Закон свободы и сострадания Карла Поппера

Когда либеральный антилиберал Михаил Немцев обвиняет Поппера в законничестве, словно Поппер — Гегель, воспевающий полицейское государство, речь на самом деле идёт о самом интересном в Поппере. Он защищает свободное общество именно как общество — то есть, как такой союз людей, где свобода сочетается с состраданием, а закон это то, что позволяет этому браку состояться.

Вот 22 мая 2017 года часть студентов (сотня человек) университета Нотр-Дам устроили обструкцию вице-президенту Майку Пенсу, выдающему борцу с правами секс-меньшинств, противнику социальных программ помощи беднякам («welfare»), борцу с абортами и иммигрантами. Он приехал в университет на выпускной речь произнести — а выпускники поднялись и вышли. Классический пример того, что толерантность должна быть нетолерантна к нетолерантности. 1700 выпускников Нотр-Дам подписались под воззванием, критикующим руководство университета за то, что оно пригласило Пенса.

Нищие и голодные — самые нуждающиеся. Конечно, сексуальные меньшинства тоже нуждаются в защите, но всё-таки прежде всего — накормить и напоить. У всех голодных одна сексуальная ориентация — на еду.

В отличие от Сороса и Гайдара, Карл Поппер знал и предупреждал, что свободный рынок должен иметь измерение милосердия. Он — вполне секулярный, ассимилированный иудей — напоминал, что Запад это ещё и постоянно возрождающееся христианство, напоминающее о совести и сострадании. Между тем, это ведь от «реформаторов» прозвучали ещё в начале 1990-х годов слова «центр Москвы не для бедных людей», которые в конце концов привели к лозунгу «планета Земля не для свободных людей, а для русского мира!»

В предисловии для русского издания 1992 года 90-летний Поппер ясно сформулировал то, что было главным для России и что в России не просто не состоялось, а было задавлено, сознательно задавлено — и продолжает постоянно быть давлением, выпалываться, закатываться в асфальт: «Власть закона». Не полицейский инструкций, не власть деспотизма, облечённая в форму законов, а власть закона как средства обеспечения свободы личности. «Свободному рынку нужна защита закона», — напомнил Поппер, и его услышал Кремль, услышал и поспешил уничтожить закон, чтобы не возник свободный рынок, при котором Кремль превратился бы всего лишь в британскую королеву.

Поппер ещё скромно себя оценивал, говоря, что его книга, вышедшая в 1945 году, есть небольшой вклад в победу. Военная победа над Гитлером была очень маленьким вкладом в победу над тоталитаризмом. Российский тоталитаризм лишь укрепился от этой победы и по сей день питается трупами 1945 года. Книга же Поппера продолжает вести бой с тоталитаризмом, от Кремля до самых окраин.

Так что страстный монолог Поппера остаётся актуальным, невыученным уроком, который надо выучить и выполнить:

«В этом, по-моему, состоит самая насущная и самая трудная задача вашего государства. Это задача установления открытого общества — совершенно новой, гибкой и живой традиции служения закону, противоположной жёсткой традиции беспринципной власти страха, внедрённой коммунистической бюрократией.

Японцы, пытаясь установить свой вариант открытого общества, посылали за границу своих лучших и многообещающих молодых юристов, от которых требовалось не только хорошее знание языков, но и опыт работы в качестве судей и адвокатов. Они должны были провести некоторое время в судах, чтобы усвоить западную традицию судопроизводства.
Без установления власти закона немыслимо развитие свободного рынка и достижение экономического равенства с Западом.

Эта мысль кажется мне основополагающей и в высшей степени актуальной, а поскольку я не заметил, чтобы её должным образом акцентировали, то подчеркну её здесь.

Рыночная экономика в современном государстве представляет собой чрезвычайно сложную систему производства и распределения, не регулируемую взаимными соглашениями: каждый производитель планирует своё производство самостоятельно в соответствии со своей оценкой потребительского спроса. Она охватывает миллионы мирных усердно трудящихся граждан и может нормально функционировать лишь при условии, что они доверяют друг другу, как это свойственно людям, и знают, чего требуют от них честность, порядочность и истина.

В обществе должна существовать по крайней мере элементарная степень взаимного доверия. Однако ничто не приведёт к этой цели быстрее, чем доверие к власти закона — доверие, основанное главным образом на положительном опыте и потому вполне заслуженное, т. е. доверие к правовым институтам государства и к чиновникам, несущим ответственность за исполнение закона. …

В то время как капитализм марксистов был всего лишь миражом, в действительности существовало и по сей день существует стремительно изменяющееся общество, ошибочно названное «капиталистическим», с внутренним механизмом самореформирования и самосовершенствования. В наших западных открытых обществах у рабочих есть надежда. Им не требуется иллюзорная надежда на то, что коммунистическая диктатура избавит их от зла — от ненавистного железного закона обнищания. …

И мы должны возрадоваться, что открытые общества Запада так разительно отличаются от того, как они изображаются в коммунистической иллюзорной идеологии. Я повторяю, эти общества далеки от совершенства. Они, признаюсь, далеки от обществ, основанных в первую очередь на любви и братстве. Такие общества несколько раз создавались, но всегда быстро вырождались. Меня, однако, не оставляет надежда, что наши потомки, возможно, спустя несколько столетий нравственно намного превзойдут нас. Считая все это вполне вероятным, я, тем не менее, ещё раз повторю: открытые общества, в которых мы живём сегодня, — самые лучшие, свободные и справедливые, наиболее самокритичные и восприимчивые к реформам из всех, когда-либо существовавших».