Муссолини говорил о тоталитаризме как тотальной, всеобъемлющей власти над одним и каждым. До печёнок контролировать. Скорее всего, он был искренен, но действовал иначе, и не он один. Тоталитаризм не в тотальном власти над одним, а в тотальной власти одного. Это почувствовал Орвелл, у которого тоталитаризм осуществляет не коллегия, а единица.
Об этом абсолютно откровенно и нагло писал Ленин за 10 лет до Муссолини:
«Беспрекословное подчинение единой воле безусловно необходимо».
«Задача партии коммунистов встать во главе истомлённой и устало ищущей выхода массы, повести ее по пути согласования задач митингования об условиях работы и задач беспрекословного повиновения воле советского руководителя, диктатора во время работы».
Согласовать митингование об условиях и безусловное повиновение.
«Надо научиться соединять вместе бурный, бьющий весенним половодьем, выходящий из всех берегов митинговый демократизм масс с железной дисциплиной во время труда, с беспрекословным повиновением воле одного лица — советского руководителя».
Теоретически это разрешает демократию после работы. Практически это означает, что как работа будет рассматриваться всё, включая ночные развлечения. Так оно и произошло.
Система фрактальна, изоморфна и голографяяй. Один фюрер наверху проецируется вниз, в обер, убер, штурмбанфюреров, от генсека до секретаря парткома жэка, от президента до постового:
«Подчинение, и притом беспрекословное, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выбранных или назначенных, снабжённых диктаторскими полномочиями».
1918 год.
Другое дело, что единоличная «необъятная» (Ленин) власть давит на одного больше, чем власть коллектива, рода, коллегии. Давит именно тем, что у неё есть имя, лицо, глаза и нос.