Чудесный мемуар написал Андрей Анзимиров о том, как о.Александр Мень высказался про спасение всех. Все будут гореть, но горение бывает разное! Его стиль!! Зачётная сунна. Я писал большой очерк об истории идеи спасения всех, кто был за, кто против из свв. отцов. Тем не менее, лучше всех, убеждён, об этом Чехов. Где? А в «Палате №6». Да-да! Там один из сумасшедших кричит:
«— Никогда нас не выпустят! — продолжал между тем Иван Дмитрич. — Сгноят нас здесь! О, господи, неужели же в самом деле на том свете нет ада и эти негодяи будут прощены? Где же справедливость? Отвори, негодяй, я задыхаюсь! — крикнул он сиплым голосом и навалился на дверь. — Я размозжу себе голову! Убийцы!
Никита быстро отворил дверь, грубо, обеими руками и коленом отпихнул Андрея Ефимыча, потом размахнулся и ударил его кулаком по лицу. Андрею Ефимычу показалось, что громадная соленая волна накрыла его с головой и потащила к кровати; в самом деле, во рту было солоно: вероятно, из зубов пошла кровь. Он, точно желая выплыть, замахал руками и ухватился за чью-то кровать, и в это время почувствовал, что Никита два раза ударил его в спину.
Громко вскрикнул Иван Дмитрич. Должно быть, и его били.
Затем всё стихло.»
Чехов исходит из того, что есть идея о том, что спасутся все, и что эта идея убедительна. Идея, собственно, и набрала популярность именно в его время. Буржуазной психологии мысль об аде неприемлема, как и мысль о бросании в яму, тюрьму, зиндан за всего лишь банкротство, на манер Диккенса.
Там выше ещё и про то, что никто не может быть лишён свободы без суда. Но какая разница, со Страшным судом в сумасшедший дом или без страшного суда, если ты знаешь о себе, что ты сумасшедший и видишь у себя за спиной человека «с блестящими звездами и с орденами на груди, который улыбался и лукаво подмигивал глазом».
Так вот: про рай и ад это богословская и человеческая психопатия. Классическая социальная коммуникация, опрокинутая в вечность: начальство, подчинённые, заключённые, амнистированные. Ключевое слово: «разрешение». Разрешит войти — войдут все, не разрешит — не войдут.
Бог же начальник жизни, но не начальник людей. Изображать Его начальником — самодуром или справедливым — одинаково означает быть чиновником и видеть в Боге Самого Главного Чиновника. Так что никакого гуманизма в желании видеть в раю всех, нет, а есть чиновничья трусость, как и в желании видеть грешников в аду лишь чиновничья глупость. Да, Иисус под эту глупость подстраивается — а что Ему остаётся делать? Главное приходится объяснять Крестом.
Насколько Чехов выше этих канцелярских теологий! «Палата» невыносима гениальна. К счастью, с юмором — ну как лечить по правилам науки, если «правила есть, а науки нет»... Главный герой, конечно, это тот же Ионыч, это страшный двойник самого Чехова, доктор Хайд, тот, в кого может превратиться Чехов, если оставит старания. Как можно говорить об аде и рае, когда нельзя же разорвать Джекила и Хайда. Страшный мир трампов, где всякое слово превращается в пародию на само себя, расчеловечиваются слова. И вдруг в конце молния настоящего — бегущие олени как символ воскресения. Я уверен. Когда все слова о Боге, Христе, воскресении обесценены, как ещё сказать? Вот — оленями... (Повесть 1894 года, оленей Чехов явно видел во время путешествия на Сахалин).
В другом этюде Андрей вспоминал об одном разговоре с о.Александром Менем — поводом послужило кино, но тема шире, о специфике «русской души». На мой взгляд, отличный пример того, как осторожно нужно относиться к коммуникации. Собственно, предыдущий мемуар Андрея о том, как он высказывал опасения относительно исламской миссионерской активности, а о.Александр ответил, что нет проблемы — просто надо и христианам быть миссионерски активными — тоже неплохой пример. Каков вопрос, таков ответ — поверхностный. Не лживый, но не глубокий, ставящий целью лишь немного успокоить собеседника и заронить в его душу зерно нормальности. Вот если бы был вообще поставлен вопрос о прозелитизме и его формах, разговор был бы глубже и ответ мог бы быть интереснее.
Русский пессимизм существует, но делать какие-то обобщения на этой почве иррационально и даже расизм. Как и триумфализм, воспевающий какую-либо нацию, так и негативизм, осуждающий какую-либо нацию in toto. По деталям отец Александр просто неправ — вроде того, что на Руси смеялись лишь скоморохи, которых за это преследовали. Смех был частью культуры, преследования скоморохов в XVII веке — не чисто русское явление, в Англии ровно в то же время пошла пуританская атака на театр и шутовство — показатель некоторой трансформации культуры, не более того. Ни о каком пессимизме как универсальной черте российской культуры говорить невозможно. Не был пессимистом Ленин, не были пессимистами его антиподы — от Милюкова до Троцкого. В то же время, не Россия, а Запад — родина триллеров, которые отыгрывали тревожность и неврозы, доводя их до запредельного. В любой культуре есть ресурс для любой жизненной позиции, для любой добродетели и любого порока.
