Любовь под судом редукционизма

Главный враг редукционизма — любовь. Если поэт или эссеист нагромождает определения любви, перечисляет признаки любви, чтобы напомнить, что все они — лишь признаки, свойства, побочные эффекты, временные проявления, но никак не сама любовь, то редукционист плодит определения любви, чтобы сказать, что любви как таковой нет. Можно составить целую энциклопедию редукционистского новояза.

Любовь — это «беречь, помогать, сопереживать конкретным людям». С выводом: «Любить Бога» — невозможно, ведь Бога ненужно ни от чего беречь, Ему невозможно сопереживать, Ему ненужно помогать. Бог, разумеется, людей тоже не любит — Он же их не бережёт. Освенцим, ленинизм, грипп, насморк…  Самопожертвование — никак не любовь. «Распялся за нас» — лучше бы дал наличными!

Николай Козлов, достаточно типичный психотерапевт: «[Любовь э]то заинтересованное, заботливое и внимательное отношение к человеку, вещам или каким-либо делам и событиям. Если любит взрослый, умный и ответственный человек, к любви добавляются и другие требования: любовь должна быть не слепой, а зрячей и умной, не только чувством, но и ответственным поведением».

Популяризатор науки Александр Марков цитировал определение любви, данное в научном «Журнале сексуальной медицины» в 2010 год: «дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей» и добавлял: «Не так уж плохо — по крайней мере, содержательно».

Отвергая редукцию любви к сексу, Марков предлагал более широкое определение:

«Мы понимаем под этим словом прежде всего сильную и устойчивую, а иногда даже пожизненную эмоциональную привязанность одного человека к другому: когда нам хорошо с этим человеком и плохо без него, когда нас по-настоящему волнует то, что происходит с этим человеком и что он чувствует, в том числе — что он чувствует по отношению к нам, и т.д.»

Определение более широкое, чем «любовь это секс», но несколько менее широкое, чем некоторые другие определения любви. Достаточно заметить, что это определение хорошо описывает отношение скупца к деньгам.

Если Харари утверждал, что из-за долгого детства у людей появился коллективизм — самка нуждалась в помощи извне, чтобы дорастить младенца, то Марков более корректен. Он знает, что долгое детство есть и у обезьян, и проблема не в том, что самке нужно помочь выносить детей, а в том, что самцу нужна самка для зачатия, а кормящая самка зачать не может. Тут начинаются схватки из-за самок — например, у шимпанзе.

Переломным моментом предлагается считать появление гоминидов с уменьшенными клыками — сперва, австралопитек, позже людей. Вместо того, чтобы воевать из-за самок, австралопитеки выработали создали любовь. Make love not war!

Если Харари предполагал, что прямохождение — результат выхода из лесов в саванны, то Лавджой считал, что прямохождение прежде всего результат любви. Самцы стали носить самкам еду, собирать еду легче, если передвигаться на двух ногах. В основе человечности — шоппинг. Выход в саванну результат любви, там больше можно было набрать еды для возлюбленной самки.

Чтобы самец не бросил самку, самки пошли на хитрость: они стали любить самцов со слабым обонянием, которые не могли унюхать, готова ли самка к овуляции. Шимпанзе чуют это запросто. У людей самка «не заинтересована в том, чтобы устраивать своему самцу долгие периоды воздержания. Опасно: вдруг кормить перестанет или вовсе к другой сбежит. Самке выгодно, чтобы самец вообще никак не мог определить, возможно ли в данный момент зачатие. Многие млекопитающие определяют это по запаху, но у ранних гоминид отбор способствовал редукции многих обонятельных рецепторов. Самцы с ухудшенным обонянием лучше кормили свою семью — и становились более желанными брачными партнёрами».

Важно помнить, конечно, что это — не факты, а реконструкции того, как могло бы быть. Эти реконструкции очень шаткие уже потому, что они не в силах не толко доказать, что именно таков был ход эволюции, они не в силах даже объяснить, как примерно эта эволюция совершалась. Впрочем, это малоинтересно. Интересс,что такие реконструкции исходят из определённых представлений о любви сегодня, а потому сами по себе служат ценным источником по исторической психологии, по психологии редукционистов. Например, «эволюционная биология» убеждена, что люди изменяют жёнам, чтобы родить ещё детей. Александр Марков, 2012:

«Ну а самкам выгодно изменять своим заботливым мужьям с умелыми соблазнителями чужих жён, потому что их сыновья унаследуют способности своих отцов, будут успешно соблазнять чужих жён, и у самки в итоге будет больше внуков. Должны были вырабатываться психологические и поведенческие адаптации для предотвращения измен (чувство ревности), а также адаптации для успешного и безопасного совершения этих измен. Отсюда — все драмы, любовные треугольники, запутанные клубки взаимоотношений, неисчерпаемый источник вдохновения для поэтов и писателей... И это, кстати, могло быть одним из важных стимулов для развития разума».

Это либо наивность человека, который никогда не изменял жене (хочется верить именно в это предположение), либо грубо антинаучное заявление, игнорирующее реальные мотивы супружеских измен и вообще распутства. Желание иметь больше потомства - возможно, единственный мотив, который никогда и никого к супружеской измене не подталкивает. Если, конечно, психолог не попытается укрыться в последнем бастионе антинаучности: в подсознательном.

Появляется и ещё одно объяснение любви: чтобы вызывать симпатию партнёра, люди стали походить на детей. «Ювенализация». Любовь к детям уже была, моложавость юноши и девушки — перенос на брачного партнёра любви к ребёнку. Конечно, при этом добавляется непременное слово «похоже». Возможно. Может быть. Наверное.

Всё это возводится к генетике опять же с непременным «есть косвенные аргументы». У человека мутировал ген, вырабатывающий продинорфин, так что люди вырабатывают этот гормон на 20% больше обезьян. «Не исключено» — традиционная оговорка — что вот и вся любовь. Супружеская верность у мышей-полёвок зависит от количества дофамина.

Принцип прост: замеряют работу мозга человека при взгляде на фотографию любимой и при взгляде на фотографию нелюбимой. Мозг работает, естественно, по-разному. Следовательно, любовь — результат мозговой деятельности.

Понятно, что при такой методике путешествие Колумба — результат поведения каравеллы, а не Колумба. Если у всех велосипедистов развевается при езде одежда, следовательно, одежда определяет, едет ли велосипедист. При этом Марков знает, что иногда любовь — причина, а не следствие, он говорит: «Про материнскую любовь мы уже знаем определённо, что она приводит к структурным изменениям мозга у женщин».

Не изменения мозга приводят к любви, а наоборот. Хотя, конечно, совершенно не исключено, что сперва — изменения в мозгу, а потом — любовь. Только недостаёт ещё одной малости: доказать, что человек есть продукт мозга, что любовь есть продукт мозга. Это недоказуемо, конечно. Доказано ли и доказуемое ли обратное? Конечно, нет.

Далее: Были ли счастливы Ромео и Джульетта?