Бог Дух

Бог есть дух. Это всего лишь сравнение — сравнение с движением воздуха, с осязаемым проявлением чего-то абсолютно неосязаемого, невидимого и абсолютно необходимого для жизни. Без воды можно прожить несколько дней, без воздуха несколько секунд. Человек в поисках Бога или человек в общении с Богом часто похож на припадочного — как и всякий, задыхающийся без воздуха или только что получивший возможность дышать.

Дух Святой и в человеке, и вне его, вне творения вообще. Так кислород содержится в «связанном» виде в земле — том самом «прахе», из которого человек, содержится в воде, но содержится и в воздухе.

«Бог есть дух» не означает «Дух Святой есть Бог», — таких слов не включили даже в Символ веры, побоялись (увы) обвинений в многобожии. Что важнее, «Бог есть дух» не означает «Бог есть душа», тем более не означает «душа есть Бог». Что бы ни называл человек собственной душой, это — его собственная душа. Если человек глина, которую Бог наделил дыханием, то душа — часть глины. «Честь», «сила», «слава», «ум», «энергия», «мана», — множество слов в разных языках обозначает человеческую душу, и с прилагательным «Божья» — то, что делает человека чем-то большим, чем просто одушевлённое тело. Душа — это «я», дух Божий — это Он, Бог. Если делить человека на три части — дух, душа, тело, то всё равно дух человеческий — одно, а дух Божий — другое, хотя без духа Божия и человек не человек.

Человек различает «иметь» и «быть». Без этого невозможно покаяние: я «имею» свой грех, но «я не есть грешник». Вообще-то без этого невозможно и прощение, но чрезвычайно трудно почувствовать, что нельзя «быть грешником», даже если речь идёт не обо мне, а о другом. Каждый алкоголик считает себя тем, кто всего лишь «имеет склонность выпить при случае», а вот другого — запойным пьяницей. Впрочем, беда в другом: «иметь» может и заменить «быть». «Я политик», «я бизнесмен», «я мать» — а не «я занимаюсь политикой», «я делаю бизнес», «я люблю детей». Конечно, в большинстве случаев это всё безобидно, но никто не может сказать о своём случае, каков он. Отождествил я себя со знаниями и умениями, которые умею? с детьми? с деньгами? с Богом?

Смысл жизни появляется, когда человек отделяет свой дух от Духа Божия. «Я» имею в себе нечто, чем я не являюсь. Люди с бедной фантазией полагают, что такое ощущение — всего лишь фантазия. Кто умеет фантазировать, тот всегда отличит выдуманное от реального, божков — от Бога. Фантазии не нужна благодать, а она сама выдумает какую угодно благодать и не будет мучиться: «Боже, почему Ты меня оставил?!»

Верующий же — мучается. Дух Святой у греков — среднего рода («пневма»). Как русское «дыхание». Мышление, увлечение, развлечение, забвение, нетерпение — ну когда же, когда же покинет голову всякая суета и наполнит Пневма, и вместо вздохов, выдохов и ахов начнётся Дыхание.

Понять Дух Божий трудно, ведь это Он — источник понимания всего, а через телескоп можно увидеть многое, только не сам телескоп. Понять, что такое дух человеческий — совсем просто. Недаром даже совершенные материалисты не могут обойтись без этого слова, хотя бы в качестве прилагательного: «духовная жизнь». Духовной жизнью считается культура, иногда  — по созвучию — и душевная жизнь. Но и самые невидимые и тонкие наши чувства, движения ума и воли, слишком материальны для духа, слишком приземлённы.

У человека есть клочок земли. Он выращивает цветы и огурцы и имеет с этого хлеб и масло. Он имеет дом, садик и собственного засола закуску. Он доволен! И вдруг на его участке находят нефть. Бедные огурцы! Прощайте, астры! Может, и дом придётся снести. Но человек доволен ещё больше:  фонтан чёрной грязи станет основой подлинного его богатства.   

Представьте  самого себя. Уничтожьте (в воображении и не надолго) свои мысли, ощущения, желания, память, культуру и бескультурье, политические симпатии, аннулируйте в себе наивность и цинизм, добродушие и бессердечие.. Уничтожьте воображение. Останется  душа. Её снести невозможно, ведь это та земля, на которой стоит здание личности. Тогда попробуйте  сделать скважину. То, на чем стоит, чем жива душа, и есть дух. Можете бурить не вниз, а вверх — итог будет тот же. Но если вам удалось понять, чем вы отличаетесь от животных, у которых тоже душа есть («анима» — на латыни «душа», отсюда и английское «энимал», а рисующие животных художники — «анималисты), если вам удалось добуриться до самой глубины своей — не затыкайте скважину!

