Английская поговорка утверждает, что каждый читает свою Библию. Английская поговорка, похоже, этим недовольна. Но это же хорошо! Точнее, это может быть хорошо.
В одной из экранизаций рассказов о Холмсе титры получались накладыванием листка с вырезанными прямоугольничками на лист бумаги, сплошь покрытый буквами. Появлялись имена и фамилии. Творческим является чтение, которое отсекает неизбежные во всяком тексте «шумы».
Например, Библия содержит множество рассказов о преступлениях. Дело даже в воспевании военных подвигов. Этот кровавый шум и в нашей цивилизации налицо. Люди, которые бранят Библию за кровожадность, обычно вовсе не пацифисты, очень даже за атомное оружие, за дроны, за бомбёжки Ирака, Сирии или Афганистана. (Особенно Сирию жалко, ей как-то достаётся с библейских времён до Путина и Трампа; за дело, конечно, но уж очень постоянно.) Так ведь в Библии ещё и многожёнство! Чего умиляться тому, как Иаков служил семь лет за невесту, удовлетворяясь всё это время сестрой невесты, которая ему рожала одного сына за другим? Сажать надо было и отца Рахиль и Лии, и Иакова.
Вот умение «прочесть свою Библию» означает умение отсечь эту специфику тогдашней культуры, а ещё умение понять метафоры, которые использовали древние люди и т.п. Когда мы читаем свежие новости, мы всё это отсекаем автоматически, не задумываясь, потому что мы с колыбели учились такому отсечению и понимаю. А тут текст уж очень древний.
Так что очень правильно поступают те, кто выписывает из Библии «золотые слова», особо поразившие изречения, начиная с великого «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». Ах, если бы все это понимали, не было бы советской власти, десятки миллионов людей уцелели бы. Или «подставь щёку». «Не убий».
Только ведь, заметим, такое выписывание есть своего рода убийство Библии. Убить врага, и вынуть его сердце, и съесть. Когда Лев Толстой переписал Евангелие, выкинув из него все чудеса и воскресение (воскресение Христа — в отличие от воскресения Лазаря — вовсе не чудо, это полезно помнить; чудо, что мы ещё живы, а что Бог жив это естественно), — когда Толстой переписал Евангелие, это был поступок честного человека. Он сделал выписку и этим вписался в сонм праведников. А те, кто проглатывает Евангелие целиком, не задумываясь, не праведники обычно, а лицемеры.
Впрочем, жизнь сложнее. Это как с любовью. В медовый месяц любовь проглатывает личность любимого целиком, с тапочками и с зубной щёткой. Но горе любящему, если он думает, что так будет всегда. Человек — не просто книга, человек постоянно дописываемая книга, и надо уметь её читать, и поспевать за нею. Между прочим, всегда есть вероятность, что это — не твоя книга... Или что ты не книга, а рваный обрывок, который никакой Паганель не разберёт...
Иногда нужно не бессознательно, а сознательно «переписать Евангелие». Маркером пройтись: выделить близкое и понятное. Ну это же ведь не весь текст, да? И задуматься над тем, что осталось за бортом.
Между прочим, эта процедура вовсе не означает отречения от Христа. В конце концов, Евангелие — это Четвероевангелие. Это четыре евангелия. Каждый евангелист не удовлетворился тем, что написали другие, а написал своё евангелие. Что-то вычеркнул, что-то вписал. И в течение двух тысяч лет было множество пересказов, переложений, перепевов Евангелия.
Толстой вычеркнул чудеса и воскресение? Ну и что? Христа оставил? уже слава Богу. А когда оставляют чудеса и воскресение, а Христа забывают — лучше? Толстой в умножение хлебов не верил, а в «не убий» верил — что лучше? Да умножение хлебов и не предмет веры, а средство описания веры, вот «не убий» — это самое сердце Света, а ведь как мало в мире «не убий», «не лги», «не блуди».
Надо, надо переписывать Евангелие для себя, проверяя, что пока остаётся «не моим». Не надо бояться, что не во всё веруется. Главное — уж что останется, то своя земля, плацдарм, шесть соток, на которых, если не спать, вырастет и то, что пока за бортом, и придёт Сеятель, и уберёт урожай — ведь если для человека Евангелие это Бог, то для Бога человек это Евангелие. Поэтому Он так с нами носится, что мы Его любимое чтение навсегда.