Одна из базовых для многих историков религии концепций — идея Макса Вебера о различии церкви от секты.
(Вебер известен ещё своей гипотезой о связи экономического поведения верующих с догматикой вероучения; эта гипотеза была очень популярна, но она опровергнута позднейшими исследователями и превратилась в «городской миф» об успешности протестантов/неуспешности католиков, успешности западных христиан/неуспешности восточных, православных христиан, успешности старообрядцев/неуспешности новообрядцев.)
В своей характеристике большевизма как милленаристской секты, к примеру, Юрий Слёзкин использовал именно эту идею: «Одно дело — «рутинизированный» христианин, который исходит из того, что второе пришествие — фигура речи; другое дело — человек, который ждет конца со дня на день. Тут эмоции другие».
Более того, Слёзкин считает, что любое государство проходит (если не гибнет) путь от экстатичности, «сектантства» к «рутинизации»:
«Дух капитализма» процветает в замкнутых сообществах, отделившихся от нечистого мира. ... «Расколдованных» миров и абсолютно светских обществ не существует. Ни одно государство, даже самое рутинизированное, не теряет связь со своими священными истоками, и никакая власть не опирается на чисто рациональную легитимность».
Видимо, речь идёт о том, что всякое государство есть результат насилия, фанатичной энергичности, «пассионарности», а потом превращается в бюрократическую бездушную машину.
Идея «рутинизации» — это наукообразный вариант цинической антирелигиозности и, шире, анти-системности, анти-структурности, почти анархизма, ярче всего выраженной в творчестве Анатоля Франса. Эта идея противоположная эктоновской «всякая власть имеет тенденцию развращать», потому что «развращение» оказывается результатом не жажды угнетать другого, помыкать другим, а результатом жажды делиться с другим идеями и объединяться с единомышленниками и единоверцами.
Различие между «церковью» и «сектой» — не различие «бюрократа», следующего закону, и «харизмата», следующего внутреннему голосу. Харизматизм и бюрократизм отлично совмещаются, они даже радуются друг другу как слепой — безногому, они дополняют друг друга.
Различие между «церковью» и «сектой» в том, что «церковь» — как её понимал Вебер — пользуется государственным аппаратом для самоутверждения. Её «рутина» — это рутина государственного чиновничества. «Церковь» — это просто «секта», выбранная государством (не «секта» выбирает государство, государство выбирает «секту»). Рутинное, бюрократическое, «по закону» насилие государства — не лучше и даже намного хуже насилия «сектантского».
Исторически именно «рутинное» насилие государственных религий — «церковь» в понимании Вебера и есть государственная религия — это «механическое» насилие убило в миллионы раз больше людей и ещё большим причинило духовные страдания и травмы, причём без их спроса и согласия. «Секты» на этом фоне — как клубы садомазохистом на фоне армий, как самобичевание на фоне ядерных арсеналов.
Мимоходом же упомянутая Слёзкиным аксиома о «священных корнях государства» остаётся всего лишь рутинным проявлением скепсиса, а не научности. Разговоры о «сакральных истоках» государства и всякого насилия — это модная публицистика, задрапированная в научные одежды, околонаучная эссеистика, которой, к сожалению, слишком много в гуманитарных исследованиях нашего времени, как, впрочем, и любого другого — «Похвала глупости» Эразма отличный свидетель.
30 марта 2019 года. Священник Яков Кротов, профессор Юрий Львович Слёзкин