Бог в первое мгновение похож на воздух, на глоток воздуха. Но если знакомство с Ним продлилось, начинает работать сравнение с водой. Человек не состоит из воздуха, человек состоит из воды. Кажется, человек даже вышел из воды (во всяком случае, приятно это повторять каждое утро). Состоим из воды, не будучи водой. Верующий, который решит, что он — вода, который потеряет чувствительность к своему отличию от Бога, называется ханжой.

Духовная жизнь есть в каждом. Но рассказывая о своём духовном опыте, не объяснишь, что такое Дух — как не объяснишь, что такое океан, показывая свой плевок, хотя оба состоят из воды. Океана хватит для всех — важно помнить, что те капли, которые мы из него можем зачерпнуть, ещё не океан. Дух живит культуру, возрождает страны, преображает экономику  — но он не для этого, это побочный результат, как хлопанье  флага на корме корабля. Дух — в человеке и для него, чтобы человек плыл по океану. Мы можем встать на  берегу и черпать из океана, чтобы в особом бассейне устроить соревнования пловцов или игрушечных кораблей. Но это бессмысленно! Океан — для плаванья! Флаг — для корабля и, следовательно, Россия,  культура, политика, нравственность — для духовной жизни, а не наоборот. И к вам, Гондурас, это тоже относится...

Древние греки делили человека на три этажа: дух, душу, тело. Может быть, в нас действительно три этажа, но Библия этим пренебрегает. Она делит не человека, а мир: есть человек — и Бог. Дух — это не мы,  это нам — от Бога, Он вдохнул это в нас, это то, без чего наш дом холоден и тёмен. Жизнь без духа напоминала бы кошмар, в котором всё вроде бы действует — и мозг, и наши чувства, и мысли какие-то мыслятся, и события бывают, — а все только фантом и бред.

Если мы что-то можем  определить и уяснить себе: сверхсознание, подсознание — то это уже не дух, а мы. О духе бессмысленно  спрашивать:  «Что это?» — только «Зачем это?». Ответ прост:  Дух — это жизнь, Он — чтобы жить. И не будем лукавить: все мы знаем, что большую часть своего пребывания на земле не живём, а существуем, прозябаем. Не ведая, что такое  электричество, мы отлично умеем вырубать свет  в доме.

Дух Святой, говорит одна из древнейших христианских молитв, существует повсюду, всё наполняет собою, — после чего, собственно, молитва и начинается, сменяя констатацию факта: «Вселись в нас!». «Быть», «наполнять», — одно, а «жить» — совсем, оказывается, другое. Бродяга обитает всюду, а не живёт нигде. Иисус подчёркивал, что так живёт — нету даже норы. Дух несвятой, напротив, нигде не обитает, а чувствует себя как дома везде. «Нигде не обитает», потому что «обитать» от слова «быть», а зло случается, но бытия не имеет. Не может «наполнять» тот, кто высасывает, кто унижает, а потому стремится к нулю. Такой «дух» (хотя это даже духом называется условно, а вообще это не более чем эхо собственного прошлого) без спросу проникает во всякий дом, в каждую душу и гнездится там словно тараканы или муравьи. Легион мелковато-мягких легионеров. Одно может помешать этому легиону: если жильё занято Духом Божиим. Но Дух Святой не таракан, насильно никуда не заползает. Дух Божий повсюду как объявления о покупке квартиры, которых так много стало в современной Москве: надпись «куплю квартиру в вашем доме» можно увидеть и на доме, и на фонарном столбе, и на троллейбусе. Казённые дома разве что от этого избавлены.

Что же нужно Духу и нам, чтобы сказать, что он «вселился»? А что нужно человеку, чтобы сказать, что он «поселился» в комнате, квартире, доме? Не просто спать в этом помещении, но есть в нём, принимать в нём друзей, разговаривать в нём с родными, да и с самим собой. В обычной гостинице не разрешат готовить в номере, но бывают такие гостиницы, где разрешают, и люди иногда десятилетиями живут в таком гостиничном номере. Они уже «вселились». Собственно, и нечистый дух «вселяется» в человека не тогда, когда по-тараканьи проникает в душу, не давая о себе знать, а когда человек начинает с этим тараканом говорить, делиться с ним крошками своей жизни, в общем — грешить. Дух Святой «вселяется» в человека, когда человек с Духом говорит, спрашивает Его, выдыхает Его. Иисус однажды, изгнав нечистого духа из человека, заметил, что этот дух изгоняется «только молитвой». Позднее к этим словам добавили «и постом», и добавление не случайно. Дело ведь не в том, что нужно наподобие шамана выкрикивать заклинания и нюхать анашу. Это не называется «пост и молитва». Просто нужно делить с Духом стол и речь, — человек это может, этим отличается от неживой природы, да и от животных, где Дух, с одной стороны, пребывает неизменно, хотят они того или нет, а с другой стороны — где Дух не может жить в полном смысле слова.

