Благая часть и благое целое
Ранее
«а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10, 42).
Христианство спасения полагает, что, если Иисус сказал о Марии: «благую часть избрала», — значит, Марфе досталась плохая часть. Конечно, это очень узенькое представление о спасении: всё плохо, потоп, землетрясение, голод, пайка одна, голодных двое, спасательный круг один, тонущих двое, Боливар не вынесет двоих, либо Марфе, либо Марии придётся плохо.
Бог — бедолага, который вынужден решать, кто более достоин спасения: сердитая суетливая баба, которой невмоготу, что кто-то отдыхает, или мечтательная мамзелька, которая наконец-то нашла достойное оправдание своей лени. Да обе недостойны! Но Бог, к счастью, прежде всего — Творец, и Спаситель Он именно потому, что продолжает творить.
Бог умножает хлебы и, если понадобится, умножит и спасительные круги, нуль на нуль умножит и выйдет тысяча единиц. Он спасёт и Марию — не потому, что она слушает, а потому, что она не сердится на хлопотунью Марфу (в отличие от некоторых). Он спасёт и Марфу — не потому что она сердится, а потому что она хлопочет. Не черную же мессу Марфа готовит! Богу служит!! Да если погибнут все, кто в служении Богу огрызается на ближнего, так в Царстве Небесном одни медузы будут плавать среди херувимов и серафимов, и то лишь потому, что у медуз нет зубов, чтобы огрызаться. Да, Мария сидит и слушает Иисуса. А Иисус невидимо сидит на кухне и смотрит на Марфу.
Творчество — это работа под взглядом Божиим. Готовка может быть творчеством — у Марфы была. Писательство может быть переливанием из пустого в порожнего — если то, что пишется, недостойно даже мимолётнего внимания Создателя, а предназначено лишь для начальника, гонорара, славы и самодовольства.
Амвросий Оптинский, защищая обрядовую сторону религии от радикальных критиков ханжества, которые обращались к образам Марфы и Марии, писал: «Нигде не писано, чтобы одна только Мария вошла в Царствие Небесное, а Марфа осталась вне» (Собрание писем к монашествующим. Ч. 2. С. 55. Сергиев, 1909).
Довод, конечно, ослаблен тем, что вообще приходится доказывать: обе стороны живут в государстве, где Церковь поддерживается насилием государства, причем это насилие давно воспринимается не как нечто естественное, а именно как насилие, как укладывание взрослого в детскую коляску. В результате никакой вопрос не обсуждается прямо, а все экивоками.
Рассказ о Марфе и Марии превращается в притчу, полемика о свободе совести — в полемику об обряде. Ведь историческая Марфа вовсе не грешила обрядоверием, да и вообще не грешила, тут Амвросий абсолютно прав. Кстати, нигде не написано и того, чтобы Мария только слушала, никогда не хлопотала по дому. Она слушала Иисуса, когда Тот говорил с ней.
Сколько людей изображают из себя усердно слушающих Марий, которым-де некогда пол подмести, хотя Бог аккуратно обходит их жизнь, их дом стороной, ожидая, когда они наведут там элементарный порядок. Марфа и Мария — не разные люди, а один человек в разные минуты жизни, и беда Марфы лишь в том, что у неё часы отставали.
Марии противоположна не Марфа, а те, кто хлопочет вовсе не о Христе, а о своём желудке и о других частях тела.
Когда Иисус говорит Марфе, что нужно избрать «благую часть», которую избрала Мария, ясно, что «благая часть» — это выслушивание Бога. «Слушать Бога» не означает «слышать голос Божий». Так ведь и «слушать человека» не означает «слышать голос». Слышать человека означает слышать, что он хотел сказать. Слушать Бога означает слышать Бога. Слова — лишь начало слышания. Они — материальное преддверие того, что словами не передаётся. Можно слышать, что стоит за словами. Так влюблённые играли в романе Толстого «Война и мир»: один пишет по первой букве фразы, другой угадывает всю фразу. Так и каждое слово в языке открывает за собой огромное безмолвное высказывание, доступное, прежде всего, любящему — а «слушающий», «вслушивающийся» и есть любящий.
Евангелие не говорит, что именно услыхала Мария (и Марфа, когда к ней присоединилась, можно надеяться). Кажется, странно: если Иисус говорил что-то настолько важное, что Марфе крепко досталось, то было бы резонно это важное воспроизвести. А так получается, что часть благая, а что там именно, непонятно. Так ведь Господь потому и звал Марфу, что есть слова, которые нельзя передать — даже через боговдохновенное Писание. Поэтому и нужна молитва, и будет нужна, когда уже Писание будет ненужно, в вечной жизни. Общение есть жизнь, слова есть лишь выражение жизни, и это выражение не может быть больше жизни, оно всегда меньше, Вслушиваться в то, что за словами, не означает вслушиваться в отсутствие слов, в тишину. Это вслушивание в личность. Постоянная молитва необходима, потому что каждому Бог говорит что-то своё, в каждое мгновение говорит что-то новое и уникальное, в этом и есть жизненность вечности.