Отец Александр Мень и его совет радоваться жизни напоминают, скорее, о таком абсолютно русском гении как Чехов. Не распускаться, «держать фасон», не пить, не бросать грязных носков. В «Палате №6» слова о Христе пусты, потому что произносятся человеком опустившимся, «дауншифтером», пустословом. При большевиках таких стало только больше, они стали и править, и страдать от нового деспотизма. Много таких пустышек приходило и в науку, и в религию, и в искусство, механизмы же самоочищения, конкуренции, самоконтроля были уничтожены деспотизмом. Точнее, деспотизм поощрял отсутствие самоконтроля, предлагая свой контроль. В этих условиях Мень учил не только христианству, а просто культуре, цивилизованности и т.п. (не путать с «ответственностью», явлением как раз инфантильным, помещающим локус контроля вовне). Самоконтроль — он и Бога самоконтроль.
То, что Мень позволяет себе такие «расистские» высказывания, это не расизм, это вполне допустимое использование ресурса языка в личном общении. Не осуждение кого-либо, а поощрение, подбадривание. Вот почему, помимо многого другого, не рекомендуется пересказывать советы духовника — они могут относиться именно как раз к коммуникации очень и очень индивидуальной, локальной. Но я считаю, что такие мемуары вполне нормальны, просто надо уметь понимать описанное.
Вот меня сегодня спросили — программа это хорошо, если хорошая (а моя политпрограмма лучше всех), но что дальше-то? Как выборы выигрывать? И вот, вдохновляясь «Палатой №6» и о.Александром Менем: не всегда можно выиграть выборы, но всегда можно и нужно быть человеком. А выиграть выборы, перестав быть человеком — зачем? Вот Ленин победил — но цена! Не хочется повторения. Ельцин победил, Путин победил — нам нужна победа такой ценой? Мне — нет. Может быть, можно, манипулируя другими, победить (думаю, что всё-таки не выйдет) — но не нужно. Политика не есть искусство манипуляции. Искусство торговаться, заключать союзы, — да, но не манипулировать. Различие огромное, как между бизнесом и спекуляцией, конкуренцией и терроризмом.
Тоталитаризм ХХ века был сам огромной катастрофой, которую не преодолеть роспуском СССР или чем-то в этом роде. К тому же он был связан с внутренними проблемами демократического мира, неизжитым трайбализмом, эгоизмом и эшевенством. Прогресс бесконечен, и было бы глупо и бесчеловечно обесценивать свою жизнь ради будущих поколений. Надо жить так, чтобы и себе досталось, и потомкам. Так вот, «себе досталось» — значит, надо самому быть честным, а не только требовать искоренения коррупции.
Сходить на митинг, даже через рамки — хорошо. Но что за пределами митинга? Мы расходимся и начинаем идти на компромиссы, подличать, манипулировать законами и т.п. Мы снисходительно относимся к подлецам, к гебешникам, насколько это нам выгодно. Вот с этим и надо бороться, а не только с кремлевской коррупцией. Человек сладострастно бранит Путина п...ом, а работает плохо, недобросовестный врач или халтурный журналист. Значит, лошадь стоит впереди телеги. И тем сильнее бранит Путина, чтобы убедить себя, что он не такой уж плохой штукатур, что ему мешают штукатурить кремлевские коррупционеры.
Режим, созданный Лениным, предельно прост и стоит вовсе не на промывке мозгов, не на словесном поносе, а на силе, на шантаже. Повинуйся либо умри. Соответственно, «гражданское сопротивление», «мирный протест» в этих условиях намного сложнее, чем в демократической стране. В американском перечне действий гражданского ненасильственного мы не найдем, к примеру, отказа подписывать документ о неразглашении. В России же это — первый шаг в борьбе с деспотизмом. Очень личный шаг, не на виду, тем труднее его сделать. Приходят люди в штатском и начинают разговор фразой: «Наша беседа должна остаться между нами». И — мы кивнём. Всё, мы сдались.
К директору больницы приходят и требуют подписать обязательство о неразглашении. Может он не подписать? Может! Его уволят? Возможно, но вовсе не обязательно. Но подписать, а потом с горя лезть в интернет смотреть издевательские видео про Путина — это шизофрения, а не протестное движение. Покачать отрицательно головой на такое предложение — это движение протестное. Сказать пациенту то, что запрещено говорить начальством, но требует сказать врачебная этика — вот протестное движение. По мелочам, по мелочам, вовсе не «жить по лжи», но по мелочам — восстанавливать норму. Вот протестное движение. В навальнизме, который монополизировал звание оппозиции, такой нормальности практически нет — там нормален обман, лживость, манипуляция, культ личности, «цигель-цигель, айлюлю» воля к количеству, а не качеству, интриганство, двойной стандарт и т.п.