Верующие в Бога склонны делить людей на верующих и неверующих. Это разумно, если делается, чтобы поделиться верой. Только стоит помнить, что вера в дух — одно, а дух — совсем другое. Бог есть дух, поэтому Бог мало предсказуем. Человек может дышать в очень разных условиях: в сознательном состоянии и в бессознательном, в подпитии и в слезах, в скафандре и выгребной яме. Правда, в последних обстоятельствах скоро задохнёшься. Отсюда метафора: Бог задыхается там, где грех. Метафора милая, но пошлая. Она становится пошлой, когда говорится о другом. О себе всегда верно: мой грех выгоняет Бога из моей души. Совесть остаётся, а Бог испаряется. С каким же удовольствием мы говорим это о других, о заведомых грешниках: Сталине, Иване Грозном, Иуде. Вот это уже пошлость и неправда.

Бог способен быть и там, где с нашей точки зрения сплошная вонь. Тайна Божьего милосердия не в том, что Бог дышит в человеке, которого я считаю грешником, а в том, что Бог дышит во мне. Тайна Божьей справедливости в том, что иногда, когда мне кажется, что Бог во мне не дышит, Он действительно не дышит. Он, затаив дыхание, ждёт. Тогда в жизни исчезает смысл, и это — момент максимального приближения к смыслу. Ведь когда смысл внутри нас, мы не «близки» с ним. Беременная не «близка» с ребёнком, которого вынашивает. Когда дочь уходит от матери-алкоголички, вот тогда мать максимально близка к дочери. Остаётся лишь бросить пить. Дух как дыхание — это означает, что, вдыхая Его, мы тут же выдыхаем Его — в любви. Иначе мы выдыхаем перегар, пусть и духовный.

Дух Божий в человеке всегда, и всегда по-разному. Чаще всего он просто неощутим, как и обычный воздух. Иногда он так же ощутим, как ощутимо искусственное дыхание, которое делают человеку, вытащенному из воду. А иногда этот дух разрушает. В час ночи 21 июня 1998 года по западу Москвы пронёсся редкостный (для Москвы) шквальный ветер. Были повалены сотни деревьев, оборваны многие провода, так что тысячи людей остались без света. По телевизору брали интервью у водителя трамвая, в котором выбило лобовое стекло, у рабочих, которым предстоит, кстати, подымать башенный кран — и те не только были не мрачны, а необычно веселы, духом веселы, как веселы бывают праведники среди жизненных бурь. Конечно, тут исток радости другой, это какое-то удивлённое веселье мужика, которому терять нечего, а необычное — причём довольно безобидное необычное — разнообразит жизнь. Стихия разгулялась не так сильно, чтобы человек чувствовал себя её жертвой (тогда бы мы грустили), но достаточно сильно, чтобы мы почувствовали себя в центре необычного, приподнялись над повседневностью. Видимо, именно такой является веселье, которое иногда случается и у христиан, начиная с того шквала Духа Святого, который создал Церковь. И тогда, две тысячи лет назад, кто-то был охвачен Духом и веселился, а кто-то стоял в стороне и смеялся.

Проблема с Богом как духом, Богом как смыслом та же, что и с жизнью. Человек есть существо, способное будучи живым, считать себя мёртвым. Особо выдающиеся способны быть живыми трупами. Спасение от этого в том, чтобы удариться в другую крайность и умереть заживо.

Как можно быть живым и в то же время мёртвым? Как можно быть мёртвым и благодаря этому живым? А когда жилище, «жилой дом» становится нежилым? Когда его покидает человек или когда его покидает человечность?

В православии редки молитвы Святому Духу, но зато с одной из них начинается любая молитва — «вселись в ны». Людям, которых испортил квартирный вопрос, легко понять, что означает «вселиться». Каждый может стать квартирой Бога. Только мы, в отличие от обычной квартиры, способны сопротивляться Жильцу. Он хочет перекрасить стены, побелить потолок, сделать новые обои, двери, рамы — а нам это не нужно, стенам ведь не холодно. Интересная была бы у нас жизнь, если бы наша квартира начинала нам объяснять, как нам в ней устраиваться.

