорусов, да и те в основном в качестве прислуги.
Ровно через неделю после путча в Петрограде большевики Минска переломили ситуацию. Они добились того, что с фронта к ним отправили бронепоезд.
Об этом узнали в Комитете спасения революции, и двое человек — председатель комитета и офицер из штаба Балуева — отправились на автомобиле в ночь, навстречу угрозе, решив взорвать рельсы. Они их взорвали прямо под носом состава. Но, злорадно писал Кнорин, «оказалось, что блиндированный поезд уже 712 версту прошел, а идущий поезд был санитарным».
Один поезд, а какой эффект! «Минский Совет теперь имел то, чего ему не хватало 27 октября: он имел силу, которая могла приказать и заставить с нею считаться. Теперь всякие ультиматумы комитета спасения теряли свою силу. Конечно, теперь они стали смешными» (Кнорин).
Ставший всемогущим Мясников издаёт 4/16 ноября приказ №2, о переходе к нему всей власти. Балуев сдался, заявив 5/17 ноября:
«Так как вся власть перешла к Военно-Революционному Комитету, я заявил ему, что до установления новой власти в России и водворения порядка, ни в какую политическую борьбу не вступаю и никаких шагов к выступлениям не буду делать».
В большевистских историях писали, что Балуева арестовали, но Кнорин точнее описывает ситуацию: 12 ноября большевики пришли в кабинет Балуева, «объявили его арестованным и предложили уехать в глубокий тыл … Этот день … явился днем крупнейшего поражения для всего русского генералитета и офицерства. После этого уже легко было тов. Крыленко взять Ставку».
Почему генерал сдался? Он, кстати, в 1918 году пошёл на службу к Ленину. Историк Александр Шубин объяснял «пассивность» жителей Минска тем, что они возлагали все надежды на Учредительное собрание, устали от войны и т.п. Нужно добавить, что при этом никто не ожидал, насколько решительно ленинисты будут нарушать все договоренности, лгать и убивать. Предполагалось, что к власти пришла обычная политическая партия.
Большевики, действительно, сперва не тронули социалистов. Но уже 9 ноября они арестовали в Минскве «земцев». Кнорин вспоминал об этом с удовольствием:
«Это служило первою школою расправы с «демократией» и ее учреждениями. И так шаг за шагом выясняются принципы новой власти и сразу берется строгий и определенный курс на диктатуру».
Проходит ещё неделя и 20 ноября/3 декабря 1917 года — в тот же день, когда рядом с Крыленко убили генерала Духонина — делегация минских большевиков — два врача и пятеро солдат — подписали с немецким генералом фон Зауберцвегом договор о перемирии. Так было выполнено распоряжение Ленина от 9/22 ноября: «Пусть полки, стоящие на позиции, выбирают тотчас уполномоченного для формального вступления в переговоры о мире с неприятелем. Совет Народных комиссаров дает вам право на это».
Кнорин описывает последствия «мира» как великое достижение большевиков: «Фронт демобилизовывался сам … Советская Россия нашла верный способ дешево и легко произвести демобилизацию без широкого и налаженного аппарата».
Гениальный выверт! Дезертирство есть демобилизация. Правда, грустно вспоминал Кнорин — видимо, крестьянское происхождение взяло своё — падёж лошадей случился. «В виду полного отсутствия фуража, они гибли в громадном количестве, хотя и не малое количество их было … роздано бесплатно крестьянам».
Правильно Сталин расстрелял Кнорина. Не до конца освоил новояз. Надо было писать: «Одним из успехов новой власти стало наделение крестьян лошадьми».