«Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф 6:24).
Не знаю, приходилось ли аргентинскому писателю Кортасару собирать налоги, но у него есть общие черты с евангельским мытарем. У обоих неизвестно где находится ударение: на последнем ли слоге или на предпоследнем. Оба знамениты. И у обоих, при избытке почитателей, очень мало подражателей.
Ладно, что у Кортасара мало подражателей. Хорошо ли, что их мало у мытаря? Впрочем, вряд ли мытарь очень радуется, глядя и на тех своих последователей, которые имеются в Церкви. Нас даже слишком много — переодетых фарисеев, с чувством глубокого удовлетворения восклицающих: «Боже, милостив буди мне, грешному!», а в глубине сердца шепчущих: «Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как эти фарисеи…»
Иногда кажется, что не быть фарисеем просто невозможно: стоит смириться, как начинаешь гордиться смирением. Как порочному человеку вырваться из этого порочного круга? Может быть, поняв, что праведность мытаря — это еще не вершина добродетели?
У мытаря, каким он запечатлен евангельской притчей, тоже, возможно, есть отрицательные стороны. Иисус хвалит его только за отсутствие гордыни — это для нас урок. Но мытарю и не было, чем гордиться, дела его были неприглядны, ибо он был правительственный агент, что когда-то считалось пороком (к тому же он был агент оккупационного правительства, что считалось пороком всегда). Но не хотел же Христос сказать, будто надо жить, не имея предлогов для гордыни, будто надо быть не только смиреннее, но и грешнее фарисея. Мы должны превзойти фарисея праведностью, а мытаря — смирением.
Церковь недаром из года в год посвящает неделю не одному мытарю, но и фарисею. Оба хороши: один приносит Богу вершки — все видимые добродетели, оставляя сатане корешки своего характера; другой, вкореняя сердце в добродетели, лукавому оставляет вершки — ведь нам ничего неизвестно о добрых делах мытаря. В целом, оба они — двоеверы.
Мы недаром поминаем этих двоеверов: они покровители нам, двоеверам же. На слова Христа: «Не можете работать и Богу и маммоне» (а «работать» для Бога и есть «веровать»), — мы вправе ответить: «Можем! Господи, можем!».
Конечно, Господь знает наши способности. Когда Он утверждает, что никто не может служить двум господам, Он не отрицает фактов работы по совместительству. Он только объясняет, что совместительство может быть лишь временным. Рано или поздно одного господина начинаешь любить, а другого — ненавидеть. Уходишь, естественно, к любимому. Здесь различие между мытарем и фарисеем! Пройдет несколько лет. Мытарь, наверное, швырнет о землю кошель и двинется за Иисусом. Фарисей проголосует за осуждение Христа и двинется прочь от Бога — все глубже и глубже в фарисейство. Оба они двоеверы, но идут в разные стороны: один — к Царю, другой — к Князю.
Служение двум господам занимает христиан в течение веков. Собственно, нельзя огулом назвать такое развлечение дурным или хорошим: все зависит от направления, в котором движется двоевер. Наш пращур восемь веков назад обвешивал себя крестами вперемешку с языческими оберегами — и это было двоеверие и служение двум господам, но дорога вела от Даждьбога ко Христу, и не так далеко было до Сергия Радонежского. Архиерей XVIII века носил крест на одной рясе с государственными орденами — и это было двоеверие, движущееся к антихристианству, к поклонению всему, что «на благо государства».
Куда ведет сегодняшнее двоеверие? Пока мы превзошли и мытаря, и фарисея — к сожалению, не в праведности и не в смирении. Как фарисей, мы даже в храме позволяем себе выпускать пар из адского котла, который шипит в душе, — да и как стерпеть оскорбляющие святыню дамские брюки, мужской высокий рост и детскую резвую натуру. Что ж говорить о настоящих грехах, которыми мы служим лукавому в свободное от божественной службы время. Как мытарь, мы не считаем нужным соблюдать хотя бы минимум приличий, и Господь имеет удовольствие видеть Своих слуг за самыми дикими занятиями.
В каком бы возрасте и в каком бы помещении нас ни крестили, мы остаемся верны не только Христу, но и божкам нашего времени: мы верим в славу (земную) и успехи (космические), в интеллектуальный восторг и сексуальное наслаждение. Мы несем двоеверие в себе как порок сердца, и один лишь Врач ведает, отступает болезнь или развивается. Один Бог знает, что мы можем, наконец, оставить себе Его Одного не только Господом, но и Господином, не только Упованием, но и стремлением, не только Царем царствующих, но и Хозяином нашей жизни.