Собственно, и есть два разных способа организации дома. Один — китайский фэн-шуй, когда человек полагает, что у дома есть свои невидимые закономерности, энергетические точки, и надо под них подлаживаться. В Китае дома с окнами на юг ценились в разы дороже, чем с окнами на север, да и у нас обращают же внимание на то, куда выходят окна. Запад же насилует дом, набивая его компьютерами так, чтобы дом разговаривал с хозяином, но разговаривал как полный раб, выполняя любую его прихоть. Бог рождается на Востоке, но идёт на Запад, как Солнце. Человеку, соответственно, приходится быть как планета, соединять в себе и восток, и запад. Приходится помнить о том, что какими жильцами будем мы «в Боге», таким жилищем будем мы для Бога. «У Христа за пазухой» хорошо тому, у кого за пазухой хорошо Христу.

Дух Святой уподобляется в Библии голубю, ветру, огню. Означает ли разноречие, что люди выдумывают, говорят о том, чего нет? Отнюдь, оно означает, что они говорят о том, чего не знают — хотя это и существует. Так в сказке о Маугли волки, много раз видевшие огонь, говорили о нём как о Красном Цветке. Огонь, конечно, похож на цветок — но не более, нежели Дух Святой похож на огонь. Люди рассуждают о Духе Святом столь же беспомощно, как волки об огне — ибо люди так же не властны над Духом, как волки над огнём. Зато людям дано обжигаться Духом , опаляться им, подгорать, а если совсем пассивными быть, то можно превратиться в чёрствую обугленную корку. Нам даже дано вдохновлять, передавать Духа ближнему — не дано только отымать этот дар у другого, хотя в себе каждый угашает дух с поразительной для святотатства лёгкостью.

В таинствах Дух соединяется с маслом — елеем, миром. Маслу так повезло, потому что оно консервирует продукты, с ним самая сухая еда проглатывается легко, на нем жарят. И Дух Святой сохраняет нас во всяких злоключениях, с Духом и самые скучные люди и самые бездарные события оказываются интересными и живыми, благодаря Духу, наконец, мы проходим через почти адские, горячие закоулки жизни, не обугливаясь — как котлета, которую без масла жарят — а подрумяниваясь. Современному человеку эти кухонные ассоциации могут показаться немного смешными. Мы принимаем гостей на кухне, но именно потому, что еду превратили во что-то второстепенное, разучились трапезовать и кухни немного стыдимся, хотим видеть её гостиной. Человечество в целом не таково. Евхаристия связана тоже, в конце концов, именно с кухней, с едой — с тем самым основным, чем жив человек в мире сем. Ибо мир сей не антитеза вечному, не нечто оригинальное, а лишь падший вариант рая.

Задача духовной жизни в том, чтобы жить, двигаться духовно, и при этом двигаться вместе с Духом Божиим. Проблема заключается в том, что Дух лишён инерции. Он движется в одном направлении — мы устремляемся в том же, но вот Он пошёл в другом — а мы по инерции, инерции совершенно не духовной, а материальной массы проскакиваем вперёд. Бывает и так, что мы вообще не поворачиваем за ним, и как бывает! Наша инерция тем больше, чем больше мы следуем за Духом, а не отдаём себя в Его распоряжение.

Дух Святой в буквальном смысле есть движение воздуха, нечто совершенно нематериальное. О нём говорится в Символе впритык со словами о Церкви — самой материальной реальности из всего, что существует в сфере религии, со всеми её ризами, сосудами, храмами. Более того: именно Пятидесятница, день, когда Дух Святой впервые сошёл на апостолов, для христиан — рождения Церкви. Если во мне есть Дух, то зачем она — Церковь? Это очень логичное противопоставление, очень рациональное утверждение — но совершенно чуждое Духу.

Дух Сам не хочет быть без Церкви и не может без неё спасать людей. Почему? Не потому, что Дух таков, а потому, что человек таков, как он есть — существо двуединое, из плоти и духа. Потому же, почему дыхание невозможно без лёгких, почему недостаточно одного потока тёплого воздуха, чтобы взлететь, а нужен планер или воздушный шар, канаты, мешки с песком, — масса тяжёлая и в определённом смысле инертная.

Дух творит Церковь, не люди. В этом неправда той, наиболее распространённой разновидности неверия, которая отказывается от Духа, потому что отказывается от духовенства. Люди (не обязательно священники) могут манипулировать Церковью, осквернять её, искажать её, могут покинуть её, но люди не могут создать Церковь. Это ужасно, потому что никакое хождение в храм не поможет стать верующим, если Дух не ходит в душу ходящего. Можно любить богослужение, иконы, любить смирение, благотворить, страдать за истину, но без Духа это всё бессмысленно. Можно быть душой церковного общества и не быть в Церкви, потому что Церковь не душой человеческой жива, а Духом.

С одной стороны, это прекрасно. Какой-нибудь диктатор может уничтожить все храмы, а верующие будут в Церкви, если будут в Духе. Можно жить в городе, где все атеисты, и всё-таки быть настоящим верующим. Авраам, «отец веры», был в начале один: если бы он оставался усердным почитателем отцовских божеств и посещал из верности национальной религии месопотамские храмы, он был бы прославлен как «сын религии», но не как отец веры. Церковь не случайно высоко ценила монашество (которое от слова «моно», «один») именно в эпоху, когда в храм загоняли целыми народами.

Это, действительно, самый антицерковный вариант: диктатор настроит массу храмов «своей» религии и запретит всякие иные. Тем не менее, и тут возможна Церковь, потому что Дух может реять и в казённых церквях. Это будет очень изувеченная, ненормальная Церковь, но всё-таки Церковь. Впрочем, современный человек (то есть, человек, живущий в странах, где Дух свободен и в смысле высшем, и в самом простом бытовом смысле, где Дух отделён напрочь от государства и общества) от этой напасти избавлен. Даже в странах, где диктатура мягкая, жидкая, потому что диктаторы нынешние больше заботятся о деньгах, чем о религии (к счастью), главная духовная проблема та же, что в странах абсолютно несвободных и абсолютно свободных. Это проблема Авраама, проблема телесная, физическая: Дух во мне требует проявления, требует выйти за свои пределы, но Дух не гарантирует, что за этими пределами я встречу понимание. Дух обещает соединить меня со всеми людьми, а тем временем духовная жизнь разъединяет меня со всеми людьми. «Не мир, но меч». Я ищу любви, а нахожу ненависть или, что ещё неприятнее, нахожу желающих манипулировать мною во имя Божие.

Если с таким отчаянием смотреть на духовную жизнь, она, действительно, быстро угаснет независимо от того, в одиночестве мы или на людях. Хорошо ещё, если мы заметим, что духовная жизнь угасла, а ведь бывает, что человек продолжает ходить в храм, молиться, беседовать, но все эти действия лишь камушки в пустотелой погремушке.

Выход один: «ты царь, живи один». Дух есть Царь, и живущий Духом обретает царственное достоинство. Надо быть царём, быть одним и в переполненном храме, и во время совместной молитвы, и наедине с женою, и в монашеской келье, и на смертном одре, и на весёлой вечеринке. Только важно именно, чтобы «царь» и «один» не отрывались друг от друга и следовали именно в таком порядке, как поэт предписал. Потому что «царь», который нуждается в подданных, в свите, чтобы быть царём, это не царь, это холоп. «Один», который не нуждается в ближних и дальних, это всего лишь бездушная толпа, только толпа, состоящая из одного человека. Такие «цари», такие «одни» прямо противоположны Царю Богу, не нуждающемуся в подданных, Одному и Единственному, Кто мог бы полноценно существовать в одиночестве, но Кто захотел и сотворил каждого из нас.

Водораздел (или, если угодно, «духораздел») между разными верами проходит прежде всего между теми, кто верует лишь коллективно, а потому ненавидит тех, кто смеет веровать на свой лад, и теми, кто верует от своего лица, а потому способен любить и коллективно верующих, и прощать их, и молиться с ними, как настоящий царь не тот, кто норовит завоевать все соседние царства, а тот, кто по-царски пирует с соседями-царями. Дух Божий Царь, потому что остаётся Самим Собою, выходя ко всем, и человек царь настолько, насколько выходит к Царю и к Его созданиям. Человек начинает с того, что испытывает жажду смысла.

Человек сперва понимает эту жажду смысла как жажду смысла своей жизни, или жизни всех людей, да хоть всего мироздания. «Смысл жизни», однако, есть не «смысл моей жизни», а «смысл Его жизни». Так не царство для царя, а царь для царства. Не смысл для жизни, а жизнь для смысла, и поэтому смысл жизни не внутри жизни, и не сама жизнь, а смысл жизни есть Живущий, Создающий жизнь, Поддерживающий жизнь, любящий нашу жизнь больше, чем мы её любим, и смысл Своего существования определивший в любви к нам.